Я видел сон о тёмных днях, и свет Не мог найти к людским сердцам дорогу И вдруг, проснувшись, я нашёл ответ Что я не сплю, и в этот сумрак Сон пришёл за мной. И этот сон открыл мне свой секрет, Добавив в чашу горсть любви и крови. Он рассказал о том, что больше нет Отпора злу и человек Забыл, что он герой. Нет! Наша мощь не ушла никуда! Боль, яркий свет, кровь и вода, Ветер и гром святы всегда В наших сердцах. Нет! Наша мощь - стихия огня. Молнии бьют в спину врага. Мы не умрём, мы навсегда! Нужно проснуться! (С.Сокол - Нужно проснуться)
Счастливая дева в красном платье беззаботно гуляла по огромному лавандовому полю, как вдруг откуда-то потянуло сладким ароматом черёмухи. Ариэн ускорила шаги, пытаясь покинуть отчего-то ставшее неуютным место. Сзади стал нарастать шум, схожий по силе с грохотом горной лавины. Майэ оглянулась: на неё надвигалось громко скрежетавшее чудовище. Попыталась взлететь, но какие-то липкие тенета крепко удерживали её на земле, среди сиренево-синих цветов. Оставалось только бежать, бежать прочь от неумолимо приближавшегося стального монстра, пожиравшего на своём пути соцветия лаванды. Тилион! Не спи! Нам нужно домой! Сердце небесного капитана бешено колотилось, ноги как будто одеревенели - грохочущая махина всё ближе. Её тень накрыла Ариэн: майэ вскрикнула и очнулась… от мертвящего сияния блёклых кварцевых ламп было больше серо, чем светло. Кафель бликовал грязно-зелёным, болотным цветом, и от идеально чистой плитки тянуло сквозняком. Мониторы поблёскивали тускло, словно всё ещё высчитывали что-то, гоняя туда и сюда колонки цифр, но в какой-то ленивой дрёме, готовые в любой момент сбиться, начав повторяться и заикаться. Вентиляционный шкаф гудел с перебоями, время от времени давая понять, что он, как и всё вокруг, вот-вот зевнёт в последний раз и прекратит работать. Вокруг сновали люди, чьи лица больше напоминали восковые маски. Тело на пластмассовом щите, задвинутом под стеклянный купол, наполовину облепленный надписями про огнеопасность содержимого, тихо светило в полумраке, но казалось ярче всего, что ещё находилось в тёмной лаборатории. Длинные волосы рассыпались вокруг головы солнечным ореолом, как будто Ариэн прилегла только что, грациозным движением руки вытянув пряди из-под спины, но сейчас её ладонь безвольно покоилась на мерно вздымавшейся груди. Хроа было мягко и живо - от трепетания ресниц, шевеления уголка едва разомкнутых губ и до самых кончиков пальцев - но спало: тихо, как спят по ночам цветы, с нетерпением ожидая восхода. Проснувшись, дева внезапно осознала, как устала фэа, замученная монотонным однообразием одинаково блёклых дней, смотря на унылую карусель: не было ни цвета неба, ни чистой акварели облаков, несущих освежающий дождь, только душный, приторный запах черёмухи. Им напивалась и пропитывалась душа до тошноты, до обессиленного одурения. Майэ не понимала и устала не понимать и не видеть выхода. Ей уже не было ни страшно - от возвращения в долгий сон, затянувший на недели, ни больно или неудобно - от одинаковой, каменно застывшей позы своего временного дома. Она просто плыла по течению седой реки безвременья, покачиваясь на волнах такого же серого, безмолвного моря - затухающая, как слишком старый, доживающий своё светильник. Пойманное живое солнце под колпаком бездушных автоматов... Ариэн очнулась от пронзительной сирены, от грохота отлетевшей в сторону двери, отбившей две плитки железной ручкой, мотнулась назад, словно ей дали пощёчину. Вверх взлетел десяток рук, хотя было уже слишком поздно чему-то сопротивляться: длинная рычащая очередь уложила половину призраков жуткой комнаты, и внутрь напористой волной с грубыми окриками, запахом пороха и дыма хлынул чёрный поток крепких армейских тел. Воздух прорезали вспышки дымовых шайб, дышать стало горько и сухо, под потолком с хрустом растрескалась и погасла лампа - и в темноте по стенам сломя голову побежали блики красных и синих огней проблесковых маяков. Помещение лаборатории наполнилось гамом, звоном бьющегося, ломающегося оборудования, невнятными воплями и резкими приказами. Ресницы взлетели, и дева отпрянула прочь от стекла, к задней пластмассовой стенке своего колпака. На купол прямо перед глазами густо плеснулась кровь, и с глухим стуком отлетел веер чьих-то выбитых зубов. Руки дёрнулись вперёд, но нашли лишь твёрдость гранита и холод льда, под которыми вдруг стало невозможно тяжело дышать. Словно пущенный бьющимся зеркалом солнечный блик, майэ бездумно метнулась вперёд, ударяя руками в стену своей тюрьмы. Удар! По стеклу поползли трещины. Второй. Сетка стала мельче и шире. Ещё один. Сверху полетела мелкая колкая крошка. «Тилион!!! Где ты, любимый?» Разум был как будто обмакнут в мазут - прикосновение к фэа лунного капитана было ещё страшнее, чем эта буря. Последний удар, и Ариэн бросилась вперёд, чуть не упала, успев в последний миг схватиться за поданную ей руку. Не было ни единой мысли - её не смогли родить ни острые треугольники света, обтекавшие тело, ни горечь в лёгких, ни голоса - твёрдые, уверенные, но говорящие что-то непонятное. Страх погнал вперёд, прочь от бойни, и дева отважно ступила босыми ногами на битое стекло. — Осторожно! Не волнуйтесь, леди! — плечи окутало немного колкое тепло. — Где Тилион? — Тальон? Никак не могу знать, - дева почувствовала, что её подняли на руки, куда-то понесли. Голова, соскальзывая с жёсткого плеча, мотнулась в сторону - солдата опалила волна жара от тела солнечной майэ. Стала острее, снова ударила в темя резкая боль, родившаяся в тот миг, когда её сознание коснулось фэа возлюбленного. Где она и где он? Качание влево-вправо. Что случилось сейчас и что произошло недавно? Она не чувствует себя и не чувствует его. — Мы доставим вас к генералу, — Ариэн рассеянно, тяжко кивнула. Под ногами солдата, спешащего к выходу, хрустели стёкла, ещё недавно бывшие лабораторным оборудованием. Глухо хряснули под армейским ботинком костяшки пальцев на руке неподвижно лежавшего человека в забрызганном кровью халате…***
— Ариэн! Ариэн, прошу тебя, очнись! Открой глаза, моё солнышко! Что с тобой?! Ариэн… Тилион закашлялся, прижав ладонь к губам. Проклятый туман делал лёгкие тугими, словно кузнечный мех, и дышать в нём было трудно. Воздуха отчаянно не хватало, а крик вытянул последний глоток. То ли от промозглой сырости, то ли уже от злых бессильных слёз лицо стало влажным. Майа коснулся лбом ледяного камня, который мгновение назад обнимал, уговаривая подняться на ноги. О Эру, какой глупец… снова повёлся на безыскусно слепленный морок. Тот, кто держал его здесь, слишком хорошо знал слабость небесного капитана. Сначала был лес. Там, в серой, колючей и прямой, как натыканные палки траве, он пришёл в себя. Или просто, как сейчас, встал, передохнув. По колючим кустам стлалось что-то тягучее, как паутина, и поначалу майа показалось, что, стоит ему поднять руку - и он просто сбросит душное одеяло, и проснётся в объятиях… чьих? Он засыпал, ощущая жаркие прикосновения её рук… Где, почему, он не должен спать, сейчас ночь, нужно лететь! Ариэн! Её имя блеснуло лучом, взрезав остриём клинка чёрный саван окружавшего его безвременья, и Тилион ощутил всем телом, всем своим существом нечто схожее по крепости с гранитом. Заметавшись, как пойманный в каменную ловушку зверь, он в негодовании бросился на ледяную стену. Морок исчез, уступив место новому. За плечами не было леса. Раз за разом бодая незримую стену, Рогатый падал на синюю землю рядом с чёрными корнями высохшего, мёртвого дерева, и только его собственный свет чуть серебрил пространство вокруг. После очередного падения он отчётливо ощутил удар и, открыв глаза, увидел, что на блёклое подобие мятлика как будто положили кусок мутного стекла. Казалось, плита лежит поверх неломающихся стеблей, паря чуть выше, или смяла всё под собой, создав странную мозаику из штрихов мёртвых травинок. Дальний край терялся в тумане уже через сажень. Капитан провёл ладонью по абсолютно гладкому, словно железная труба, стволу дерева, поднялся на ноги и шагнул вперёд. Всего один раз. Но когда он попятился, пытаясь дотянуться до нереально гладкой коры, он ощутил пустоту. Кончики пальцев потерялись во мгле и не достали ничего, кроме мельчайших капелек влаги. Он, вздрогнув, метнулся назад - но вокруг был лишь влажный сумрак. Одного шага хватило, чтобы потерять единственное место в условной реальности, и в безопасности которого Тилион не сомневался - дерева. Майа повёл руками, оборачиваясь вокруг себя, по лицу мазнули тонкие ветви, однако на втором обороте они исчезли, как будто их и не было. Начался дождь. Сверху стали падать капли, от которых на коже оставались стянутые липкие полосы. «Как будто сукровица…» - отстранёно подумал майа, снимая со щеки не успевшую испариться влагу и растирая на ладони. Липко и гадко. Перед лицом из пустоты выплыла пара листов, похожих на обрезки пергамента, ровных, без единой прожилки. Прямой край расплывчато чернел и так же лип к пальцам. Однажды Тилион видел больную липу. Мелко волнящиеся листья съёживались, сворачивались к середине, роняя на землю сладкий, с запахом гниения, сок. Это было очень похоже… только знал это капитан не по жизни, а по Морготову мороку, виденному не так давно в садах Лориэна. Этот лес был также нездоров. Тряхнув головой, майа сделал шаг, ещё и ещё. Терять стало нечего ещё мгновение назад, и оставалось только идти вперёд - и то потому, что дождь усилился. Он шёл, и мимо мелькали мертвенно-синие силуэты деревьев. Уголками глаз они виделись сплошной чередой, из которой изредка высовывались ветки, как ему казалось, далеко не всегда отходящие к стволам и как будто нарисованные каким-то неумелым художником. Медленно или быстро он шёл, делал ли шаг коротким или привычно широким, одинаковые палки мельтешили неразборчиво и неразличимо. Он и сам не заметил, как то ли они, то ли он сам начали издавать еле слышимый звук: — Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Это не было похоже ни на шорох перекатывающихся камней на берегу моря, ни на шелест листвы, ни на шуршание одежд звёздной владычицы по вечерам на небосклоне. Он был ровен и машинален, не прекращался ни на секунду и всё бормотал, бормотал, переходя с шёпота на змеиное шипение. Тилион мельком взглянул под ноги и отступил: дорога стала на мгновение узкой, как серебрящаяся в лунном свете спина чёрного полоза. Капитан вскрикнул - и от ужаса захотел кричать ещё громче, но с трудом проглотил комок, прокатившийся по гортани: тьма проглотила его вопль, словно голодная Унголиант - чавкнула, хлюпнула и, судя по звуку, утробно сглотнула и свесила с ветви нить тускло блеснувшей слюны. Кое-как пытаясь отдышаться, майа пригляделся и увидел, что на кончике извивается что-то маленькое, согнувшееся крючком, судорожно пытающееся заползти выше, раскачивая свою пуповину, тянувшуюся куда-то вверх. Гусеница. Жирная, мохнатая, с выворачивающимся наизнанку мягким зеленоватым мясом. Тилион зажмурился, не решаясь поднять голову в полной уверенности, что увидит тысячи, сотни тысяч таких же. Нужно идти, нужно выбраться из этого кошмара… Впереди сверкнуло нечто бледное, мутно-белое, и извивающиеся перед лицом склизкие гады стали вдруг ещё ближе. — Ариэн! — внезапно сверкнувший солнечный блик заставил тварей скукожиться и в ужасе отпрянуть прочь. Её имя. Моя любимая Ариэн. Ариэн!!! Майа почувствовал, как охрип, больше не в силах выдавить ни единого звука - сиплое дыхание царапало горло и облаком пара слетало с губ. Пошатнувшись, он нашёл в себе силы рвануть вперёд, навстречу не угасшему ещё огоньку… Рогатый остановился, запыхавшись, когда сил бежать совсем не стало - и вновь выкрикнул имя любимой. Сквозь сажу мрака пробился новый луч, позволив увидеть пространство вокруг. Под ногами было всё то же стекло, но рядом клокотало зловонной слюной, кисловатой тошнотой болото. Из медленно растягивающегося зева выплыла кочка с едва мерцающей гнилушкой - и тут же, голодно ухнув, ушла на дно… вот за чем он погнался. Вот куда пришёл… Не помня себя, майа упал куда-то в сторону, закрывая лицо руками, и только в мучительно-медленном полёте понял, что его сейчас тоже засосёт в жующую и медленно переваривающую гниль глубину, но нога нашла твёрдую опору бледного стекла. Этот мир не пускал его погибнуть раньше времени. Нога за ногу, нога за ногу, только бы не упасть… С каждым шагом он шептал имя любимой, чтобы хоть немного успокоиться - и вдруг резко остановился. Слух уловил чужой голос, но теперь он стих. Стараясь не дышать, майа чутко прислушивался к тишине, но больше не смог ничего различить. Шаг - и за спиной снова зловещий шепот. Что стих, едва он обернулся. Нужно идти, светить во тьме. Тилион решительно двинулся вперёд, глядя только под ноги и никуда больше. Только прямо, только прямо, прижав подбородок к груди и не поднимая глаз! Это только морок! У него есть дорога. Её мутное стекло немного похоже на ватную пелену облаков за бортом небесной ладьи: такое же белое, только серое, такое же как будто мягкое, только каменно-твёрдое… что-то не так, что-то не так в этом… Её имя. Тилион застонал. Он опять забыл её имя. С глухим стуком майа упёрся во что-то твёрдое, и спустя пару мгновений до одурманенного разума дошло осознание удара. Посреди тропы, прямо из стекла, росло дерево. Рядом - ещё два. С ветвей торчали как костистые растопыренные пальцы, иглы, но это не были прошлые деревья! Это были сосны! Кривые, убогие, запрокинувшие в немой агонии верхушки сосны! Тилион был им рад и любил их сейчас больше Ариэн. Ариэн! Солнечный зайчик прыгнул на корявые ветки, игриво скользнул к протянутой ладони капитана, заставив морок ярко вспыхнуть и разлететься множеством искр. Нельзя забывать имя любимой! — Ариэн… — пересохшие губы раздвинулись в улыбке. Майа залюбовался солнечным бликом, пушистым комком уютно свернувшимся в его скрюченных пальцах. Тилион внезапно вспомнил слова их любимой с Ариэн песни, и тут его локоть цепко обвил шипастый побег чёрного вьюна. Лунный капитан сжал руку в кулак, с силой наматывая на неё и обрывая ненавистный стебель, но солнечный зайчик пропал без следа… Ему нельзя сходить со своего пути. Майа попытался сбросить фану и воспарить в небеса, но что-то продолжало насильно удерживать его во тьме. Осталось лишь упорно двигаться вперёд по бесконечной дороге, пытаясь дозваться любимую. Где Ариэн? Что с ней? Почему он не на корабле? Тилиону было мучительно больно вспоминать: мысли тяжёлыми валунами перекатывались в голове. Нужно проснуться… Но как? Как разбудить своё тело, бредущее через вечность?По Дороге Сна - тихий звон подков, лег плащом туман на плечи, Стал короной иней на челе. Острием дождя, тенью облаков - стали мы с тобою легче, Чем перо у сокола в крыле. ( Мельница - Дорога сна)