Завеса тайн, что таится во тьме его сознания, и три двери, что сейчас заставляли его приоткрыть глаза в невороятном шоке, изумлении и непонимая. Первая дверь, что раньше таила только боль, слёзы, ревность и сломанные души, а, смотря на неё, сжималось сердце. Сейчас же та самая первая дверь заросла розами — красными, яркими, кровавыми, оплетаясь вокруг дверной коробки, расцветая на углах и стыках. Мягкие стебли оплетали ручку двери, распуская шипы, как бы угрожая, что пути дальше нет. Во взгляде переливалось это чудо из тонких стеблей и пышных бутонов, но после взгляд голубых глаз дёрнулся к второй двери, что раньше отталкивала тёмным и закрытым, а сейчас манила этой тьмой, что открыто приглашала познать содержимое её мира.
Неспешный шаг и замеревшее в секунды сердце с приглушённым дыханием, идя, будто в бреду этого безумного мира, он шёл доверчиво, поддаваясь, будто его ведут за руку. Дверь податливо и с тихим скрипом поддалась во тьму, впуская заходящий внутрь силуэт, захлопнувшись за ним. Дёрнувшись, он устремил свой взгляд назад, теряясь, но не надолго, ведь сзади послышались до боли знакомые стуки каблуков. Обернувшись, в его венах заиграл страх. Тёмная фигура… он не видел её раньше, но это создание имело знакомые очертания: длинная дымящаяся рука с заворожительно манящими глазами потянулась вперёд, мягко касаясь щеки когтистыми пальцами, поглаживая её нежно и трепетно. Он таял в этих руках, глаза были полуприкрыты и затуманены, переливаясь озером внутри. Туман, что окружал чёрную тень, мелко оседал, касаясь, кожи славянина, будто проникая в него через поры, касаясь каждой частицы, чувствуя тепло что проникало в него через касания. Резкий, хриплый, раздвоенный голос слетел с губ чёрного размытого пятна, звучащий шёпотом еле слышимым и ласкающим слух:
— Обман…
Открыв резко свои затуманенные глаза и, сосредоточив взор, он был мягко удивлён, но приятно расслаблен, видя глаза, что с трепетом смотрели в ответ. Наконец, он почувствовал мягкое касание к своей щеке, что отдавало холодом от ладоней, сталь, что растекалась в его глазах сливалась с тихой рекой в славянских омутах. Послышался мягкий излом ткани, и рука Рейха, что раньше была за его спиной, держала в руке красный бутон на тонком шипастом стебельке, на щеках Рейха виднелись покраснения от жара. Слова им не нужны, они смотрели только в глаза друг друга, зная, что один скажет другому. Рука с щеки прикоснулась к подбородку. Касаясь его губ, голубые и свинцовые омуты прикрылись веками, сливаясь в страсти между губ и растягивая долгий и сладкий поцелуй переплетением языков, оставляя ниточку слюны между устами. Нежные руки взяли бутон, прижимая его к сердцу.
***
Её разум бился в страхе, она боялась того, что её ждёт. Подойдя вплотную к двери, она всю неделю — каждую ночь с перерывами на час сна и даже день из комнаты доносились стоны, крики и скрип кровати. Он не подпускал никого, брал еду из рук прислуги, что только подходила к коридору комнат. Рыча, выдерал и запирался вновь за пределами спальни, никому не позволялось заходить, даже простыни сменить не давал — он делал всё сам. У служанки сжималось сердце, ведь Украина вызывал трепет, а, слыша как его сжимают, держа в комнате, развращая дитя, ведь женщиной она была умной и знала всю информацию о заложнике этих стен, которому не было и семнадцати лет, но её удивляло то, что Рейх убийца и садист — нежно целовал его губы, сжимая ладони в своих руках, поглаживая костяшки, ласково улыбаясь. Давно она не видела господина таким, и это заставляло, расслабившись, наблюдать, как ранее названный, держа Украину за руку, медленной поступью ведёт его куда-то где прижмёт и нежно поцелует.
***
Закрывая его глаза, видя доверчивое тело по черепицам крыши особняка, прижимал его к себе одной рукой и останавливался на самом краю, держа за талию, уберал руку, обнимая со спины крепко и с трепетом, кладя голову на плечо.
— Я-я могу открывать?
Закусывая губу с дрожью в голосе, он ощутил дыхание возле шеи, что прошептала коротенькое
«да», целуя засос на его тонкой шее. Открыв затуманенные глаза, погружаясь в шок, приоткрывая рот в немом заворожении. В его омутах отразилось персиковое небо, что переливалось всеми цветами мягкой тёплой палитры: от розового к ярко-красному, затаив дыхание, он слышал удары сердца немца.
— Не видно стен… — сказал, даже не думая, отчего последовала мгновенная реакция свинца.
Развернувшись, он сам встал на край, слыша какие-то непопадные и не волнующие его крики. Взяв ладони славянина, он поцеловал их шёлк, нежно смотря в его омуты, брови свились, отдавая эмоции тоски, его губы открылись в порыве что-то сказать, дрожа. Глаза расширились, а зрачки превратились в тонкую полоску, свист металла, в ушах зазвенело. Тело немца не устояло на ногах, переклоняясь вниз. Рука украинца притянула его к себе, дрожа. Он прижал оседающего мужчину к своей груди, крича и смотря на пятно крови, что растекалось по ткани, оседая на колени. В его глазах рушилось всё и в один момент, Рейх же, улыбаясь, кровавыми руками гладил щёку, по которой катились солёные капли. Славянин звал хоть кого-то, качая головой и сжимая руку мужчины, от которого сердце трескалось в боли. Ничего не слыша, украинец смотрел ему в глаза.
— Не отпускай м-мою руку.
Усмехнувшись, шепча одними губами, что пересохли от тяжёлого дыхания…
