The Non-coolest Love Story Ever

Уверенностью в себе наш справедливо негодующий центральный персонаж не отличался никогда, за исключением разве что некоторых своих профессиональных навыков. При чистом, бескорыстном, искреннем чувстве и восторженном обожании объекта Даниных романтических притязаний его аналитическое мышление, беспристрастно находящее возлюбленного достаточно сомнительным призом любого рода любовных баталий, стабильно оценивало самого Даню как нечто совершенно неконкурентоспособное. Страхи взращивали в нем удушающую, жгучую ревность, вскипали с трудом удерживаемой агрессией и в итоге приводили в обезоруживающее уныние. Так бы случилось и в упомянутую в финале предыдущей главы ночь, если бы охвативший его праведный гнев не был погашен чередой бесчестных, но безоговорочно приятных ударов ниже пояса. Стоило признать, что коварный Стекляшка (так он прозвал мысленно назойливого «glassriver») был настолько же талантлив в захватывании момента, насколько в целом бесцеремонен и борз. Однако планирующий авангардное наступление с высказыванием всех накопившихся претензий Даня по мере изучения присланного материала вовсе позабыл о каком-либо недовольстве, на некоторое время погрузившись в мир томительных мечтаний и не думая о злокозненных недобитых соперниках, голодающих детях в Африке и мировом несовершенстве в целом. На всех фотографиях Имрану было не более двадцати с небольшим, из чего наш герой сделал вывод, что в жилах этой охреневшей тва... обнаглевшего экс-конкурента течет не менее горячая южная кровь. Заочно восстановив их хронологический порядок, он завороженно наблюдал, как тонкая, угловатая мальчишеская фигура, не теряя легкости, облагораживается юношеской статью, как отрастают и сворачиваются кольцами кудри — чуть гуще, туже и крупнее в диаметре чем те, что достались самому Дане в наследство от бабушки, — как светлая грусть на остроносом лице превращается в нечто драматичное. С болезненным уколом в сердце он вынужден был констатировать, что автор снимков изучил изнанку его возлюбленного гораздо глубже, чем, возможно, ему самому когда-нибудь будет позволено... Я, конечно же, говорю о душе, мой забегающий вперед читатель, и совершенно точно не имел в виду ничего неприличного! Напрашивался вывод об идентификации этой загадочной персоны: вряд ли скрытный Имран смог бы подпустить кого-то так близко, не будучи с ним в давней и долгой эмоциональной связи, да и временные рамки сходились лишь на одной точке. Борец с Додиком отпадали сами собой, оставляя в подозреваемых единственного безымянного «друга» детства, ныне, как прозрачно намекала его пассия, прохлаждающегося в ряду чинов своей местности. Присвистнув в удивлении от подобного лицемерия со стороны власть имущих, он скупо усмехнулся, вспомнив о том, что парень этот позволяет себе бесцеремонным образом лезть в их... Хотя почему парень? Если Имрану скоро тридцать четыре, то этому, должно быть, уже под сорок. Что-то в картине не сходилось. Кажется, тот говорил, что не общается со своей первой любовью... Что, с другой стороны, никак не мешало «бывшей любви» общаться с ним и теперь пытаться налаживать связь посредством Дани. Игра в детектива, спровоцированная комплексами и низкой самооценкой, являла собой занятие весьма увлекательное, но даже она не смогла бы конкурировать с содержанием фотографий. Наш герой подолгу любовался каждым из изображений в ревнивой зависти и неосознанном удивлении, под какими же разными углами можно смотреть на одного и того же человека. Его Имран не походил более на робкого юношу с торчащими ребрами, выступающими позвонками и тревожными, мечтательными взглядами, тогда как о романтическом герое творчества этой Стекляшки хотелось заботиться, оградить его от мира, защищать и беречь. От его Имрана исходила неколебимая, спокойная, ласковая сила, под волной которой успокаивались все внутренние ураганы, а этот тонкий мальчик явно нуждался в ком-то, кто успокоил бы его собственную душевную непогоду. Обнял, прижал к себе, рассказал, что все будет хорошо, образуется и наладится, что в мире есть столько прекрасного, что сам он тоже прекрасен и бесценен, что... Почти на всех фотографиях его возлюбленный был обнажен, и хотя ни одна не демонстрировала чего-то... предосудительного, в каждой прятался не то задуманный, не то очевидный для одного лишь Дани эротический посыл. И если о своем Имране он все еще опасался даже думать в таком ключе, то этого юношу следовало раскладывать на любой ближайшей поверхности и долго, медленно тра... любить, притягивая ближе за тощие бедра, удерживая за костлявые запястья и тонкую талию, такого до неприличия красивого и... абсолютно виктимного. Одна фотография, однако, выбивалась из череды детальных анатомических нюансов и являла собой... Он хотел было засмеяться, но был слишком удивлен даже для такой логичной реакции. На ней Имран лежал на узкой деревянной кровати спиной к фотографу, запутанный в простынях до пояса, и на беззащитной его спине восседал самый настоящий петух — из тех, об острых когтях которых Даня узнал еще в деревне в период отроческого вандализма. На ковре у кровати на фоне старого пианино гулял цыпленок, и над всем этим абсурдом не то на Имрана, не то на петуха, развернув смазанные в движении крылья, пикировал голубь. Или белая курица, разобрать было непросто. Не будь наш Данечка столь напряжен, сходу насочинял бы немало ироничных комментариев об одной любвеобильной горячей курочке и охреневшем в своей наглости петухе, не ведающем, какими грозными бывают рассерженные оребушки, на добычу которых кто-то покушается. Хватило его только на ехидное сообщение: «сон навеянный полетом курицы над ковром за секунду до пробуждения», на которое паршивец никак не отреагировал, по всей видимости, отчалив ко сну. Надрочи... налюбовавшись в ту ночь на юные прелести своей пассии, под утро, разминая запястье, он автоматически отметил, что дома у того уже в начале двухтысячных стояли стеклопакеты, из чего можно было сделать вывод, что жил он не так плохо, как можно было подумать после рассказов о выпасе баранов с аккордеоном наперевес. Если, конечно, фотографии не были сделаны в гостях у борзой Стекляшки, и об этом Дане думать уже не хотелось. Признаться объекту своих чувств, что вступил в почти интимную переписку с его экс-воздыхателем, он так и не решился, однако к любованию раритетными снимками возвращался при любой возможности, получая странное удовольствие от возможности сравнивать Имрана на черно-белых изображениях и в жизни. Вот тот сидит на стуле, без одежды и с неприлично раздвинутыми ногами, прикрывает причинные места небрежным букетом каких-то цветов, плечи напряжены при неловко расслабленных кистях... А вот — сидит уже перед Даней, на другом стуле, у окна, клацает по клавишам ноутбука, весь расслабленный и благодушный, состоящий из мягких линий... Вот глаза крупным планом с этими любимыми ресницами, и вправду как будто накрашенные. Взгляд куда-то не то вдаль, не то в себя, робкий, неуверенный. И вот — взгляд напротив, ласковый, оберегающий, дарящий почву под ногами и причину для существования. Вот, на очередном снимке, блики света падают на его обнаженную грудь и торчащие ребра, от плеча до талии... А вот, все так же напротив, редкие лучи холодного октябрьского солнца скользят по плавной линии бока и плеча, под которыми лишь в движении проступают мышцы. Вот на тусклой картинке он лежит на полу, в кадре только лопатка, плечо, шея и какое-то откровенное приглашение... А вот — растянулся рядом на ковре, переводя дыхание, счастливо улыбаясь, не прерывая тактильного контакта ни на миг. Ревность и досада от этих сравнений скрылась за острым желанием перенять инициативу, и если было совершенно неясно, как подступиться к тощему виктимному мальчику со старых снимков, то о своей томной и нежной пассии мечтать оказалось приятно до дрожи: Даня уже знал, каков Имран на ощупь, как звучит в постели его голос, как мелодично он стонет, как хорошо пахнет и какой теплый, и попытки представить, каково это — быть на нем и в нем — сводили с ума от возбуждения. Где-то в этих фантазиях прятались отголоски неудовлетворенного эго: овладеть неуверенным юношей — достижение не столь значимое, а вот взять взрослого, спокойного, гибкого во всех смыслах мужчину... Все равно что захватить дом и завоевать целый замок (поймав себя на этой метафоре, наш герой решил в будущем смотреть меньше псевдоисторических сериалов). Как искупаться в роднике и стоять под водопадом. Он был почти уверен: стоит надавить, и тот позволит. Сильный и гладкий, ни намека на эту подростковую угловатость, не торчит ни одна кость, бедра теперь увиты крепкими, тяжелыми мыщцами, и если они обхватят талию... Гибкий, как ива, кажется от природы. Он мог бы... Что бы он мог! Какой властью обладал над Даней этот человек, если даже текстура его кожи вызывала едва выносимое желание. И каждый раз, когда между ними проскальзывали намеки на... скажем так, смену ролей, Имран языком тела давал понять, что ничего не имеет против. Возможно даже, в прошлых отношениях такой расклад он мог находить для себя предпочтительным. Психологических барьеров у нашего нерешительного героя было несколько, в их числе национальные стереотипы, собственное субтильное сложение, ощущение ведомости в отношениях, даже некое необъяснимое возведение избранника в ряд драгоценностей, которых страшно касаться неподобающим образом. Отчего-то он все еще не чувствовал за собой неясно кем выдаваемого права на ведущую позицию. Однако барьеры эти оказались не так значимы, как неожиданно навалившееся обстоятельство, в котором Даня уже давно не бывал: работа. С началом октября дома он стал ночевать редко, главным образом из-за все еще отсутствующего отопления, тогда как ночью в коммуналке имел возможность к своей пассии подкатывать, подкатываясь в ямку в середине дивана, греться об него и под утро прижиматься отмерзшим носом к горячей шее или спине. Процесс покидания теплой постели поутру он ненавидел с одинаковой силой вне зависимости от места дислокации, но в компании торопливо одевающегося возлюбленного, соблазнительного даже в неуклюжих попытках натянуть носок под мерный стук зубов, это было не столь мучительно. По утрам теперь за ним заезжал на фургончике Дамтин, который каждый раз вынужден был пару минут ждать с включенными аварийками этого копающегося героя-любовника, потому как нельзя же было выйти из дома без завтрака, личного термосика с приворотным чаем и завернутых в фольгу бутербродов, которые заранее делал Имран. Да и поцелуй на прощание часто превращался в страстные лобзания, нехотя прерываемые нетерпеливой трелью телефона. Умеренная непредсказуемость трудового графика Дане даже нравилась: оплату вся компания получала не по часам, а по договоренности, что повышало мотивацию работать качественно и быстро. Главным в бригаде числился некий Селин, благообразного вида мужчина лет пятидесяти, которого Иван описал как требовательного, но справедливого и честного. Он же занимался документацией и общением с заказчиками, коими в основном являлись предприятия, заинтересованные в облагораживании магазинов, крупных офисных помещений и даже небольших торговых центров. Заработок уже за первые недели превысил раза в два прежний месячный оклад, но не это радовало нашего героя более всего. Помимо официальных заказов имелись еще и те, что шли в обход любого рода документов и распространялись на узкий круг «своих», куда входили Селин, Дамтин, молчаливый латыш Янчик, а теперь еще и Даня: отделка квартир под ключ. Благодаря хорошей репутации и обилию новостроек клиенты стояли в очереди на месяцы вперед, и потому в таких проектах каждый из них становился универсальным мастером. Полученные деньги Селин в равных долях делил на четверых, и уже после первой завершенной работы выданная на руки сумма повергла нашего героя в шок от осознания, что его навыки могут обеспечить довольно неплохой достаток. Первым делом Даня, как хороший еврейский мальчик, понес официальную зарплату маме, прослезившейся от гордости, хотя всю похвалу за его профессиональный прогресс уже привычно получил Имран. — Смари, — самодовольно показывал он своей пассии окна одного из новых жилых комплексов на выезде из Купчино. — Я сделал. А знаешь, что самое крутое? — Что? — с искренним интересом заулыбался тот. — Они не доебываются, — триумфально известил его наш герой. — Доверяют мне. Хотя какого хрена, да? Они ж меня не знают. — Видят, что ты хорош в своем деле. — Я все могу делать так, как мне нравится, никто меня не трогает, ниче не говорит. Они еще ржут, что я там самый мелкий типа, ну, по возрасту, и меня, как кота, первого в квартиру на разведку пускают. Я теплый пол делал, приколи? Впервые в жизни, но они не в курсе. Я грю, я не кот, я оребушек. А Селин такой — ну тогда типа петух, а мы кот, пес и осел, типа бременские музыканты, — он повернулся всем корпусом на сиденье к Имрану, внимательно наблюдая за его мимикой. — Если я петух, то ты моя курочка, да? — Мадемуазель Коко, — засмеялся тот, ничем не выдав свою давнюю художественную связь с домашними пернатыми. — Бременские строители. — Ага, вольные каменщики, — хмыкнул Даня. — А че, мастерок у нас точно есть, циркуль найдется... Я ж грю, заговор. По ходу, Селин тоже жид, больно рожа хитрожопая. — Рожа хитрожопая, — повторил Имран, расхохотавшись. Факт, что теперь наш герой практически поселился у своей пассии, стал для него очевидным только спустя несколько готовых квартир, когда в уже родной очереди в уборную его поймала хмурая Кира. — Эй, гоп-стоп, с тебя сотка на мыло и бумагу. — Ты ошиблась в слове «бумага», правильно говорить «веревка», — подавив зевок, добродушно отозвался он. — Что это у тебя на голове? — она потрогала его торчащие со сна волосы. — Неудача с розеткой? — Хочешь послушать про мою розетку? — Даня подергал бровями, чуть наклонившись к ней. — В ней вчера было мно... — А, да, совсем забыла, еще с тебя полтос на беруши, — перебила девушка ехидно. — Шалунишка. — Слышь, Чизетта, я придумал название для твоего будущего тату-салона, — решил поддеть ее наш герой. — «Банана-мама»? — Неа, — приосанился он. — «Студия Бородинская». — У тебя какая-то нездоровая страсть к хлебобулочным изделиям, — поджала она губы. — У меня? Это вы все живете в Мучном переулке! Я на Турку вообще, не приебаться... — Кофе в турке, — мечтательно зевнул подошедший к ним Имран. — Булочка и кофе, — приобнял его за талию Даня, заурчав от радости. — Идеально. — Ты тоже тут живешь, — пихнула его в плечо Кира. — Уже вторую неделю торчишь, хоть бы раз сидушку помыл, снайпер гребаный! Вернувшись в комнату, он невольно был вынужден согласиться с девушкой: почти каждый угол и предмет мебели был помечен его вещами. У входа сиротливо пристроился ожидающий его пакет с рабочей одеждой (неведомым образом чистой), в шкафу на полках прибавилась пара стопок его футболок (хотя непосредственно эти предметы гардероба еще в конце лета стали общими), на столе примостился второй ноутбук, на полу у окна валялось то, что он вчера по приходе снял. Иными словами, оккупация личного пространства Имрана была проведена методично и эффективно. На душе почему-то становилось тепло от мысли, что глубоким вечером, когда он вернется с работы, скинутые в случайных местах грязные вещи окажутся чистыми, отглаженными и в шкафу, не иначе как магически, на столике будет ждать горячий ужин со сладким чаем, а постель очень быстро согреется от... Примерно в тот же момент до нашего начинающего паниковать героя дошло, что до дня рождения его избранника осталась всего неделя, а подарок он так и не придумал, захваченный новыми профессиональными горизонтами. — Булка моя, — позвал он, лежа после ужина под боком у Имрана, укрывшего обоих двумя одеялами, и посылая лучи ненависти скупым коммунальным службам. — Че те подарить? — Себя, — расплылся в польщенной улыбке тот. — Внимание. Время. Давай сходим куда-нибудь? — Куда-то конкретно? — пробравшись рукой ему под футболку и устроив ладонь на груди, уточнил Даня. — С тобой хоть на край света, — в подтверждение своих слов тот поцеловал его в переносицу, затем кивнул на гитару за тумбочкой у «изголовья». — А если я попрошу в подарок сыграть мне, это будет не слишком нагло? — Ты меня бросишь, — обреченно предупредил его наш герой. — Потому что у тебя есть слух. Услышишь и бросишь... — Глупости, — засмеялся тот ему в губы. — Не прибедняйся. — А если бросишь? — он попытался прижаться теснее к Имрану. — Хочешь, чтоб я рисковал моей булкой? — Не брошу, — тот обнял его своим борцовским захватом. — Куда булка без оребушка? Намокнет и станет кашей. — Обещаешь? — заглянул ему в глаза Даня. — Обещаю. Так что, сыграешь мне? Что угодно, — Имран неожиданно уложил его на спину, в полсекунды оказавшись сверху. — Меня очень заводят гитаристы. — Тогда давай щас сыграю, — оживился он. — Нет, сейчас мы будем играть на кое-чем другом… Мама нашего героя о своем чаде не беспокоилась, зная, что вручила его в надежные руки достойного человека, и тем не менее сильно скучала, по нескольку раз в неделю зазывая обоих к себе на ужин. Для Дани это служило также поводом исполнить сыновний долг: привезти ей продукты, помочь по хозяйству и похвалиться достижениями, а также слегка унять тревоги совести, что оставил общительную родительницу коротать холодные осенние вечера в одиночестве. В пятничный вечер, собрав вместительную торбу, полную коробочек от еды, которой она заботливо снабжала «своих милых мальчиков», отстояв свое в пробках и очередях на кассах супермаркета, с внушительными пакетами провизии, купленной по списку Зои Вениаминовны, они припарковались у парадной. Имран сразу направился к багажнику, дабы выгрузить покупки, тогда как Даня задержался, сматывая зарядку для телефона и пряча все раскиданные по салону ценные предметы в бардачок от греха подальше. Боковым зрением он заметил, как из дверей соседней парадной буквально выкатилось нечто, упакованное в теплый комбинезон и голубую шапку с огромным помпоном и по форме напоминающее ребенка в возрасте двух-трех лет. Следом за ним вышел высокий блондин нордической наружности, по всей видимости, отец этого вопящего от счастья детеныша... Вынужденный наблюдать с лицом, живописующим отчаянное смирение, как чудо это, споткнувшись на всем бегу, приземляется лицом и всеми прочими частями своей крохотной тушки в довольно глубокую лужу. Буквально через секунду обратно на водительское сиденье заскочил Имран, быстро прикрыв за собой дверь и залившись искренним хохотом с ощутимыми нотками сочувствия. — Ты видел? — отсмеявшись, указал он в окно на ревущего мальчишку, которого отец с брезгливым видом выуживал из новообразовавшегося водоема. — Прямо как нырнул! — По ходу, ему там нравится, — пожал плечами Даня, убежденный в том, что истерика ребенка вызвана как раз попытками его из лужи вытащить. — Че те так весело? — Судя по отсутствию реакции, этот малыш всегда так делает? — захихикал тот. — Да хуй его знает, — он дернулся, нехотя повернувшись к драматической сцене. — Я его батю терпеть не могу, и у нас это по ходу взаимно. — Что-то не поделили? — подмигнул ему Имран. «Телку», — мысленно отозвался наш герой, только скривившись в ответ. — Ты хотел бы когда-нибудь... Семью, детей? — мечтательно поинтересовался Имран. — Как ты себе это представляешь? — нахмурился он. — Много маленьких детишек, бегающих по дому, — радостно улыбнулся тот. — А рожать кто будет? Я? В мою жопу еле твоя елда пролазит, а ты хочешь, чтобы через нее целый ребенок прошел? — возмутился он театрально. — Можно усыновить... — Как пара? Ты в курсе, что у нас есть некоторые проблемы в этой стране с узакониванием отношений, это тебе не пидорская Голландия, — продолжал негодовать наш герой. — А одиноким мужикам-педерастам никто детеныша не выдаст. — Зачем так грубо? — мягко возразил его избранник. — Есть способы... — Жениться на двух лесбухах? Всегда мечтал посмотреть на ебущихся девочек вживую, — начал подкидывать он варианты. — Заделать им пиздюков и дружить семьями? Взять под крылышко нищую мать-одиночку? Организовать шведскую семью? — Данечка, душа моя, — Имран протянул руку, чтобы погладить его по волосам. — Не сердись. Я ведь просто спросил, есть ли такое желание. А способ всегда найдется. — Не думаю, что есть, — опустил он голову. — Я за себя не всегда отвечаю, как я вообще могу быть родителем? До того, как мы с тобой встретились, а это было пипец как недавно, я не думал, что у меня вообще чет будет. Любовь там, отношения. Тем более семья. Ну или мож, как Ваня, найду себе деваху с прицепом, у которой выбора нет особо... Ты для меня причина всего, но у меня не получится за два месяца стать у себя в голове из человека второго сорта кем-то... Просто кем-то. — Данечка, — тот обнял его и прижал к себе бережно. — Я с тобой, дорогой мой, я здесь для тебя и пока нужен, всегда буду рядом. — Мамка ждет, надо подниматься, — прошептал он смущенно ему в шею. — Пойдем или я щас к те лезть начну прям тут, а там бабки палят из окон. — И еще, — Имран остановился, заодно заперев машину. — Люди не делятся на сорта. Я выбрал тебя. Мой идеал и мое мерило. Остальное не имеет значения. Бабки действительно «палили» со снайперским терпением и внимательностью, в особенности наша старая добрая знакомая Надежда Иосифовна, выглянувшая из двери своей квартиры, заслышав звон ключей у соседей. — Ой, батюшки, — неубедительно удивилась она Имрану. — И красавчик тут. — Шабат шалом, — кивнул тот с очаровательной улыбкой. — Какой шабат, ща пятница, — покосился на него Даня, отперев наконец первую дверь. — Здрасьте, баб-Надь. Че у вас еще сломалось? — Суббота начинается с вечера пятницы, — погрозила ему пальцем старушка. — Да вы прям философ, баб-Надь, — восхитился наш герой, глядя на тихо веселящегося спутника. — Что ты там за варенье собрался крутить? — полюбопытствовала она с подозрительным прищуром. — Какое варенье?.. — не понял он, но при взгляде на зарумянившегося в смущении Имрана не удержался и заржал. — А, ну так вишневое. И компот там всякий, но это лет через тридцать. — К Ирочке съехал? — продолжила допрос соседка. — Ага, она вот хочет жениться, детей делать, — он снова обернулся на глядящего в пол Имрана. — Жениться эт хорошо, эт правильно, — одобрила та. — Тебя тут дружки твои искали, Зойки дома не было, так они потоптались и ушли. А еврейчик-то твой, смотрю, оброс совсем. И правильно, старые будете, само облысеет. — Мальчики, я тут! — послышался сквозь котлетное шипение голос Зои Вениаминовны, когда они закрыли за собой входную дверь, распрощавшись с любознательной старушкой. — Ма-а, Ириска хочет, чтоб я родил ему сына, ма! — с порога пожаловался наш герой суетящейся за плитой родительнице. — Скажи ему, что это больно и я не умею. — Зато нам дадут Нобелевскую премию, — хитро подергал бровями Имран, скидывая обувь и проходя в кухню с пакетами. — Ма, я такие полы сделал! С подогревом! И кухню такую, в стиле хай-тек. Ща покажу, — нащупав в шкафчике свои и Имрановы тапки, он вытащил телефон, чтобы отыскать в галерее самые удачные снимки собственного творчества, и именно в этот момент в подтверждение соседкиным словам на экране возникло уведомление, что Натан Ларин прислал ему личное сообщение, уже пятое из непрочитанных и, кажется, двадцать-какое-то из не отвеченных. Увлеченный трудовыми буднями, заглядывать в свои социальные сети Даня стал исключительно ради того, чтобы послушать музыку, и неудачные попытки друзей связаться с ним оправдывал собственной занятостью, эффективно заглушающей легкое чувство вины. Больше всего непрочитанных сообщений регулярно накапливалось, как ни странно, в диалоге с Имраном, который теперь вместо того, чтобы публиковать жемчужины своего странного юмора на «стене», присылал их ему лично. Сообразительный Игорек быстро понял, что единственный способ достать ставшего внезапно чрезвычайно загруженным друга — позвонить ему, экспрессивный Вася обиделся на «бессовестный игнор», Стасик после нескольких неудавшихся диалогов интерес к беседам потерял, Беня и ранее с ним особенно болтать не рвался, а вот Братан... Настойчивый юноша методично продолжал ему написывать, напоминая про недобитый рукав, ожидающие Имрана эскизы и обещание заглянуть в гости на суши. Когда приманить неуловимого друга на японские деликатесы не удалось, Натан столь же методично принялся рассказывать, что у него имеется из съестного, в надежде повысить мотивацию нашего героя почтить его визитом. Сообщения эти Даня читал, но отвечать почему-то ленился, то отвлекаемый Имраном, то сосредоточенный на работе, то просто из какого-то неясного смущения, которое так и не прошло после памятной поездки по кочкам в буквальном смысле верхом на Натане. «Ты говорил, что ты смотришь сериал. Хочешь, мы посмотрим его вместе?»; «Я куплю хрустяшки или мороженое»; «Ты можешь остаться ночевать. Я отправлю Пылесосика на кухню», — предлагал юноша, совершенно не обижаясь на его молчание. «братан прости реально завал на работе», — быстро напечатал он, стоя в коридоре в окружении тапок. «Все хорошо. Когда ты придешь ко мне?» — мгновенно отозвался Натан. «Давай завтра?» — предложил наш герой, припоминая, что они в любом случае встретились бы у Стаса всей компанией, дабы обсудить план действий на понедельник, двадцать первое. Встреча в итоге состоялась часа на три позже по причине неких «неотложных дел» у проспавшего, как полагал Даня, Азаренко. Натан и подброшенный уехавшим на техосмотр Имраном Даня вместе со Стасиком и Беней увлеченно поиграли в приставку, заказали пиццу, перемыли кости всем знакомым, после чего потеряли всякое терпение и нажаловались на Васин саботаж Нате, которая вскоре почти за шкирку приволокла сонного супруга в назначенное место. К концу совещания был разработан продуманный до мелочей план и распределены обязанности на вечер понедельника: Ната брала на себя украшение интерьера, Вася — угощения на столе и в особенности праздничный торт (в двух экземплярах, чтобы тот, что поменьше, оказался у именинника на лице). Братан обязался принести Гошину гитару, дабы наш герой смог порадовать своего возлюбленного обещанным подарком. Беню, который с наименьшим энтузиазмом отнёсся к предстоящему мероприятию, нагрузили важнейшим заданием подобрать подходящее музыкальное сопровождение, однако Даня справедливо опасался, что лишенный четких инструкций парень просто скопирует на свой ноутбук музыку, что обычно играет у него в качалке и может быть наиболее точно охарактеризована звукосочетанием «тыц-тыц-тыц». Стасик обязался взять на себя вакантную роль тамады, обеспечив друзей и главу торжества чередой увлекательных игр, конкурсов и прочих неприличных действ. От самого Дани требовалось придумать предлог, как незатейливо и не выдавая истинных намерений заманить жертву в капкан. После продуктивных посиделок чета Азаренко любезно подкинула их с Братаном в убежище последнего, где восторженным визгливым лаем их встретила Пылесосик, наивно полагая, что близится время прогулки. Выходить под моросящий дождь не хотелось, потому ее коварный хозяин написал сообщение соседской девчушке, влюбленной в маленькую собачку так же сильно, как это шустрое животное было влюблено в любой пригодный для пищи предмет. Не прошло и пятнадцати минут, как ребенок умчался с поводком и плеером, поблагодарив заодно за спасение от домашнего задания. Собака была возвращена ровно через сорок минут, и за это время парни успели покормить оставшуюся живность, перекусить относительно свежей китайской лапшой и прийти к выводу, что моральная травма, нанесенная бедному Дане новой машинкой Натана, еще слишком свежа, и второй сеанс лучше всего отложить на более поздний срок. — Сорян, Братан, но это было дико больно, я реально пока не готов еще раз к такому пиздецу, — с извиняющимся видом оправдывался наш герой, хотя юношу такой поворот, казалось, ничуть не расстроил. — Хорошо, тогда я покажу тебе эскизы для Имрана, — тот принялся убирать со стола, чтобы не испачкать ненароком свои рисунки. — Я сделал шесть вариантов с разной интенсивностью закраса. Есть один простой контурный, один с легкими тенями. Их легче всего перенести. Это один сеанс в пару часов и коррекция через две недели... Очистив поверхность обеденного стола, он разложил на нем в ряд альбомные листы со схожими композициями из роз и чего-то розоподобного, что Даня идентифицировать не сумел. На большую часть эскизов он даже не взглянул, завороженный одним-единственным рисунком: густого, винного цвета пышно распустившимися цветами, достаточно крупными, чтобы оплести бок его возлюбленного и окончиться где-то на бедре. Их легко было вообразить нисходящими по плавной линии талии, контрастными на довольно бледной, гладкой коже, и этот бархатный бордовый цвет безусловно удачно подчеркнул бы и без того выразительные глаза и яркие губы. — Это очень больно, — поспешил предупредить Натан, проследив за его взглядом. — Самый плотный закрас. — Но ты гришь, типа, у него может быть высокий болевой порог? — с надеждой заглянул ему в глаза Даня. — Слуш, а можешь сделать такие поменьше? Может, их на руку или там по плечу пустить на грудь, или такими более узкими... — Мы можем уменьшить этот рисунок, — улыбнулся юноша радостно. — Это охуенно, Братан, — похвалил его Даня от чистого сердца. — Ты охуенный художник. Улыбка того сделалась совершенно счастливой, и после пары секунд промедления он порывисто обнял друга, еле слышно несколько раз повторив смущенное «Спасибо». — Хочешь посмотреть мои новые краски? — предложил он, аккуратно убрав эскизы в ящик с принадлежностями для рисования. — Я заказал много необычных цветов, у нас в магазинах такие не продаются. Даня проследовал за ним на балкон через комнату, куда Натан пропустил его первым, чтобы плотно закрыть за собой дверь. — Вот четыре оттенка кожи для портретов, — указал он на полку в металлическом шкафу, встав позади и устроив ладонь у нашего героя под лопаткой. — Зачем четыре? — удивился тот, чуть вздрогнув от неожиданного тактильного контакта, который странным образом оказался приятным. — Светлые и темные, холодные и теплые, — объяснил юноша, не убирая руки. — Я не люблю смешивать краски, потом сложно повторить оттенок. А это пастельные цвета. Еще у меня есть красивый пурпурный, им можно сделать теневые переходы для Имрана. Даня обернулся, только сейчас заметив, как близко к нему тот стоит, что допустимо было объяснить теснотой балкона, если бы паренек не вел себя с самого утра немного... странненько, даже для собственного стандартного стиля общения. Он едва ли мог припомнить другую их встречу, когда каждые несколько минут Натан норовил коснуться, приобнять, устроить где-то руку, погладить, сесть ближе... Это было приятно, будто выводило их дружбу на новый уровень близости, но в то же время слегка пугало, скажем так, направлением развития. Пугало, как оказалось, не зря: завершив подробный экскурс в мир особенностей пигмента красок разных производителей, из которого Даня запомнил лишь тот нетривиальный факт, что статистически аллергию чаще других могут вызывать яркие оттенки красного, бесхитростный (или же, наоборот, чрезвычайно хитрый) юноша нашел момент подходящим для того, чтобы вывести их отношения за рамки приятельских. Последнее, чего мог ожидать от него наш герой — целенаправленное и настойчивое наступление на честь, достоинство и силу воли, однако губы Братана оказались на вкус еще лучше, чем он мог предполагать, любуясь на них без малого с десяток лет. Разум находил такой поворот одновременно логичным и шокирующим, ввиду чего он позволил себе некоторое время находиться в столь сильном удивлении, что никакого сопротивления юному воздыхателю не оказал — наоборот, почти бессознательно под его поцелуи подставлялся, обездвиженный приятными ощущениями и холодным кирпичом балкона за спиной. Поначалу робкий, за пару минут Натан разошелся до достаточно смелых действий, таких, например, как попытка его раздеть. Тот эпизод в машине, продемонстрировавший, что давний интерес его взаимен, до сих пор вызывал у Дани некое подобие стыда: несмотря на сильнейшую влюбленность, перспективные отношения и регулярный секс тело с готовностью среагировало на симпатичного пацана, да еще и младшего брата его когда-то близкого друга и однокашника. «Гоша меня кастрирует, — панически констатировал здравый смысл. — А Имран выселит обратно к маме». Это было нечто гораздо более похожее на измену, нежели не так давно еще актуальный «недосекс» с Игорьком, который никаким образом совесть нашего героя не беспокоил. Натана он действительно хотел давно и стабильно, однако думать о нем в таком ключе опасался и плохо представлял, во что может вылиться любого рода сексуальное взаимодействие с застенчивым когда-то мальчиком, превратившимся в молодого, крепкого, красивого, но все такого же скромного мужчину... Скромного только с виду, как выяснилось вдруг. — Братан, погоди, — позвал он в неубедительной попытке остановить уверенно взявшиеся за его ширинку руки. — Стой, Братан, ты чего... Так нельзя, ну! — Почему? — с наивным непониманием в широко распахнутых черных глазах уставился на него юноша. — Ну это же... Так не делается, — он попробовал отодвинуться, забыв о стене позади. — Мне о таком... Ну... Типа... Надо сначала с Имраном поговорить. — Но он же разрешил, — возразил Натан с улыбкой. — В смысле? — не понял Даня, но тут же стушевался, вспомнив шутливые провокации тем вечером, когда ему пришлось взгромоздиться к другу на колени. — Он сказал, что с резинкой можно, — активно закивал тот, вытащив из заднего кармана джинсов презерватив. — Но он же пошутил, — предположил он севшим голосом, ощущая, каким острым возбуждением реагирует на такой поворот событий предательский организм. — Да?.. Печаль и разочарование, отразившиеся на мгновение на лице растерянного паренька, отозвались внутри еще большим чувством вины, приправленного болезненным сожалением. — Братан, ну ты ж мой хороший, — не выдержал наш герой, обняв его и поглаживая по спине. — Давай на всякий случай уточним, ладно? — Хорошо, — согласился тот. — Давай позвоним ему. — Сейчас нельзя, техосмотр, — еле сдерживаясь, чтобы не заржать нервно, пояснил он. — Давай в следующий раз. — Но ты же тоже хочешь, — в непонимании констатировал юноша. — Ну... Да, — признался он. — Но это нечестно по отношению к Имрану. — Хорошо, — вздохнул Натан, не выпуская его из объятий. — Тогда ты спросишь и потом... Да? «Вот это я влетел...» — мысленно присвистнул Даня, давно не попадавший в столь неловкие ситуации. — Ну... — сконфуженно почесал он в затылке. — Я думаю, если мы подрочим друг другу, это не считается. Эти слова абсолютно точно стоили того, чтобы быть произнесенными, так как после них грустный паренек буквально в мгновенье просиял. — А можно будет тебя целовать? — Ну да, наверное, — неуверенно дернул плечом наш герой. — Но только не очень сильно. — Я понял, — тот взял его за руку и потащил в комнату. — Если мы ничего друг в друга не засовываем и одеты, то это не секс. — Ну типа того, наверное... — Беня со Стасом так делали, но они точно не думают, что это был секс, — убедительно пояснил Натан. — Точняк, — кивнул Даня, подавляя в себе желание добавить, что это Стасик так не думает, а бедняга Беня только надеется. Пока оживившийся Братан, заботливо воркуя, массово депортировал своих домашних любимцев на кухню, затем разгребал завал барахла на кровати, чтобы в итоге снять с нее плед-шерстесборник, Даня слегка затравленно за ним наблюдал, присев на корточки у батареи, чтобы отогреть подмерзшие на балконе конечности. — А как ты собираешься работать дома, там же пиздец дубак? — он попытался отвлечься на нейтральную тему, с каждой секундой все сильнее ощущая смущение от любой попытки представить, куда заведет их этот день. — Я принес туда обогреватель, — с важным видом сообщил хозяин жилища, вывалив на кровать несколько пачек чипсов и взгромоздив по центру ноутбук на импровизированной подставке из какой-то книги по искусству. — Какой сериал ты хочешь смотреть? — Не знаю, — нервно потер шею Даня, поднявшись, чтобы заползти на кровать и устроиться в углу, бессознательно в него забившись. — Чет попроще, без фэнтези. — Я смотрел один про компанию из четырех друзей, — Натан также разместился на кровати, пододвинувшись к нему так, чтобы соприкасаться бедрами и плечами. — Старый, но интересный. Один из друзей — простой хороший парень, второй, его лучший друг, практикует промискуитет и хочет казаться циником, потому что на самом деле ранимый, третий талантливый, но ищет себя и не уверен в себе, а четвертый как Игорек, только еще более фея. Потом второй встречает молодого парня, он умненький и потом станет художником, у них возникают чувства, третий пытался строить отношения с зависимым от наркотиков парнем, первый был влюблен во второго, четвертый... — Братан, стой, — хмыкнул наш герой. — Ты мне ща весь сюжет перескажешь, включай давай. Судя по обнаженным мужчинам и клубной музыке на заставке, действо на экране обещало быть чем-то сверх меры гейским, что атмосферу лишь нагнетало. — Какие ты хочешь хрустяшки? — заботливо поинтересовался Натан, пододвинувшись еще чуть ближе и практически вжимая его в стену. — Я не оч голодный, во мне еще дошик не переварился, — жалобно покосился на него Даня, задержав дыхание от волнения, когда тот просунул руку ему под спину и устроил ладонь второй на шее, чтобы утянуть в долгий, настойчивый поцелуй. Фоном сознания наш герой отметил, что, несмотря на обилие сексуального взаимодействия с лучшим другом, это был второй мужчина, с которым ему довелось оказаться в настолько тесном интимном контакте, затрагивающем сферу эмоций. Игорь никогда не лез к нему с поцелуями, по всей видимости, принимая его убеждение, что поцелуи являются чем-то слишком личным и ведут к неизбежным изменениям в характере отношений. Натан так не считал, и инициатива его ощущалась иначе. В нем не было Имрановой мягкости и заботы, не было игривости Игорька, и если ласки первого по степени нежности и бережности были сравнимы с женскими, порой даже с каким-то родительским оттенком, а второго — максимально нейтральны и настроены на физиологию партнера... Именно с Натаном Даня вдруг впервые ощутил, что оказался в постели с мужиком. С характерным маскулинным поведением, с осторожным, но неотвратимым давлением, пробивной энергией и отсутствием страха причинить боль. Даже когда он дернулся панически, задев ногой ноутбук, едва не полетевший с кровати, парень не позволил ему подняться, удерживая за предплечья и зафиксировав в итоге собственным немалым в виду атлетичного сложения весом. — Тебе нравится? — с полувопросительной интонацией скорее констатировал он шепотом. Не уверенный в собственном голосе, Даня только сглотнул, чуть заметно кивнув в ответ, отчего тот удовлетворенно заулыбался и вернулся к прерванному делу. В каком-то смысле наш герой ощущал себя в безопасности, так как доверял Натану и был убежден, что этот человек станет скрупулезно придерживаться оговоренных условий и никаких его границ не перейдет. Соответственно, можно будет без зазрения совести считать, что между ними ничего не было. Это ведь совершенно точно меньше, чем мог позволить себе тот же Игорек в его отношении, так?.. Он обещал себе не сравнивать, но не смог сдержать невольное удивление от контраста: у Натана не имелось тех барьеров, которыми полнилось нутро его любовника; он не боялся, в отличие от Имрана, сделать больно, не испытывал вину, не жалел и не позволял сторонним эмоциям вмешиваться в сугубо интимный акт. Он все делал иначе, балансируя на грани легкого принуждения и, очевидно, видя и понимая, как друга от этого ведет. И Игорь, и Имран, судя по поведению, имели некоторый (и вероятно — немалый) опыт по части интимных утех и были ориентированы на телесное удовольствие партнера, тогда как этот с виду странный, но порой поразительно проницательный паренек с первых минут распознал, какого рода фантазии могли гулять в голове нашего центрального персонажа. — Если он разрешит, я могу делать так, как ты скажешь, — заверил его Натан ровным, несмотря на сбитое дыхание голосом. — Тебе нравится, когда больно? — Нет, — он попытался собраться с мыслями, слишком возбужденный, чтобы быстро реагировать. — Когда... Как-то... Беспомощно? — Понимаю, — тот чуть подвинулся бедрами вперед, заставляя его согнуть ноги. — Тебе нравится безопасное насилие. — Это как? — Дане пришлось старательно сосредоточиться, чтобы осознать услышанное и удивиться такому оксюморону. — Реальное насилие не даст тебе расслабиться, — неуверенно выдохнул парень, не переставая ерзать на нем, ритмично и очень... правильно соприкасаясь именно там, где необходимо. — Сейчас ты знаешь, что ничего не угрожает, и не боишься. — Да, — подтвердил он, попытавшись поднять руки, чтобы обнять юношу за шею, совершенно позабыв, что тот все еще удерживает их за предплечья. — Ты красивый, — замер вдруг Натан, улыбнувшись. — Всегда, но сейчас иначе. — Как иначе?.. — вяло отозвался наш герой. — Можно тебя нарисовать? — Что?.. — Это быстро, только пара набросков. Прежде, чем Даня успел ответить, он отодвинулся, вскочил с кровати и вытащил из стоящего на стуле рюкзака планшет с чистой бумагой и карандаш с ластиком. — Не двигайся, пожалуйста. Поверни ко мне голову немного... Фраза «Быстро, пара набросков» с того вечера стала в рамках их дружбы внутренней шуткой, обозначающей некий чрезвычайно длительный процесс, так как вопреки собственному заявлению провозился Братан до ночи, вынудив подмерзающего друга раскрывать себя в амплуа модели на протяжении нескольких часов кряду. Благо крайне забавный и действительно не загружающий мозги сериал, затащенный в комнату обогреватель и пакеты хрустяшек скрасили пассивное Данино ожидание. Также в тот день он имел возможность оценить чрезвычайной степени коварство друга, между набросками бессовестно и безжалостно над ним издевавшегося. — Ты опять хмурый, — недовольно констатировал тот, влезая на кровать, чтобы поделиться еще одной порцией своих полунасильственных ласк. — Можно тебя раздеть? Только для набросков. Когда наш герой соглашался на это «Раздеть», наивно полагая, что речь идет о рубашке или максимум футболке, то никак не ожидал, что в итоге обнаружит себя в положении, достойном какого-нибудь гомоэротического триллера. Натан очень щепетильно уложил его на бок, притащил с балкона всю рабочую иллюминацию, дабы создать нужное освещение, затем попросил вытянуть руки перед собой и спрятать между ними лицо, действительно задрал футболку до груди и... Через секунду Даня в ужасе ощущал, как сконцентрированный парень стягивает с него джинсы вместе с исподним, художественно сминая их у колен. — Э, але, Братан, ты че делаешь?! — он попытался подняться, но тут же был решительно уложен обратно. — Прости-прости-прости, — в волнении затараторил Натан. — У меня в голове такая красивая картинка, мы должны ее нарисовать. Не двигайся, пожалуйста. Позже наш герой затруднялся объяснить, что заставило его послушно вернуться в исходное положение, ощущая себя как никогда уязвимым и успокаиваясь лишь тем, что человек напротив — не угроза, а хорошо знакомый, надежный друг... С очень странным чувством прекрасного. Он сам не заметил, как начал мелко дрожать — не то от смущения, не то от холода, хотя из-за обогревателя в комнате сделалось достаточно душно. — Прости, пожалуйста, — прошептал Натан с ощутимым чувством вины в голосе, разбавленным еще какой-то неясной и слегка пугающей эмоцией. — Еще совсем немного осталось, я почти закончил. Ты очень красивый. — Я жду, жду, — глухо отозвался Даня, прерывисто выдохнув. Ситуация определенно возбуждала на глубинном эмоциональном уровне, не говоря уже о предательской физиологии, открыто демонстрирующей творческому другу, что ждать он готов еще долго. В мыслях закружилась странная идея, что примерно так, должно быть, ощущал себя Имран, будучи моделью в объективе поганой Стекляшки. Заводило ли подобное его возлюбленного так же сильно, как сейчас его?.. Теперь же происходящее напоминало еще и жесткую проверку доверия, подобную той, которую едва смог выдержать даже довольно холодный в самоконтроле Игорь: Натан наверняка прекрасно понимал, что в таком Данином состоянии сопротивления ожидать не пришлось бы, что бы он ни затеял, включая применение по назначению припасенной заранее резинки. Тем не менее, в спешке закончив свой рисунок, румяный и тоже чуть дрожащий, он вполз обратно на кровать и первым делом натянул на друга штаны. — Мог просто сказать, я б сам оделся, — проворчал тот, поправляя содержимое белья и избегая прямого взгляда. — Прости, — повторил юноша, опустив голову на секунду. — Но зато посмотри, что получилось. — О, ты мне сделал операцию по увеличению хуя, — заметил с неуверенным смешком наш герой, разглядывая быструю штриховку. — Нет, я нарисовал, как есть, — не согласился тот. Тонкие, порывистые, летящие карандашные линии рисунка, острые углы, которые удивительным образом не казались острыми, вопреки ожиданиям вдруг сделали изящным и эстетичным все, что Даня так в себе не любил, начиная с тощих жилистых рук с костлявыми локтями и заканчивая отсутствующей пятой точкой. Лежащие одно на другом запястья казались расслабленными, что вдруг привело к странной мысли — он ведь никогда не видел себя расслабленным. Всегда натянутые струны позвоночника, готовность в любой момент дать отпор — все это не способствовало ничему даже близкому к понятию изящества. — Красиво, — подвел он итог стараниям Натана, пытаясь скрыть смущение. — Да, я это уже говорил, — кивнул тот с гордостью. — Что ты видишь? — Чувака без штанов, — поправив подушку, Даня устроился на ней и подложил вторую под спину присевшего рядом друга. — А что было до? — Его кто-то оттрахал? — Смотри, штаны сдернуты и смяты так, как если бы их снимал не он, — Натан чуть развернулся к нему, указывая кончиком карандаша на обсуждаемые участки рисунка. — И тот, кто снимал, торопился? — подсказал он. — Почему он торопился? — Не знаю, — растерялся наш герой. — Хотел побыстрее его выебать и свалить. — Как он это сделал? — выпытывал настойчивый парень. — Раком, видимо, судя по стреноженности чувака. — А какие между ними отношения? — Их нет, — уверенно заявил он. — Ему было плевать на этого типа, поэтому вот так кинул со спущенными штанами и стояком и свалил. А этому теперь стыдно и он морду прячет. — Он хотел этого секса? — Натан пододвинулся чуть ближе к нему, заглядывая в глаза. — Нет, — мотнул головой Даня. — И нет, и да. Ему было больно, видишь, он напряжен? Живот и плечи. — Но руки расслаблены. Может, его парень отошел за презервативом? — Ты че, оптимист, что ли? — Или ему стыдно за то, что понравилось то, что не должно было понравиться? — Не, это бы выглядело иначе, поверь мне, я знаю... А ты сам че думаешь? — Я думаю, его заставили, — признался юноша, положив голову ему на плечо. — Заставили или заставил? — А как лучше?.. — Лучше, чтоб не заставляли, по ходу... — Да?.. — Ну как бы да, — засмеялся нервно наш герой. — Насилие — это типа... Так себе опыт. — Мне нравится, — еле слышно заметил Натан, спрятав лицо у него на плече. — Что нравится?.. Насилие? Вместо ответа тот поднялся, убрал с кровати компьютер и выключил все источники освещения, после чего вернулся на место, прижавшись к Дане. — В темноте легче, — пояснил он. — Это как в интернете, только честнее. Можно, мы еще об этом поговорим? Я ни с кем никогда не говорил. — Ну валяй, — хохотнул наш герой, повернув к нему голову. — Мне иногда очень стыдно от этого, — невесело поделился тот. — И плохо. — Ну ты же не насилуешь женщин и детей, выпрыгивая из кустов, — попытался успокоить его Даня. — Нет, — вздохнул Натан. — Но несколько раз я находил странные видео. Я не задумывался о том, настоящие они или нет... То есть... Если быть честным с собой, я понимал с самого начала, что они настоящие, но... — Именно это в них и заводит, ага, — продолжил он за друга. — Постановочное чаще всего шлак и говнище, да? — Да. Это отвратительно. Я отвратителен, да? — Кому? Себе? Ну это... Не знаю даже... — Если поставить на место жертвы кого-то, кто тебе дорог. Это... Даня невольно дернулся, чувствуя, как похолодело все внутри от одной лишь мысли, что кто-то когда-то мог причинить боль его Имрану. Самого себя жаль не было совершенно, но, кажется, Натан оказался безоговорочно прав. — Ну, за фантазии тебе никто не въебет, — он попытался перевести тему. — Пока ты никому кроме себя не вредишь, в этом нет ничего плохого. — Почему тебе нравится, когда... — попытался спросить юноша, но запнулся, так и не найдя подходящей формулировки. — Не знаю. Раньше я думал, что это из-за того, что я хочу ебаться с мужиками, но типа запреты, то-се, и когда меня ебут насильно, это типа снимает ответственность и так далее. А сейчас... Ну я как бы ебусь с Имраном. Он нежный, как кошечка, но дерет от души, и вообще все нормально. Я даже как-то не думал об этом. Но сейчас ты на меня навалился, руки сцапал и все, я готовенький. Ставь раком и жарь. — Можно?.. — Нет, Братан, ну бля, это просто выражение. — Мы друг другу подходим, — хихикнул тот. — Но у меня есть Имран, а у тебя Давид, — напомнил Даня. — Давид хочет заняться со мной сексом, — заволновался парень. — А у меня никогда не было настоящего секса. Я бы не хотел, чтобы он был первым. — Погоди, вы ж типа в отношениях? — изумился наш герой. — А кто тогда? — Я думал про тебя. Ты мой лучший друг, я верю тебе. — Но бля... — он почесал макушку невольно. — Вы же для того и встречаетесь, чтоб ебаться?! Ну, не только. Но это большая часть вроде. Это ж логично, чтоб он все показал и рассказал... — Я еще недостаточно хорошо его знаю для этого. — А я думал, это я с закидонами. А че ты Игореху не спросил? — У него же свадьба скоро, — напомнил Натан. — Братан, ну ты че? — расхохотался наш герой. — Это же Игорек, когда такие мелочи мешали ему ебать красивых пацанов? — Ты мне больше нравишься, — смутился тот. — Игорь, он... Непонятный. — А я понятный? — Да, мне легко с тобой. Игорь говорит, это печально, что ты открылся сам себе только тогда, когда у тебя появился парень. Он сказал, это упущенные возможности. — Ты тоже так думаешь? — Я думаю, что ты выглядишь счастливым. Раньше ты всегда был грустным. Если причина этого — Имран, то он лучше упущенных возможностей. — Это реально так, — улыбнулся Даня. — Не показывай ему тот рисунок, лан? — Почему? — Я не думаю, что он... Ну... Разделяет наши с тобой... Хе-хе... Интересы. — Ты думаешь, ему будет больно, если он увидит рисунок, как будто тебя кто-то?.. — Думаю, да. Этот рисунок выглядит не постановочным. Не знаю, как ты это сделал. Слушай, Братан, — он пришедшей внезапно идеи Даня даже чуть приподнялся. — Это же охуенная тема! Если у тя есть какие-то фантазии и ты знаешь, что не будешь их воплощать, потому что... Ну там незаконно или просто аморально, ты же можешь это все нарисовать! — Да, я так и делаю, — обрадовался Натан. — Давай нарисуем эротический комикс про тебя? — Ага, и подарим Имрану на днюху, — прыснул наш герой. — Можно нарисовать эротический комикс про вас двоих? — А нарисуй. — Ты будешь мне позировать? — Так мы точно однажды не выдержим и потрахаемся... — Я бы хотел уже сейчас, — парень вдруг снова оказался на нем, опершись на локоть у его плеча и свободной рукой заставляя приподнять бедро, чтобы прижаться теснее. — Ты сказал, что можно подрочить? У тебя же все еще... — Можно, — выдохнул Даня, послушно обхватив ногами его бедра. Не медля, Натан взялся за его ширинку и уже менее чем через минуту снова увлеченно целовал и покусывал и без того саднящие губы, шаря руками у него в штанах, как в своих собственных. — Если Имран разрешит, — прошептал он прерывисто. — Я сделаю все так, как тебе нравится. — Братан, — позвал наш герой, неожиданно даже для самого себя. — Покажи, что ты представлял, когда рисовал. Замешкавшись всего на мгновение, тот осторожно отодвинулся и точным, но довольно грубым движением развернул его на живот, ногами свел вместе бедра и дернул на себя, крепко ухватив за таз и тем самым заставляя встать на колени. Даня вздрогнул и от возбуждения задышал чаще, чувствуя, как возвращается мелкая дрожь, когда его джинсы и белье снова оказались бесцеремонно сдернутыми вниз. Рука Натана на загривке, прижимающая его голову к подушке, была не менее важным аспектом нахлынувшего инстинктивного восторга, нежели та, что легкими, быстрыми движениями скользила по члену. Где-то на фоне сознания он вяло возмутился, что так они не договаривались, потому что чувствовать беззащитной пятой точкой чужой стояк даже через плотную ткань — та еще пытка, но... Только на фоне. Вся эмоциональная сфера могла бы отозваться о ситуации следующей фразой: «Стыдно, приятно и правильно». — Подожди, — замер вдруг Натан, оторвавшись от него на несколько секунд, чтобы включить ближайшую лампу. — Что?.. — прищурился Даня на свет. — Зачем?.. — Ты красивый, — в подтверждение своим словам юноша плавным движением задрал ему майку по самые лопатки, огладив ладонями спину. — Стой. Не двигайся! — Что такое?.. — привстал на локтях наш герой, глядя, как тот торопливо тянется за планшетом и карандашом. — Спина... Стой... Мне надо это нарисовать. — Ебать, Братан, и вот как с тобой вообще можно трахаться, объясни мне?!