Спустя 3 дня. Замок Плесси.
За окном уже стемнело. Зажгли свечи. Филипп сидел за столом в кабинете, разглядывая бокал с коньяком. Залпом опорожнив уже третью порцию янтарного напитка, он размышлял о том, как оказался в таком положении. Приехав в отчий дом разгадать загадку ларца, он ни на шаг не продвинулся в этом деле. Мало того, Анжелика уже третий день сидит в своей комнате и не разговаривает с ним. Ещё по дороге в Пуату маркиза дю Плесси-Бельер одолевали сомнения, имеет ли отношение его жена к той старой истории. Она ни словом, ни делом не дала понять, что замешана в исчезновении ларца. Филипп выстраивал в голове логические цепочки, пытаясь обосновать причастность или, наоборот, непричастность Анжелики. Да и на кой черт ей сдались эти письма, в конце концов? Ещё по дороге в провинцию мужчине пришло в голову, что было бы неплохо поговорить с кем-то, кто был в то время в замке. Но напомнить Конде об истории с заговором? Чистое безумие! Об этом не могло быть и речи. Оставалась ещё мать. Филипп не видел старую маркизу около пяти лет. И, честно признаться, не испытывал желания встретиться с ней снова. Слишком сильна была обида. Слишком тяжёлым было предательство. Налив четвертый бокал коньяка, Филипп перенёсся в холодную зиму 1661 года. Стоял ноябрь. Разместив свой полк на зимних квартирах, мужчина вернулся в Париж, где не был до этого несколько лет. Сняв комнаты на улице Сен-Дени, двадцатишестилетний полковник погрузился в пучину столичной жизни. Вечерами Филипп был при короле в Лувре. В иные дни до рассвета пропадал трактирах или кабаках, где вино текло рекой, а на коленях сидела какая-нибудь смазливая девица. Мужчина спал обыкновенно до обеда. Ла Виолетт, бывший ещё в ту пору при нем камердинером, зная обычаи своего хозяина, приносил к его пробуждению сидра, чтобы опохмелиться. Столовались в таверне «Золотая куропатка», задолжав уже в первую неделю кабатчику около тысячи ливров серебром. В одно такое «утро» в начале декабря (на самом деле уже смеркалось) полковник дю Плесси еле разомкнув глаза сидел на своей постели. Он пытался вспомнить, куда же они с Бриенном пошли после того, как опустошили винный погребок в трактире «Путеводная звезда». Ла Виолетт потревожил покой своего господина, доложив, что его хочет видеть некая дама, чьё лицо скрыто под чёрной маской. Каково же было удивление, когда вошедшая оказалась его матерью. Брезгливо оглядев разбросанные чулки и рубашки, Алиса, не дожидаясь приглашения, уселась в единственное кресло. — Матушка…— Произнёс Филипп, наполняя похмельными парами воздух маленькой комнаты. — Сын мой, — скорбным тоном ответила женщина, поджав губы. Надо сказать, что мать и сын не виделись несколько лет. Алиса писала сыну короткие письма, когда тот был в армии. Но он предпочитал не отвечать. Единственным его адресатом был Молин. Маркиз обычно писал старику-управляющему, когда нужно было выслать ещё денег, и его просьбы в самый короткий срок удовлетворялись. Именно по этой причине Филипп ожидал от матери нудную проповедь о том, что он игнорирует свои сыновние обязанности. И у него были на то свои причины. После смерти отца, когда Алиса осталась в Париже с Фуке, не явившись на похороны супруга, мужчина ещё больше ожесточился по отношению к матери. Он считал, что она предала даже не столько мужа, сколько обязательства по отношению к своей семье. Пока он сражался на полях Фландрии, маркиза дю Плесси-Бельер блистала на приёмах в Во. Сейчас, когда после ареста Фуке прошло несколько месяцев, его бывшая любовница попала в опалу, что было вполне ожидаемо. Филипп слышал даже, будто за его матерью установлен полицейский надзор или что ей запрещено выходить из особняка на улице Фобур Сент-Антуан. Самого полковника не коснулась монаршая немилость. На людях король был с ним любезен, как и раньше. В приватном же разговоре Людовик обмолвился, что Плесси доказал свою преданность короне на поле брани, и поэтому в их взаимоотношениях впредь ничего не изменится. Однако он ничего не желает слышать о бывшей любовнице опального суперинтенданта. Между тем, Алиса продолжила беседу: — Я слышала, ты бываешь при дворе… В этот момент Филипп понял, что нужно матери. Она пришла о чем-то попросить. Зная её несгибаемый характер, это казалось немыслимым, но в то же время логичным, учитывая все обстоятельства. При этом Алиса держалась так, будто бы её отпрыск должен сам догадаться, что ей необходимо и незамедлительно это предложить. Филипп лишь ответил коротко: — Да, матушка. — И король благоволит тебе. Фраза звучала как разоблачение или как упрёк. Сын решил парировать удар. — Не более, чем другим. — Говорят, что… — Лгут. Алиса нахмурилась. Она не привыкла отступать. — Ты должен меня выслушать. Я — твоя мать. «Ну, началось!» — подумал Филипп. Старая песня! Сыновний долг и все в этом роде. Сейчас мать начнёт давить на его чувство вины. Так и вышло. Алиса продолжала: — Это твой долг, сын мой. Знаешь ли ты, в чем заключается смысл этих слов? Ярость закипала в жилах молодого мужчины. Но он, воспитанный этой придворной лицемеркой, умел сохранять лицо в непростых ситуациях. — Вам ли говорить о долге, мадам? Сдаётся мне, вы сами позабыли смысл этого понятия. Где были вы, когда мой отец умирал в Плесси и его гроб похоронили в семейном склепе? В алькове в Во? Слова резали, как клинок. Разъяренная Алиса вскочила с кресла и хотела дать сыну пощёчину, но он увернулся. Рука разрезала воздух. — Ну-ну, матушка. Не вы ли учили меня самообладанию. Итак, я повторяю вопрос: где были вы? Чьему гербу вы были верны, сударыня? Быть маркизой дю Плесси-Бельер значит гораздо больше, нежели скакать по постелям всяких там финансистов. Лицо Алисы пошло красными пятнами. Вены на висках вздулись. Ноздри трепетали, как у скаковой лошади. Прошло пару минут. Женщина пыталась взять себя в руки. Пора было признать, что сын превзошёл мать в острословии. И, что самое страшное, он был прав. Но Алиса привыкла, что последнее слово остаётся за ней. Но в тоже время она была в отчаянии. Именно поэтому маркиза решила выложить карты на стол и сказать, зачем она пришла. — Я хочу удалиться. — Ну так идите, — не понял её Филипп. — Удалиться от мира. Уйти в монастырь. — Что вас держит? — холодно спросил молодой полковник. Поправив выбившуюся из причёски прядь, Алиса объяснила: — Мне нужно дозволение короля. — Он не желает слышать о вас. Стараясь держаться прямо, уже не молодая, но гордая красавица ответила: — Я была готова к этому. — И что же? Раз так, то чего вы хотите от меня? — Я хочу, чтобы ты поговорил с королевой Анной. Когда-то мы были подругами. Встреться с ней. Филипп задумался. Выбор был сложный. Обратиться к королеве-матери за спиной молодого монарха означало вызвать его гнев. Однако сама суть просьбы… Алиса не просила протекции или денег. Она всего лишь хотела исчезнуть за толстыми монастырскими стенами и не напоминать более о своей персоне. Алиса пристально смотрела на сына, догадываясь, о чем он думает. Её удар попал в цель. Спустя две недели Филипп решился. В какой-то момент, после разговора с духовником, внушившим ему, что мать раскаивается в своих поступках, мужчина решил помочь ей и выполнить просьбу. Случай представился накануне Рождества. После мессы в соборе Сен-Луи, где хранились сердце Людовика XIII, стояла суматоха. Уличив момент, Филипп подошёл к Анне Австрийской и изложил свою просьбу. Испанка выслушала его, перекрестила и ответила: — Мой сын любит вас. Вы верно служили ему. Но не все члены вашей семьи способны на подобную преданность. Накануне Богоявления Филипп узнал, что его мать отправилась в Валь-де-Грас, монастырь, которому покровительствовала сама королева-мать. Об этом ему сообщил Молин. А было это так. Старик-управляющий появился неожиданно в середине января. Переминаясь с ноги на ногу, он стоял перед молодым господином. — Я писал вам третьего дня, Молин. Мне необходимо десять тысяч ливров и тысяча пистолей золотом. — Месье, меня вызвал мэтр Робер, парижский управляющий вашей матушки. Именно он сообщил мне новость о том, что ваша матушка решила оставить мирскую жизнь. — Она в монастыре? — удивился Филипп. Он ожидал, что мать сама сообщит ему, если дело разрешится благополучно. — В Валь-де-Грас, насколько мне известно. Разве вы не знаете? — Первый раз слышу, — сквозь зубы процедил молодой полковник. Молин как-то съежился. Это не укрылось от маркиза. — Что-то ещё, Молин? — Увы, месье, боюсь, что в настоящее время ваши финансовые дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Это мягко говоря. — На сколько все плохо? — Это катастрофа, месье. — Где деньги, Молин? Плесси-Бельер буравил эконома взглядом своих голубых глаз. Старик теребил в руках свою серую суконную шапочку. — Говорите же, ну. — Признаюсь, в последний год я распоряжался исключительно делами ваших имений, месье. По приказу госпожи маркизы я ежемесячно посылал некоторую сумму мэтру Роберу, который распоряжался её расходами здесь, в Париже. — И? — Начиная с сентября ваша матушка забирала у мэтра Робера все деньги, месье. Разумеется, она не давала никакого отчёта о своих расходах. — Что вы хотите этим сказать, старый вы крючкотвор? Филипп начинал выходить из себя. — Денег нет, месье. Последние крупные траты вашей матушки, о которых мне известно — сапфировый гарнитур из колье, браслета и серег. Это было в июле. Повисла тягостная тишина. — Это всё, что вы хотели сказать, Молин? — Увы, нет. — Я вас слушаю. — Буду с вами честен, месье. Ваша мать оставила вам огромные долги. Всё имущество, включая парижский особняк и Плесси, перезаложены по нескольку раз. Я не смог внести плату за предыдущий месяц. Я писал об этом напрямую мадам маркизе, но она не удостоила меня ответом. Неделю назад мэтр Робер вызвал меня письмом. Я срочно прибыл в Париж. Тут-то я и узнал о том, что ваша мать удалилась в монастырь. Но это ещё не все. Я выяснил, что слуги не получали жалованье последние три месяца. А еще задолженности перед портными, ювелиром, каретником. Так же ваша матушка затеяла перестройку своих комнат, которая, кстати говоря, так и не закончена. Мастеровые получили задаток, начали работы. Это было в августе. В сентябре и октябре они не получили часть платы и работы были остановлены. Помимого этого… — Какая общая сумма долга, Молин? Когда эконом назвал сумму, Плесси-Бельер, позабыв обо всяких приличиях, громко присвистнул и грязно выругался. — Это невозможно! Это огромная сумма! При этом вы сказали, что каждый месяц посылали матери деньги. Не могли же они испариться? — Именно так, месье. Признаюсь честно, я сам был неприятно удивлён, однако мэтр Робер поделился со мной некоторыми предположениями. — Ну и? — спросил маркиз. Ему стало ужасно интересно, что за фрукт этот парижский управляющий, бывший личным казначеем его матери. — Это связано с одним господином, который взобрался слишком высоко. — Оставьте ваши эвфемизмы, Молин, вы не в Лувре. — Я говорю о Фуке, месье. Фуке, Фуке, снова Фуке, черт бы его побрал! — Именно после его ареста госпожа маркиза решила самолично распоряжаться средствами, месье. Робер предположил, что она финансово помогала ему после ареста. А ещё взятки… — Господь Всемилостивый, какие ещё взятки? Кому? — Господину Безмо. Филиппу казалось, что он перестаёт что либо понимать. — Коменданту Бастилии? Но зачем? Фуке же не в каземате сидит! Я слышал, что его кормят со стола Безмо и вообще обращаются с ним вполне сносно. — Чтобы увидеть арестанта, месье. Плесси-Бельер разразился очередной порцией брани. — То есть вы хотите сказать, что мать спустила все деньги, чтобы увидеть этого…? Полковник назвал бывшего суперинтенданта таким словом, какого Молин ещё не слышал за свою богатую событиями жизнь, хотя приблизительно догадался о его смысле. — Полагаю, что это наиболее вероятно, месье. Филипп не говоря ни слова откупорил бутылку вина, стоящую на столе и залпом выпил половину. — По сему выходит, что моя мать скрылась от кредиторов в монастыре. А я-то, болван, просил Её Величество дать разрешение отпустить ее, решив, будто бы она раскаивается. — Прошу прощения, но с чего вы это взяли? — Сухо поинтересовался Молин. —Мой духовник… Вот черт! Этот проходимец второго дня наговорил мне что-то о больной матери и уехал в провинцию. — Осмелюсь предположить, что этот проходимец был единственным, с кем мадам маркиза расплатилась за его работу. — Вот уж воистину! — Филипп пропустил неуместную остроту управляющего мимо ушей. — Я идиот, Молин. Поделом мне! В этот момент лицо молодого господина выражало весь спектр эмоций от досады до отчаяния и злости. Маркиз потерял самообладание и нёс все, что первым приходило ему в голову. — Что теперь, Молин? У меня отберут имение за долги? Мне придётся жить в казарме, вместе с моими солдатами? Полковник издал нервный смешок. Внезапно у него возникла идея, которую он поспешил озвучить: — Вы говорили что-то про алмазный гарнитур? Что, если его продать? Этого хватит? — Сапфировый, — поправил эконом хозяина. — Его уже забрали за долги. — Вот дьявол! Неужели совсем ничего нельзя сделать? Пользуясь положением, Молин испросил дозволения сесть. Разместившись в кресле напротив своего господина, старый пройдоха изобразил некое подобие улыбки. — Я просмотрел все закладные, которые привёз с собой из Плесси, и нашёл одну лазейку. — Так с этого и надо было начинать! Прошу вас, господин Молин, излагайте. Так выяснилось, что одно из имений в Турени было заложено по частям. Одной из таких частей был виноградник, который за последние несколько лет начал давать богатый урожай и приносить большую прибыль. Он был заложен по смешной цене и долг по закладной почти выплачен. Осталось платить всего пять лет из двадцати. Если этот участок продать сейчас, то можно выручить гораздо больше. — Если вы согласитесь, я могу выплатить ваш долг за счёт своих личных сбережений. Так же я знаю человека, который, не торгуясь, выкупит виноградник по хорошей цене. Из вырученной суммы я заберу столько, сколько вложил, а оставшееся пойдёт на уплату остальных ваших долгов. Эконом вопросительно посмотрел на маркиза. В глазах Филиппа отчаяние сменялось надеждой. Он понял, что его отец не зря держал Молина при себе. И вот сейчас старый гугенот спас его от разорения. — Как много времени вам потребуется, чтобы провернуть эту сделку? — Неделя, не меньше. Это с учётом того, что мой покупатель живёт в Турени и завтра я смогу выехать к нему. Филипп нахмурился. — Я полагал, удастся уладить это быстрее. У меня тоже имеются некоторые долги, которые не терпят отсрочки. Вздохнув, Молин спросил: — О какой сумме идёт речь? — Хотя бы пять тысяч ливров к завтрашнему дню. — Я полагаю, что смогу одолжить вам эту сумму. Из личных сбережений. — Ответил гугенот. — Я буду вам чрезвычайно признателен, Молин. Вы сможете возместить себе эти деньги после продажи виноградника. И впредь я желаю, чтобы всеми моими финансовыми делами распоряжались только вы. — Так и будет, месье маркиз. Мэтр Робер попросил расчет. Госпожа маркиза и ему задолжала за последние три месяца. — Да Господи Боже мой! — Филипп был готов схватиться за голову. — Остался ли в Париже хоть один человек, которому она не задолжала? Маршал вспомнил, как злился после ухода Молина. На мать, на Фуке, на своего уже бывшего духовника, но, прежде всего, на самого себя. Как он мог так легко дать себя провести? Алиса дю Плесси-Бельер раскаивается! Курам на смех! Да быстрее ад замёрзнет! На следующее утро Молин и вправду принёс своему господину нужную сумму, а через неделю все долги были отданы. Финансовое положение мало-помалу начало поправляться. Единственное, о чем Филипп не хотел вспоминать — это разговор с королём, который пришёл в ярость, узнав, что его поданный и друг за его спиной просит за женщину, связанную любовными узами с государственным преступником. Тогда дю Плесси спасло то, что пока его мать плела интриги в Лувре и в Во, он сумел доказать свою преданность короне под Дюнкерком и во Фландрии. Его Величество ограничился тем, что лишил своего любимца права подавать ему сорочку на целый месяц. *** Филипп выпил ещё один бокал коньяка и взгляд его затуманился. Мужчина откинулся на спинку кресла. Мысли обратились к Анжелике. Он тщетно пытался разгадать её душу, понять, какие мотивы движут её поступками. Когда они вновь встретились в Париже, маркиз считал свою кузину разбогатевшей выскочкой, жадной до денег мещанкой. Или же Филипп просто пытался убедить себя, что считает Анжелику именно такой? Начиная с того момента, когда Филипп узнал в шоколаднице мадам Моренс свою кузину, его раздирали противоречивые чувства. Он оказался словно между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, он страстно желал обладать Анжеликой. Не сразу, а лишь спустя некоторое время он понял, что ему нужно не только это манящее пленительное тело греческой богини, но и её загадочная душа. Филипп хотел не только вызвать улыбку на её губах и нежный взгляд, но и понимать, что именно он является их причиной. При этом маркиз боялся отказа. Это осознание далось ему крайне тяжело. Когда ты маршал Франции, трудно признаться даже самому себе, что отказ одной единственной женщины страшит больше, чем вся армия Вильгельма Оранского. Этим был вызван ещё один страх, страх потерять самого себя. Филиппу становилось не по себе от одной мысли, что он может низвести себя до уровня тех болванов, что таскаются с печальным взором под окнами своих возлюбленных. И всё же, Анжелика, кто же она на самом деле? Уже после свадьбы маркиз с удивлением отметил, что его жена очень привязана к своим детям. Он слышал от дворецкого и Ла Виолетта, что она, как бы поздно не возвращалась домой, не могла отправиться в опочивальню, не узнав, как прошёл день у её сыновей. А в Версале она всегда находила время, чтобы хотя бы пять минут в день поговорить с наставниками Флоримона и Кантора. Не говоря уже о том, что в особняке на Фобур Сент-Антуан маленькое семейство любило собираться вместе, чтобы послушать игру на гитаре его младшего пасынка. Еще одним открытием стало то, что Анжелика не питала склонности к интригами. Дю Плесси-Бельер ожидал, что его жена, подобно мадам де Монтеспан, тут же примкнет к какой-нибудь придворной клике и начнёт плести свою паутину. Маркиза же держалась со всеми отстранённо и вежливо. Что, конечно, не мешало ей поддаться на болтовню Шуази и взять в дом слуг, оказавшихся шпионами. Столь красивая женщина всегда будет в центре внимания, окруженная воздыхателями и почитателями всех мастей. В Версале и у менее красивых дам бывает по несколько любовников. Но Анжелика и в этом смысле держалась особняком. Она была приветлива и ласкова со всеми, но никого не подпускала к своему алькову. Однако Филипп понял это не сразу. Плесси-Бельер видел, как его жена мило болтает с Пегиленом и ещё одним дворянином, Андижосом. Неужели её потянуло на горячую гасконскую кровь? Потом он понял, что её с этими господами связывает только общее прошлое. Те давно ушедшие годы, когда судьба свела их под жарким солнцем Лангедока. Филипп ещё ревновал Анжелику, но здравый смысл подсказывал ему, что в этом нет никакого резона. Куда больше причин было ревновать к герцогу де Виаонну. Филипп слишком часто наблюдал, как адмирал королевского флота стоит подле его жены. Маркиз старался держать чувства в узде, дабы не вызвать насмешки придворных острословов, которые любили потешаться над ревнивыми мужьями. Маршал немного успокоился только тогда, когда нечаянно послушал разговор двух версальских сплетниц. Одна из них пересказывала своей подруге, как намедни Вивонн сетовал кому-то из господ, что единственная вольность, которую он может позволить в адрес мадам дю Плесси, это поцеловать её руку. Чем больше Филиппу хотелось вызвать на дуэль всех воздыхателей его жены, а её саму заточить в провинции, вдали от посторонних глаз, тем больше он злился на самого себя. Разумеется, он не предпринял ни первого, ни второго. Стараясь подавить бурю, бушевавшую в его душе, он делал вид, что абсолютно ничего не происходит. Даже самый внимательный наблюдатель не смог бы заметить со стороны, какие страсти кипят в его душе. *** В первый вечер после приезда Анжелики в Плесси Филипп решил, не мешкая, выяснить, причастна ли она к исчезновению шкатулки. Он выработал тактику. Нужно усыпить бдительность жены, болтая с ней о пустяках, а потом задать вопрос в лоб. Тогда за ужином маркиз был любезен, болтал обо всем и ни о чем одновременно. Его кузина была бледна и почти ничего не ела. План провалился. Сказавшись больной, она вышла из-за стола. Однако судьба преподнесла Филиппу неожиданный сюрприз. Анжелика сообщила, что хочет отправиться в Монтелу. Ранее мужчина, рассуждая о причастности кузины к исчезновению шкатулки, размышлял, куда же она могла деться. Его родители перерыли весь Плесси, но не нашли искомый предмет. Поэтому Филипп решил, что если тут замешана Анжелика, то единственный логичном вариантом было то, что девочка унесла ларец в свой замок. По крайней мере, так ему казалось. Будучи превосходным стратегом, маршал решил отправиться в Монтелу вместе с женой и провести разведку на месте. Филипп поднялся в комнаты жены. Она и вправду была бледна. Мужчина пытался быть предупредительным и шутить. На свой манер, разумеется. Он взял со столика томик Катулла и новое напоминание о матери отдалось в сердце острой болью. Он был уверен, что слуги по его распоряжению убрали все вещи Алисы на чердак или в чуланы. Узнав почерк Фуке, маркиз был готов метать молнии, но вовремя взял себя в руки. На следующее утро, по дороге в Монтелу, Филипп представлял себе, как вновь увидит обветшавшие стены и шпалеры, потемневшие от времени. Старый замок был таким же, как в его воспоминаниях. Запах сырости здесь соседствовал с ароматом капусты, доносившимся с кухни. Старый барон, дядя и тесть одновременно, ещё более постарел и походил не на знатного сеньора, а на фермера в своих грубых башмаках с квадратными носами. Дю Плесси-Бельер следовал выбранной стратегии и держался с родственником подчёркнуто вежливо. Жизнь при дворе научила его не показывать своих истинных чувств. Филипп поддерживал разговор, что, кстати, оказалось не так уж трудно. Одновременно он не спускал глаз с Анжелики, подмечая перемены в её настроении. Женщина казалось спокойной и задумчивой. В планы маркиза входило наблюдать за женой, держаться любезно, чтобы при случае вызвать её на откровенный разговор. Филиппу показалось большой удачей, когда он встретил Анжелику ночью в коридоре замка. Внезапно ему показалось, что она направляется к тайнику, в котором много лет назад спрятала шкатулку. Однако эта женщина имела другие секреты. Мешочки с травами, старые четки и портрет маленькой дикарки — все это хранилось в тайнике в башне Монтелу. Перед маркизом приоткрылась ещё одна страница прошлого его кузины. Слушая её рассказы, Филипп будто сам перенесся на много лет назад. Залитые солнцем поля, загадочный полумрак Ньельского леса, всплеск весел маленькой лодочки, скользившей по каналам. Он словно сам был там, в тех обстоятельствах, которых по определению не могло быть в его жизни. Это будоражило и вызывало смутную тоску. Маркиз позабыл о цели, которая и привела его в старую башню. Будучи ребёнком, он рос в мрачных стенах парижского особняка. Иногда Филиппа выводили в сад или в парк Тюильри, но эти прогулки были для мальчика мучением. Ему надлежало прилежно стоять рядом с нянькой. Если мальчуган пытался забраться в кусты или залезть на дерево, эта грубая женщина тотчас одергивала его. Если Филипп вдруг пачкался, то наказание следовало незамедлительно. В ранние годы Алиса была для своего сына практически божеством. Молодая, очень красивая, одетая в лучшие платья, она показывалась перед сыном крайне редко. Её занимали балы и придворная жизнь. Раз в неделю, а то и реже, она показывалась в детской на пару минут, чтобы потрепать сына по щеке и вновь удалиться. Тогда, в пятилетнем возрасте мальчику казалось, что если мать узнает о его злоключениях, то непременно станет на его защиту. Но Алиса покидала сына прежде, чем он успевал поведать о своих горестях. Филипп ясно запомнил момент, когда разочаровался в матери. Тогда ему было около шести лет. Родители приехали с ним в Плесси. Стояла ранняя осень. Листья пожелтели, но ещё не опали. Нянька вывела его после обеда в парк. Сквозь листья лип и вязов проникал солнечный свет. Воображение разыгралось, и мальчику почудилось, что он увидел перед собой волшебный золотой дворец. И ему отчаянно захотелось туда, под эти дивные своды. Вдруг ребёнок понял, что няньки рядом нет. Он встремглав бросился бежать и никто не остановил его. Филипп несся сломя голову, не разбирая дороги. Внезапно его охватил страх, что сейчас его догонят, схватят, накажут. Мальчику почудилось, что он слышит крики лакеев и лай собак. Подстегиваемый ужасом, он стремглав мчался вперёд. Волосы растрепались, сучья и ветки цеплялись за одежду. Несколько раз он падал, но тотчас вставал и продолжал бег. Лес кончился и Филипп оказался на широкой поляне, залитой закатным светом. Приближались сумерки. Ему стало страшно и одиноко. Мальчик понял, что заблудился. Сев на землю, он, не в силах сдержаться, горько зарыдал. Словно из-под земли перед ним возникла старуха. По прошествии стольких лет Филипп не помнил её лица, а сохранилось лишь воспоминание о её голосе, скрипучем и тягучем, как патока. Старуха называла мальчика принцем и говорила очень ласково. Филипп сквозь слезы поведал ей о своем горе. Та вызвалась отвести его домой. Ребёнок взял потемневшую от солнца морщинистую руку, и они пошли через лес. По пути Филипп спрашивал свою странную провожатую, что она здесь делает и где живёт. Старуха сказала, что её кличут Мелюзиной и её дом здесь, в чаще леса. Выдернув свою маленькую ручку, испуганный Филипп спросил: — Ты ведьма? Ты сваришь меня в большом котле и съешь? Та ласково ответила: — Нет, мой принц, я отведу тебя домой. Я не ем детей. — Если ты не настоящая ведьма, тогда почему ты прячешься в лесу, а не живёшь в деревне, с крестьянами? Мелюзина рассмеялась. — Они боятся меня, потому что я знаю о прошлом и будущем, и умею лечить болезни. Люди не хотят, чтобы я жила среди них. — Правда? А я не боюсь! — мальчик расхрабрился и выпятил грудь. — Расскажи мне про моё будущее. Мелюзина внова протянула ребёнку руку и они зашагали дальше. Она продолжила говорить: — Ты вырастешь сильным и смелым, мой принц. Ты будешь управлять целой армией. Обрадованный предсказанием, Филипп поднял с земли прутик и стал размахивать им как шпагой. — А ещё у тебя будет самая красивая жена. — Такая же красивая, как моя матушка? В таком же красивом платье? — с надеждой спросил мальчуган. — Еще красивее. Она будет настоящей феей. Но чёрный человек захочет отнять её у тебя. Филипп замахал своим прутиком ещё усерднее. — Тогда я проткну его, вот так! Мелюзина рассмеялась. Какое-то время они шли молча. Меж тем стемнело. Филиппу становилось страшно в сгустившихся сумерках. Словно почувствов его состояние и желая приободрить, старуха сказала: — Хочешь, я расскажу тебе сказку? Малыш согласился. Удивительно, но сейчас, повзрослев, он вспомнил историю, которую поведала ему Мелюзина.Много лет назад в одном королевстве жил король. Он был очень мудрым и сведующим в науках. И он хотел знать все в своём королевстве. Он пересчитал все ступени на лестницах и котелки и кастрюли на кухне с своём замке. Знал, сколько лошадей на его конюшне и собак на псарне. Но на этом не остановился король. Он решил объехать свое королевство и пересчитать все, что в нем находится. Простившись с королевой, он пустился в путь. Много месяцев прошло. Сто дорог объехал король со своей свитой. Он побывал во всех городах и поселениях. Пересчитал всех кур и гусей, свиней и коров. Узнал, сколько деревьев в лесах и дичи в угодьях. Знал, сколько товаров в лавках. Пора было двигаться в обратный путь. День стоял жаркий. Король хотел пить. Но на пути не встретилось ему ни постоялого двора, где можно напиться, ни ручейка со студеной водой. Совсем обессилел от жажды король. Но вот показался впереди колодец. Спрыгнув с коня, король подошёл к нему и наклонился, чтобы напиться. Вода была прохладной и свежей. Но вот кто-то схватил короля за бороду и потянул вниз. То был злой дух. Взмолился король, начал просить отпустить его. Обещал мешки золота, серебряные кубки и перстни с драгоценными камнями. Но дух не соглашался. Он сказал: «Я отпущу тебя, если посулишь отдать мне то, чего не знаешь в своем доме.» С лёгкостью согласился король, ведь не было такого, чего бы он не знал на своей земле. Отпустил его злой дух. Через три дня король был уже под стенами своего замка. Нарядная толпа высыпала навстречу. Впереди всех шла королева. Но, увидев ее, упал король на землю и заплакал горькими слезами. Ведь пока он странствовал, родила королева ребёночка, которого несла на руках в золотой плёнке.
— Вот мы и пришли. — прервала рассказ Мелюзина. Филипп узнал место. Он стоял на краю дороги, ведущей к замку. Вдали виднелся домик управляющего. Затем показалась толпа лакеев с факелами. А Мелюзина меж тем исчезла, словно её и не было, унеся с собой конец волшебной сказки. Пока слуги вели мальчика к дому, он думал о том, как обнимет свою матушку и расскажет ей о необычном предсказании. Но матери нигде не было, как не было и няньки. Уже позже он узнает, что её прогнали из замка. Ребёнка встретила дородная деревенская девушка, которая отвела его в детскую и наказала слугам принести воды для мытья. Филипп спросил, где его матушка. Девушка ответила что мадам маркиза гневается и не желает видеть его. Маленькое детское сердечко было разбито. С тех пор уже повзрослевший маркиз более никогда не вспоминал про этот случай, пока рассказы Анжелики не разбередили его душу. *** Допивая коньяк и уже порядком захмелев, дю Плесси продолжал странствие по волнам своей памяти. Он снова перенесся в ту ночь, когда встретил призрак Белой Дамы в коридорах Монтелу. Тогда их с Анжеликой накрыло волной безумной, необъяснимой страсти. Поднявшись с пола, Филипп хриплым сдавленным голосом попросил отвести его комнату, отведенную ему для ночлега. Как оказалось, там когда-то жил Раймон, ставший иезуитом. Стоя у ложа, застеленного свежими простынями, маркиз помог жене освободиться от одежды, а потом разделся сам. В более комфортной обстановке они продолжили галантную игру. Сгорая от страсти, Филипп ласкал нежную грудь, сводившую его с ума. Он касался губами потаенных мест, в которых кожа была особенно бархатистой и мягкой. Несколько раз за ночь он сливался с Анжеликой в любовном порыве. В перерыве между этими упоительными поединками жена лежала рядом, положив голову ему на плечо. Словно беспощадная развратница, она закидывала ножку ему на бедро, открывая для ласк свое лоно. Рука сама тянулась туда, разум туманился. Филипп снова овладевал своей возлюбленной, не в силах остановиться. Анжелика была восхитительной любовницей. Неутомимая, пылкая, она заставляла желать её ещё и ещё. Принимая его нехитрые ласки, жена сама нежно направляла его, подталкивая искать новые источники наслаждения. Маркиз забыл о неуверенности и неловкости, которые обычно испытывал с женщинами. Ночь подходила к концу. Силы любовников иссякли и Филипп задремал. Сквозь сон он услышал, как Анжелика тихо оделась и вышла. На этом волшебная сказка закончилась. После возвращения в Плесси Анжелика заперлась в комнате и не выходила более. Покрутив в руках пустую бутылку, Филипп собрался отправиться спать, хотя было ещё около восьми часов. Мужчина был уже изрядно пьян и еле стоял на ногах. Ла Виолетт, появившийся в дверях, словно черт из табакерки, нарушил планы своего хозяина. — Мадам маркиза спустилась к ужину, вашсветлость. Пошатываясь и едва не падая, Филипп встал с кресла.