Auslander

Долго отдыхать им, конечно же, не дали. Но хотя бы немного посидеть Ричард уже был рад. Поднявшись уже с помощью двоих парней — Димы и Олега, он поковылял дальше, за своими смотрителями. Дима о чем-то отчаянно переговаривался с Пашей, который постепенно раздражался и переходил на крик, а когда была достигнута точка кипения, в лоб Ричарда уперлось дуло ружья, и он замер, почувствовав, как дрожат его колеи. – Niсht, bitte, niсht… – немец крупно задрожал, пятясь, пытаясь уйти из-под прицела, но, он почти уверен, в последний момент между ним и решительно настроенным русским встаёт Дима, прикрывая своим телом. – Стой! Не надо! Ты обещал не убивать его! – юноша выставляет вперед руки, уже не так смело, как буквально секунду до этого, но на его сторону внезапно встает Олег, вставая не на линии огня, конечно, но рядом. – Паш, не надо, не марайся. Доведем до лагеря и забудем. – Тогда скажи своему дружку, чтобы заткнулся и не умолял меня их отпустить, – он рычит, все же поднимая ружье дулом в небо, и с ненавистью смотрит сначала на Диму, а потом на Ричарда, что в момент стал бледнее снега. – Я Родину не предам. – Да какая Родина, он простой парень, его дома ждет девушка! – Дима в отчаянии кричит, отступая назад и врезаясь в немца, заставляя и того пошатнуться, но отстраниться он нормально не смог из-за ранения, поэтому парню пришлось схватиться за плечи русского паренька, чтобы не упасть. – Он такой же призывник, как и все мы, Паша, очнись! – Призывники тут только ты и Олег. Мы, – он строго кивнул на отмалчивающихся, но с оружием наготове парней, – добровольцы. И нас всех дома ждут девушки. А меня еще и дочь. Немцы никого из наших не отпускают, так почему я должен так поступить? Руки Димы с каждым его словом опускались, а огонек надежды затухал. Он так надеялся переубедить парней, но им «повезло» нарваться на добровольцев, на настоящих патриотов, на тех, кто не сбежит с поля боя... Почет им и хвала, но никому от этого не легче. Ни им, ни их семьям, ни уж тем более – многострадальному немцу, что до боли сжимал его плечи и, скорее всего, едва сдерживался от слов, догадываясь, что только он пискни – и его убьют. – Вот именно, – хмыкнул Паша, вешая ружье обратно на шею и сухо добавляя: – пошли, мы и так сильно отстаем. Делать Диме было нечего, кроме как покорно кивнуть и зашагать рядом с Ричардом, придерживая того. Но рядом вдруг пошел Олег, кажется, раздосадованный ничем не меньше. – Он же ни в чем не виноват, он хороший парень... – зашептал юноша, качая головой из стороны в сторону, но Олег остановил поток его слов одним жестом, виновато отводя взгляд в сторону. – Мы все это знаем, – все же ответил он, давая Диме понять, что они пятеро прекрасно понимают его, даже Паша, но просто не могут по-другому. Ведь идет война. А Дима с Ричардом как-то о ней позабыли, наслаждаясь безмятежным летом. Погода осенью портится моментально – поэтому через пару часов пошел дождь. До обиды холодный и крупный, а потому уже через пару минут после его начала Дима с Олегом крепко обнимали Ричарда, таща его и греясь одновременно. А немец лишь стучал зубами, попеременно от холода и боли, пронзающей все тело. И уже ближе к вечеру стоически молчавший до этого Рич вдруг захрипел не своим голосом, чем заставил вздрогнуть всех пятерых: – Kalt... Finger fühlen sich nicht an, – он поднял к лицу руку, рассматривая синие пальцы, и пару раз согнул их, выдыхая с облегчением. Конечно, Паша лишь по-доброму и сочувствующе усмехнулся. Им всем было холодно и мокро, но откуда немцу знать о том, что такое настоящий русский холод? По крайней мере он так думал, совершенно не зная, какая в Германии зимой погода и средняя температура. – Что он сказал? – Дима вопросительно посмотрел на Олега, который лишь пожал плечами. Все поняли, что Ричард произнес что-то про свои руки, но никто не понял, что именно, и, в отчаянном желании спасти и помочь, Дима просто прижал его ледяную ладонь к своей шее, согревая хоть как-то. А тот, в свою очередь, когда рука потеплела и в нее вернулись ощущения, нежно поглаживал его большим пальцем за ухом, иногда благодарно сжимая, совсем легонько, только чтобы показать свою признательность. – Надо разбивать лагерь. В такой дождь мы хрен разведем костер... – Паша устало бросил свои вещи на обочине, ежась и вдыхая сквозь зубы холодный воздух. – Завтра уже должны добраться до лагеря. Фрица в палатку не пущу, даже не проси. Дима кивнул, кажется, готовый сносить любые издевательства, а вот Олег возмутился: – Но так же будет теплее! – Палатка на трех человек, нам друг на друге спать, что ли?! – не столько раздраженно, сколько возмущенно взорвался Павел, тут же затыкая товарища. – Я не маньяк и не ублюдок. Я делаю то, что должен. Хорошо бы и вам вспомнить о своем долге перед Родиной. – Хватит. Давайте разбивать лагерь и ложиться спать, – тихо и устало выдохнул Дмитрий, когда Олег уже собирался что-то ответить, тем самым прерывая его. Ричард уже видел это лицо однажды. Отрешенное, немного грустное, в глазах была пустота, а голос был будто призрачный – настолько он звучал безэмоционально. И немца это пугало. Ему бы очень хотелось утешить Дмитрия, сказать, что все нормально, что ему почти не больно и они выберутся... Но он не мог. Потому что ничего не было нормально, и вряд ли они выберутся, потому что он видел, как на него смотрит Паша, как отчаянно и сочувствующе Олег помогает им обоим, зная, что дальше произойдет. Да они все знали, что произойдет. Они приведут Ричарда к старшим по званию. Те выяснят, что он простой солдат вермахта и пристрелят его за ненадобностью. Всем все было понятно, но Дима с ужасом оттягивал этот момент, все надеясь, что над ними сжалятся, а Паша просто пытался не растерять остатки человечности, чтобы домой к дочке вернулся не обозленный на всех монстр, а защитник, тот, кем бы она гордилась. Но отпустить ребят он не мог. Он лишь надеялся, что Дима не заставит его сдавать соотечественника и присоединится к ним, и что он сможет сделать правильный выбор, когда речь зайдет о судьбе Ричарда. Ведь выход у несчастного немца лишь один.