От ненависти до любви

Едва Анжелика проснулась утром после свадьбы и последовавшего за ней пожара в Ботрейи, ей доложили о приходе дворецкого Роже. Он выглядел подавленным, чувствуя свою вину за произошедшее. Мужчина повторил то, что сказал накануне: кухня выгорела изнутри, а деревянный флигель был почти уничтожен пламенем. Какое чудо, что там не оказалось детей! Анжелика помнила, как её дети страдали от установившейся в последние дни духоты. Она предложила им обустроиться в мансарде флигеля. Туда принесли кровати и еще кое-что из мебели. В деревянных стенах постройки сохранялись свежесть и прохлада. Флоримон и Кантор искренне радовались, что заполучили, по их выражению, свой собственный замок. Мать благодарила провидение и Барбу за то, что та не позволила детям спать во флигеле в ту ночь. Вечером поднялся ветер, и верная нянька решила, что наконец-то похолодает. Поскольку постройка не отапливалась, женщина резонно предположила, что будет разумнее провести ночь в особняке, где под рукой есть теплые одеяла и камин, который можно разжечь. Барба в глубине души не одобряла, что Анжелика потакает детским капризам. Так или иначе, она спасла детям жизнь. Также Роже сообщил, что ему удалось выяснить причину пожара. Его устроили два лакея и помощник повара. Почти все слуги, получив надбавку к жалованью, разбрелись по трактирам и тавернам. Однако эти трое проходимцев Бог знает почему решили устроить пиршество на господской кухне. Неизвестно, как вышел пожар, но, по всей видимости, слуги были пьяны. Когда ночью Роже, чья комнатушка находилась около кухни, почувствовал запах гари, он сразу поспешил туда. Открыв дверь, он увидел, что все полыхает. У самого входа лежал человек, в котором он узнал одного из лакеев. Кое-как он вытащил бедолагу, тот был без сознания, а потом поспешил наверх, чтобы разбудить детей и вывести из дома. Благо, юные господа и их нянька уже проснулись и сразу вышли на улицу. Самому Роже удалось организовать сонных слуг, которые находились в доме, для тушения пожара. Благодаря их стараниям и подоспевшим братьям-капуцинам пожар удалось потушить. Наутро, когда стали наводить порядок на выгоревшей кухне, обнаружили еще два тела — другого лакея и помощника повара. Оба, судя по всему, были пьяны и не смогли выбраться. Тем временем пришел в сознание спасенный лакей, от которого все еще сильно пахло водкой. Он бредил, говорил что-то о Сатане, дьяволе с красными глазами. Потом бедняга снова потерял сознание и испустил дух. Роже тяжело вздохнул и опустил голову. Дворецкий чувствовал свою вину за то, что не досмотрел за слугами. Обыкновенно он не допускал пьянства среди своих подчиненных, но в тот вечер позволил им пропустить по стаканчику за здоровье госпожи маркизы. Могли ли он предположить, мог ли представить себе, что ослушники решат превратить господскую кухню в питейное заведение? Роже был буквально раздавлен и готов понести любое наказание. — Ты не виноват, Роже. — Анжелика вздохнула. — Главное, что дети живы. Но теперь придется засучить рукава и заняться восстановлением кухни. Пожалуй, повезло, что другие комнаты не пострадали. Еще один пожар! Еще один результат человеческой беспечности и глупости! Три жертвы, три человека, которые погубили самих себя. Памятуя о пожаре в «Красной маске», похоронившим под слоем пепла годы её упорного труда, сейчас Анжелику не оставляло чувство, что она отделалась слишком легко. Чего стоят сотни экю, которые пойдут на материалы и жалованье рабочим, когда на другой чаше весов жизни её мальчиков, которые чудом избежали огня прошедшей ночью? Когда Роже ушел, маркиза велела подать ей легкий завтрак прямо в спальню. Поглощая гусиный паштет и рагу из овощей, женщина восстанавливала в памяти события вчерашней ночи. Когда маленькая процессия прибыла на Фобур Сент-Антуан, их встретил Анн-Франсуа, дворецкий отеля Бельеров. Он был славным малым, добродушным и исполнительным, но все же, как отметила Анжелика, ему не хватало расторопности Роже. Филипп приказал ему во всем слушаться госпожу маркизу, а сам удалился спать. Анн-Франсуа сообщил, что в центральном крыле особняка есть свободные спальни. Там было мрачно и сыро, поскольку там очень давно никто не останавливался. Новая хозяйка дома тут же развернула бурную деятельность. Как по мановению волшебной палочки, чехлы с массивной мебели в стиле Генриха IV были сняты, резная кровать с выцветшим балдахином неопределенного цвета застелена свежими простынями, а в камине приветливо потрескивали дрова. Словно из-под земли вырос большой бронзовый чан, в который заспанные девушки наливали горячую и холодную воду. И вот наконец Флоримон и Кантор были выкупаны, насухо вытерты и переодеты в старомодные, но чистые ночные рубашки с кружевом на манжетах, в которых, видимо, щеголял сам маркиз дю Плесси, когда был ребенком. Мальчики со свойственной им ребячливостью воспринимали ночное происшествие как увлекательное приключение. Когда сорванцы уснули, выпив теплого молока, мать поручила их верной няньке, а сама наконец отправилась спать. *** Анжелика справедливо полагала, что став маркизой дю Плесси-Бельер, тотчас отправится в Версаль, но сейчас её ждали новые хлопоты. Филипп уехал рано утром. Он передал на словах, что в соответствии с желанием супруги, её дети могут рассчитывать на кров и защиту в его доме. В ближайшие дни маркиза планировала заняться обустройством своих аппартаментов и временного пристанища своих детей. Телега, груженая мебелью, безделушками и дамским гардеробом, делала несколько рейсов в день по маршруту Ботрейи — Фобур Сент-Антуан — Ботрейи. Как и планировала Анжелика, её покои преобразились. Мягкие персидские ковры стелились по полу, мебель работы Буля была расставлена в соответствии с утонченным вкусом хозяйки, а безделушки заняли свои места на камине и консолях. Пользуясь великодушием мужа, столь ему не свойственным, и, в главную очередь, его отсутствием, новоявленная маркиза решила навести порядок в мрачном особняке. Заручившись поддержкой Молина, она пыталась почувствовать себя как дома. Анжелика успела узнать по именам всех комнатных лакеев и горничных. Ее стройная фигурка мелькала в разных частях дома. Отель Бельеров словно пробудился ото сна: везде что-то мыли, чистили, натирали воском и смахивали пыль. Старые слуги, помнившие еще отца нынешнего маркиза, радовались появлению молодой энергичной хозяйки и надеялись, что дом, где они служили много лет, обретет былое величие. Не забывала Анжелика и о Ботрейи. Она передала Роже увесистый кошель с экю и дала все необходимые распоряжения по ремонту кухни. *** Шли дни. Комнаты маркизы дю Плесси и её детей были приведены в порядок. Работы в Ботрейи шли полным ходом, и Анжелика поражалась тому, что за три недели рабочие, нанятые Роже, смогли сотворить настоящее чудо. Однако, было одно обстоятельство, тревожевшее разум маркизы дю Плесси: к середине июля приглашение в Версаль так и не последовало. Женщина уже было начала подозревать мужа в каких-то кознях против нее. Масла в огонь подливала мадам де Монтеспан. Она находила время между балами и приемами, чтобы проведать подругу. Атенаис взахлеб рассказывала о тех необыкновенных затеях, которые Его Величество приготовил для своего двора: парад драгоценностей, балеты, комедии, фейерверки. Анжелика ловила каждое слово своей старой знакомой, стараясь не выражать открыто свою зависть. На самом деле прекрасная Рошешуар даже не думала тревожить чувства своей приятельницы. Она лишь находила в маркизе дю Плесси благодарную слушательницу, на чьи нежные ушки можно выплеснуть свои печали. В красках расписав последний бал в Версале, Атенаис резко меняла тон. — Как я несчастна! — внезапно вздыхала она. — Представьте себе, я должна тысячу восемьсот ливров каретнику, который выполняет для меня еще и шорные работы. Это он сделал мне последнюю конскую сбрую. Вы обратили внимание, какая отличная выделка кожи? Я хотела ее позолотить, потому что она похожа на вышивку. Просто чудо! — Тысяча восемьсот ливров… — Ну, не такой уж огромный это долг! Я пропустила бы мимо ушей жалобы месье Гобэра и попросила бы его подождать, как других мастеров: портного, белошвейку, ювелира. Но этот несносный Пардайан, мой муж, некстати вмешался в мои дела с мастером Гобэром и пообещал ему отдать мои серьги с тремя гроздьями, украшенными тремя крупными бриллиантами. Я так ими дорожу! Если завтра я не заплачу по счету, то потеряю свое украшение! Случалось ли вам видеть, чтобы муж до такой степени неловко и неосмотрительно встревал в дела жены? Да у него у самого деньги из рук рекой текут… Он играет! Играет! А я не могу наставить его на путь истинный. К тому же его чудачества… Иногда меня охватывает страх при мысли о том, что я окончу жизнь, как тетка Бельгард, — вы знаете про герцогиню? Она из семьи Пардайана, не моей, хочу это подчеркнуть. Муж неожиданно стал ее ревновать. Ему семьдесят пять лет, а ей — пятьдесят пять. Так вот: он запер ее в своем замке, лишил всего необходимого, ей даже приходится резать простыни, чтобы сшить себе рубашки! Вот что меня ожидает оттого, что я имела неосторожность согласиться на этот брак. Во всех этих Пардайан де Монтеспан есть нечто странное. С тем же упоением, как за несколько минут до этого она щебетала о нарядах дам, Атенаис принималась поносить семейство де Монтеспан на несколько поколений назад. Анжелика слушала болтовню своей приятельницы, которая самозабвенно говорила, переходя от одной темы к другой. Атенаис, как истинная Мортемар, обладала даром красноречия, который позволял ей излагать даже самые легкомысленные и даже глупые мысли столь непосредственным языком, что сам король обратил на эту женщину свое внимание. По некоторым вскользь брошенным фразам и оговоркам мадам дю Плесси-Бельер поняла, что ее честолюбивая собеседница метит на самую вершину Олимпа, где засияет в лучах славы бога Юпитера. Так или иначе, но после ухода своей подруги Анжелика чувствовала себя уязвленной. Версаль, такой близкий, но в то же время недоступный, занимал её помыслы. Впрочем, в этом маркиза была не одинока: в городе то и дело раздавались радостные возгласы тех, кто получил приглашения, и скрежет зубов тех, кто не получил. Обделенные монаршим вниманием господа и дамы устремлялись в провинцию, подальше от Парижской духоты. Возле городских ворот образовывались заторы из карет и груженых до самого верха обозов. Даже прекрасная Нинон не устояла перед соблазном отдохнуть на лоне природы и приняла приглашение одного из своих поклонников последовать за ним в родовое имение на несколько недель. Салоны опустели. Обосновавшись в новом доме, изнывавшая от скуки и отчаяния Анжелика решила больше времени уделять детям. Флоримон и Кантор спокойно восприняли переезд. В отсутствие хозяина дома, своего отчима, дети исследовали каждый уголок особняка. Они иногда подолгу пропадали в саду, которой более напоминал заброшенный парк. Мать не знала, чем заняты её сорванцы, но хорошо помня свое детство в Монтелу, прогулки по лесам и каналам, понимала, что сад, похожий на первобытный уголок природы, может стать прекрасным местом для игр. В связи с эти произошел один курьезный случай, от души развеселивший Анжелику. Это было в один из редких дней, когда приехал Филипп. Когда после обеда маркизе сообщили о приезде супруга, она, желая не встречаться с ним без особой необходимости, решила выйти в сад, чтобы самостоятельно разыскать детей и заодно узнать, чем они заняты там столько времени. Пробираясь по узкой, заросшей травой тропинке, она осторожно отодвигала ветки акации. Внезапно слева от себя, в глубине сада, женщина услышала голос. Решив, что там прячутся её сорванцы, мать тихо, стараясь не выдать себя, пробиралась через кусты. Однако голос оказался мужским. Анжелика подобралась достаточно близко, чтобы слышать каждое слово, но не видела говорящего. — Какая ты красавица! Рыжая! Да я сам рыжий… Ну, иди же сюда, не строй из себя недотрогу… Послышался шорох и возня. — Ну! Так-то лучше! Будь ласковой кошечкой со своим хозяином… Ты ведь знаешь, что я важный господин? Будешь послушной — привезу тебе в следующий раз гостинцев… Снова послышался шорох и хруст веток. — Куда же ты? Все равно я тебя поймаю… Анжелика не видела участников этой пикантной сцены, но того, что она слышала, было достаточно, чтобы воображение дорисовало то, что было скрыто от её глаз. Женщина резко подалась вперед, выбралась из зарослей и оказалась на небольшой полянке. Но то, что она увидела, вызвало в ней приступ хохота. Перед Анжеликой открылась поистине комичная картина. Рыжий верзила, в котором она узнала камердинера своего мужа, стоял с глупым выражением лица, уставившись на неё и держа в здоровенных ручищах маленькую рыжую кошку. Животное барахтало задними лапками, вырывалось и кусало огромную ладонь. Рядом стояла пустая миска из-под молока и валялся маленький кусок кровяной колбасы. Ла-Виолетт, тем временем, наконец пришел в себя и обрел дар речи. — Мадам… Как же это вы?.. Не заметил, прощения просим. Я тут животинку пригрел, вот… Голодная ходит, Божья тварь, одни кости… Давясь со смеху, Анжелика только махнула рукой в ответ. Кошка наконец добилась своего: мучитель отпустил её и рыжий хвост мелькнул в зарослях лопуха. — Мадам, вы его светлости маркизу не говорите… Камердинер выглядел как провинившийся школяр, застигнутый за проказами. Кошка! Все встало на свои места! Скорее всего, Флоримон и Кантор прикормили животное и играли с ним в саду, в этом не было ничего странного для матери, которая знала, что у её детей доброе сердце. Однако этот рыжий детина с кошкой в руках… Давно Анжелика не видела ничего хоть каплю столь же комичного. *** Карета маркизы дю Плесси-Бельер неспешно катила по предместьям. Несколько часов пути, и впереди показался маленький городок Понтуаз. Женщина держала путь в Мобюиссон, женский монастырь цистерианского ордена. Его история началась четыре века тому назад, в 1236 году, когда королева Бланка Кастильская решила купить два фьефа вдоль ручейка Льесс, чтобы там возвести женское аббатство в память о своих родителях. Мобюиссон так же был тесно связан с судьбой другой королевы — Бланки Бургундской, которая была сослана сюда за прелюбодеяние. Обе женщины нашли упокоение в склепе аббатства. Анжелика, памятуя об этой истории, была не в самом лучшем настроении. Однако она ехала в Мобюиссон не как узница и кающаяся грешница, а как благодетельница и меценатка. К концу июля подготовка коммерческой части миссии была закончена. Управляющий Маршандо оказался настоящим волшебником. Товары для колонистов были упакованы и ожидали на складах отбытия в Ла-Рошель. Там было всё: предметы домашнего обихода, ножницы, наконечники для инвентаря и стрел, оружие и порох, бумазея и камлот для теплых вещей, даже немного кружева и маленькие дорожные зеркальца. Оставалось последнее: девушки. Маркиза дю Плесси решила обратиться за помощью к Раймону. Брат и сестра встретились в уже знакомой скромно обставленной приемной иезуитского ордена. Раймон де Сансе спокойно выслушал Анжелику, вышел и через полчаса вернулся с запечатанным конвертом. — Это послужит своего рода рекомендательным письмом. Отправляйся в Мобюиссон и передай это матери Луизе, настоятельнице. От брата Анжелика узнала вот что. В 1664 аббатиссой Мобюиссона стала Луиза Олландина Баварская, дочь Фридриха V, курфюрста Пфальцского и короля Чехии. Выростили Луизу в традициях кальвинизма. Очень богатая, она получила хорошее образование. Луиза изучала Священное Писание и открыла для себя слабости кальвинистской веры. В декабре 1657 года она сменила вероисповедание и стала католичкой, не смотря на то, что её мать была против такого решения и отреклась от дочери. Затем Луиза отправилась во Францию, и вместе с уже ставшем католиком братом Эдуардом посетила аббатство Мобюиссон, чтобы навестить трех племянниц, которые там воспитывались. После этого Луиза Олландина присоединилась к своей тетке Анриетте Французской, королеве Англии в монастыре Визитандинок, откуда отправилась ко двору, и Людовик XIV назначил ей пенсию в 12 000 экю. После прощения, полученного у своей матери, она снова прибыла в Мобюиссон, где приняла сан 25 марта 1659-го года. 19 сентября 1660-го года после 18 месяцев испытательного срока Луиза Олландина стала монахиней Мобюиссона, а уже 20 августа 1664-го года аббатиссой. Луиза Олландина Баварская была известна своей образцовой верой. В отличие от своих предшественниц, Луиза не имела ни свиты, ни лакеев, отказалась от всего, что напоминало о мирской жизни. Ко времени смерти предыдущей аббатиссы монастырь находился в больших долгах. Луизе даже пришлось продать часть столового серебра, дабы расплатиться с самыми требовательными кредиторами. Большая часть ресурсов монастыря стала уходить на благотворительность, но она также предприняла ряд важных работ в Мобюиссоне. В текущем 1666 году велось строительство нового дортуария с капеллой, умывальника, мельницы, колокольни и рефектории. Карета въехала на монастырский двор. Анжелику провели в приемную, которая выглядела аскетически скромной: пара скамей и несколько гобеленов на религиозные темы. Женщина задумалась, не слишком ли вычурно она одета. На маркизе было коричневое бархатное платье с кружевом на рукавах. Слишком простое для салона, в стенах аббатства оно выглядело роскошным. Анжелика, занятая собственным мыслями, было не заметила, как вошла аббатиса. Спохватившись, она поспешила присесть в реверансе столь глубоком и изящном, что её наставница из монастыря кармелиток, матушка Анна, осталась бы довольна. — Встаньте, дитя мое, — маркиза дю Плесси услышала голос столь молодой и звучный, что никак не вязался с образом благочестивой аббатиссы. Анжелика встала и подняла глаза. Перед ней стояла настоятельница монастыря, бывшая принцесса Пфальцская. На вид ей было около сорока. Тонкие черты лица ничуть не портил нос с легкой горбинкой. Темные глаза смотрели не по годам молодым, жизнерадостным взглядом. Луиза более походила на англичанку, чем на немку. Это легко объяснялось тем, что ее матерью была Елизавета Стюарт, прозванная «Зимней королевой», дядей — казненный в 1649 году Карл I, а племянницей — Генриетта Орлеанская. — Что привело вас в эту скромную обитель? Анжелика протянула Луизе письмо Раймона и представилась. Аббатисса присела на скамью и жестом велела гостье последовать её примеру. Женщина внимательно читала, после чего произнесла: — Это благое дело, и я с радостью помогу вам. *** Не получив приглашения в Версаль, Анжелика чувствовала себя уязвленной. Она, став маркизой дю Плесси-Бельер, в действительности оставалась мадам Моренс, рассчетливой коммерсанткой, на чьи хрупкие на первый взгляд, но на самом деле сильные плечи легла обязанность в короткий срок организовать торговую и благотворительную миссии. Женщине приходилось довольствоваться сумбурными рассказами мадам де Монтеспан о блеске королевских празднеств, при этом оставаясь вдали от двора. Однако после визита в Мобюиссон в душе Анжелики воцарился мир. После того, как она передала матери-настоятельнице письмо от Раймона, дамы проговорили без малого два часа. Маркиза отметила про себя юношескую бодрость духа уже не молодой женщины. Луиза с радостью согласилась отобрать среди монастырских воспитанниц двадцать девушек, которым суждено будет совершить путешествие за океан, дабы там обрести свою судьбу. Потом Анжелика и Луиза говорили, казалось, обо всём: о королевском дворе, о монастырской тихой жизни, о Боге и о любви. Настоятельница интересовалась, что ставят сейчас в театре и как готовят шоколад, который она и сама пробовала когда-то давно. Но Анжелика больше слушала собеседницу, отмечая простоту и искренность её речей. С удивлением маркиза узнала, что Луиза брала уроки живописи у голландца Геррита Хонтхорста, и теперь, посвятив жизнь служению Господу, продолжает писать картины. Маркиза, отбросив стыд, поведала о своем брате Гонтране. «Неисповедимы пути господни. Мы выбираем ту дорогу, что была свыше предначертана нам», — мягко отвечала ей Луиза. Женщины расстались как подруги. — Если вам будет нужно духовное наставление или дружеский совет — мои двери открыты для вас. Анжелика поцеловала тонкую кисть настоятельницы и, получив благословение, отправилась в Париж. С удивительным смирением маркиза дю Плесси-Бельер приняла от господина Кольбера поручение отправиться в Ла-Рошель, чтобы лично проконтролировать погрузку и отправление двух своих кораблей. Женщина решила взять с собой сыновей, не желая оставлять их без материнского надзора. *** Анжелика в серой дорожной амазонке стояла возле кареты во дворе особняка на Фобур Сент-Антуан. Она отдавала последние распоряжения перед отъездом. Обоз с вещами отбыл накануне днём. Тогда же произошел весьма неприятный инцидент, связанный с мужем маркизы. Женщина сидела в своем кабинете и заканчивала письмо парижскому управляющему. Филипп вошел без стука. Анжелика повернулась и резко встала. Муж поклонился и вместо приветствия произнес: — Уезжаете завтра? — стальной голос разрезал тишину комнаты. — Да, господин мой муж. — Я хочу, чтобы вас сопровождали люди из моей личной охраны. — Я полагаю, это будет лишним. — На дорогах сейчас неспокойно. — Маркиз был настойчив. — Но… — Я не потерплю от вас никаких «но», мадам. Я не хочу, чтобы жена маршала путешествовала без охраны, как какая-то торговка. Последний выпад мужа подействовал на Анжелику как пощечина. Пока она пыталась найти, что ответить, Филипп уже вышел. За дни, прошедшие с их свадьбы, маркиз дю Плесси редко бывал в Париже. Помимо того дня, когда Анжелика застала Ла-Виолетта с кошкой, он приезжал на Фобур Сент-Антуан всего пару раз. Анжелика не встречалась с мужем, только получала краткие известия от дворецкого или своих людей. «Господин маркиз приехал час назад и заперся в своем кабинете». «Господин маркиз вчера вернулся за полночь и уехал наутро еще до рассвета». Супруги до этого дня не виделись, не делили стол, не говоря уже о другом. Анжелика радовалась тому, что Филипп не докучает ей с супружескими обязанностями. Возможно, лучше было бы сразу покончить с этим, бремя неотданного долга тяготило женщину. Но она не хотела лишний раз думать об этом и во всякий приезд Филиппа запирала спальню на ключ изнутри. У Анжелики не было определенного плана в отношении мужа. Уверенная в том, что они с Филиппом в равной степени презирают друг друга, женщина считала этот брак нелепой случайностью. И все же некоторые вопросы оставались без ответа. Дуэль… Защита семейной чести была предположением Кольбера, которое мадам Моренс подтвердила лишь ради того, чтобы избавить родственника от заключения в Бастилии, побасенкой для короля, который хотел возвысить одного вельможу и убрать с глаз долой другого. Анжелика не решилась бы спросить Филиппа о произошедшем на самом деле. Маркиза дю Плесси не стремилась любезничать с собственным мужем, что, впрочем, было взаимно. Женщина полагала, что каждый из них будет жить своей жизнью, не докучая другому. Филипп будет черпать из её сундуков, а она — займет подобающее место при дворе. Анжелика надеялась, что обоюдное безразличие станет неплохим фундаментом для брака. С этими мыслями женщина хотела уже было сесть в карету. Взгляд её остановился на окнах. Маркизе показалось, что на одном из них, в крыле, где обосновался Филипп, пошевелились шторы. Устроившись на сидении, подбитом алым бархатом, Анжелика выглянула в маленькое оконце кареты и произнесла: «Кучер, мы отправляемся в Ла-Рошель!»