Солнцеликие

Мики не находил себе места из-за волнения. Его репетиция должна была начаться с минуты на минуту, и в тот момент ему больше всего хотелось, чтобы всё прошло гладко и без непредвиденных обстоятельств. Хотя что могло пойти не так? Вокал у него стабильный, постановка отточена до мелочей ещё в Испании, замена танцору найдена. Томас и правда справлялся на ура: быстро нашёл общий язык с остальным членами команды и выучил танцевальные движения, так что Мики ни капли не жалел, что взял его. Но испанец не признавался даже сам себе лишь в одном: он боялся, что его волнение всё испортит. Нуньез не столько переживал за выступление и исполнение песни, как за своё эмоциональное состояние. Последнее время он сам не свой, огрызается на доброжелательные фразы, мало кому доверяет, почти не общается с остальными участниками, которые уже успели подружиться между собой. Вот прошли по коридору Дункан и Лука, Мики видел их из-за наполовину открытых дверей своей гримёрки. Команда разминалась перед репетицией, а он решил ненадолго отойти, сам не понимая конкретной причины такой внезапной потребности в разговоре. – Лука! – позвал он швейцарца, ведь с ним познакомился уже давно, хотя пообщаться с Дунканом тоже имел возможность. Он и голландец моментально повернулись к нему. – Привет, Мики. – поздоровались они. – Хэй, у меня к вам очень неловкая просьба. – испанец стоял, переминаясь с ноги на ногу, потому что настолько внезапно решил попросить об этом, что даже не подготовил подходящих слов. – Если вам не трудно, можете поприсутствовать на моей репетиции? Не помешала бы критика, да и поддержка тоже. – Я с радостью. – легко согласился Лука и посмотрел на Дункана. Тот задумчиво кивнул, уставившись внимательным взглядом в другого мужчину, что только что вышел из испанской гримёрки. Мики поблагодарил их и поспешил присоединиться к команде, что уже направлялась в сторону сцены. Дункан с Лукой зашли через вход для зрителей как раз вовремя, когда начинался первый прогон. Ни один из них всё ещё не понимал, почему Мики так внезапно понадобилось их присутствие, но были не против посмотреть на его репетицию. Сам же испанец в перерывах между прогонами то и дело высматривал кого-то в рядах для зрителей, но они сейчас пустовали, если не считать забитые журналистами места около сцены и двух других участников, которых он сам попросил поприсутствовать. Нужно было признаться хотя бы самому себе, что он ждал Элиота. Надеялся, что он отвлечется от увлекательных переписок со своей девушкой и придёт поддержать своего друга на репетиции, но этого, увы, не случилось. А Дункана и Луку он позвал по одной банальной причине – не хотел чувствовать себя одиноким. Создал иллюзию нужности, когда внутри разваливался на части от грусти и безысходности. Репетиция прошла быстро и вызвала неплохие аплодисменты среди журналистов, но для идеальной и целостной картины не хватало Элиота, который так и не явился. Мики мимолётно подумал, что предоставляет ему слишком много чести, когда думает о нём так часто, но избавиться от мыслей про бельгийца он просто не мог, как бы ни старался. Тем временем в зрительском ряду Лука наконец понял причину волнения Дункана, из-за которой тот не мог сидеть спокойно на протяжении всей репетиции. Правда для этого голландцу пришлось самому спросить: – Наверное, я схожу с ума, видя там Томаса. – Какого Томаса? – Лука то ли откровенно не понимал, о ком речь, то ли не хотел вспоминать об этом человеке, что был напрямую связан с его завистливыми деяниями. – Того самого, что мой бывший и твой тайный агент. – не выдержал Дункан, и после этих слов Лука наконец приглянулся к танцорам. Чёрт. Ханни хотел начать выть от злости, ведь почему он появился именно сейчас, когда их отношения с Дунканом вроде как наладились? – Что он делает в танцевальной команде Испании? – вместо этого спросил он, понимая, что задавать этот вопрос Дункану, что знал не больше него, бессмысленно. – Это нам и нужно выяснить. – обеспокоенно сказал Лоуренс, поднимаясь с места, ведь огласили об окончании репетиции Мики. Они встретили его за кулисами, сказали несколько ободряющих слов, но решили долго не затягивать и спросить напрямую: – Что сегодня на сцене делал Томас Лёмберг? – Так вы его знаете? Чудесный мужчина, он своими танцами спас мне весь номер! – восхищённо воскликнул Мики, но друзья явно не поделяли его восторга. – Ты мог не заметить, но это тот самый человек, который засветился в записи со скрытой камеры, на которой Лука... – Дункан решил не договаривать, зная, как это может ранить и без того эмоционально нестабильного швейцарца. Мики удивлённо смотрел на них насколько секунд, а затем наконец понял, почему этот мужчина постоянно казался ему знакомым. В голову тут же полезли разные мысли и догадки, впервые вытесняя оттуда размышления о чувствах к бельгийцу Элиоту, что всё время казались неправильными. – Лёмберг – человек хитрый. Никогда не знаешь, что у него на уме. – продолжал говорить Лука, ведь он лучше всех знал о настоящей, обманчивой и безжалостной личности Томаса. – Думаешь, ему нужны мы? – повернулся к нему Дункан, хотя ответ на этот вопрос он и сам хорошо знал. – Всё возможно. Мики, прошу, выгони его отсюда и найди себе танцора, который не связанный с моим ужасным прошлым. – И моим. – добавил Дункан, хотя фраза «ужасное прошлое» в его случае была не такой уместной. А ведь когда-то он и правда считал те месяцы, которые они встречались, лучшими в своей жизни. Как же он ошибался. – Хорошо, я постараюсь. – пообещал Мики, хотя все они понимали, что менять что-то в номере и заменять одного из выступающих уже после проведения репетиции было запрещено правилами конкурса.

***

Это был тот редкостный случай, когда взрослый мужчина чувствовал себя влюблённым подростком, стоя у зеркала, примеряя рубашки и бормоча под нос что-то, понятное только ему самому. Сергей постоянно просматривал на часы, а потом хватался за голову и примерял ещё десяток нарядов. За этим действом наблюдал Филипп, что был посвящён в сердечные дела Лазарева, но даже он не мог его успокоить. Вдох, выдох. Это просто прогулка. И что, что Эстер ему нравится? Просто поход в город. И что, что Пеони самая красивая, умная и харизматичная из всех, кого он когда-либо встречал? Просто свидание. Надо успокоиться. – И куда вы пойдете? – вырвал его из раздумий Филипп. – Эстер хотела сходить на колесо обозрения в центре. – ответил Сергей. – Хочешь, одолжу тебе пиджак с блёстками? – предложил Киркоров, видя мучения артиста. – Она ослепнет от твоего сияния. – Ещё этого мне не хватало. Бедросыч, ты бесполезен в таких делах. – Лазарев, что наконец определился с рубашкой, похлопал его по плечу, будто извиняясь за свои слова, а затем вышел из номера, не забыв прихватить букет белых роз, которые купил специально для этого случая. Впереди оставалось самое сложное – встреча. Та малая часть коридора, что разделяла его номер с Эстер, казалась уж слишком длинной, хоть идти нужно было метра три. Может, четыре. А, может, целую вечность, прежде чем остановиться перед дверьми и неуверенно постучать, а затем почти обомлеть от удивления и восторга, когда она наконец вышла. Зелёное бархатное платье идеально контрастировало с глазами и подчёркивало фигуру, а волосы были уложены набок, оголяя изящную шею. Она как всегда ослепительно улыбнулась и поздоровалась, на что Сергей ответил тем же, а затем сказал: – Не зря я так долго собирался, ведь такой красоте нужно соответствовать. «Прекрасно, Лазарев. Начинаем вечер со странных комплиментов» – он мысленно выругал себя, хотя причины не было, ведь Эстер уже который раз одарила его улыбкой и смущённым «спасибо», принимая букет роз. Девушка взяла его под руку, и они спустились на первый этаж отеля, а затем вышли на улицу. Веял прохладный вечерний ветер, как это обычно бывает недалеко от моря. Людей стало гораздо меньше, и из-за этого Тель-Авив приобретал необычной спокойной атмосферы. – Последний раз я ходила на колесо, когда ещё жила в Канаде. А это было довольно давно. – Эстер задумалась, будто что-то вспоминая. – А я был там с сыном в этом году. Правда пришлось выбрать самое маленькое, чтобы он не боялся, но восторг в его глазах я не забуду. – рассказал Сергей, чувствуя, как к сердцу приближается тоска по Никите, которого он оставил в России, аргументируя тем, что сын слишком маленький для далёких поездок с папой. Они каждый день созванивались по скайпу, малыш хвастался своими рисунками и другими достижениями, а Лазарев лишь беспрестанно повторял, какой он молодец, и как папа его любит. – Как его зовут? – поинтересовалась Эстер. – Никита. – ответил Лазарев, замечая ее внимательный взгляд, прикованный к своей шее. – Татуировка в его честь? – догадалась девушка, видя букву «N» на шее Сергея. – Да. Эстер представила, как бы выглядело, если б она набила себе первые буквы имён своих котов, ходила бы с «G» и «D» по обе стороны шеи. Стоило признать, что такими вечерами людям могут взбрести в голову самые безумные идеи. Чтобы не терять серьёзности, она решила продолжить разговор. – Уверена, у тебя очаровательный сын. И ты прекрасный отец для него. – Надеюсь на это. – задумчиво произнес Сергей. Они как раз добрались до назначенного места, и Эстер с восторгом смотрела на огромное количество аттракционов на площади, но больше всего её манило огромное колесо обозрения, с которого должен быть виден весь город, как на ладони. Она без сомнения потянула Сергея туда, и уже стоя в очереди он решился спросить: – Ты не боишься высоты? Эстер засмеялась с его вопроса, ведь кого-кого, а её никогда не волновало количество метров над землёй. – В шесть лет я впервые залезла на гору, во второй раз сделала это в девять, а в тринадцать уже покорила Эверест. Горы – моя страсть. – рассказала она о своих достижениях, чтобы Сергей был уверен, что ей не страшна никакая высота. Чёрт. Восхитительная девушка. – Два года назад я прыгала с парашютом. Незабываемые ощущения! – продолжала рассказывать она, пока они заходили в кабину, а колесо должно было запуститься с минуты на минуту. – Юриус даже просил провести ему инструктаж, когда ему недавно пришлось прыгать для съёмки посткарда. Опять он. Грёбаный Юриус-вездесущий-Векленко. Сергею сейчас меньше всего хотелось о нем слышать, тем более с уст Эстер это имя казалось таким неправильным, таким ненужным, что – чёрт, чёрт, черт! – забудь о нем, Пеони, хотя бы сегодня, когда рядом другой мужчина, у которого сердце разрывается при любом напоминании об этом литовце. Лазарев решил проигнорировать слова, в которых фигурировал столь досадный ему человек. А тем временем они медленно начинали подниматься на колесе вверх, а перед глазами стали расширяться горизонты города, которые были в действительности как на ладони. Тель-Авив всегда казался немыслимо большим, и сейчас его масштабность подтвердилась. Чем выше они поднимались, тем более крошечными начинали казаться здания, что при обычных прогулках всегда казались большими. В глазах рябило от количества окон, почти в каждом из которых горел свет, но когда они оказались ещё выше, те утопали в кромешной темноте. Сергея постигла ностальгия по тому времени, когда он с Никитой беззаботно гулял по парку, а затем сын указал на колесо обозрения, что возвышалось над зданиями, и Лазарев не без волнения решил пойти туда с ним. Но в следующий миг у него зародилась идея, которая своим безумством затмевала любые другие. Но раз уж они здесь вдвоем, на высоте неизвестно сколько метров над землёй, почему бы не попытать удачу, как он сделал это на Евровидении в первый раз, а затем рискнул и во второй? Но это не конкурс. Это – игра сердца, и кому знать, к чему она приведет. Осторожно, будто боясь спугнуть, наклоняется к девушке. Она лишь пристально смотрит в глаза, не пытаясь предугадать, что будет дальше, но и не отстраняясь. По крайней мере до того, когда наступает момент критической близости, и расстояние между их губами медленно, но верно сокращается с инициативы Сергея. А затем что-то происходит. Внутри всё бурлит и кричит, ещё больше запутывая и усугубляя то, что и так казалось слишком непонятным. Слишком неясно. Слишком не хочется этого допускать. Допускать поцелуй с несомненно хорошим человеком, который к огромному сожалению не был тем, кого она хотела бы видеть рядом в тот момент. Слишком не он. И она отворачивается. Быстро и внезапно, заставляя замереть в ожидании и непонимании, что длилось недолго, впуская за собой осознание. – Нет, – едва слышно выдыхает Эстер. – Прости. – добавляет, будто пытаясь исправить ситуацию, но слово – не поцелуй, и они оба это понимают. – Хорошо. – так же тихо и сдавленно, будто вслед за сказанным должен был вылететь клочок обиды, что затаилась внутри. Не на неё и не на него. На себя. Люди часто совершают глупости. То ли их на это подталкивают собственные мысли, то ли это действия под влиянием обстоятельств. Но худший случай – это прислушаться к сердцу и сделать то, что причинит ему боль.

***

– Третье место! Билал, ты за день поднялся на десять позиций у букмекеров. – восклицал Але, держа в руке телефон, а на лице радостную улыбку. Это было обычное утро для участников Евровидения. Если учитывать то, что ночевать Билал полностью перебрался в спальню Мамуда, всё остальное было довольно обыденным. Солнце как обычно било лучами между штор, ведь у Алессандро была привычка не закрывать их до конца. А, нет, настоящее солнце ещё нежилось в кровати, протирая глаза и зевая. – Я же просил не говорить мне об этом. – возмущённо сказал Билал, а в следующий миг в Мамуда полетела подушка, которую тот незамедлительно поймал. – Букмекеры - чушь собачья. – он решил который раз повторить это персонально для Але, хотя переубедить его было чем-то на грани фантастики. – А вот и нет. Они несколько раз угадывали победителя, да и топ десять нередко совпадал. – начал доказывать итальянец, залезая обратно в кровать. – Заткнись и целуй меня. – повелел Билал, и это было чуть ли не единственным, чему Мамуд всегда безотказно слушался. Послушался бы и в этот раз, если бы дверь с грохотом не открылась, пропуская в номер кого-то, кто тут же упал на пол, успев произнести лишь хриплое: – Помогите...