Жизнь после смерти

Чжэнси задыхался. Почти теряя сознание от недостатка воздуха, но не в силах оторваться от чужих губ. Держась, цепляясь каждой клеткой, каждым прикосновением, каждым всполохом светлых волос перед глазами, пытался превратить этот миг в бесконечность. Цзянь сидел у него на коленях, но на самом деле плавился, растекался, обнимая собой, окружая собой, давя собой. Его стало так много, что Чжэнси не успевал за своими мыслями. Его ли это мысли? Или Цзянь действительно читает их, гладит и нежно целует каждую? Невероятно. Будто на самом деле слыша этот сумбур в его голове, Цзянь оторвался первым, переводя дыхание. Уперся лбом в плечо, что-то горячо шепча. Чжань не разобрал ничего кроме своего имени.. Там на балконе они долго смотрели друг на друга, не слыша и не видя мир вокруг. Цзянь всё ещё держал руку на его затылке, и было слишком привычно ее ощущать, как будто луч солнца, пробившийся сквозь листву, согревает маленький клочок земли, попавшийся у него на пути. Обыкновенное чудо. За границей света и тепла - холодная тень, сырость. А здесь эти бледные, чуть заметные брови, светлые прозрачные глаза, сейчас с расширенным зрачком, приоткрывшиеся тонкие губы, чуть обветренные. И эти вечно лезущие в лицо волосы, которые многие трогали без спроса, соблазненные приветливой яркой улыбкой. Но только ему он разрешал их трогать сам. Они действительно мягкие, кончики слегка щекочут, если он наклоняется над чем-то очень близко, слегка выдыхает, приоткрывая рот.. Господи, какой же он идиот. - Какой же я идиот. Я вспомнил как ты говорил тогда, что от меня не оторваться, когда не туплю. Молчание сойдет за "не туплю"? - Нет. Ты тупишь даже молча. - сказав это, Чжань отвернулся быстрее чем следовало, переводя взгляд в пустоту перед собой, - видеть ответную реакцию не хотелось. Слишком быстро вырвались эти слова, живо отзываясь в груди воспоминанием. И на самом деле он так не думал, сказал это злясь на себя, на него. Хотел сделать больно. Хотел, чтобы и ему было плохо хотя бы вполовину того, что испытал он. Это так эгоистично, так подло, зачем он этого хочет, ведь Цзянь только что во всем признался, ведь сказал, что чувства не изменились, что он по-прежнему любит его. Черт возьми. Он всё ещё любит его. Любит. Он. Он это я? А я по-прежнему?.. Внезапно пальцы Цзяня с силой сдавили волосы на затылке. - Да? Значит это мне одному казалось? Пусть ты не говорил прямо, но я видел ответ в твоих дурацких синих глазах. И если туплю я, то что тогда делал и делаешь ты, ты-долбанный-тормоз-Чжань-СиСи-любовь-моя?! Насильно притягивая голову, заставил снова повернуться лицом к себе. Раньше он так не умел: только не с ним. Но и Чжэнси не тот, что был раньше. А что осталось как раньше? Всё ещё по-прежнему и до сих пор неизменно? Люблю Осознание ударило по глазам, и он зажмурился на долгую секунду, почти не ощущая рвущей боли в затылке. - Заткнись. Перехватывая его руку, сжал запястье, потянув на себя, сокращая эти сантиметры между ними и года, что прошли даром. Глаза Цзяня распахнулись, топя в прозрачно-кристальной как талый лёд воде, а губы еле успели глотнуть воздуха, который растворился на языке Чжэнси внутри его рта. Почему это оказалось так легко? Не считая те неловкие случайные разы, Чжань позволял себе лишь поцелуи в лоб или крепкие объятия. На большее он не решался, пытаясь разобраться в чувствах в одиночку. Даже тогда, после признания, перехватившего горло, когда нес его в кровать, подложив под голову подушку, чтоб не разбудить и ощущая тихое дыхание на груди, он не мог, не мог понять себя до конца. Но не спешил, ведь Цзянь всегда был так близко, что казалось, это будет продолжаться бесконечно. Так почему ему потребовалось такая пауза, чтобы осознать глубину своих чувств? Ведь стоило ответить хотя бы раз взаимностью, пойти навстречу и почувствовать себя наконец свободным от сомнений. Как сейчас. Если бы он только знал тогда, что их ждет дальше. Но теперь уже неважно. Когда обнимая его, чувствуешь как по кускам срастается мертвая душа. Судорожные рваные вдохи на двоих вдыхают жизнь и в неё. Она обрастает, крепнет, вместе с каждым касанием, каждым острым углом, впадиной, изгибом тела под ладонями. Соль на бледных ресницах выжигает собственные глаза, а сердце бьется птицей, пока внутри на месте дыма и черного пепелища вырастает целый город, залитый светом и теплом. Согретый солнцем, у которого такие мягкие ласковые лучи и прозрачный взгляд. И мне так радостно гореть под тобой, что хочется кричать изо всех сил в эти губы, которые шепчут - Сиси.. я люблю.. И теперь мало залезть ему под рубашку, мало гладить и сжимать в руках вмиг вспотевшую кожу. Мало. Так мало. Когда хочется влиться, впиться зубами и врасти до костей, чтобы никогда больше не смел бросить, никогда не оставлял, а уходя, забрал с собой. Он стиснул зубы, обвивая горячее тело плотным кольцом рук, уткнувшись в его ключицы, выдыхая со стоном. Слишком топит, слишком медленно проходит воздух в легкие, слишком нежно путаются пальцы в волосах, слишком быстро бьется рядом сердце. Вокруг уже разлилась ночная темнота, но он всё видит. Он может вспомнить в подробностях узор из крохотных капилляров на веках, заметных под белой кожей, который выдаёт его усталость, бессонную ночь или слезы. Он видит его руками, губами, языком - всей кожей. Всем сердцем. Чувства перемешались и ощущались яркими острыми вспышками: Рука Цзяня в его штанах, гладит член, сжимая, и в этот раз - совсем не похожий на тот, испуганно-мерзкий в дверях, - прибавляя к сердечной боли боль желания, жажды и нетерпения. Пальцы, ласкающие головку, размазывающие по ней смазку. Теплая ладонь, липкая, а потом скользкая от слюны. Терпкий вкус на его губах. Прикосновения к своему другого, тоже влажного и твердого. Оба соединенные в кулаке, сжатые тесно, двигаются в такт плавным покачиваниям бёдер. Упругость ягодиц, помещающихся в ладонях, когда раздвинул сильнее, чувствуя между ними нежную кожу и тугие мыщцы, сжимающиеся под пальцами. Он бы хотел исследовать губами, языком, членом каждый миллиметр этого сладкого тела снаружи и изнутри, зарыться носом в каждый укромный уголок, убеждаясь, что ему не снится. И бесконечно слушать звуки своего имени повторенные сотни раз этим голосом. То требовательные, то умоляющие, то тихие, то громкие, приглушенные прохладными измученными поцелуями и усиленные прикусами в шею, плечи, ключицы. Твердые соски и соленая кожа под языком и невыносимое давление внизу, когда помогая своей рукой, накрыв его ладонь сверху, он почувствовал, что сбрасывает наконец тяжесть горечи и тоски. И летит. Утреннее солнце уже заглянуло к ним в окна. Еще несмело трогая коврик на полу, украдкой заползая на диван. Растрепанная блондинистая макушка лежала на его груди, как и весь он сам, съехавший вниз коленом, даже во сне крепко держащийся за его талию. Щекотно. Тяжело. А еще тепло. На душе. Укрыться они почему-то смогли только рубашкой, сброшенной впопыхах, которая почти ничего не прикрывала - ни ямочки на пояснице, ни светлые полукружья ягодиц, на которых остались... пятна? Синяки от его пальцев? Ночь помнилась отрывками, будто они были пьяны, и мозг отключился, не выдерживая зашкаливающих эмоций . Цзянь стонал, скулил, дышал загнанно и неровно, но совершенно точно не от боли. Чжэнси зажмурился, наморщив нос, с трудом поднимая затекшие руки, положил ему на спину, накрыв острые лопатки ладонями. Грея, гладя, чуть массируя. Ощущая как и ночью крепкие жгуты мыщц под кожей, сильных и тренированных не ради красоты или формы. Ничего лишнего. - Пытаешься найти мои крылья, Сиси? - хриплый тихий, но довольный голос. - Прости, но я не ангел. - Я знаю. - не гладить он не мог, руки будто сами приросли. Повернуться или вставать - разрушить их странное единое целое, склеенное и сплавленное прошлой ночью вновь, где нет ни одной ненужной детали - не хотелось. А солнце уже переползло на диван полностью и теперь обнимало их теплым светом. - Но я точно взлетел этой ночью, и до сих пор на седьмом небе. - приглушенно, почти до шепота. - Не на небе ты, а на мне лежишь, придурок, и у меня затекло всё, что можно. - Только не гони меня, здесь падать высоко. Я не хочу снова... Это прозвучало слишком серьезно для того, кому грозит максимум полёт с дивана. - Ты не упадешь. Смотри. Приставив к его лопаткам кисти своих рук, Чжань изобразил порхающие движения. Пусть импровизированные, короткие и маленькие как у птенца, но сильные. В свете солнца они казались почти белыми. Повернув голову, Цзянь не столько увидел, сколько почувствовал их на себе. - Так значит, это были твои крылья, Сиси.. - всхлипнув в грудь, выдыхая прямо в сердце, он сдавил его руками с обеих сторон. Чжань произнес тихо, обнимая в ответ, гладя по голове, чувствуя горячую влагу на коже и ослепительное сияние под веками его собственного солнца: - Наши.