От ненависти до любви

В конце января в Пуату стояла скверная погода. Ночная оттепель сменялась утренними заморозками. Небо было свинцово-серым. Снег, лежавший ровным белым ковром, растаял буквально за пару дней. В последний день месяца на двор замка Плесси въехала карета, из которой вышли худощавая женщина в чёрном капоре и мужчина в камлотовом плаще, накинутом поверх сутаны. Это были Ортанс и Раймон. Анжелика ждала их и тотчас отдала распоряжение приготовить комнаты. Следуя указаниям хозяйки, ловкие слуги приготовили постели и пожарче натопили камины. Отдохнув с дороги, брат и сестра спустились в малую гостиную, где уже был сервирован стол на три персоны. Маркиза наконец расцеловала Раймона и Ортанс. Последняя была, как и обычно, не в духе. — Ну наконец-то мы все собрались! Ты встретила нас и сразу умчалась, бросив на попечение слуг. — Ах, Ортанс, ты не изменилась. Я надеюсь, что ты простишь меня, узнав, что я в положении. Эта беременность выпила из меня все жизненные соки. Все дни после похорон я провела лёжа в постели. — Вот как… — Голос старшей сестры потеплел. — Да уж, не повезло. В твоём положении негоже видеть смерть и тому подобные вещи. Раймона больше волновало, что отец не успел получить отпущение грехов. — На сколько я знаю, отец причащался перед Богоявлением. Надеюсь, на небесах это зачтется, — попыталась успокоить брата Анжелика. Тот с улыбкой ответил: — Меня поражает, с какой лёгкостью ты относишься ко Всевышнему. И все же, Анжелика, у тебя здесь нет ни духовника, ни домашнего священника. Она пожала плечами. — Кюре из деревни приходит в часовню служить мессу по воскресеньям. Да и потом… Тут нет ни малейшего повода согрешить. Словно маленькая шалопайка из своего далёкого прошлого, она с невинным видом сидела, наматывая локон на палец. Даже Ортанс не выдержала и прыснула со смеху. — Я понимаю, почему тебе все всегда сходило с рук, — сдерживая улыбку ответил брат. Маркиза предложила назавтра отправиться в Монтелу, а потом спросила, почему не приехал Дени. — Я была у него, точнее, в доме Сенестье. Наш братец живёт у своего тестя, как у Христа за пазухой. — ответила Ортанс. — Дени скоро приедет вместе с ним. Но, боюсь, ни к чему хорошему это не приведёт. — Это ещё почему? — удивилась Анжелика. — Как тебе сказать… — И вообще, — разошлась Анжелика, — в толк не могу взять, как этот бездельник и прощелыга умудрился отхватить такую партию. — Тогда наполните свои кубки и приготовьтесь слушать. Прокурорша налила в бокал кларета на два пальца и разбавила водой. По лицу мадам Фалло явно читалось, что она готовится рассказать какую-то невероятную историю. Вот что поведала Ортанс. Мать Жюстин Сенестье, Симона Сенестье, в девичестве Дезанж, была выдана замуж в шестнадцатилетнем возрасте. Она была воспитана на фривольных романчиках с пикатными сценами, от которых её щёчки покрывались нежным румянцем. Сестра её горничной некоторое время служила посудомойкой в известном всему Парижу особняке на улице Турнель. Симона, затаив дыхание, слушала рассказы о галантных похождениях Нинон де Ланкло и её гостей буквально из первых рук. Девушка страстно мечтала о любви. Идеалом её юности был королевский мушкетёр с лихо закрученными усами и пылким сердцем. В тот день, когда её отец, богатый ростовщик, познакомил дочь с женихом, мечты разбились как хрустальный бокал, сброшенный со стола грубой рукой. В свои тридцать пять Раймон Сенестье был толст и уже начал лысеть. Всю ночь Симона проплакала в подушку, но все же подчинилась воле отца. В первую ночь, крепко зажмурившись и стиснув зубы, новобрачная отдалась мужу. Первый акт супружеской любви закончился быстрее, чем догорел свечной огарок, стоявший на прикроватном столике. Более Симона уже не подпускала мужа к себе. С первой ночи молодая понесла и через восемь месяцев произвела на свет дочь. Трудные преждевременные роды, длившиеся почти сутки, нанесли тяжёлый урон здоровью матери. Старый седой доктор, вызванный к её постели, вынес вердикт: если роженица выживет, то ей более нельзя иметь детей. Раймон Сенестье принял эту новость со смирением истового католика, каким он себя считал. Вскоре он нашёл утешение у пышнотелых кухарок и прачек, служивших в его доме. Но к жене он относился с уважением, не жалел денег на её содержание и даже иногда советовался с ней по некоторым вопросам. Возможно, он считал это компенсацией за то, что его супруга не сможет более познать радости материнства. Тем временем девочка, названная Жюстин, не смотря на трудный путь на свет, росла и хорошела. У неё были светлые волосы и ямочки на щеках. Симона всецело посвятила себя дочери. Она наряжала Жюстин в самые красивые платьица и покупала дорогие игрушки. Они вместе музицировали и читали стихи. Когда девушке исполнилось пятнадцать, она в сопровождении матери начала посещать светские салоны. Разумеется, самые приличные и благопристойные. Тут-то и выяснилось, что Жюстин унаследовала пылкое сердце своей матери. Она влюблялась стремительно, от одного случайно брошенного взгляда или полуулыбки. И, разумеется, каждый раз это было навсегда. Она писала стихи, но, не найдя в себе смелости, ни разу не отправила их адресату. Потом, от досады кусая губы в кровь, Жюстин беззвучно рыдала. Но вот уже через пару недель у девушки появлялся новый объект обожания. Но самая далёкая точка на карте Страны Нежности, до которой доходила бедная девушка и её визави — Деревня Галантной Беседы или городок Танца. Далее, на перекрёстке Безразличия, кавалер покидал её и шёл своей дорогой. Юная Сенестье заполучила от матери ещё и тягу к военным. Полковники и капитаны чрезвычайно волновали её. Жюстин зачарованно смотрела на их золоченые пуговицы и эфесы шпаг. Ортанс едко заметила, что однажды во время прогулки по Кур Ля Рен девушка в окно кареты заметила маркиза дю Плесси. Поймав взгляд дочери, Симона тут же объявила ей, что он хоть и маршал, но самый настоящий изувер и изверг. Тем же вечером послушная дочь нетерпеливо помахивала веером в сторону лейтенанта, который декламировал романтические стихи про луну и звезды. Анжелика пропустила этот выпад сестры мимо ушей. Раймон, в свою очередь, сказал: — Дорогая Ортанс, не могла бы ты перейти к сути и опустить все эти скабрезные подробности? Прокурорша едко заметила: — А ты и не такое слышал в своих исповедальнях! У придворных кокеток ты на расхват. — Прошу, оставь свои колкости, сестра. — Пыталась успокоить её Анжелика. — Просто Раймон сейчас в моде. — Мода на духовников, каково? Как на фасон платья или шляпки! В какое время мы живём! — Ортанс сопроводила глубоким вздохом свою реплику и, тем не менее, продолжила рассказ. Будучи чрезмерно романтичной особой, Жюстин подавала сигналы своим возлюбленным. Так круглая мушка, приклеенная на левой щеке к низу означала объявление любви, а белый гиацинт, приколотый к корсажу — постоянство. Напрасно она закрытым веером указывала на свое сердце, что говорило «я очарована навсегда». Кавалеры не обращали внимания на эти знаки или просто не хотели замечать. А, может, их ретивый пыл охлаждали суровые взгляды мэтра Сенестье, который часто сопровождал своих домашних на приёмы и вечеринки, кто знает? — Она ведь и правда хорошенькая, — заключила Ортанс. — Ну, разве что носик коротковат. А бровки домиком придают ей вечно удивленную гримасу. Так прошло три года. Мужчины начали обращать внимание на девушку. Правда, совсем не те, о которых она грезила. Солидные лавочники, купцы и судовладельцы прельщались в первую очередь приданым, а уж потом — тонким станом и алыми губками. Мэтр Сенестье относился к будущему браку дочери как к потенциальной сделке. Симона же не хотела для неё той учести, которая постигла её саму. Поэтому когда супруг делился с ней своими соображениями по поводу будущего жениха, ловко манипулировала его мнением. Галантерейщик Дефорж оказался слишком стар и не сможет произвести на свет наследника. Поэтому когда его племянники уже у гроба примутся делить наследство, бедная Жюстин вернётся в отчий дом и приданое пропадёт втуне. Сын страховщика Лассаля молод, но слишком волочится за женщинами. «Разве ты хочешь, чтобы этот волокита принёс в супружескую постель стыдную болезнь? Тело нашей крошки покроется страшными язвами, а лицо…» — стращала Симона своего супруга, и тот тотчас соглашался с ней. У ростовщика Монсиньи обнаружилась бабка, страдавшая безумием, которое, как известно, передаётся через поколение, а про торговца сукном Пессона вспоминали ходившие в их кругу слухи, будто бы он так бил первую жену, что она умерла, так и не родив ему сына. Сенестье даже начало казаться, что жена нарочно отговаривает его. Но, как ни крути, её аргументы были настолько вескими, что он сам, поразмыслив, полностью соглашался с ней. Тем временем в конце октября на суаре у мадам Ребель Жюстин представили Дени де Сансе. Горделивый фамильный профиль, усы по последней моде и золоченые галуны — все говорило в его пользу. Девушка влюбилась безоглядно и преданно, впрочем, как и всегда. И тут случилось чудо: когда юная Сенестье на минуту осталась без родительского надзора, лакей передал ей записку. Короткое послание предписывало ей явиться послезавтра на приём к баронессе де Вильмори. Внизу листка было нарисовано сердце, пронзенное стрелой. Романтически настроенная девушка тотчас решила, что это сама судьба подаёт ей знак. К тому же, отец недолюбливал баронессу из-за того, что её покойный супруг хоть и платил по долгам, но делал это всегда с опозданием. Поэтому мать и дочь посещали её вдвоём. Оставив мать болтать с подругами, Жюстин отошла в дальний конец бальной залы и, никем не замеченная, вышла в тёмный коридор. Спустя пару минут сильные мужские руки прикрыли её глаза. И девушка без тени сомнений с придыханием промолвила: «Дени, я вас узнала». Любовное колесо завертелось с бешеной скоростью. Записочки, маленькие милые безделушки, стихи, которые молодой лейтенант беззастенчиво выписывал из письмовника своего полкового товарища — все это будоражило кровь юной девушки. Жюстин не могла больше таиться. На одной из прогулок в Тюильри, спрятавшись от любопытных глаз за кустом сирени, она рассказала матери о постигшем её счастье. Симона прослезилась и крепко обняла дочь. С того дня самым сильным её желанием стало устроить своей крошке такой брак, о котором она сама не могла и мечтать. Тем временем Дени, обуреваемый плотской страстью, мечтал перевести эти отношения из возвышенной плоскости в плоскость горизонтальную. Жюстин, в свою очередь, не смогла не поддаться на витиеватые признания, которые наш лейтенант нашёл во все том же письмовнике и заучил наизусть. Причём, как едко заметила Ортанс, Сенестье была не первой, кому брат их декламировал. В конце концов волна желания смыла Жюстин в самую глубокую пучину. Приоткрыв губы, она шагнула в пропасть неизведанного. Симона, меж тем, начала изредка подсыпать слабительный порошок в бобовый суп своего мужа. Оставшись без пристального внимания родителя по крайней мере один вечер в неделю, у Жюстин, как грубо, но метко говорили в кавалерийском полку Дени, сорвало дверь с петель. В доме у мадам Ребель, где и началась эта история, она увлекла возлюбленного в нишу в коридоре, прикрытую гобеленом с изображением Марии Магдалины. Оставшись наедине, девушка делала своему визави смелые авансы, оставаясь при этом девственницей. Но вот случилось непредвиденное. В один из вечеров господин Сенестье, облачившись в ночной колпак, по обыкновению зашёл в спальню жены, дабы пожелать ей спокойной ночи. Остановившись у алькова он, испросив разрешения присесть, радостно сказал: «Душа моя, свершилась большая радость: я подыскал нашей дочери достойного супруга.» Мэтр Ришар был племянником и единственным наследником судовладельца из Гавра. Молод, едва исполнилось двадцать пять, но смышленый малый. Прослушал курс канонического права в Сорбонне и обладает деловой хваткой. Серьёзен, не волочится за юбками. А в роду у Ришаров испокон века не было калек и умолишенных. Всю ночь мадам Сенестье провела в размышлениях. К утру план был готов. К тому моменту мать уже выяснила, где обычно её дочь прячется вместе со своим ухажером. Оставалось лишь дождаться четверга, когда гостеприимный дом госпожи Ребель, супруги почтенного судьи, открывал свои двери для избранных гостей. Надо ли говорить о том, что в тот день после обеда почтенный отец семейства в очередной раз вспоминал слова своей матушки о том, что от бобовых желудку делается дурно. Спустя пару часов, когда танцы были в самом разгаре, Жюстин ускользнула в так полюбившийся ей уединенный уголок, где Дени де Сансе уже ждал её. Тем временем Симона, взяв в компаньонки свою сестру Сабину, вышла в коридор, вооружившись канделябром. Дамы ступали тихо и незаметно. Остановившись у известного гобелена, мать приложила палец к губам и подала условный сигнал. Женщины дёрнули гобелен и их лицам предстала уж точно не такая картина, на которую рассчитывала госпожа Сенестье. Дочь, как выяснилось, не все рассказывала ей. Мать ожидала увидеть лишь невинные поцелуи. И вот теперь Жюстин предстала перед ней коленопреклоненная, сжимавшая крепкие мужские ягодицы нежными ручками в лайковых перчатках. Дени де Сансе, закатив глаза и одной рукой опершись о стену, вторую ладонь положил на хрупкий девичий затылок. Пламя свечи озарило незадачливых распутников. Щурясь от яркого света, они явно не ожидали, что кто-то обнаружит их ненадежное убежище. Пока Дени нервно пытался завязать кюлоты, его возлюбленная присела в глубоком реверансе и тихо молвила: «Простите меня, матушка. Но я люблю его.» Дени, справившись наконец с проклятыми шнурками, закивал головой как китайский болванчик. В ответ Симона лишь ответила: «Господин де Сансе, я жду вас завтра к обеду.» Не прошло и десяти минут, как карета уносила прочь от порочного места мадам Сенестье, её сестру и дочь. А ещё спустя полчаса на господина Сенестье обрушилась ошеломляющая новость. Симона объявила мужу, что застала дочь вместе с лейтенантом де Сансе в компрометирующем положении, призвав в свидетели сестру. При этом она благоразумно не уточнила, что именно это было за положение. Мэтр Сенестье метал громы и молнии, клялся отправить жену и дочь в монастырь, а коварному соблазнителю тотчас послать перчатку. Когда банкир прокричался и пыл понемногу утих, он осторожно спросил: «Сансе? Я, кажется, слышал это имя.» Симона тут же объяснила, что господин де Сансе де Монтелу — весьма перспективный молодой человек. Одна из его сестёр замужем за маршалом Франции, а другая — супруга королевского прокурора. А старший брат, преподобный Раймон де Сенсе — видное лицо в ордене иезуитов и духовник многих знатных особ. Прозорливая супруга поняла, что рыба захватила наживку. Муж явно был впечатлен. Симона сделала контрольный выстрел: Дени де Сансе унаследует от отца титул барона и родовой замок в Пуату. Господин Сенестье уже начал думать, что ситуация складывается не так уж катастрофически. «Наша дочь — баронесса! Звучит недурно, пожалуй» — выразил он мысли вслух. Тотчас супруга и её сестра принялись убеждать его, что следует избежать скандала, дав отцовское благословение. В конце концов, потенциальный зять — дворянин, чей герб появился ещё во времена первых Капетингов, гораздо привлекательнее какого-то там судовладельца. Дело завершилось тем, что банкир даже обрадрвался тому, что дело приняло такой оборот. На следующий день почтенный Сенестье обретался на кухне и в столовой, самолично наблюдая, чтобы к приходу будущего зятя всё было готово надлежащим образом. Уже после обеда в присутствии нотариуса Гризье, мужа сестры его жены, будет назначена дата свадьбы и подписан брачный договор. — Симона все рассчитала. Только когда все уже было решено, её муж узнал, что Дени — повеса и заядлый картежник с кучей долгов. Но он верит, что твой муж поможет ему с продвижением по службе. — закончила Ортанс. Анжелика поморщилась. «Плохо ты знаешь Филиппа,» — подумала она. А вслух сказала: — А что же сам Дени? — Дени попал как кур во щи. Он и не собирался жениться. Думал, по развлекается с Жюстин неделю другую, пока не надоест. Но приданое убедило его, что, может, оно и к лучшему. — Сколько? — спросила Анжелика. Когда Ортанс назвала сумму, она ответила: — Внушительно. Только, боюсь, наш братец быстро пустит все по ветру. — Сенестье жадный до безумия. Ты же вращаешься в деловых кругах, сестрица. Тебе ли не знать. — Я знаю его репутацию, — сухо ответила Анжелика. Напоминание о её коммерции метко ударило по самолюбию. — Папаша Сенестье уже после свадьбы заявил, что дочь и зять будут жить в его доме. А пока он внесёт сумму приданного в свой же банк под хороший процент и будет выплачивать молодым содержание. Дени даже пикнуть побоялся. Поспоришь тут, когда у твоего тестя все городские законники ходят в приятелях. — А долги? Уверен, что у Дени их была целая прорва. — вступил в разговор Раймон. — Сенестье оплатил их и взял с нашего брата слово, что тот не наделает новых. — Ответила Ортанс. — Надолго ли? — Скептически спросила Анжелика. Ортанс пожала плечами. — Откуда ты все это знаешь? — Вдруг спросил Раймон. — Сабина Гризье, сестра Симоны, — моя хорошая приятельница. Клод, её муж — известный нотариус с хорошей репутацией. Гастон знает его ещё с тех пор, когда они были студентами Сорбонны. Я узнала эту историю от начала до конца в тот же день, когда был подписан брачный контракт. Сабина решила все мне рассказать, потому что дело касается моего брата. — Вся эта история, несомненно, очень интересная, но объясни, — вступил в разговор Раймон, — почему приезд Сенестье в Монтелу не приведёт ни к чему хорошему, как ты говоришь? — Видишь ли, отдавая замуж дочь, Сенестье надеялся что-то с этого поиметь. Для начала, он всем разболтал, что на его свадьбе будет сам маршал дю Плесси. — Мы уехали в провинцию, Ортанс. А я, как видишь застряла здесь. Но я отправила молодожёнам подарки. — Ах, я-то знаю. Кстати, Жюстин была в восторге от говорящего попугая с Антильских островов. Она уже выучила его говорить «Рико кавалер» и «Рико влюблен». Маркиза рассмеялась в ответ. — Тут дело в выгоде, понимаете? — Продолжала Ортанс. — Сенестье хотел что-то поиметь от этого брака, как я уже сказала. Знакомства в высших кругах, связи. А Дени только спит, ест, дразнит комнатных собачек и таскается с Жюстин по суаре. Раймон и Анжелика понимающе кивнули. — Перспектива иметь дочь-баронессу сначала казалась для Сенестье чем-то далёким и туманным. А тут пришло известие о смерти нашего батюшки. Догадываюсь, как он обрадовался. Он вцепится в наш родовой замок и постарается выжать из него все, что можно. Анжелика строила предложения, что именно имеет ввиду Ортанс. Сенестье продаст конезавод или часть земель? Поднимет плату арендаторам? Но более всего её теперь волновала судьба рудника Аржантьер. — Ты уверена? — с сомнением спросила младшая Сансе. — Я говорила с Гастоном, — отозвалась старшая. — Он считает так же. В комнате повисло гнетущее молчание. — Сестры, давайте не будем заранее посыпать голову пеплом. Поживём — увидим, и да поможет нам Бог. *** Ортанс церемонно высморкалась, и кружевной платок затерялся в складках плаща. Трое детей де Сансе стояли возле серых камней фамильного склепа. Старшая из сестёр в очередной раз смахнула набежавшую слезу: — Сама не знаю, что на меня нашло, — нелепо оправдывалась она. — Оставь, Ортанс, — отозвалась Анжелика. — Прошла уже неделя, а я нет-нет да пущу слезу. — В твоём то положении… Не вижу ничего удивительного, что ты сделалась слишком чувствительной, — не унималась прокурорша. — Это называется человечность, а ты… — Успокойтесь, — ласково прервал Раймон семейную ссору и обнял разом обеих сестёр. — Мы все сейчас слишком расстроены. Иезуит отпустил сестёр и предложил: — Не пора ли нам вернуться? Осторожно ступая по подсохшей грязи, старшие из выводка Сансе отправились к карете, ожидавшей их на краю кладбища. Анжелика споткнулась и едва не упала, но брат вовремя подхватил её. Спустя четверть часа карета пересекла подъёмный мост Монтелу и остановилась на мощеном камнем внутреннем дворе. Пюльшери и Мари-Аньес в сопровождении Молина уже вышли встречать гостей. Старик-управляющий поспешил в замок, дабы предупредить оставшихся там женщин о визите родственников. На стол накрыли на кухне. Пока Фантина причитала, что без барона все пришло в упадок, Молин отвел Анжелику в сторону. Не дожидаясь, пока эконом начнёт говорить, маркиза торопливо спросила: — Вы нашли? Старик лишь покачал головой. Бумага о передаче прав собственности на рудник бесследно пропала. Мадам дю Плесси и её управляющий ломали головы, задаваясь вопросом, успел ли покойный барон подписать документ. Анжелику терзало странное предчувствие: брак Дени ещё выйдет ей боком. Чего она боялась? Того, что слабовольный Дени, обязанный всем деньгам своего тестя, предаст интересы семьи? Того, что древние стены Монтелу попадут в дурные руки? Или укоризненного взгляда старшего сына, который в своём нежном возрасте уже задаётся вопросом о наследстве? А ведь были и другие люди, о благополучии которых обычно никому не было дела — арендаторы, крестьяне из Сансе. Сколько Анжелика помнила себя, её отец как мог заботился об этих людях. Теперь их жизни тоже зависли в подвешенном состоянии. Как знать, может Ортанс права, и это беременность сделала женщину такой нервной и чувствительной? Она и сама заметила в своём характере некоторые изменения. — Мадам, — Молин прервал тягостные думы своей госпожи, — положение дел далеко не самое приятное, но я призываю вас не беспокоиться. Эконом поймал на себе укоризненный взгляд маркизы, как бы говоривший: «У меня есть все основания для беспокойства». — Мадам Анжелика, в данной ситуации есть несколько путей решения. Уверяю вас, что сделаю все возможное. Лёгкая улыбка одними краешками губ, возникшая на лице старика-управляющего дала понять — перед ней все тот же старый лис, который проворачивал махинации с контрабандой золота в Испанию и устроил её первый брак. — Хорошо, Молин, действуйте на ваше усмотрение. Но я хочу, чтобы вы держали меня в курсе. Сели за стол. Раймон, сидевший во главе трапезы, произнёс короткую молитву, благословляя скромный обед. Пюльшери, которая теперь немного робела перед племянником, сделавшим карьеру во всемогущем ордене иезуитов, обратилась к нему на «вы»: — Дорогой племянник, вы унаследовали от покойного отца рассудительнось, а от матушки — доброе сердце. Жаль, что не вы станете теперь хозяином Монтелу. Раймон заговорил о смирении и Божьей воле. Однако Анжелика видела, что по его обычно невозмутимому лицу пробежала тень. «И ему небезразлична судьба Монтелу,» — подумала она. В конце концов было решено ждать возвращения наследника в родные пенаты, а там — Бог даст. *** Прошло несколько дней. На подъемный мост Монтелу въехала карета, обитая темно-красным бархатом и к низу покрытая толстым слоем дорожной грязи. Из неё выкатился смешной толстый старик в напудренном парике. Следом за ним вышел высокий молодой мужчина, одетый по-военному. Он подал руку миниатюрной блондинке неопределённого возраста. С подведенными бровями и густо нарумяненной, ей можно было одинаково дать и двадцать пять, и сорок. Заядлый посетитель столичных салонов без труда узнал бы в ней мадам Сенестье. Пока дама замешкалась в дверях, из кареты стремглав вылетели собачки. Две левретки и болонка с громким лаем погнались за суетливыми курами и степенным индюком. Поднялся страшный шум. Господин Сенестье, размахивая тростью, неприлично ругался. Его жена громко взвизгивала, глядя как её любимая болонка Акация пытается атаковать страшную птицу с диковинным красным наростом под клювом. Видевшая индейку только в виде зажаренной тушки на серебряном блюде, она страшно испугалась живую птицу. На смесь лая и кудахтанья из двери кухни высыпали слуги. Тем временем Дени де Сансе подхватил в объятия свою суженую. Жюстин де Сансе, внешне очень похожая на мать, и правда была хорошенькой. Она с удивлением и любопытством поглядывала на возникшую кутерьму и крепче прижималась к любимому. Уже спустя несколько часов мальчишка по имени Тома принёс в Плесси записку, содержавшую одно единственное слово — «приехали». *** Анжелика ждала. Она не сомневалась, что в ближайшее время брат нанесёт ей визит. Высокое положение не позволяло маркизе и супруге прославленного маршала первой отправиться знакомиться с новыми родственниками. Уже следующим утром все тот же мальчишка принёс послание от Дени. Брат писал, что желает повидать дорогую сестру и просит ждать его к обеду. Около трех часов дня вышколенный лакей объявил барона и баронессу де Сансе. Молодой лейтенант галантно ввёл в гостиную свою новоиспеченную жену. Поначалу немного оробев, Жюстин грациозно присела в реверансе. Следом за баронской четой вошла пара буржуа. Старшие отпрыски де Сансе восседали на диване как тройка чёрных воронов. На Анжелике, сидевшей в центре, было платье из тяжёлой чёрной парчи, а грудь прикрывала чёрная кружевная шаль. На Ортанс было платье из чёрного бархата. Раймону не пришлось надевать траурный костюм — его сутана подходила к любому случаю. Поговорив накануне с Ортанс, которая многое знала о семье Сенестье, и с Молином, Анжелика выработала свою стратегию. После ужина она наедине переговорит с Дени о судьбе рудника. В случае же, если банкир увяжется за зятем и будет присутствовать при разговоре, то она должна будет напустить на себя грозный вид, держаться как можно увереннее и дать понять, что рудник Аржантьер является её собственностью, а иначе и быть не может. После приветственных речей и обмена соболезнованиями сели к столу. Раймон прочёл короткую молитву. Повара постарались на славу: перепелки в красном соусе и фрикасе из телятины были достойны королевского стола. Завязалась беседа. Мадам Сенестье рассказала свежие столичные новости. Обсудили новое творение Мольера и наряды дам на балу в Сен-Жермене, посвящённому празднику Богоявления. Анжелика отметила, что госпожа Сенестье в курсе мельчайших деталей придворной жизни. Она вставляла весьма меткие замечания в адрес разных известных персон. Тем временем её почтенный супруг с упоением терзал индюшачью ногу. Дени и Жюстин бросали друг на друга нежные взгляды через стол. Постепенно разговор перешёл на дела Монтелу. Новоявленный барон поделился впечатлениями от возвращения в провинцию. Он спросил у сестры, когда маркиз дю Плесси-Бельер вернётся в Пуату и выразил готовность поохотиться вместе в Ньельском лесу. Анжелике показалось, что теперь, заполучив замок и титул, её брат поставил себя на одну доску с сиятельным родственником. Маркиза решила, что в последствии сможет сыграть на его тщеславии, когда придёт время заставить Дени подписать дарственную на рудник. Но то, как дальше повернулись обстоятельства, не входило в планы Анжелики. Раймон Сенестье поинтересовался, как ему найти господина Молина, который занимался вместе с покойным бароном делами на руднике Аржантьер. — Видите ли, я хочу оценить стоимость этого клочка земли, чтобы в дальнейшем выгодно его продать, — пояснил он. — Но вы не можете этого сделать, — вымолвила Анжелика, ошарашенная этим заявлением. — Простите… — У вас на это нет никаких прав. — Ах, это… Разумеется, вы правы, мадам. Хозяином этой земли является ваш брат, конечно же. Но я рекомендовал ему… — Нет! — вскрикнула маркиза, встав со своего места. Все тут же уставились на неё. Женщина уже сама была не рада, что дала волю чувствам. Положение спас Раймон. Он объяснил: — Рудник был приданым мадам дю Плесси в её первом замужестве и должен отойти её старшему сыну. О продолжении ужина теперь не было и речи. Гости засобирались домой. Дени виновато поцеловал руку сестры. Его взгляд красноречиво говорил о том, что ему ужасно неловко, но он не смеет перечить своему тестю. Сам Сенестье на прощание сказал: — Мадам, я ознакомился с бумагами вашего покойного отца и не нашёл документов, которые бы подтвердили вашу правоту. Если вы ими располагаете и готовы их предъявить, то я принесу вам глубочайшие извинения за свое недоверие.