Госпожа Удача

Утром Кофуку проснулась от мерного перестука дождевых капель по дощатой крыше храма. Она повернулась на бок, желая поспать еще, но тут раздался звучный раскат грома — неудивительно, что после такой жары пришла гроза. Где-то там, вероятно, буйствует Такемикадзучи — Бинбогами не слишком хорошо его знала, лишь была наслышана о поистине взрывном характере бога грома и молнии. Ей не хотелось думать о том, что он скажет, узнав, что у нее теперь есть шинки. Шинки — и сила. В это пока что до конца не верила и сама Бинбогами. Можно было спать дальше и под раскаты грома, но что-то не давало богине покоя. Что-то, помимо барабанящего по крыше дождя и ярких вспышек молний, освещающих спальню. Что-то необычайно важное и одновременно приятное. Имя. Кофуку. Точно же, ее теперь зовут иначе. Она больше не была Бинбогами. Это казалось непривычным, но по-хорошему — как если бы она долго носила неудобную и жмущую обувь, а потом сбросила ее, вставив уставшие ступни в мягкие тапочки. Кофуку встала с постели и прямо босиком пошлепала туда, где спал Дайкоку. Она хотела удостовериться, что он там, что не сбежал и не исчез, и не приснился ей в грозовую ночь. Стараясь быть максимально тихой, Кофуку открыла сёдзи… … Дайкоку не было! Богиня ахнула, закрыв рот ладонью. Глупая, глупая, глупая! Как она — воплощение беды — могла поверить в свою удачу? Она, что приносила всем лишь несчастья — как она, Бинбогами, — могла стать счастливой? Конечно же, он ушел. Проснулся, осознал все хорошенько, ужаснулся и решил бежать подальше. И самое главное — она не могла его осуждать. Она бы на его месте тоже убежала от себя. Бинбогами громко всхлипнула. Комнату Дайкоку — опустевшую — осветила очередная вспышка молнии, за которой тут же последовал гром, оглушительно раскатившийся по округе. Что ей теперь делать? Она ведь уже успела поверить, успела допустить, что ей повезло, а теперь — рвать с корнем по живому? Правы были Небеса, запрещая ей шинки! Тысячу раз правы! Они будто предвидели, что Кофуку… Бинбогами, теперь она навсегда Бинбогами! — будет страдать. Святые и добрые, милосердные Небеса… — Ух, ну и погодка, — прозвучал сзади удивительно знакомый мужской голос, и отчаявшаяся богиня резко обернулась, буквально подпрыгнув на месте. В дверях храма стоял, разуваясь, Дайкоку, и в руках у него был мешок с рисом и овощами, да пару куриных тушек. — Да-а-айко-о-оку! — Кофуку с разбегу бросилась ему на шею, повисая на мужчине и болтая в воздухе ногами. Он удивленно приобнял ее, не выпуская мешок с продуктами. — Госпожа моя, что случилось? Вы что, плачете? — обеспокоенно спросил шинки. — Где ты был? — глотая слезы, возмущенно спросила Кофуку. — За едой ходил, — пояснил Дайкоку, демонстрируя одну из куриных тушек. — У нас дома шаром покати, зато деньги я кое-какие нашел, ну и… Погода, правда, ужасная, но я же все равно мертвый, что мне сделается. А вы проснетесь и кушать захотите, так я вам суп сварю… — Я думала, ты ушел, — шмыгнула носом Кофуку. — Думала, что ты совсем ушел. Не дождался даже, когда я проснусь, чтобы попросить забрать имя… Она прижала ладонь к левому предплечью Дайкоку, где была начертана метка-имя. Он улыбнулся, склонился и поцеловал богиню в лоб, отчего та вздрогнула и замерла. А Дайкоку просто был растроган ее детским испугом и желанием быть с ним, хотя, скорее всего, это было просто желание любого общества, любой компании, лишь бы не одиночество, и шинки это понимал. Но все же именно он был здесь — рядом с маленькой богиней нищеты. Она правда была такой маленькой, и казалась такой беззащитной, что шинки поцеловал ее без всякого умысла, но, едва его губы коснулись ее лба, как девушка тут же перестала быть в его глазах ребенком. Ее кожа была такой гладкой, и волосы пахли клубникой, а плечи ощущались такими хрупкими под его большими ладонями. — Больше никогда не уходи без моего разрешения! — приказала Кофуку, справившись с неловкостью и отстраняясь от Дайкоку первой. Она не догадалась о его смущении — раньше у нее никогда не было шинки, и ментальной связью с орудиями богиня пользоваться пока не научилась. — Слушаюсь, госпожа моя, — с улыбкой кивнул Дайкоку.

***

Мокрая земля приятно холодила босые ступни. Кофуку выбежала из храма, как только гроза закончилась, и тучи на небе еще не разошлись, лишь пропуская через свою темную пелену солнечные лучи, что заставляли пока не высохшие капли дождя алмазами блестеть на зеленых листьях, чисто вымытых небесной водой. Вся природа так и дышала свежестью, и вдыхать этот воздух, пахнущий озоном, было невероятно приятно. Кофуку пробежалась по площадке перед храмом, а потом радостно прыгнула в лужу, подняв тучу брызг. Ее ногам стало мокро и холодно, между пальцами проступила грязь, но богиню это ничуть не расстроило, а даже наоборот — воодушевило. Сколько бы столетий она ни жила, по натуре своей Кофуку оставалась ребенком, и заливистый ее смех раздался в окрестностях храма, пока девушка танцевала среди луж, а в небе над ней вместо исчезнувших туч сияла яркая семицветная радуга. Дайкоку смотрел на нее из кухни, где готовил куриный суп, и улыбался, наблюдая за богиней. Она была такой очаровательной в своем веселье… Вот только бегать босиком по мокрой земле — чревато простудой, и, вспомнив об этом, Дайкоку отложил ложку, которой помешивал рис, и пошел на улицу, стараясь хмуриться как можно суровее. — Госпожа моя! В ответ — лишь такой же звонкий смех, как будто колокольчики зазвенели. Кофуку решила не замечать своего шинки — поиграть с ним, пока он не назовет ее по имени, а не «госпожа». Ей совсем не нравился такой излишний официоз, но она понимала, что требовать ничего иного не может — по крайней мере, пока что. Она боялась напугать Дайкоку и снова остаться одна. — Госпожа! Кофуку развернулась и побежала прочь, прыгая из одной лужи в другую. Дайкоку закатил глаза — ну точно ребенок, у него же так рис подгорит! — Госпожа моя, вы простудитесь! Ну не гоняться же за ней, в самом деле? Обидится еще, и будет права — она его хозяйка, он не должен позволять себе лишнего, даже заботясь о ней. Поэтому недопустимо ловить богиню на руки и уносить в дом. Уводить тоже не вариант. А как тогда?.. — Кофуку! — не выдержал шинки. И произошло чудо — госпожа замерла на месте, прямо посреди лужи, обернулась к Дайкоку, и ее лицо озарила улыбка. Она побежала к нему, снова по лужам, но он уже не беспокоился — поймал ее на руки и унес в дом, где усадил на кушетку и дал полотенце, а потом — и тазик с горячей водой для ног. Кофуку плескалась в тазике и улыбалась. Она и так бы не простудилась, но сообщать об этом не хотела — ей была слишком приятна забота.

***

После дождя звезд на небе высыпало еще больше, а само небо стало чистым и свежевымытым, как оконное стекло. Кофуку вышла из храма по давней привычке — посмотреть на звезды, подумать о них, столь недостижимых и загадочных даже для богов. Остановилась на пороге, кутаясь в юката — воздух был еще свежим и прохладным от сырости, и запах озона сохранился тот же, к тому же, к ночи поднялись порывы ветра, налетающие один за другим. Дайкоку услышал шаги богини и вышел следом, прихватив с собой одеяло — за неимением лучшего. Подойдя к Кофуку, он набросил одеяло ей на плечи. Богиня благодарно улыбнулась. — Вам пора спать, — ощущая дежавю, сказал шинки. — Дайкоку, — вместо ответа протянула Кофуку. — Скажи мне, о чем ты думаешь, когда смотришь на звезды? Дайкоку тихо вздохнул. На самом деле он ровным счетом ничего не думал о звездах. Он только недавно ожил, и нового мнения об этом не создал, да и сомневался, что при жизни любил звезды. Но его хозяйка ждала ответа, как он мог не послушаться? — О звездах, — неловко сказал шинки. — Ну-у… Они так далеко, да? — Ты не романтик, — Кофуку наморщила носик. — Совершенно. Но это не страшно, — поспешно добавила она, чтобы не расстроить Дайкоку. — Я — практик, — согласился он. — Но, знаете, когда я смотрю на звезды, я думаю кое о чем… — О чем же? — заинтересовалась Кофуку. — О том, кем я был… Когда был жив, — ответил шинки, но не ожидал, что его безобидный интерес вызовет у богини настолько бурную реакцию. Кофуку резко обернулась к нему, и глаза ее сверкнули чем-то вроде испуга и ярости одновременно. — Этого ты не узнаешь никогда! — отчеканила она. — И не спрашивай об этом больше! Никого и никогда! Даже меня! Это… Это опасно! Если хочешь жить — просто забудь об этом! Дайкоку озадаченно кивнул. Жить ему хотелось. Особенно теперь. — Слушаюсь, госпожа моя.