Только посмотри, как ты смотришь на меня, Я знаю, ты знаешь, что я чувствую. Любить тебя тяжело, Но быть здесь ещё тяжелее. Lana Del Rey – «High by the beach»
Алессандро вернулся в отель, когда на часах было около трёх ночи, точнее его притащил на удивление трезвый Дарио. Почти в каждом номере уже давно был выключен свет, а вокруг царила несвойственная тишина, которая ещё больше нагоняла сон. Фаини, удостоверившись, что Алессандро благополучно уснул в своём номере, зашагал по коридору, пытаясь никого не разбудить. В столь позднее время все уже должны были спать, но какая-то одинокая заблудшая душа всё же стояла напротив окна в коридоре, напугав своим присутствием проходящего мимо Дарио. – Ты друг Алессандро? – спросил Билал, не отрывая взгляда от вида за окном. – Увидел тебя, выходящим из его номера. – поспешил объясниться француз, осознавая абсурдность своего внезапного вопроса. – Да, так и есть. – Фаини остановился, понимая, что диалог затянется. – Вопрос может показаться бестактным, – он наконец полностью повернулся к собеседнику, внимательно изучая его взглядом, – Но где пропадал Мамуд предыдущие несколько часов? Итальянец выдал смешок, и это было вполне адекватной реакцией, ведь не каждый день кто-то интересуется времяпровождением его друзей. И хоть возникшая ситуация больше напоминала допрос сверхзаботливой матери о том, не связался ли её сын с плохой компанией, Дарио, не предвидя подвоха, ответил: – Мы были в клубе. Позвали его сразу после пре-пати. Ассани не был удивлён, даже наоборот: его подозрения подтвердились. С одной стороны, он мог быстро попрощаться с человеком, только что выдавшим своего друга, ведь Билала сейчас не особо волновало, что тот подумает о его «бестактных вопросах». Но какой-то внутренний мазохизм заставил его спросить: – Он хоть не пьян? – француз мысленно сказал себе «браво», оценивая глупость заданного вопроса, но было уже поздно. – Он в дрова, – для большего эффекта он изобразил походку пьяного человека, и это зрелище было бы даже забавным, если бы не следующее, – А когда Мамуд пьян, он не особо разборчив в желающих с ним поцеловаться. – То есть? – Билал то ли не понимал, что тот пытается донести, то ли просто не хотел понимать. – Да целовался он с каким-то парнем, едва оттащили их друг от друга, – Фаини внезапно понял, что сказал лишнее, и это «лишнее», судя по выражению лица его собеседника, было для него серьезным потрясением. – Извини, мне пора идти. – он чисто для правдоподобности сверился с часами и удалился, оставив удивлённого Билала одного в коридоре.***
Для кого-то утро наступило вместе с потребностью в похмелье, а кому-то было вообще всё равно, что оно наступило. Эти две противоположности проснулись, застелили кровати, а по окончанию всех утренних дел отправились на завтрак. И чисто по стечению обстоятельств столкнулись в коридоре. Точнее Билал почти врезался в Алессандро, сосредоточившись на чём-то важном в телефоне. – Доброе утро, – первым заговорил итальянец. Выглядел он вполне бодрым, что было странно, учитывая его ночные приключения. В любой другой день и при других обстоятельствах Билал бы обязательно ответил, но сейчас он лишь снова опустил взгляд в телефон, старательно игнорируя Мамуда. Он собирался обойти его и ускорить шаг, мысленно прося судьбу об избежании их последующих встреч. Хотя бы сегодня. Хотя бы ближайшую вечность он не хотел его видеть. – Эй, что случилось? – Мамуд то ли откровенно не понимал или не помнил причины такого поведения Билала, то ли просто упорно пытался показаться глупым. В любом случае второе у него прекрасно получалось. – Всё хорошо. – безэмоционально ответил Ассани, коря себя за то, что не проигнорировал его вопрос, как планировал. Какого вообще чёрта в присутствии итальянца он становится таким рассеянным и неспособным контролировать ни свои слова, ни эмоции? – Хорошо? – недоверчиво переспросил Алессандро. – Да, вполне. – Хорошо. – Хорошо. Нет, всё, он не будет обращать внимание на человека, променявшего его на тусовку в клубе и поцелуй с первым попавшимся. Уж лучше он продолжит его игнорировать, ведь это единственное, на что этот человек заслуживает. – Нет, знаешь, ничего не хорошо, – Билал успел отойти лишь на шаг, прежде чем повернуться к Мамуду, в этот раз прожигая его взглядом, переполненным обиды. Дыхание становилось неровным, а сердце выстукивало в такт каждому произнесённому слову. – Потому что я ждал там, как последний брошенный идиот, в то время как ты поехал развлекаться и совать язык в рот первому, кто оказался по близости! Если бы человек мог растворяться в воздухе, Мамуд бы несомненно воспользовался такой возможностью. Ещё никогда он не видел Билала настолько обиженным, хотя это была обида на грани с ненавистью, которую юный француз испытывал и не мог ни контролировать, ни объяснить причину такой своей эмоциональности. Мамуд стоял, не в состоянии ничего ответить, лишь растерянно наблюдал за человеком, который выплёскивал со словами накопившуюся боль, которую можно было предотвратить, будь Алессандро более рассудительным. И как только на глазах младшего блеснули слёзы, которые тот попытался скрыть, моргая и опуская взгляд, Алессандро пообещал себе, что он больше никогда не будет плакать. Он не допустит. А затем вмиг одолел расстояние между ними, схватил Билала за плечи и прижал к себе, не боясь возражений. А на ухо шептал лишь одно слово: «Прости».***
Последнее время Мики казалось, что он живёт от одной пре-пати к следующей, но предстоящая однозначно была особенной. Во-первых, она должна была состояться в его родном городе – Мадриде, и Мики надеялся, что всё пройдёт на высшем уровне. А во-вторых, его волновала ещё одна маленькая деталь, точнее человек, который с момента их знакомства занимал слишком много его мыслей. Однажды он в шутку назвал Элиота «бельгийской вафелькой», и эта кличка прижилась и среди других участников, да и сам Эл не возражал, даже сказал «это так мило, друг». Завершались последние подготовления к мадридской пре-пати, и шоу должно было начаться буквально через несколько минут. Участники практически не волновались, ведь по счёту это было уже не первое их выступление вживую. Если что и могло заставить их почувствовать серьёзное волнение, то... – Всем выступающим просьба собраться за кулисами для срочного объявления. Мики боялся даже представить, что могло случиться, но отгонял любые негативные мысли, которых сейчас было полно. За кулисами их ждал человек, которого он запомнил, как ответственного за звук. – Мы приносим свои извинения за неудобства, которые могут возникнуть во время выступлений. Дело в том, что... – кто-то начал возмущаться, мол, какие неудобства они могли допустить? Мики пришлось вмешаться и попросить тишины, после чего звукооператор смог продолжить говорить: – Кто-то пробрался в помещение и нанёс незначительные, – последнее слово он сказал громче, будто пытаясь успокоить участников, – повреждения наушникам, которые предназначены для вас. Мы с командой всё починили, но будьте готовы, что что-то может пойти не так. Спасибо за внимание, – бросил он напоследок и поспешил уйти, боясь, что сейчас на него обрушится волна негодования. Пока ведущие разогревали публику, участникам выдали те самые многострадальные наушники. Мики в своих не увидел ничего подозрительного, поэтому поспешил удостовериться, что и у Элиота не предусматриваются конфузы со звуком. – Да, Мик, с ними всё нормально, – бельгиец предвидел его вопрос. Он вообще многое замечал и предусматривал, но вот самого очевидного не видел, и Мики это определённо угнетало. – Кстати, угадай, кто сегодня приехал со мной. Если бы Мики хотел, угадал бы с первой попытки, но просто не мог произнести то, о чем подумал и чего страшно не хотел, поэтому просто ответил, что понятия не имеет, при этом правдоподобно делая заинтересованное лицо. – Я ведь рассказывал тебе про Лилиану? – конечно, он рассказывал, мог упоминуть её раз десять в одном разговоре и, конечно, Мики помнил, – Она здесь со мной, представляешь? Мы так хорошо общаемся последнее время, поэтому я предложил ей поехать со мной, и она согласилась! Боже, Мики, как думаешь, она будет со мной встречаться? Испанец ненавидел лгать, особенно тем людям, которыми дорожил, но обстоятельства и боязнь обидеть Элиота вынудили его сказать: – Да, всё возможно. Они услышали, как ведущие объявили о начале и пригласили на сцену первого участника. Мики, как представитель страны-организатора пре-пати, должен был выступить последним, Элиоту тоже повезло оказаться почти в конце шоу. Испанец всеми силами пытался перевести тему и заставить Элиота говорить о чём угодно, кроме его возлюбленной, но это казалось непосильной задачей. Тем временем Виктор Крон бегал от одного участника к другому, прося хоть кого-то поменяться с ним злосчастным наушником. На сцену он должен был выйти вторым, и судя по охватившей эстонца панике, выступление было на грани провала. – Ладно, – наконец добродушная Србук согласилась при условии, что он отдаст наушник, как только выступит. – Виктор Крон, Эстония. – как раз вовремя прозвучало его имя. Эстонец вышел на сцену, а Србук начала волноваться, потому что именно в этот момент за кулисами появились те же звуковики, собирающиеся удостоверится, что у каждого правильно надеты наушники. Армянка держала в руке наушник Виктора, который выглядел так, будто может развалиться на детали в любой момент, но она поспешила его надеть хотя бы для вида, чтобы к ней не возникло лишних вопросов. После выступления Крона должен был состояться интервал-акт с выступлением какой-то испанской певицы, и во время него они могли бы благополучно поменяться обратно, но, очевидно, в графике что-то изменили. У Србук сердце ушло в пятки, когда прозвучало её имя, как следующей выступающей. Виктор попытался передать ей наушник, но девушку буквально выперли на сцену. С нерабочим. Србук, не успевшая отойти от шока, чуть не пропустила начало куплета. Музыка то глушила, то в наушниках слышались какие-то посторонние звуки, явно мешающие сосредоточиться на тексте и пении. Понимая, насколько плохо прозвучал припев, Србук наконец решилась снять проклятый наушник и петь без него. – Кажется, сейчас она пойдёт материть звуковиков. – по окончании её горе-выступления догадался Роко, а стоящий рядом Виктор ещё никогда не чувствовал себя настолько паршиво.***
– Почему ты так уверен, что они пойдут за тобой? – спросил Эйнар. Они с Клеменсом и Маттиасом шли по какому-то узкому мадридскому переулку. Вокруг ни души: то ли они и правда выбрали для засады столь безлюдное место, то ли время, за которым они не следили, было очень поздним. В таких случаях Хатари следовали принципу «вижу цель – не вижу препятствий». – Думаешь, они позволят спокойно уехать человеку, который заметил их, пытающихся сорвать пре-пати методом повреждения наушников? – Клеменс сейчас говорил как раз о тех людях, которых по счастливой случайности застукал за упомянутым злодеянием. – В любом случае будь осторожен. Если с тобой что-то случится, кто будет тереться мне об ноги на каждом выступлении? – забеспокоился Маттиас. – Думаю, желающих будет много. – успокоил его Клеменс. Они с Эйнаром остались ожидать в засаде, Клеменс же выступал в роли приманки. Не без волнения они пожелали ему удачи, отправляя на самую главную часть миссии. Отказываться, даже несмотря на опасность, Клеменс не собирался. Всё-таки этому Евровидению нужны новые герои. Возле места проведения пре-пати уже почти никого не осталось, но среди тех, кто ещё не ушли, он узрел подозрительную группу людей, а подойдя ближе был уверен: это те самые «шутники». Прошло несколько минут, прежде чем они обратили внимание на Клеменса, стоящего всего в нескольких метрах от них. Он только и ожидал, когда они начнут перешёптываться, а затем зашагают к нему. Клем, в свою очередь, взял курс в сторону засады, где его ждали остальные. Иногда он удивлялся, насколько примитивно и узко мыслят люди. Эти болваны и правда думали, что им повезло подловить того, кто застукал их за, по сути, незаконным проникновением и повреждением техники. Но эти наивные сегодня точно не останутся безнаказанными. Оставалось всего несколько шагов, а Маттиас и Эйнар уже наверняка заждались. Клеменс позволил нарушителям подобраться поближе, ведь рисковать было нечем: буквально из-за поворота за ним следили две пары глаз, люди, которые никогда не дадут его в обиду. Секунда – и Эйнар появляется, словно тень. Жертвы пугаются то ли от внезапности, то ли из-за маски, что в ночных сумерках выглядит ещё более устрашающей. В темноте лишь на миг видны довольные глаза Маттиаса и блеск лезвия ножа под лунным светом. Трое против троих. Подозрительно честно, вот только умом тут владеет лишь одна сторона. – На кого вы работаете? – сокращая расстояние между лезвием и шеей одного из попавшихся, спросил Маттиас. Эйнару достаточно было удерживать своего без помощи оружия. Настолько тот был напуган. Клеменсу достался самый шустрый, но даже его, пытавшегося сбежать, почувствовав подвох, удалось прижать к стене. – Я спросил: на кого вы работаете? – Маттиас отчётливо повторил каждое слово. Попавшийся задрожал, как только нож коснулся кожи. Он тяжело дышал, а глаза расширились от испуга, но он упрямо молчал. – Может, ты скажешь? – спросил Клеменс у парня, которого держал припёртым к стене. Тот заскулил, и Клеменс победно улыбнулся. Сейчас расколется. – ХАМАС. – прозвучало едва слышно, но достаточно, чтобы Клеменс окинул друзей взглядом «я и не сомневался».