Game Over

             Мы поднялись на лифте на восьмой этаж, Миля открыл одну из дверей и пропустил меня внутрь тёплой квартиры.       — Ап! И зайка в клетке! — захлопывая дверь, весело сказал он.       Я оглядываюсь, осматриваюсь. Однокомнатная квартира. Круто отремонтирована. Подвесные потолки. Белые стены. На окнах глухие жалюзи. В комнате из мебели только стол и два обшарпанных стула. На столе ноутбук и ещё какие-то компьютерные штуки. Рядом коробка — в ней провода, жёсткие диски (штук пять!), разъёмы, какие-то динамики… На одном из стульев лежал ворох одежды, сверху белое кимоно(?). На полу большой матрац, на котором подушка и плед. Рядом початая бутылка водки, пол-литровая чёрная кружка с Весёлым Роджером, целый строй пустых банок с энергетиком.       — Что это за квартира? — спросил я, стаскивая куртку.       — Я снимаю.       — Значит, всё-таки не живёшь в общаге.       — Да живу-живу… здесь я тоже живу, но главным образом работаю, — Миля прошёл в комнату и прислонился к спинке стула, сложив руки на груди.       — В компе...через инет... ясно… А что за борьбу ты демонстрировал сейчас?       — Капоэйра… режиональ.       — Я думал, что это больше танец!       — Есть и танец, есть и боевая техника.       — Что такое режиональ?       — Вид капоэйры… более быстрый.       — Давно занимаешься?       — Дольше, чем ты карате… Всё спросил?       — Нет, не всё…       — Всё равно! Теперь моя очередь. Как ты тут оказался? — тон строгого учителя.       — На машине приехал, — тон зарыпонистого ученика.       — Откуда узнал адрес?       — Услышал от тебя.       — Да?       — Ты во сне проболтался!       — Зачем приехал?       — В гости.       — Не боишься, — он стал приближаться ко мне.       — А тебя нужно бояться? — я не стал отступать.       — Будет больно…       И я стал отступать.       — Ты офигел, Миля! Ты меня изнасиловать хочешь?       Он вдруг остановился и согнулся, упёршись руками на коленки:       — Не хочу… но хочу!       И завис. Всё — «синий экран смерти». Я уже и не знаю, сколько мы так простояли. Я у стены, он, согнувшись посередине комнаты. Потом он вдруг хлопнул в ладоши и воскликнул:       — Так, нужно выпить!       Он схватил водку, плеснул в пол-литровую кружку, подошёл ко мне всучил мне кружку:       — Грейся, ложись спать, а мне надо работать, работы завал… давай! Чокнулся со мной бутылкой и стал пить из горла. А я из кружки с кофейными разводами. — И ещё, ты меня не называй Милей! Лучше уж клыкастой милашкой.       Клыкастая милашка направилась к компу. Милан сел ко мне спиной, и перед ним всё ожило и замигало, по-деловому зашумел движок, пикнул датчик. И без устали неравномерно тюкали щелчки мыши и клавы. Тонкая косичка, загнутая кверху, как тельце скорпиона, словно чуткий индикатор, подрагивала от движения то ли головы, то ли мысли. Он ушёл в синий цвет, в мигающий тоннель, его голова окунулась в пиксели и фреймы, крэки и патчи. Он ушёл, мне оставил только спину, но даже татуировку не видно. Просто спина в майке.       Я медленно спустился по стене, сел обхватив коленки. Ну, не уходи от меня! Я же здесь! Я живой, не виртуальный! Я согласен. Пусть мне будет больно. Я вытерплю. Взломал меня, а теперь упёрся в экран. Я уже здесь, рядом, это то, что ты хотел! Пусть я оказался здесь случайно, импульсивно, почти нечаянно, но я же здесь. Клыкастый ублюдок! Миля! Повернись ко мне, гад. Водки больше нет. Спать буду прямо так, на коленках. Пусть он обернётся, а я умер. И он будет бегать, воздевать руки, трясти моё тело, целовать моё лицо… Какой я дурак… Может, всё это розыгрыш, бродилка? Ходим друг вокруг друга, набираем очки, тратим жизни… Хотя тратил пока только он — игрок! А я не игрок, я артефакт, ищи меня, дам тебе силы! Какой-то неправильный артефакт, я высосал из него силу… Блядь! Милан, вернись из своего пиксельного мира, я буду с тобой, я хочу попробовать… Ты меня старше, крепче, сильнее, опытнее, я не могу сам, я не умею и я боюсь… может, это просто водка?       Время зависло, только щелчки мыши.       Я решаюсь. Встаю и подхожу к нему со спины. Зарываюсь рукой в чёрных растрёпанных волосах. Другой рукой провожу по подбородку, по шее, чувствую, как Миля сглатывает, завожу руку ниже, под майку. И шёпотом:       — Да.       «Синий экран смерти» погас! Миля соскакивает и практически бьёт меня в грудь, толкает на матрас. Одним движением снимает с себя майку и летит, как прыгун с трамплина, на меня. Я водная гладь. Он проникает в меня, ныряет глубже. Языком к языку, клыки царапают губы, он берёт, он требует, он пожирает. А я отдаюсь, я ищу пожирателя. Он целует мой лоб, нос, глаза. Я тоже хочу его! Шепчу ему:       — Я тоже хочу! Не только тебе!       Он откидывается, я на нём: лижу, кусаю, он пахнет водкой и почему-то мятой. Пусть на нём будут мои засосы, мои зубы, мои отпечатки.       — Я хочу позвоночник!       Он переворачивается, я целую его в выжженные позвонки до крестца. Лижу выжженную кожу, дую: «Не боли! Не боли!» Милан стонет, хватает меня за волосы, тащит на себя, под себя. Мнёт. Его тело — железо, покрытое тёплой кожей. Его руки впиваются. Делают больно. Пусть. Он сдирает с меня водолазку. Чёрт, кто придумал эти ремни, эти замки, они как замки сейфа — легче взорвать, чем вскрыть. А шанс взорваться очень велик: я наполнен, внизу живота жерло вулкана. Член стоит, и Миля падает на него ртом, руками ведёт по ногам, подхватывает под ягодицы. Крутит моими бёдрами в такт губам и гортани. У него тесно во рту, член начинает стучать, наполняться, но Миля вдруг схватил его за основание и надавил:       — Терпи!       Он просовывает руку под матрас и достаёт какой-то крем, выдавливает на ладонь и мажет себе на член. Потом становится почти прыжком между моих ног, берёт меня под колени и приподнимает. Милан шипит, брови разлетелись, клыки выпирают, губы мокрые, кровавые, скулы заходятся — хищник. Шипит:       — Терпи, сссука! Сссука!       И одновременно хватает мой член и вбивает в меня свой. Я улетел, а там звёзды орут от боли и смеются от счастья… мне не хватает дыхания, чувствую, что на мне моя же сперма. Когда я кончил? В момент его входа? Миля размазывает сперму руками по мне. И долбит мой зад, больно, жёстко, сыро, но люблю его! Он шипит:       — Терпи, сука, сволочь, блядь… Аррррр! Ссссука, ты мой! Уёбок!       Выстреливает в меня, но просто стало горячее, больно по-прежнему. Всего лишь миг Миля фиксируется, замирает, потом ещё раз дёргается во мне, закатывает глаза… И сразу же включает сознание, никаких засыпонов и расслаблений. Почти суетливо вытаскивает из меня член, хватает полотенце, валявшееся у стенки, протирает мне зад, оставляет полотенце между половинками и только потом выдыхает и ложится рядом, обвивая меня своей ногой. Упирается носом в щёку, сипит в меня:       — Прости, я всегда матерюсь, когда трахаюсь! Аррррр… как ты? Ты не задушишь меня, когда я усну?       — Было больно. Так будет не всегда?       — Я не знаю. Надеюсь, что не всегда. Прости, у меня не было смазки и нет обезболивающего. Я не подготовился.       — Миля, ты этого хотел от меня?       — И этого тоже… У меня ещё водка есть, я тебе налью, будет легче.       Он соскакивает, чуть не падает, запутавшись в джинсах, которые он, оказывается, полностью так и не снял, спинывает их с себя и голый бежит на кухню. Оттуда приходит с водкой, наливает её в Весёлого Роджера и поит меня, как больного поят молоком. Я обжигаюсь.       — Спи! И ни о чём не думай! — велит клыкастый, заворачивает меня в плед. Целует в ухо, расчёсывает рукой волосы на лбу. Чудесно! В заднице полотенце, поэтому не думать не получается. Меня трахнули. Наконец-то? Или «о, ужас»? Стыдно, тикают виски, ноет задница. Но ведь трахнули не за деньги и не на спор, а как, по любви? Хочу спросить у него, но получается мычание…       Уходящим сознанием отражаю голого Милю, который садится за комп, и там вновь всё оживает, он надевает наушники и опять уходит от меня…