Third wheel

Время до понедельника тянется как резина. Он занимается своими делами, отрабатывает смену, идёт в кино с Чонгуком, а выходные всё никак не заканчиваются. Наверное, это от того, что он боится, сам, впрочем, не понимая, чего. Тревога шипит раскалёнными углями настолько, что в воскресенье приходится выпить таблетку успокоительного, которую ему дал с собой Чонгук. Тэ искренне благодарен за это: заснуть получается быстро, поэтому утром он просыпается вполне бодрым и, что удивительно — с этого момента время будто ускоряется в два раза. Вот он на учебе, а вот уже сидит в том самом кафе с трясущимися от волнения руками. Ну что за глупость, он же не на казнь пришёл, в самом деле! За окном моросит мелкий дождик, люди бегут по своим делам, минуя лужи: он так внимательно следит за этим, что упускает момент, когда приходит Чимин. — Привет, — тот на секунду зависает около стола. Чимин выглядит хорошо: волосы вновь приятного пшеничного цвета, а пухлые губы блестят от обилия гигиенической помады — они у него всегда сильно обветривались. Внешне он кажется бодрым и здоровым, но в глазах читается такая печаль, что сердце невольно ёкает. — Привет, садись, — повисает жуткая неловкость. — Я тут подготовил кое-какой материал, — Тэхён вытаскивает из рюкзака стопку бумаг и книгу, которую взял в библиотеке. Боковым зрением улавливается Чимин, глубоко вздыхающий и усаживающийся на стул напротив. — Да, я тоже пособирал информацию. От гнетущего ощущения неправильности происходящего спасает проект — большое количество материала, да и сама тема оказывается интересна обоим. В какой-то момент общее дело затягивает настолько, что они начинают перешучиваться. Впрочем, всё это быстро сходит на нет, стоит закончить работу. Неловкость снова наползает на них чёрной тучей. — Я… — Тэхён запинается. — Я, наверное, пойду, — он запихивает хаотично разбросанную бумагу обратно в рюкзак и собирается уже уйти, когда его притормаживает чужая рука. — Подожди, — Чимин смотрит на него с лёгкой тревогой, крепко вцепившись в чужое предплечье. — Удели мне ещё пять минут. Тэхён послушно садится на место, сам толком не понимая почему. — Я хотел перед тобой извиниться, — Чимин прокашливается и продолжает: — Нет смысла говорить, что я был неправ или ещё что-то в этом же духе — это как минимум нечестно по отношению к тебе, да и, возможно, будет не совсем правдой: я честно не знаю, как поступил бы, будь у меня возможность вернуться в прошлое. В первую очередь, я хочу извиниться за то, что наговорил тебе тогда, в курилке. Те слова были сказаны сгоряча, я валил с больной головы на здоровую, если так вообще можно выразиться в нашей ситуации. Ты ни в чём не виноват: по крайней мере, уж точно не в том, что мы сделали. Мне просто хотелось сделать тебе больно, потому что я эгоист, и мне было необходимо найти этому оправдание. Тэхён слушает молча, крепко сжимая кулаки под столом; хочется ущипнуть себя, потому что возникает ощущение, что всё это — сон, он не раз проговаривал этот диалог в своей голове. — Мне… нам с самого начала нужно было сделать всё правильно. Я хочу одного: чтобы ты знал, хотя это вряд ли как-то оправдывает меня или Юнги, — мы искренне пытались избавиться от наших чувств. За всё то время, что вы были вместе, и вплоть до момента, как ты всё узнал, между нами не было никакой близости, только безумное чувство вины и понимание того, что мы не можем бороться с происходящим. Не знаю, поймёшь ты когда-нибудь, и должен ли вообще, но это — та любовь, которая разъедает изнутри, без которой ты не можешь ни дышать, ни жить. Я никогда не любил так раньше, и мне безумно жаль, что всё сложилось… как сложилось. Я не прошу тебя о прощении, я уверен, что это невозможно, но у меня всё-таки есть одна просьба. Если ты готов к диалогу, давай обговорим границы: нам учиться вместе ещё полтора года, у нас есть общий лучший друг, и я не хочу, чтобы ты каждый раз выскакивал за дверь, едва я в неё войду. Если ты способен на это, давай хотя бы попытаемся сохранять нейтралитет. «А не многого ли ты просишь?» — хочется закричать Тэхёну, но он собирает оставшиеся силы в кулак и кивает. — Я тоже хочу извиниться за то, что распустил руки. Я не имел на это права, но и сейчас не могу тебе что-то обещать. Мне всё ещё больно, и всё ещё очень обижен, но я попытаюсь, честно. Не ради тебя или меня, а ради Сокджина — я знаю, что ему сложно разрываться между нами. Но у меня есть условие: в те моменты, когда будет необходимо играть перемирие, я не хочу видеть Юнги рядом с тобой. Я думаю, не нужно объяснять, почему. — Да, я тебя понял. …Тэхён выходит из кафе, проходит метров сто и сворачивает в подворотню, где, прислонившись спиной к стене, медленно сползает по ней к грязному тротуару. Тяжело. Он имеет полное право вести себя как говнюк, капризничать, злиться и обижаться. Он не должен упрощать им жизнь, играя роль всепрощающего святого. Да, не должен им, но должен себе. Если он продолжит топтаться на месте, что это изменит? Абсолютно такая же ситуация, как и с родителями. Ты или идёшь дальше, или бултыхаешься в этом чане вечность. По-хорошему, даже ради Сокджина он не обязан быть дружелюбным с Чимином: вспомнить хотя бы о том, что Джин тоже небезгрешен. Только есть одно «но»: он простил Сокджина, а после великодушного «прощаю» нельзя до конца жизни припоминать косяки или мстить исподтишка. Себе на горло тоже нужно уметь наступать: не из-за приступа альтруизма, а потому что любые отношения требуют работы над собой. Хочешь быть с человеком — будь добр, принимай его любым, и это правило работает в обе стороны. Сокджин — отличный друг, всё время, что они знакомы, он заботится о нём, и если положить на весы хорошее и плохое, первое однозначно перевесит. Заставлять друга выбирать между ним и Чимином — подло. Да и Чимин сам по себе неплохой: он правда был хорошим другом, поддержкой и опорой, просто так сложилось, что им пришлось друг друга отпустить. Да, ситуация мерзкая, но история не терпит сослагательного наклонения. Ничего не исправишь. Так что придётся работать с тем, что имеется.

***

— Какие планы на день рождения? — он хочет рассмеяться, потому что совсем недавно ему задавал похожие вопросы Чонгук, а теперь он пристаёт с этим к Джину. — Не могу определиться: проспать весь день или напиться в хлам? — Джин жуёт что-то, бубня в трубку. — Я голосую за второе! Слушай, мы сейчас говорили с Чимином, и если ты беспокоишься, что не можешь пригласить нас обоих — это неправильно, не парься. Мы можем находиться в одном помещении, и я даже обещаю не распускать руки. — Ну спасибо, Рокки. Я рад, что вы поговорили — вы оба большие молодцы, но не нужно ради меня загонять себя в рамки, в которых тебе некомфортно. — Я делаю это не ради тебя, а ради бесплатного алкоголя. — Говнюк. Они оба смеются и тепло прощаются. Нужно купить Сокджину подарок и написать Чонгуку, узнать, какие у него планы на выходные. А ещё сходить к отцу… Тэхён понял одну простую истину: большинство его комплексов, проблем и прочего дерьма крутится вокруг этого человека. Уйдя, начав новую жизнь, он всё ещё привязан к нему, как к вечному якорю. Почему? Он ребёнок, который изо всех сил любил своих родителей, в то время как они его нет, а когда человек теряет родителей — он перестаёт быть ребёнком. Его это пугало, хоть Тэхён и вырос, но сейчас, когда банки с проблемами постепенно выстраиваются по нужным полкам, он понимает, что стеллаж с надписью «семья», насквозь прогнивший и разваливающийся, пора выкидывать на помойку. Их старая девятиэтажка всё такая же потёртая и грязная; всё тот же двор, те же скрипучие качели — только на пустыре позади построили точно такой же муравейник для людей. Теперь местной шпане, наверное, негде прессовать малышню. Он улыбается воспоминаниям: как бы ни было плохо, именно благодаря пустырю и неблагоприятности этого района произошло их знакомство с Намджуном, Кихёном и Юнги… И он благодарен за них судьбе. За всех них. Ключ проворачивается со скрежетом: дверь нужно сначала потянуть на себя, и только потом толкнуть, чтобы она открылась. В квартире пахнет затхлостью и алкоголем — привычный запах, сопровождающий его с самого детства. — Отец? — он проходит на кухню, где табачный дым уже не вытравишь никакими проветриваниями, и окидывает безразличным взглядом гору посуды, скопившуюся в раковине: он прекрасно помнит, как его пороли, если там оказывалась хоть одна немытая кружка. Далее длинный коридор, в свою комнату Тэ даже не заглядывает — знает, что отец сделал из неё кладовку, которой она изначально и была. В гостиной тихо ворчит старый телевизор: отец, раскинув руки, спит на дряхлом, местами прожжённом диване. Тэхён внимательно присматривается к нему; они не виделись пару месяцев, но в мужчине ничего не изменилось за это время — даже майка, кажется, всё та же, с пятном от кофе на груди. В уголках подсознания Тэхён пытается нащупать другой его образ, моложе и счастливей, но нет, сколько он себя помнит, тот всегда был таким. Вглядываясь в спокойные во время сна черты, он с лёгкостью думает: «Не похож, ни капли на меня не похож», и выдыхает с облегчением. Да даже если бы и был, Тэхён готов на всё, чтобы стать другим человеком. И он станет. Хотя нет, он уже стал. — Отец, — мужчина вздрагивает и резко садится, пытаясь сфокусировать взгляд. — Тэхён. — Да, я. — Что пришёл? Тебе же обычно похер на отца, или деньги нужны? — Когда я у тебя последний раз их просил? В голове сразу мелькает картинка как он, чуть ли не рыдая, пытался выпросить денег на то, чтобы оплатить необходимый взнос и пойти с одноклассниками на выпускной в школе. Не дал. Вместо него всё оплатил отец Юнги. — Тогда что? — Пришёл попрощаться. — Куда-то уезжаешь? — Нет, — он опирается спиной о косяк двери и выдыхает. — Я просто решил, что больше не хочу сюда приходить. Мой номер у тебя есть, если вдруг будет нужна помощь — звони, я не откажу. Не для тебя, а для себя: хочу даже в этом быть не плохим человеком. Он показательно кладёт свои ключи на табуретку, служащую подставкой для полупустой бутылки пива. Оттолкнувшись, Тэхён направляется к выходу, и через секунду ему вслед раздаётся крик: — Катись на все четыре стороны, ублюдок, так же, как и твоя мать-шлюха! Я вам жизнь отдал, здоровье угробил, чтобы вырастить из тебя человека, неблагодарный ты кусок дерьма! А вы, высосав из меня все соки, сбегаете, поджав хвосты. Да чтоб ты сдох! И та тварь, из-за которой ты… Тэхён захлопывает дверь и выходит в подъезд. Хочется улыбнуться: он не знает, почему два последних года считал своей обязанностью проверять, в порядке ли этот человек, зачем каждый раз расстраивал себя, почему продолжал его бояться? Почему не ушёл раньше? Наверное, думал, что это причинит боль, но внутри вместо неё такое облегчение, что хочется взлететь. Он сбегает по ступенькам и выходит во двор, делая вдох полной грудью. Свобода? В каком-то роде. — Что делаешь вечером? — идя к остановке, он набирает Чонгука: именно его хочется видеть, именно с ним нужно отпраздновать свою свободу. — У меня максимально сумасшедшая заказчица! Я ей сайт уже девятый раз редактирую, поэтому сейчас хочу доделать это говно, сдать и, если ей не понравится просто послать. Я его делаю даже не столько за деньги, сколько по просьбе знакомого. В топку таких знакомых, если честно. Тэхён смеётся в трубку, ну, потому что раздражённый и ворчащий Чонгук это мило; он так легко представляет его образ в голове. — Пойдём вечером погуляем? — Я тебя часам к семи наберу, хорошо? — Тэхён, — он слышит женский голос позади и, обернувшись, ищет взглядом источник звука. — Да, набери, как освободишься. До вечера? — Ага, — Чонгук кладёт трубку, а Тэхён грустно улыбается идущей к нему навстречу женщине. Они давно не виделись, и ему за это невероятно стыдно. Мама Юнги всё такая же маленькая, хрупкая и улыбчивая. — А ну иди сюда, маленький негодник, — стоит ему приблизиться, как она становится на цыпочки и цепляет его за ухо, как нашкодившего ребёнка, и это выглядит ну уж слишком забавно. Он скучал. — Сейчас мы идём есть пирог с яблоками и пить чай, так что я советую тебе найти оправдания поубедительней для того, чтобы объяснить, почему ты перестал к нам приходить! Но вместо вопросов, почему он больше не приходит, она завалила его вопросами о учёбе, здоровье и работе, попутно подсовывая всё, что только смогла сварганить на скорую руку. Он любит квартиру семьи Мин, любит родителей Юнги, и он всё ещё любит Юнги. Возможно, он не уверен, что любит именно так, как думал, но тот, тем не менее — важный для него человек, и от этого больно в груди. Особенно когда госпожа Мин гладит его по голове, сидя рядом на табуретке, и тихо говорит: — Я знаю, что случилось, он рассказал. Пришёл весь в слезах и рассказал. Он мой сын, и, несмотря ни на что, я люблю его. Но тебя я люблю тоже. Ты нам родной, знаешь? Я не прошу простить его; я много думала и поняла, что на твоём месте не смогла бы подпустить к себе людей, которые так поступили. Но попытайся сгладить углы, хорошо? Хотя бы про нас не забывай, звони иногда, пожалуйста, а лучше приходи, хотя бы когда заходишь к отцу. Я очень скучаю. — Я к отцу больше не приду, — на её немой вопрос он лишь пожимает плечами и тихо добавляет: — Я решил, что больше не буду надеяться, что однажды он изменится, или хотя бы извинится, я просто отпускаю. Пора идти дальше. — Правильно, ты всё делаешь правильно. Так вырос, — она утирает слезу и придвигается поближе для того, чтобы обнять. Тэхен льнёт в ответ: он почти не помнит свою мать, но эта женщина верой и правдой много лет старалась если не заменить её, то хотя бы поделиться тем самым материнским теплом, которое так желанно и необходимо каждому ребёнку. Она заворачивает ему огромный кусок пирога с собой, целует в щёку и на прощание просит: — Не забывай звонить, хорошо? — Обещаю, — и это не просто слова. Потому что да, они с Юнги больше никто друг для друга, но его родители всё ещё важные для него люди, и знать, что они в порядке, ему крайне нужно. Он больше не хочет стыдиться, что ворует чужой мир: Юнги сам с ним когда-то им поделился, и было бы странно ждать, что он молча уйдёт. Да и вряд ли Юнги этого хочет — в конце концов, Тэхён с ним тоже поделился кусочком своего мира и вот, что из этого вышло.

***

Чонгук, весь запыхавшийся и уставший, чуть ли не врезается в него, целуя в висок, после чего принюхивается и выдаёт: — У тебя от рюкзака пахнет просто потрясающе! — Там пирог, потом с чаем съедим. Ну как, разобрался со своим проектом? — Ага, я на неё так смотрел по видеосвязи, когда сдавал проект, что она, походу, решила не выпендриваться. — Молодец, куда пойдём? — он цепляет его за руку, переплетая пальцы, и чувствует тепло, спускающееся по позвонкам от этого жеста. — Прямо, а там решим. Я бы выпил, если честно. — Тогда за вином? — За вином, — соглашается Чонгук. — А ты чем сегодня занимался? — Ездил к отцу, — они бредут по бульвару; на улице уже темнеет, людей становится всё меньше, так как погода не располагает к прогулкам, тем более, в будние дни. — Зачем? — Попрощаться. Чонгук не задаёт вопросы, не лезет в душу. Тэхён рассказал достаточно про своё детство и семью, чтобы понять, о чём идёт речь. Он правда ценит это — Чонгук на уровне спутниковых сигналов принимает его послания в космос. — Знаешь, я давно хотел спросить о твоей маме. Ты искал её? — И даже нашёл, — они останавливаются. — Она расплакалась, попросила прощения, и на этом всё. Мне было семнадцать, когда я к ней пришёл. У неё теперь другая семья, другой ребёнок — уход был не только от отца, но и от меня. Я всегда винил во всём только его, а потом понял, что она могла взять меня с собой, но оставила мужчине, который мучал её, бросила, зная, что вместо неё грушей для битья стану я. — Неужели она даже не захотела поддерживать общение? — Взяла мой номер и сказала, что позвонит. — Позвонила? В ответ отрицательное покачивание головой. Наверное, такие вещи никогда не станут простыми и всегда будут приносить боль. … Но он прощает, сейчас окончательно. Прощает и отпускает. Чонгук делает шаг вперёд и целует его лоб. — Люди — идиоты! Я благодарен судьбе за то, что нашёл тебя. Они все дураки, раз до сих пор не поняли, что потеряли. … Вино слишком сладкое и крепкое, и Тэхён чувствует, как голова идёт кругом. Не факт, что дело в нём, а не в Чонгуке, который балансирует по узкому бордюру, расставив руки в стороны и напевая детскую песенку. — Твою мать, — он спрыгивает и хватает его за куртку: капля, вторая, а потом на них обрушивается настоящий ливень. Они перебегают через маленький сквер рядом с прудом: Тэхён хочет спрятаться под деревом, но Чонгук тянет его дальше. На углу стоит старая телефонная будка: он думал, что их много лет как демонтировали, но нет — кости этого железного мамонта затерялись среди бетонного города. Чонгук хохочет, тряся головой, как мокрый пёс, стряхивая на него капли с чёлки. — Держи, — он протягивает ему наполовину пустую бутылку и лезет в карман, доставая свои наушники и вставляя один в своё ухо, а второй — в его, включает песню. — Вот теперь картина закончена. — Картина? — Тэхён отхлёбывает из горла и смотрит в чужие глаза; в них горит что-то яркое и невероятно красивое. — Картина, — Чонгук придвигается ближе, укладывая одну руку поверх его, а вторую — на чужую талию. — Мой личный эскиз идеального свидания. Вино, дождь, — он кивает на мокрую стену всего в полушаге от них. — Моя любимая песня и ты, танцующий со мной в крошечной телефонной будке. — Мы танцуем? — Чонгук вместо ответа начинает топтаться на месте, медленно кружа их в причудливом подобии вальса. — Тогда следующий танец будет под мою любимую песню, — Тэхён наклоняется и мягко целует чужие губы. — Спасибо. — За что? — За то, что ты делаешь меня счастливым.