***
Все замерли, пытаясь осознать, что безумный план сработал. Потом был смех, дружеские удары по плечам, счастливые улыбки, которые, правда, меркли, когда взгляды асов останавливались на теле павшего от руки Лафея друга. Один царь не веселился, обеспокоенный состоянием супруги. Она всё ещё не пришла в себя. Не обращая внимания на своих людей, он устремился к выходу, громко требуя лекарей к себе. Поспешно преодолев коридоры, Один пинком отворил дверь в покои жены. Уложив супругу на кровать, он заботливо откинул с бледного лица выбившиеся прядки. Он с болью и виной отмечал все произошедшие с ней изменения: болезненную худобу, синяки под глазами, седину. В этот миг Один ещё яснее осознал, как сильно любит эту женщину. За столетия чувство не только не угасло, но, наоборот, усилилось и пустило корни в его душе. И только теперь, когда Фригг вернулась домой, Один наконец-то почувствовал, как страх разжимает когти на его сердце. Лекари застали его устало сгорбившимся на уголке кровати и целующим тонкие пальцы жены. Трое лекарей неуверенно замерли у входа, не решаясь вмешиваться. Ас не замечал врачевателей, полностью погрузившись в горькие думы. В итоге старшему лекарю пришлось привлечь к себе внимание лёгким покашливанием. Отец Богов вздрогнул и молча уступил место у постели тем, кто действительно мог помочь. Через некоторое время, которое врачи провели, осматривая Фригг и тихо переговариваясь, консилиум отошёл от ложа. Седой почтенный старец, служивший главным придворным лекарем с незапамятных времён, накрыл раздетую асиню тёплым покрывалом и уверенно взял слово, не пытаясь скрыть сочувствия: — Ваша супруга сильно истощена, Ваше Величество. На теле нет видимых повреждений, но мы уверены, что это так лишь благодаря воздействию альвийского эликсира, который ещё сохранился на коже. Это средство обладает редкостными свойствами. Её Величество явно страдала эти месяцы и… подвергалась насилию, — на этих словах Один рвано выдохнул и сжал кулаки в бессильной ярости. — Но мы уверены, что последствия физических травм будут преодолены в течение недолгого времени. Асы — крепкий народ. Мы приготовим восстанавливающие составы, которые вернут телу королевы былое здоровье. Сейчас она без сознания, но обморок перешёл в глубокий лечебный сон, так что не стоит её будить. То, что внушает опасения, — раны иного рода, а именно душевные. Мы не знаем, что происходило с ней в плену, но полагаем, что не каждый способен вынести подобное. Боюсь, наша повелительница уже никогда не станет прежней, — лекарь огорчëнно покачал головой. — Сейчас ей положены полный покой и постоянная компания. Вам придётся набраться терпения, Ваше Величество, потому что это испытание ещё отнюдь не закончилось. Вы должны стать опорой своей супруге, потому что одна она не справится. Не отказывайте ей в просьбах, балуйте и лелейте без стеснения, но при этом внимательно наблюдайте, не произошло ли… слишком драматичных изменений в поведении. — Ты намекаешь, что моя жена может быть сумасшедшей?! Как смеешь ты говорить мне подобное в лицо, наглец? — прорычал Отец Асов, лишь огромным усилием воли сдерживая ярость. Но лекарь лишь упрямо поджал губы. Он видел многое за свою долгую жизнь, и такой вспышкой его было не напугать. В конце концов, именно он принимал роды у королевы два года назад, и тогда Один вообще не контролировал себя, сведя с ума своими переживаниями всех вокруг. Старик мог гордиться тем, что он — единственный, кто за все времена, что существуют миры, выставил Всеотца за дверь. Поэтому он спокойно заметил, охлаждая пыл своего повелителя: — Это были очень долгие полгода, Ваше Величество. Один моментально сник. Чувство вины навалилось на него с новой силой. — Да. Да, Олаф, конечно, ты прав, — Ас устало прикрыл веки и помассировал переносицу. — Ты всегда прав, старый друг, когда дело касается этих твоих врачебных премудростей. Я сделаю, как ты говоришь. Всё что угодно, только помоги ей. — Я и мои коллеги сделаем всё, что в наших силах, Ваше Величество, — с достоинством поклонился лекарь. Взгляд его смягчился. — Нам всем будет непросто, Повелитель, но я знаю одно. Что бы ни происходило на свете, даже если небо станет землёй, одна вещь останется неизменной — любовь королевы к вам и сыну. Не сомневаюсь, что это поможет ей восстановиться, — Олаф позволил себе по-дружески сжать плечо короля, оказывая так нужную сейчас поддержку. Затем стремительно развернулся и с неожиданной для своих почтенных лет прытью вышел из комнаты в сопровождении коллег, на ходу отдавая приказания. Тяжёлая дверь тихо закрылась, оставляя Отца Асов наедине с женой и муками совести.***
Фригг проснулась, но отчаянно не хотела открывать глаза. Кажется, ей снился чудесный сон, в котором Один наконец-то спас её из лап Лафея. Проклятый йотун бежал, спасая свою шкуру, а Фригг стояла среди воинов Асгарда, и из её груди рвалось огромное, невыносимое счастье. Если она сейчас откроет глаза и увидит, что всё ещё находится в Ледяной Крепости, её сердце просто остановится от разочарования. Неожиданно лица коснулись чьи-то пальцы. Это было настолько неожиданно, что Фригг шарахнулась в сторону и неосознанно сжалась, ожидая удара. Конечно, ей всё привиделось, и сейчас йотун заставит её стократно расплатиться за краткий миг блаженства, полученный во сне! — Фригг, открой глаза, прошу тебя. Клянусь, никто не причинит тебе вреда. Ты дома, — как долго она мечтала услышать этот голос и эти слова. Но нет сомнения, это Лафей, мерзкий колдун, принял обличье её мужа, чтобы мучить. Так вот что за новое издевательство он придумал, ради которого выпустил её из камеры! — Фригг… Просто открой глаза, раз не веришь мне, но видят небеса, я говорю правду. Ты в нашем дворце, в своих покоях. Сейчас как раз цветут твои любимые яблони. Идунн позволила мне сорвать пару веточек, хотя ты прекрасно знаешь, как она строга, когда дело доходит до её обожаемого сада. Вот, возьми, — сжатого кулака коснулись нежные соцветия. Разве проклятый Лафей способен ТАК врать и притворяться? Откуда ему вообще знать, что можно любить растения, этой ледяной глыбе? Фригг приоткрыла глаза и уставилась на цветы того самого особенного цвета, отличавшего их от обычных. Такие росли только в волшебном саду около Дворца Богов. Яркая золотая сердцевина, нежно-розовые лепестки — именно из этих цветочков потом появляются драгоценные молодильные яблоки, гордость её младшей сестрëнки — Идунн, которая за попытку причинить вред деревьям готова откусить руку любому, хоть самому Одину. Помнится, она однажды так поколотила Бальдра, поспорившего, что стащит без позволения один плод, что синяки сходили месяц. И эта упрямица позволила сорвать целых две веточки? Видимо, она основательно вымокла под оранжевым дождём или ей на голову упала летающая свинья. Фригг неуверенно коснулась соцветий кончиками пальцев. — Идунн слишком скучала по тебе, и мне удалось её убедить, что такой подарок порадует тебя, — опять голос. Этот родной голос, такой глубокий и звучный. Помнится, она сначала влюбилась в него, а потом уже в самого Одина. Может, есть хотя бы малейшая надежда, что это всё взаправду? Над головой раздался тяжёлый вздох. — Я тоже скучал, Фригг. Я так виноват перед тобой. Если бы не моя беспечность, ты никогда не попала бы в плен к Лафею. Что стоило мне приставить к тебе стражу?! Но нет, я слишком верил в неприступность Асгарда, рассчитывал, что если война идёт на дальних рубежах, то ты вне опасности. И забыл, что йотуны — сильные колдуны. Идиот, какой же я идиот! Я и подумать не мог, что они осмелятся пробраться, как воры, во дворец и похитить тебя, — говоривший в отчаянии ударил сжатым кулаком по колену. — Я пойму, если ты никогда не простишь меня, Фригг. Я сам себя никогда не прощу, потому что это из-за моей глупости ты вынуждена была перенести всё это. Стоит тебе только сказать, и я уйду и не буду досаждать. Просто знай — я люблю тебя. Услышав всё это, Фригг не сдержалась и впилась глазами в лицо говорившего. В лицо её мужа. Знакомое до последней чëрточки, последней морщинки. Разве Лафей мог знать, что у Отца Богов единственный глаз не просто серый, а с коричневыми крапинками у зрачка? Что, когда ас улыбается, правый уголок губ поднимается на волосок выше левого? Что в кругу близких Один всегда собирает длинную полуседую гриву в хвост, завязывая стащенными у жены ленточками самых неподходящих расцветок, отдавая особое предпочтение почему-то салатовым и сиреневым? Такое ведь нельзя подделать, правда? — Один? — с трудом вытолкнула она из пересохшего горла. — Это правда ты? Тот лишь кивнул. Это действительно был он, её суровый, немногословный Один. Её храбрый и мудрый супруг. Её нежный и заботливый возлюбленный. — Небеса… — по щекам заструились слёзы. — Спасибо! Я… — голос сорвался, — я боялась, что ты не придёшь. Он… он говорил, что ты бросил меня, что он убьёт вас всех. У меня в камере вся стена была исчерчена. Дни… я считала, — мысли путались и обрывались, — там было так холодно и одиноко, Один. И ещё больно. Он хотел, чтобы я подчинилась ему. А я не соглашалась. Он был в ярости и… — продолжать Фригг не могла и зашлась рыданиями, выпуская всю боль, накопившуюся за эти бесконечные месяцы. — Фригг, — тёплая широкая ладонь накрыла её судорожно сжатый кулак, в котором она стискивала покрывало. — Солнечный свет мой. Мой сладкий хмельной мёд, — грубые пальцы, покрытые мозолями от меча, осторожно стирали слёзы, не переставая текущие из глаз. — Моя храбрая волчица. Как бы я хотел забрать твою боль! Повернуть время вспять, чтобы этого ужасного полугода никогда не случалось. Если бы я только мог сделать это, я бы заплатил любую цену без промедления, — ладонь остановилась, накрывая щёку, и только большой палец продолжал поглаживать влажную нежную кожу. — Единственное, чего я всегда хотел, — чтобы ты была счастлива. И я провалился. Асиня накрыла ладонь мужа своей и заулыбалась, наслаждаясь теплом и покоем. — Я не виню тебя. Никто не мог предугадать действия Лафея, даже ты, — женщина легко провела по повязке, скрывающей пустую глазницу. — Даже после того, как отдал этот глаз в обмен на мудрость, Один. Главное, что ты исправил то, что произошло, и вытащил меня. Спасибо, — асиня прижалась губами к середине широкой длани. — Я рада снова вернуться домой. — Могу я обнять тебя? — неуверенно попросил Один, всё ещё не веря в то, что его простили. — Я уж думала, никогда не спросишь, — в голосе Фригг проскользнули нотки веселья. Впервые за долгое время она была в прекрасном расположении духа. Один осторожно притянул её к себе за плечи. Прежде чем прижать супругу к груди, он пристально посмотрел ей в глаза и целомудренно чмокнул в лоб, так как прекрасно помнил слова Олафа о том, что следует вести себя предельно осторожно. Если бы не это, Всеотец начал бы приветствия со страстных поцелуев, а не утомительных разговоров. Фригг захихикала, прекрасно видя, как тяжело её мужу удаётся сдерживать себя, но никак не собиралась облегчать ему жизнь, уж больно забавными были эти потуги. Но как только вокруг неё сомкнулись сильные руки, от солнечного настроения не осталось и следа. Она будто снова оказалась в своей ледяной камере, и держал её не Один, а Лафей, вцепившись когтями в кожу и собираясь снова сделать то, зачем приходил каждый день. Будто забыв, что такое уже не повторится никогда, Фригг отчаянно забилась, пытаясь вырваться на свободу, и закричала: — Нет! Прошу, не надо! Нет! Нет… — только что остановившиеся слёзы потекли с новой силой, размывая всё перед глазами. Она стремительно погружалась в пучину страшных воспоминаний. Один моментально отшатнулся. Он выглядел откровенно напуганным и растерянным. Не понимая, что надо сделать, чтобы успокоить Фригг, забившуюся в угол кровати и рыдающую, ас подбежал к двери, распахнул её и втащил за рукав поджидавшего там Олафа. Старик сторожил у покоев на всякий случай и, как всегда, оказался прав в своих предположениях. Сурово зыркнув на своего короля, лекарь буквально выплюнул: — Я же сказал — никаких прикосновений! — затем последовало тихое бурчание, что-то о том, что «таким болванам только камень на дороге и доверить можно, потому что даже сорняки они угробят, а великана сведут с ума». Олаф подлетел к постели, на ходу вытаскивая из своих бездонных карманов пузырёк тёмного стекла. Уверенным движением он запрокинул голову королевы, разжал зубы и влил эликсир в рот, массируя горло. Убедившись, что асиня проглотила варево, он отступил от кровати и повернулся к Одину. Пускай лекарь всё ещё пылал возмущением, его следующие слова прозвучали привычно спокойно и почтительно: — Это было сильное успокоительное, Ваше Величество. Сейчас средство подействует. Но прежде чем королева уснет, я хотел бы поговорить с ней наедине, — Олаф выделил последнее слово. — Как врачеватель и пациент, а при таких разговорах зрители неуместны. Один хотел было возмутиться, но, увидев заплаканное лицо жены, лишь печально кивнул и вышел из покоев, понимая, что принесёт сейчас больше вреда, чем пользы. Что ж, это был второй раз за всё существование девяти миров, когда Отца Богов выставили за дверь.***
Далеко Один не ушёл, пристроившись в нише чуть дальше по коридору и решив подождать Олафа. Лекарю явно будет, что ему сказать. Сердце всё ещё заполошно колотилось, а перед глазами вставало перепуганное лицо Фригг. Всеотец прижал ладонь к груди и недовольно нахмурился. — Что-то я непозволительно размяк, — пробормотал Один. — Я позволил сначала страху, а затем радости и облегчению после возвращения Фригг захлестнуть меня, а меж этим всё ещё идёт война. Йотунхейм пока что не лежит у моих ног, Лафей сбежал и наверняка жив, потому что такие твари не умирают просто так. Да и остальное не в лучшем виде. Велунд, этот хитрый полукровка, одни небеса знают, что он потребует за помощь, — Один с некой долей облегчения ощущал, как восстанавливается его привычная броня уверенности и ледяного спокойствия, скрывая опасную слабость. — Да и поданные мои начинают потихоньку роптать, недовольные затянувшимся противостоянием. Так что довольно сантиментов, пора взяться за дело. В тихой полутëмной нише, каких много в Дворце Асов, происходило любопытное перевоплощение. Заботливый и любящий муж исчезал, уступая место грозному правителю, старому опытному волку, который зализал раны и был готов снова вести за собой стаю. Асы наконец-то получили обратно своего короля. Тихо скрипнула дверь, выпуская лекаря из покоев. Олаф выглядел задумчивым и непривычно взволнованным. Один вышел ему навстречу, ожидая новостей. Целитель лишь мотнул головой и прошептал: — Не место таким разговорам здесь, Ваше Величество. У меня есть известие, но оно должно сохраниться в полной тайне, пока не будет принято решение по этому вопросу. Предчувствуя неприятности, Один устремился к своему кабинету, зная, что старый друг идёт следом. Стражи вытянулись в струнку, когда он подошёл, стараясь даже не моргать. Всеотец хмуро глянул на воинов, отмечая слабо затянутые ремни на доспехах и плохо начищенные щиты. Парни явно нашли себе проблемы, но он разберётся с этим позже. — Чтоб и мышь не прошмыгнула в этом коридоре. Выполнять, — сухо отдав приказ, он пропустил Олафа в помещение и запер дверь изнутри. Обратился ас к гостю только тогда, когда устроился за столом. — Говори, Олаф, хоть я и чувствую, что твои слова мне не понравятся. — Боюсь, тут вы правы, повелитель, — старик тяжело вздохнул и нервно потëр ладони. Один только удивлëнно проследил за этим жестом, ведь даже огненный дождь не мог заставить строгого целителя показать волнение. — Кажется, я уже говорил, что королева подвергалась насилию в плену. Теперь от неё самой я знаю, как обстояли дела. Помимо рукоприкладства Лафей… силой принуждал вашу супругу к интимной близости. По тёмной столешнице побежали трещины, когда Один слишком сильно сжал пальцы. Он молчал, чувствуя, что это ещё не всё, хотя в груди уже заполыхала ледяная ярость. — Близость длилась в течение почти всего заключения. Королева ничего не могла сделать, чтобы прекратить это, хотя и, разумеется, сопротивлялась. Так что это не её вина… — К чему ты ведёшь, Олаф? Прекрати ходить кругами и говори! — оборвал правитель невнятное бормотание. Олаф утëр вспотевший лоб и выпалил: — Королева носит под сердцем ребёнка, Ваше Величество!