***
Дорога переливалась знакомыми кварталами. Путь будто окутывала пыль багровых зелёных лепестков, которую Оливер ненавидел. Честно говоря, неописуемое желание, избавиться от зелени Оливер не мог оправдать или объяснить. Обычная ненависть к зелёному. Руки иногда вздрагивали, то ли от редких неровностей дорог, то ли от частых воспоминаний. День являлся ясным, светлым, словно прозрачная искристая вода в озере. В голубых глазах отражалась скрытая печаль, боль, которая как всегда скрывается за чувством «нормального». Оливер никогда в своей жизни не признается, никогда! Что всё в этом мире держится на его плечах. Мысли заполняли пространство в голове, создавая еле ощутимую боль в висках, которая отдавалась дрожащими руками. Глаза сузились, а машина вздрогнула, и с ней Оливер. Голубые очи приобрели серый цвет, от чего само отражение казалось отвратительным. Губы дрожали в немоте, а серебристые капельки проступали в уголках глаз, от чего Оливер злобно нахмурился, вспоминая слова матери, как нельзя кстати. Да, что поделать, такой ведь у неё сын — слабый. Внезапный звук прорезал уши словно меч — сердце, а Оливер дёрнулся, приходя в чувство и вступая на порог в реальность. — Парень, мы приехали, высаживаемся! Входя в забытый, но в то же время родной дом, Оливер вытер подступившиеся капли, которые в жизни бы не назвал слезами, и зашагал к дому оглядывая его: клумбы роз которые цвели почти всегда, и вспоминая, как однажды, их подрезали.. Капризным ребёнком был тогда Оливер, да потребовал, чтобы они снова росли у входа. Улыбаясь воспоминаниям, блондин прошёл следом. Осматривая большой дом, необъятный, солнечный. Пленной памятью казалось, что этот дом рад принять гостей, семью. Заходя, ядовитые, зелёные обои в прихожей заставили его вспомнить позабытое, и ощутить отвращение. Как однажды при расцвете зелени, розы ранили, прошибая шипами, и как отец ударил, ломая рёбра. — Оливер? -проголосила внезапно подступившая служанка. Расталкивая Агнес и Хилари, парень поднялся по лестнице в свою комнату, уверенно запер дверь, и в следующую секунду выдохнул вязкий воздух прислушиваясь к звукам за стеной. Сплетни, ничего более. Пленный взор пал на закрытый шкафчик, ключ находился в забытом чемодане, который дрожащими руками пытался открыть Оливер. Вводить нужный код, который помнит ещё с детства, было мучительно трудно. Сложным для юноши казалось никак не открывать, а как помнить, похороненные воспоминания. Медленно открывая, Оливер наткнулся на счастливые, солнечные и радужные улыбки, которые пронзили сердце блондина. Множество деревянных игрушек, фотографий, память, хранившаяся столько лет, что казалось, даже время не сломит покрытый пылью, всеми забытый детский мемуар, на которого следовало бы обратить внимание. На первой фотографии красиво расставлена семья; высокий, крепкий мужчина, и хрупкая, нежная мать. Двое сыновей, которые всегда держались рядом. И всегда, почти всю жизнь, забывали о мальчике, столь похожего, и родного. То ли братом он приходился, то ли другом. К сожалению Оливер не помнил, и не приходилось помнить, ведь он уже давно мёртв. Похоронен в склепе, имеющий фамилию и честь. Даниэль Кинг.*(0) Пробираясь вглубь чемодана, Оливер наткнулся на любимую игрушку — пазл, остатки разбитой чашки, и даже амулет, который в детстве подарил незнакомец Даниэль. И всё же, ему были неприятны, отчуждённы воспоминания об этом парне, и о подаренном браслете, из которого просвечивался знак Оливера. Лев. Часть этих вещей, блондин и вовсе не помнил, а вторую — хотел забыть. — Какой бред. -голубоглазый отложил в сторону браслет и кинулся в сторону шкафчика, захватив с собой ключ. Не помнится, чтобы Оливер хоть раз открывал закрытое, но можно вспомнить, как рука вздрагивала каждый раз перед соблазном. Оливер ловким движением надел кобуру, заправляя магазин патронами. Лицо расплылось в желанной, долго небывалой улыбке, замедляясь. Естественная усмешка расползлась, а за ней истерическая. Оливер держал в руке пистолет, оголяя ряд зубов; клыки впивались в губы, не до крови, но создавая еле ощутимую боль. Наконец-то столь желанное орудие было в руках. Он почувствовал власть, но тут же приглушил её. Не время, нет, не сейчас и даже не сегодня. Не в этой жизни. Пистолет удобно расположился в кобуре, а Оливер накинул куртку, прикрывая содержимое. Направляясь к выходу, уже протягивая ладонь к дверной ручке, как запястье вздрогнуло, а Оливер обернулся, осматривая комнату, и задерживая взгляд на чемодане. Вскоре он вышел из помещения, которое властвовало над ним долгие годы, и на запястье красовался нежный браслет с зодиаком льва. Хлопнув дверцей подъехавшего такси.***
Со звуком оглушительного, бесстрашного грохота, Альфред открыл дверь машины, и с таким же грохотом закрыл её, направляясь в дом напротив. Дом, который посещал не раз, но видел лишь одну комнату. Тёмные пряди, которые крутились на концах, вздымал ветер, попутно и бережно кладя их обратно на место. Чёрные, редкого цвета глаза нависли изучающим взглядом на дом, брови нахмурились, пепельного цвета локоны аккуратно, с новым порывом ветра взъерошились. Губы были поджаты, а уверенность, как и машина сзади, ускорилась уезжая с места. Плечи опустились, как и голова парня. Ни за что в жизни он не поверит, что смог бы так легко пропустить неловкость вокруг себя. Но сейчас, он позволяет, жалеет, и даже сомневается в архивах, в своих догадках, в бесчисленных и близких доказательств. Ну не может же она, так легко поймать себя, загнать в ловушку, нет! Она подготовилась, хорошо подготовилась. Ведь против неё школьник, а она, явно там не одна. С горем на пополам, Ал вошёл в дом. Дверь была не заперта, и парень, пользуясь моментом, оглядел непристойным, диким взглядом комнату. Заглядывая, он увидел Монику. Русый волос, спускался, закрывая её лицо, а сама голова была наклонена вниз. На ней был бархатного цвета халат, обляпанный кое-где вином. Альфред скривился в ожидании, сам того не понимая, и прошёл дальше, в знакомую, гнилую комнату. Женщина услышала шаги, но не позволяла поднять голову, ей было стыдно. Ал успел оглядеть комнату, но ничего примечательного он не нашёл, лишь витающий в воздухе запах табака и спиртного, после этого даже ему вскружило голову. Скривился, да так что на переносице появились складки. Зажавши нос руками, взгляд был сосредоточен на женщине напротив, бдительным и неловким стержнем ломаясь, он поймал на себе её взгляд. Глаза Моники искрились забытой надеждой, а после женщина и вовсе снова опустила голову. Но Альфред запомнил её взор, запомнил на всю жизнь. Эту переполненную оболочку печалью, которая выплескивала гневом, неведением и горем. Взгляд серых как дно бездны глаза, отпустили надежды, и воцарились в новой вспышке ярости. Моника было хотела поднять глаза, как Альфред перехватил игру в своё русло, и сейчас на женщину смотрели чёрные, мутные очи. От которых похолодело и так ледяное сердце. Виновато опустив голову, локоны Моники побледнели, а вспышка гнева испарилась, приобретая трезвость. — Думала.. Оливер опередит тебя. -женщина вскинула голову, пустым взглядом осматривая потолок. Молчание тянулось, а Альфред не знал как подступить. Сейчас, Моника была словно открытая кошка, которая жаждала внимания и ласки, Ал боялся отпугнуть, ведь никогда больше он не увидит её, никогда, и сейчас он желает одного, узнать её историю. А Моника, будто бы читая его мысли произнесла: — Мне уже нечего терять, милый мой Альфред, я оступилась, и ты понял. Хотя я знала… прекрасно знала… Что мой мальчик сможет выжить. -Альфред напрягся, а Моника снова прочитала его, как открытую книгу. — Не бойся. Я не трогаю здоровых мальчишек. Мне нужен был Оливер, сомкнуть его стержень. -девушка схватила воздух, и жестом сжала кулак, представляя Оливера. — Почему.. тебе нужен был Оливер? — Я убиваю не здоровых, а слабых. Не за чем копаться мне в дерьме если оно того не стоит. Но Оливер, черт его дери, оказался не настолько глупым, каково моё мнение сложилось в первую встречу с ним. А ты, Альфред… мой милый и ласковый Ал, если бы ты знал как я тебя люблю. -женщина прикрыла глаза, а чёрноволосый явно напрягся, сдерживая напряжение в сжатых губах. — Сколько ещё тебе потребуется убить, чтобы вдоволь насладиться? -аккуратно спросил парень. Женщина подняла голову, а её пухлые губы отразились в усмешке, которую до этого не наблюдал Альфред. Моника сдержанно поднялась, грациозной походкой прошлась вокруг Альфреда, который мирно стоял, опустив голову сомкнув брови. Моника подошла вплотную, принюхиваясь. — Даже пахнешь.. как он… -Альфред после произнесённого отскочил на несколько метров, деликатно прикрывая место, где недавно побывала Моника. — Как кто? -прошептал Альфред, а Моника закрыла глаза, улыбаясь, и окунаясь в воспоминания. Пыльный воздух, окутывающий всё помещение застыл в воздухе. За разбитым зеркалом, отражалось неведомое, настолько красивое, хрупкое тело, на котором красовались: синяки, ссадины, кровоподтёки и шрамы. На прекрасном лице, которое однажды, словно лепесток сакуры, оказывал всем окружающим приятную красоту и улыбку, сейчас же, на нём красовалась гематома нависшая под глазом. Шрам, ведущий от уха к подбородку и разбитая губа. Бровей на лице не было, вместо них были маленькие, заживающие царапины. Руки в отражающем зеркале, показывались материнскими, недавно державшего ребёнка, недавно державшие луч солнца в кромешной тьме. Сейчас же, были обломками разбитого стекла, а ноги, стали неровными, из-за частых побоев. Чрезмерная худощавость была прикрыта юбкой в пол, руки были бледны как смерть, и прикрывала их также, дешёвая и вонючая ткань. Подол юбки был пыльным и грязным, ботинок или тёплой обуви не было, и Монике пришлось ходить по деревянному полу босой. Волосы были темно каштановыми, прямыми, кончики двоились, а сами локоны были пропитаны грязью. В голове, глубоко в волосах завелись гости, и Моника часто теребила, оттягивая пряди волос, но никогда не позволяла себе чесать голову. Под ногтями затаилась грязь, а сами пальцы, ровные, аккуратные были запачканы, и когда муж приносил горячей воды в дом, женщина принималась купать маленького мальчика, а после стирать одежду, и лишь после омывалась сама. Гардероб девушки был не более чем дезабилье, только грязное, с дырками и не мытое. Моника, несмотря на своё здоровье, санитарные условия - смогла родить ребёнка, здоровым, сильным и крепким, даже у самой здоровье не пошатнулось, лишь кое-где, проступала кровь. Муж редко бывал дома, что довольно радовало Монику, но в последнее время всё изменилось. — Посмотри на себя! На что ты похожа! -крикнул мужчина, поддевая волосы, отрывая их. «Что поделаешь» Проносилось каждый раз у женщины в мыслях, которые не давали покоя. Душили не только сильные руки мужа, но и ощущение, которое не покидало её. Чувство наполняющее девушку до краёв, чёрное, смутное, нежеланное, но такое тёплое и приятное. Очередной хруст, и Моника уже на полу. Ей казалось, что она выплакала все слёзы. У неё не было ничего, но сейчас, душевная боль сломилась снова, стержень упал, а к горлу подступил ком, который она рьяно сдерживала. Не могла она так больше жить, не могла! А осмелиться и взять пистолет дорогого ей человека, выстрелить в него, да ещё и похоронить, было для неё невозможным. Ох, как же она любила, как же мучилась годами из-за прекрасного, любимого мужа. Ни в чем ему не отказывая, она доверялась раз за разом при этом открывалась, впуская его в себя, а тот лишь причинял боль. И только Альфред был опорой, лишь маленький, неповинный мальчик, смиренно спавший давал ей надежду. Ему и года не было, как молоко Моники перестало вырабатываться, а кормить чем-то надо было. И Моника пошла просить. На фермы, в магазины, и ей давали, благополучно и щедро. Женщина никогда не забудет доброты, которую ей отдавали люди. Альфред питался много, и это её радовало, она думала что когда-нибудь он увезёт её отсюда, если, конечно, этот сукин сын его не ударит. Тогда уже она сможет его убить. Отбери у матери ребёнка, и ты встанешь на порог ада. Так думала Моника, оберегая своё чадо, пока одним, прекрасным вечером, не обнаружила Ричарда, стоящего над колыбелью. Моника удивлённо приподняла бровь, а внутри сжалось так сильно, как никогда. Женщина поняла. Она всё поняла. Моника опустилась на колени, поджимая их к себе, и от боли в ногах, которые её не держали, принялась попутно массировать их. Грязные локоны которые пахли сыростью, опустились ей на лицо, поднимаясь при каждом выдохе девушки. Моника подняла серые глаза на мужчину, нависшего там, над маленькой кроваткой. Он стоял, стоял и ничего не делал, лишь смотрел. Моника знала же, что происходит, но не могла встать, не могла и голоса проронить вслед Ричарду, на котором была надета тёплая, осенняя курточка, ботинки, и пыльные, но шерстяные штаны. Лёгкая ткань девушки поднялась, оголяя её ноги, и животное, которое стояло напротив, будто бы услышало жар горячей плоти, обернулось. Но после, снова опустило взгляд на мелкий кокон, возле очага. Ведь была почти зима, и безусловно, ребёнку было холодно, Моника из своих тряпок сотворила сыну кокон тёплого, и радужного одеяния, которое иногда пачкалось, что было проблемой. Мальчик, лежавший там, за этим чудовищем, не издавал ни звука, ни проговорил и писка, за тот период времени, когда Ричард стоял не шевелясь, и пока Моника в истерике не упала на пол, ударяясь выгнутым гвоздём из половицы. День сменялся вечером, позже — преступной ночью, а они всё стояли, смотря кто куда. Но вдруг, Моника услышала голос, который пронзил её, и слова, которые оглушили. — Недоглядела ты.. мать. -Моника дёрнулась от понимания произнесённого, и поднявшись, всё же не ответила. «Нет-нет-нет, он не мёртв, не может быть мёртвым!» -молвила женщина каждый раз, но отражение в памяти отзывалось лишь одной фразой. Моника обессилено поднялась на локтях, опираясь на колючее дерево. Слёзы ручьём катились, а сама женщина не верила, надежда в глазах медленно гасла, а тело тушкой болело, вспоминая каждый синяк. Губы в одном жесте онемели, а грязь, которую она так рьяно глотала, оказалась самым вкусным воздухом в мире. Поджатые пальцы на ногах, и подступившая кровь стекавшая по бёдрам, пачкая деревяшки, эхом отзывалась в голове. Моника роняла слёзы, всё ещё сжимаясь клубочком кричала в немом стоне, не поверив, что с ней происходит. Её малыш.. её маленький мальчик погиб! Ушёл, оставив её, а теперь.. она вынуждена квитаться со злом, древним, стоящим на ногах, пока она сама в конвульсиях припадала к грязному полу. Внезапно живот скрутило, да так, что сырой рис, кусочек хлеба, который недавно был покрыт плесенью вышли наружу. Жидкость вымазалась об платье, пачкая руки, губы, подбородок и пол, создавая вонючий запах. Руки дрожали, а к горлу подступило новое желание выплеснуть всё наружу, но подоспел Ричард. Приподнял её, и она, захлёбываясь в собственной жидкости, проваливалась в мягкую словно пух, темноту. Ричард встряхнул её ещё раз, и ещё, пока Моника не разлепила веки. — Вот же.. жива. Подол юбки был порван, капли крови щекотали ноги Моники, на ней не было нижнего белья. Она и позабыла те времена, когда могла позволить себе белый, кружевной топ, но сейчас лишь вонючая, ободранная со всех сторон Моника, принадлежала лишь ему. Ричарду. Ревнивый взгляд мужчины пал на ребёнка, а после, на саму девушку. Он поставил её на корточки, Моника ободрала подбородок холодным полом, руки ей скрутили до синяков. В неё вошли так быстро, и начали двигаться так жестоко, что девушка впервые потеряла сознание. А очнулась, уже возле колыбельной... внизу чувствовалось инородное тело, которое продолжало двигаться в ней, но она не ощущала, не чувствовала, ведь всё в интимной зоне немело, а крови было всё больше, а удовольствия жить — меньше. Моника, немного очнувшись, стала рассматривать Альфреда, гладить его руками, которые столь неприятно пахли, взъерошила пушок на голове, улыбнулась. Начала бормотать что-то непонятное, невнятное, пока её сильно не ударили по лопатке. Моника дёрнулась, полностью очнувшись от тумана. Внизу предательски заныло, голова заболела, а гематома под глазом брызнула кровью. От женщины пахло смертью, она была рядом, и она это чувствовала. Моника в последний раз провела рукой по щекам ребёнка, и с закрытыми глазами, перешла в немую, тихую истерику. — Пожалуйста.. Ричард... Не при нашем сыне, прошу… -шептала Моника, закрывая кровавой ладонью глаза сына, сдерживая поток слёз. — Драная швабра! Бревно! -закричал Ричард. Но Моника не слышала, она окунулась в пыль сладости, изнеможения и радости. Пока одной прекрасной ночью, не проснулась. И не почувствовала ту живую Монику, которую чувствовала давно, забывая её. Она осмотрела комнату, было темно. Возле неё никого не было. В помещении странствовала тишина, и ей это нравилось. Ясности ума прибавилось, как и на первый взгляд физически, однако ей не повезло. Попытавшись встать, всё тело заныло. Она недовольно, но тихо застонала. Ног она не чувствовала, но когда попыталась встать в очередной раз, поняла. Сломаны и ноги, и рёбра. Вспоминая очертания своего сына, женщина гордо подняла голову, заплакав. На дворе глубокая ночь, а она, не известно почему жива. О нет! Она знает, знает почему выжила, понимает почему смерть даровала ей второй, сугубо ненавистный шанс. Что бы отомстить. Ричард не заслуживает места в этой жизни. Никто не заслуживает существовать. Внезапная ненависть, накрыла её с головой, она и не почувствовала, как злость, из года в год делает её сильнее, и как слёзы постепенно высыхали, осыпая дорожкой ржавчины. Моника улыбнулась, вспоминая счастливые моменты с ласковым и любимым Альфредом. Как же она ненавидит этот мир! Она сделает так, чтобы окружающие страдали: родители, дети, подростки, люди, звери, она убьёт каждого, кто посмотрит на неё. Она избавиться от каждого, кто посмеет жить не так, как она. Тело тяготило бременем беспомощности, а сама Моника, пыталась встать раз за разом. И благодаря силе воли, которая пришла под утро, поднялась на ноги, аккуратно ступая, опираясь на стену. Оглянувшись, под собой увидела засохшее пятно крови, и воспоминания озарили её, будто ночью луна. И ненависть пришла также внезапно, как осознание мыслей. Она убьёт его, точно убьёт. — И.. что было дальше? -спросил Ал, понимая. А Моника лишь пристально посмотрела на парня. — Хах.. Убила его. Он сказал что закопал моего сыночка Альфреда на заднем дворе. Представь, какого это, потерять сына, да и ещё и дочь, внутри себя. Ты, безусловно, не поймёшь, но.. можешь представить. Не понимаю, конечно, с чего пошли слухи о том, что мы подкупаем полицию, но они пошли нам на руку. — О чём ты? -Альфред вздрогнул. — Полиция никогда не будет на стороне серийного убийцы. Есть, конечно, исключения, но не в моём случае. Кто-то пустил слушок, а мы воспользовались этим. -Альфред задумчиво оглядел женщину, отсекаясь на слово «мы», на что Моника улыбнулась. — Дети сами велись на это, а нам было выгодно. Продавали органы, меняли на наркотики, снова спаивали и продавали. Замкнутый круг. — Куда девались деньги? -у Альфреда дрогнул голос от волнения. — Ну.. куда-куда. Всегда по разному. Мы делили сумму, но лично я, на наркотики и секс. Вскоре, ты рассказал про архивы, и я тут же отправила группу людей, которые подменили архивы. — Тот человек, который… просил фотографии, он.. -Ал не успел договорить фразу, как Моника поднялась направляясь в другую комнату, но вовремя остановилась. — Ты его знаешь. Он очень близок с твоей подругой Крис. Он насиловал их, а я не была против, мне нужны были деньги. -Моника открыла забытый шкаф, и Альфред резко поднялся с диванчика, ведь увиденное повергло его в шок. Шкаф был напичкан оружием, и в следующую секунду, чёрноволосый поймал на себе взгляд женщины. — Пуля во лбу, моя заслуга. Моника взяла один из пистолетов, и прошлась по комнате. Оливер сразу определил модель, и делая вывод о женском пистолете, подкрался к окну, вытягивая из кобуры, свой, блестящий. Голубые глаза окинули комнату, и Оливер с нервным вздохом помахал Альфреду, но тот его не замечал. Или делал вид. Блондин быстрым шагом направился к маленькому окошку, которое вело в ванную, разбивая его. Моника не была глупой, но и сдержанной её назвать тоже нельзя было. Под дулом пистолета, женщина указала парню на дверь которая вела в ванную комнату. Альфред открывая, обнаружил лишь побитое стекло, и никого больше. Медленно оборачиваясь, он встретился взглядом с другом, а уже потом с Моникой. — Бросай оружие, стерва. -прогорланил Оливер, прицеливаясь. Русые локоны взъерошились от воздуха, идущего со рта. Нервного, злого взгляда, Альфред не забудет, и будет помнить этот дьявольский, но печальный взор. Моника откинула оружие, но резким движением подтянула к себе Альфреда, и достала нож из халата, прислонив к шее мальца. Оливер даже не вздрогнул, а женщина заметно напряглась. — Надо было тебя сразу же там убить, чёртов поганец! -крикнула Моника, прижимая Альфреда к себе сильнее. — Прежде чем ты убьёшь нас. -Оливер откинул пистолет в сторону, поднимая руки. — Позволь узнать, кто второй. -Моника хмыкнула. — С чего ты взял что я! -Оливер перебил её. — Это отец Крис? -блондин объявил новость, а Моника с изумлением смотрела на него. — Ох, Оливер, мальчик мой.. Я удивлена, нет, правда, я удивлена! -Моника толкнула Альфреда в сторону, и резко подняла пистолет. — Да, это он, Марк, отец этой грязной суки! Я удивлена как она была открыта со мной, хаа… Её отец, а вы знали что он насиловал её каждый день? Ему было мало, всегда мало, а я наблюдала и вспоминала своего милого муженька, Ричарда. Как же они похожи. Спаивал подростка и насиловал, а мне оставалось облегчить дитю жизнь! Наркотик. Вы знали о нём? -Оливер и Альфред переглянулись. — Сегодня он добавил в конечном счёте смертельную дозу! Возбудитель, смешанный с «весёлыми конфетками» как вам такое? Сегодня он словит большой куш. — Как же переписки? Он не писал Оливеру, но вы оба хотели его заполучить. -Альфред не смог закончить фразу, но за её закончил Оливер. — Убить. Это не обязательно, ведь если подросток пьян и возбуждён, его легче вывести и одним сообщением, позже удалив его. — Всё верно. -Моника помахала головой, сдерживая улыбку. — А Жасмин.. и вторая, были подругами Стес, это так, к слову. Жасмин была тупоголовой и безумной, Марк сразу же её вырубил. -Моника взвела курок, прицеливаясь в Альфреда, и говоря невнятно, да так, что смысл слов дошёл не сразу. — Прощай, мой любимый, теперь ты меня точно не побеспокоишь. -женщина выстрелила, а Оливер, с безусловно хорошей реакцией отскочил в сторону, прихватив с собой друга. Пока Моника обдумывала происходящее, и не обнаружив крови, начала оглядываться. Бранные слова то и дело выкрикивались; женщина пинала стулья, столы, разбивала окна, кричала. А после, стиснувши зубы, Моника направилась к выходу, оглядываясь по сторонам. Закрывши дверь на ключ, Моника нагнулась к месту, где Оливер отбросил свой пистолет, и закричала. — Чёртовы поганцы, я вас убью! Тем временем Оливер, который тащил за собой Ала, в немоте глотал тяжёлый воздух. Поднимаясь по, слава богу, не скрипучей лестнице, блондин зашёл в соседнюю комнату, закрывая её. Альфред тяжело дышал, а чёрные глаза глядели в пустоту, сердце парня разрывалось, а душа, такая неприступная, отбросила гордость и зарыдала громким криком. Оливер прекрасно понимал это чувство, ведь однажды сам чуть не был застрелен человеком, который дарил ему столько тепла и надежды. Блондин закрыл глаза, вспоминая былые времена. — Запомни, как бы над тобой не издевались, всегда держи спину ровно! -процедил Даниэль, осматривая блондинистую макушку. — Тебе повезло больше всех, Оливер. — Почему? -мальчик в недоумении отложил рисунки в сторону, и посмотрел на двоюродного брата, который вертел в руках оружие. — Ты весь в отца. Голубые глаза с оттенком серого, блондинистые волосы, характер. Мне… не повезло со своим папой, и пришлось жить с вами, но я весь в маму! Коричневые волосы, и серые глаза. -мальчик обиженно посмотрел на Оливера. — Ты красивый. -Оливер продолжил рассматривать рисунки, улыбаясь. Блондин не заметил взгляда своего старшего двоюродного брата, продолжая наслаждаться искусством, а зря. Во взгляде Даниэля, царила безмятежная ревность, зависть, агрессия, которую можно оправдать своим бестолковым отцом. Выпивая, обдирая шкурка за шкуркой своего сына, и вот, здесь.. новая жизнь. Казалось бы, но.. Для малышки Оливера всё, а для него — ничего. Хотя кровь.. их ведь объединяет одна кровь! Даниэль смотрит приглушёнными, серыми глазами на солнечного и независимого мальчика. Сколько ему? Три? Четыре? Какого же было желание убить его, растворить из-за гнева и зависти, ведь Оливер рос в счастье, доброте, заботе! Но это перестанет существовать в один миг, и младший прекратит думать что он особенный, ведь совсем скоро, Даниэль облегчит себе ношу. Поднимая пистолет, Даниэль оглянул один из рисунков Оливера, а позже на руку. Дэн вздрогнул, отскакивая. Браслет, тот самый браслет, который он украл, чтобы подарить Оливеру, чтобы войти в поле зрение заполучить доверие. Губы невольно задрожали, а уста сами неслись. — Почему ты носишь этот браслет? — Он мне нравится, ведь это ты мне его подарил. Даниэль никогда не забудет ту солнечную и искреннюю улыбку, над которой насмехались. Те голубые до свежести глаза, ряд которых, был прописан судьбою, и тот пшеничный блонд, от которого слепило в глазах. И внезапный скрежет в ушах, звонкий, материнский голос, звук, разрезающий уши, Даниэль скривился. — Оливер! Отойди! Открывая голубые, словно бездна воды очи, Оливер наткнулся на дрожащее тело чёрноволосого. Опускаясь на корточки, Оливер попросил уйти друга, на что получил обезумевший взор. Мутное смятение, и вот, Альфред опускает голову, а через несколько секунд вздрагивает от грохота. Оливер оттолкнул друга, который словно приклеился к двери. Блондин хмыкнул, оглядывая топор в двери, который не могли вытащить. Беспокойство настигло и голубоглазого, но тот сразу же выровнял плечи, и прошептал. — Уходи. Я справлюсь сам, верь мне. -Оливер вложил в эти слова как можно больше чувств, но получилось лишь сомнение. Через пару секунд, он добавил: — У меня есть пистолет, а ты должен вызвать полицию, и рассказать всем, кто убийца. -Альфред оживился. Кое-как выпихивая друга через окно, Оливер взял свой пистолет, и прикрыл окно, наводя курок на дверь, которая ломилась и уже, будто бы разрывалась. Оливер выдохнул, немного задержав дыхание, а после снова восстановил его. Кратким шагом назад, он обделил комнату пристальным взглядом, а Альфред, который очухивался от неудачного падения, скрылся за переулками. Глаза блондина, сияли в ночной тьме, и открывая дверь, Моника с ходу применила оружие, задевая правую руку блондина. Поморщившись, они смотрели друг на друга долго, не сводя руки с оружия, а после, резким движением откинулись от пола прильнув к противнику напротив. Моника, хоть была и женщиной, но сильной, и Оливер не выдерживал. Пистолет женщины был направлен в сторону, так же, как и у юноши. Схватка была недолгой, пока они не откинулись в разные стороны, тяжело дыша, будто бы любовники после долгой ночи. Моника поднялась первой, и поставила дуло пистолета прямо у виска Оливера, тяжело отдышавшись, произнесла: — Раздевайся. *(0) — фамилия Оливера по отцовской линии.