***
Выплывая из забытья, Фригг первым делом ощутила ледяные плиты пола под собой. Она лежала там же, где упала после удара. Она застонала, пытаясь встать на четвереньки, а в голове билась отчаянная мысль: «Лишь бы Он уже ушёл, лишь бы ушёл». Но удача давно отвернулась от своей некогда любимой дочери. — Ты выглядишь роскошно, моя дорогая невеста, валяясь у меня в ногах. Там, где тебе самое место! Жаль, что обычно ты упрямишься и отказываешься порадовать меня. А я ведь не прошу многого. Всего лишь немного послушания, немного отзывчивости и усердия, и все твои мучения прекратятся. Я умею ценить соратников, моя прекрасная царица, поверь. Ты жила бы, как не снилось ни одному асу, вану или альву, в бесконечной роскоши и почёте. Тебе не пришлось бы беспокоиться ни о чём, кроме выбора платья к ужину. Встань ты на мою сторону сразу — у твоих очаровательных ножек уже лежали бы все девять миров. Ты стала бы госпожой Мироздания! Но нет, ты предпочла отвергнуть моё щедрое предложение. И я покорно принял твою волю! Какая разница, если я всё равно получу то, что мне нужно?! — Лафей подошёл к лежащей на полу женщине, опустился на одно колено, подцепив её подбородок пальцами, и прошептал на ухо: — Ведь я всегда получаю то, что хочу. Лафей резко оттолкнул пленницу, отчего она снова упала на пол, и отошёл к окну, уставившись в ледяную мглу своих владений. Сложив руки за спиной, он замер, став похожим на громадную голубую льдину, из которой когда-то, как говорят, родился первый йотун. Он смотрел через зарешеченное окно, как лютые северные ветра поднимали в воздух серебристый снег, кружили в извечном танце и снова бросали на землю, передвигая сугробы, которые волновались, будто были живыми. Пожалуй, Фригг, притаившаяся сейчас на полу и пытающаяся даже не дышать, впервые видела Лафея таким. Не кричащим, не пылающим ненавистью, яростью или похотью, не упивающимся чужой болью и своей властью. Сейчас он действительно был похож на йотуна, дитя льдов и морозов, существо без чувств и слушающее лишь голос разума. Кто знает, какие мысли бродили в голове синекожего исполина, впервые повернувшегося к ней спиной… Как она хотела бы прямо сейчас вогнать в эту спину кинжал! Вскрыть твёрдую плоть, раздробить рёбра и вытащить лёгкие, чтобы этот выродок полетел на кровавых крыльях прямо к Хеле! Как жаль, что у Фригг не было ни кинжала, ни сил поднять его. Впрочем, покой не надолго установился в камере. Через несколько минут Лафей обернулся и уставился на Фригг пылающими глазами. Она слишком хорошо знала этот взгляд и что за ним последует. Он неторопливо переместился к ней, легко вздёрнул за плечи и поставил на ноги, придерживая за талию. Холодные пальцы заскользили по лицу, очерчивая линию носа, скул, губ. Если не знать истинную сущность Лафея, эти прикосновения можно было бы назвать даже нежными. Но хозяин Йотунхейма не был способен на нежность. Даже самое невинное он мог извратить до неузнаваемости, самое чистое — опошлить. Чего ещё ожидать от создания, душу которого греют только пролитая кровь и стоны боли? Фригг бессильно обвисла в его руках, обречëнно закрыв глаза. Шёпот у самого уха стал неожиданностью: — Я знаю, какие мысли сейчас бродят в твоей очаровательной головке, дорогая невеста. Ты надеешься, что воины Асгарда рядом, что твоё вызволение — дело почти решëнное. Но ты зря тратишь силу на пустую надежду, которая не принесёт плодов. Никто не пробьётся к Ледяной Крепости. Тысячи и тысячи сложили головы, пытаясь, и ни один не подобрался ближе сотни лиг. Они все просто умрут, в том числе и Один. А мои волки вдоволь наедятся нежного мяса. А после этого мы с тобой наконец сыграем свадьбу. Она будет великолепна, небывало роскошна. В самый раз для соединяющихся воедино любящих сердец повелителя Йотунхейма и вдовы царя Асгарда. А пока твой жалкий муженёк ещё жив, почему бы нам не отрепетировать первую брачную ночь? — Лафей сжал её лицо, заставляя посмотреть на отрубленные головы, так и лежащие на полу. — Ты ведь не против зрителей? Не волнуйся, они на редкость ненавязчивы и молчаливы, — йотун тяжело дышал, и Фригг чувствовала силу его желания своим животом. Лафей наклонился и прикусил кожу на тонкой шее, оставляя яркий след. Его пальцы уже забрались в ворот рубахи и сжали грудь, когда он отстранился и задумчиво осмотрел женщину. — Знаешь, любовь моя, ты прекрасна в любом виде, но кто же проводит первую брачную ночь без подготовки, не надев наряды, которые положено снять? Не расчесавшись, не намазавшись маслами? Нет, так не пойдёт! Йотун впился болезненным поцелуем в рот Фригг, до крови кусая губы, а затем схватил за руку и потащил за собой. Мелькали коридоры, залы, но асиня плохо понимала, где находится. Всё смешалось, а в глазах темнело от боли и страха. Когда Лафей остановился, она попросту опустилась на колени и попыталась втолкнуть воздух в лёгкие, не в силах стоять после такого длинного пути. Хозяин Йотунхейма будто и не заметил этого, щелчком пальцев подзывая слуг. Подтащив Фригг к себе, он ещё раз поцеловал её и сказал: — Скоро увидимся, моя королева, я буду ждать тебя за праздничным столом. У нас будут званые гости, так что не оплошай, не хочется опозориться перед ними, — швырнув пленницу в чьи-то крепкие руки, он быстро удалился.***
Когда Фригг немного пришла в себя, она поняла, что находится в ванной тех апартаментов, где её держали в самом начале. Огромный бассейн из белого мрамора, наполненный тёплой душистой водой, жаркий пар в воздухе, бесконечные баночки и бутылочки на полках — асиня будто очутилась в другом мире, где нет ни тюремных камер, ни холода. Две йотунши споро стащили с неё грязные и воняющие тряпки, брезгливо морщась. На их суровых лицах явно проступало откровенное нежелание находиться рядом с Фригг и обслуживать её. Сильные пальцы без всякого почтения вцепились в спутанные длинные волосы. Служанки хмуро переглянулись и о чём-то тихо заговорили на своём гортанном языке. После нескольких коротких фраз, видимо, решив, что делать, они подвели её к зеркалу и велели сесть. Отражающаяся в зеркале женщина выглядела непривычно и откровенно жалко. Фригг с трудом узнала себя. Она сильно исхудала, и теперь у неё остро выступали рёбра, тазовые кости и скулы. Всё грязное тело было покрыто синяками и кровоподтёками, следами укусов и отпечатками пальцев. На лице, казалось, остались одни глаза с синими кругами под ними. Истрескавшиеся губы всё ещё немного кровили после «поцелуев» Лафея. А волосы, её прекрасные золотые волосы, которыми она так гордилась! Длинные локоны спутались колтуном, слиплись серыми сосульками. Фригг заставила себя отвести взгляд и перестать жалеть себя. Подумаешь, волосы, велика беда! Йотунши вылили ей на голову душистое масло, распределили по волосам и взялись за гребни. Конечно, эти пакли было бы легче обрезать, но господин будет в ярости от такого самоуправства. Фригг было больно, но она терпела, упрямо сжав губы. Она думала о том, почему Лафей решил выпустить её из темницы. Понятно, что придумал новое унизительное издевательство, но к чему вся эта подготовка, которую ему, нетерпеливому, явно трудно будет вынести? Свеча прогорела наполовину, когда служанки закончили расчëсывать её. Теперь волосы лежали на плечах жирными червями. Дальше женщины подхватили асиню и опустили в горячую воду. Фригг не смогла сдержать тихий блаженный стон; всё-таки она была лишена возможности нормально вымыться слишком долго. Её тëрли, поднимали, обливали водой и отварами из кувшинов, снова тëрли, пока она вся не заскрипела от чистоты. Тогда её вытащили из потемневшей воды и поспешно вытерли. Одна из йотунш принесла небольшой пузырёк и начала было наносить прозрачную мазь на раны, но потом задумчиво посмотрела на неё и намазала с ног до головы. Лекарство неистово щипало, но ссадины и синяки исчезали прямо на глазах, явно не обошлось без магии альвов, которые славятся своими лекарскими талантами. Стыдно сказать, но её смазали даже изнутри, и после минуты убийственного жжения, от которого спëрло дыхание, Фригг с удивлением поняла, что впервые за долгое время и в паху боль прошла. По правде сказать, в эти мгновения асиня испытывала настоящее блаженство. Она была чистой, согревшейся, её раны зажили, и слабость будто слегка отступила. Как легко было в это мгновение поверить, что все мучения ей только привиделись, и забыть, что за дверями покоев — её самый большой страх, нетерпеливо поджидающий начала нового развлечения. Мазь из следующей баночки, появившейся в руках служанки, матово переливалась в сумраке помещения. Фригг с удивлением узнала перламутровый альвийский крем — таким она пользовалась всю жизнь в Асгарде. Он мгновенно смягчал кожу и заставлял ту будто сиять изнутри. Помнится, Один всегда смотрел на неё особенно восхищëнно, когда она выходила из купальни, нанеся средство на себя и тщательно втерев в кожу. Почему-то именно это воспоминание стало последней каплей. Из глаз потекли слёзы, из груди вырвался всхлип. Служанки всполошились, засуетились вокруг неё. Усадив на мраморные ступени, они всучили ей платок и твердили: — Будешь плакать — вся опухнешь. Твои глаза покраснеют, твой нос покраснеет. Повелитель будет зол. Он велел сделать из тебя королеву, чтобы ты сияла. А ты вся опухнешь. Плохо, плохо… — поняв, что асиня не собирается успокаиваться, они принесли хрустальный пузырёк и силой влили содержимое ей в рот. Заставив проглотить горькое варево, они довольно закивали. — Теперь не будешь плакать, не опухнешь, господин будет доволен. Фригг ощутила, как её сковало искусственное спокойствие и безразличие. Дальше она смутно помнила, как йотунши мазали её кремами, натирали маслами, сушили волосы, одевали в дорогой наряд. Заплетя ей сложную косу и украсив ту заколками с драгоценными камнями, они подвели её к зеркалу, приговаривая: — Сияешь, сияешь. Господин будет доволен, господин наградит нас, великий господин будет щедр! Богиня отстранëнно заметила, что её волосы уже не такие золотые, как раньше. Присмотревшись, она поняла, что седина щедро выбелила ей голову, особенно виски. А на лице появились морщины. Горькая складка залегла у губ и на лбу. Правда, на фоне мощных йотунш с грубо вылепленными лицами и широченными плечами асиня всё равно выглядела, как огранённый алмаз среди речной гальки. Понимая, что нежданная передышка закончилась, Фригг постаралась вернуть на лицо бесчувственную маску, что ей легко удалось. Всё-таки месяцы опыта давали о себе знать.***
Стражи в синих кирасах окружили её, не успела богиня выйти из покоев, и повели по коридорам. Слабость всё ещё лежала на плечах пудовым камнем, и Фригг часто спотыкалась и начинала задыхаться. Это не вызывало сочувствуя у йотунов, и они раздражённо толкали её вперёд, стоило на мгновение замедлить шаг. Огромный светлый зал, куда её привели, сиял белым мрамором, хрусталëм и серебром. Он так не подходил характеру своего владельца, которому самое место во тьме и льдах, что Лафей казался ещё отвратительнее обычного. Правитель Йотунхейма тоже принарядился к «званому ужину». Его длинные чёрные волосы заплели, перетянув серебряным шнуром и зачесав наверх. Широкие плечи обтягивал тёмно-синий камзол с искрами драгоценных камней, на груди лежала цепь с огромным голубым алмазом. Он задумчиво смотрел в окно, сидя за заставленным блюдами столом, подперев подбородок рукой, но, когда в зал вошла процессия с пленницей, встрепенулся и гадко ухмыльнулся, скаля острые зубы. Вальяжно поднявшись со своего троноподобного кресла, он подошёл к Фригг, разглядывая её с видом победителя. — Как ты прекрасна, моя царица! Уверен, гости будут поражены твоей красотой. Вряд ли ты когда-нибудь носила такие наряды в своём Асгарде, — Лафей демонстративно сморщился, произнося название Дома Богов. — Ты будешь главным украшением королевской династии Йотунхейма, я всегда это знал. А теперь садись же за стол, мы будем праздновать нашу скорую свадьбу! — Йотун крепко стиснул плечо своей пленницы и потащил к креслу на противоположном от своего конце стола. — Вина, дорогая? Из солнечного альвийского винограда готовят настоящую амброзию! — он наклонил бутылку тёмного стекла, наполняя бокал. — Чего ты хочешь отведать сначала: перепелов или кролика? Хотя, думаю, ты не откажешься от обоих вариантов после стольких-то месяцев одной крысиной похлëбки. Ни в чём себе не отказывай, — Лафей широким жестом обвëл стол. Фригг подавила дрожь омерзения и замерла в кресле, не проявляя интереса ни к еде, ни к Лафею. Йотуна это явно не устроило, и он решил добавить остроты происходящему: — Ты, наверное, гадаешь, где же гости, о которых я упомянул. Так вот же они! — он снял серебряную крышку с подноса. Ожидаемо, Лафей не забыл про принесённые с поля боя головы. — Я заметил, что этот юноша тебя особенно взволновал. Решил сделать тебе приятное и посадил его поближе, чтобы вы могли поболтать. Фригг смотрела на голову Бьорна, лежащую на подносе в окружении цветов и фруктов, и отчаянно боролась с тошнотой. Даже после всего пережитого это оказалось для неё чересчур. Лафей протянул руку к подносу и взял с него плод. — Яблочко? Асиня не вздрогнула и продолжила держать спину ровно, будто ничего не происходило, безразлично глядя в сторону. Лафей зарычал и метнулся к ней, нависая всем телом над креслом, где сидела женщина. — Я спросил, хочешь ли ты яблоко, любимая?! Наверняка же хочешь! Отвечай! — он ударил кулаком по спинке кресла рядом с её головой. Неизвестно, каким шестым чувством Фригг заметила колебание воздуха у стены и как поняла, что это не игра воображения. Наверное, ей помогла вновь вспыхнувшая в тот день надежда. Никак не показывая своего волнения, она посмотрела прямо в алые глаза и постаралась обольстительно улыбнуться, отвлекая внимание на себя. Судя по тому, как йотун подавился собственными словами, ей это удалось. — О, вижу, ты наконец осознала, как стоит себя вести. Хорошая девочка, — он провёл пальцами по её щеке. — Долго же тебе потребовалось думать. Но я не сержусь, моя царица, я счастлив. А теперь покажи свою покорность, откуси, — Лафей поднëс яблоко к её рту. Фригг, продолжая смотреть ему в глаза, откусила и демонстративно облизнулась, слизывая брызнувший сок с губ. Йотуна надо было отвлечь любой ценой. — Восхитительна… — заворожëнно прошептал мерзавец. Поглощëнный игрой со своей добычей, он не замечал ничего вокруг. А Фригг краем глаза видела, как странное колебание воздуха у стены повторилось и начало приближаться к ним, как оно замерло за спиной йотуна, как возник из ниоткуда длинный кинжал и как он вошёл по рукоять в незащищëнный бок. На мгновение всё замерло. Лафей поражëнно уставился на торчащий из его плоти клинок, не понимая, что он там делает и откуда взялся. А затем издал жуткий звук, то ли крик, то ли вой, и резко развернулся, взмахнув рукой. От его пальцев отделилось голубое сияние, которое снесло невидимку и ударило об стену. Магическая маскировка сползла, открывая лежащего без сознания человека. Человека! Асгардца! В тот же миг из углов зала начали выходить мужчины, ранее скрытые заклинанием. Они обнажали оружие и бросались на йотуна, стремясь добить врага. Но синекожие исполины, увы, слеплены из крепкого теста. Даже с кинжалом в боку он был смертельно опасным противником. Эта рана не была для него по-настоящему опасной. Лафей магией с лёгкостью раскидывал нападавших, которых пока спасало только их количество. Пробившегося к нему на расстояние вытянутой руки воина он просто схватил за шею и поднял над полом. Безумно скалясь, он сжал пальцы. По залу разнëсся громкий хруст костей. — Зря вы пришли сюда, псы! Здесь вы найдёте свою смерть! — прошипел йотун, выдëргивая из бока клинок и бросая его на пол. Воины молча снова пошли в атаку. Лафей зарычал. — Воля ваша, асгар… Он неожиданно замолчал и пошатнулся. Прижал руку к ране, пачкая её в тёмной жиже, поднёс к лицу и уставился на собственные окровавленные пальцы. Его снова зашатало, и он не устоял на ногах. Упав на пол, Лафей прохрипел: — Яд! В этот миг один из воинов кинулся к нему, занося меч, чтобы прикончить тварь, пока была возможность. Но сталь наткнулась только на каменные плиты пола. Лафей, поняв, что обречён на поражение, сбежал, открыв портал. Зал грянул радостным кличем, а асиня, наблюдавшая за схваткой из кресла, тяжело поднялась на ноги. Она переводила взгляд от одного знакомого лица к другому и не могла поверить, что всё закончилось. Она растерянно улыбнулась. Воины заулыбались в ответ, с обожанием глядя на свою любимую повелительницу. На Фригг снизошло неподъёмное облегчение, в глазах потемнело. Наверное, ей померещилось, как родной голос звал её по имени, когда она уплывала в забытье.