Нелюбимый сын

      Шесть месяцев спустя.       Фригг сидела в глубоком кресле у распахнутого окна и смотрела на деревья в саду, прислушиваясь к шелесту желтеющих листьев. Среди листвы прятались молодильные яблоки, которые Идунн скоро сорвёт и спрячет в свой ларец, где драгоценные фрукты будут храниться, пока не понадобятся кому-то из асов. Забытое рукоделие лежало на коленях. В последнее время у Фригг не ладилось с вышиванием, узоры выходили кривыми или откровенно уродливыми, а привычные к кропотливой работе пальцы все были исколоты до крови. Верно говорят, что к любому делу надо подходить с любовью и самоотдачей, а у асини сейчас было вдоволь лишь горечи и желчи.       Лучи уже уходящего на зимний покой солнца путались в длинных распущенных локонах и заставляли их сиять чистым золотом. На тонком бескровном лице лежала печать усталости и безразличия. За шесть месяцев, что прошли с тех пор, как она обо всём узнала, в душе Фригг остались лишь отголоски былой ненависти к ребёнку, что рос в её чреве против её воли, даже отвращение будто покрылось плёнкой смирения. Ни один костёр не может гореть вечно, вот и она перегорела, и сейчас остывающие угли едва тлели. Но это не значило, что в ней зародилась хоть искорка тёплого чувства.       Когда Один пришёл к ней полгода назад, чтобы рассказать о том, что обнаружил Олаф и что решил Совет, Фригг показалось, что она умирает. Едва начавшая зарождаться робкая надежда, что она может вернуть свою прежнюю жизнь, забыв о страшном прошлом, была бессердечно растоптана суровой действительностью. Она кричала, плакала, проклинала небеса, Йотунхейм и собственного мужа, который собирался так жестоко мучить её, не позволив избавиться от ребёнка немедленно. Она, давясь рыданиями, колотила кулаками по груди Одина и требовала вытравить ублюдка, но её муж оставался хладнокровен, будто его вовсе не заботило происходящее. Его спокойствие лишь сильнее злило асиню, и она закричала:       — Ненавижу! Ненавижу тебя! Почему ты хочешь оставить его, зачем он нужен тебе?! Что, хочешь использовать его для своих игр с йотунами, да?! Тебе, должно быть, в радость то, что у тебя в руках будет ублюдок Лафея! Тебе плевать на меня, мерзавец! Так знай, я презираю тебя, я не желаю тебя больше видеть! Убирайся прочь! Только мне принадлежит право решать, что делать с этой тварью, и я решила, что она сдохнет!       Лицо Одина окаменело, когда он слушал эти несправедливые обвинения и оскорбления. Будь на месте его дорогой Фригг кто-то другой, он был бы уже мёртв, потому что Всеотец не прощает непочтительности. Но Один прекрасно понимал, что сейчас за Фригг говорят страх и отчаяние и что он обязан сдержать ярость, иначе беды не миновать. В его груди сейчас бушевал шторм, в котором слились ненависть к Лафею, горячая любовь к жене, отвращение к ребёнку и осознание собственного долга, но на лице не промелькнуло и тени эмоции. В голове накрепко засели слова Фрейи и Фрейра о гневе мироздания, и он не мог позволить супруге в порыве злости навлечь этот гнев на неё саму и всех остальных. И ещё он ясно понимал, что если его ледяная маска даст хоть малейшую трещину, то он не сдержится и уже никогда не сможет убедить Фригг в правильности совместно принятого асами решения. На бушующую Фригг в этот момент могли подействовать лишь его уверенность и властность, а для этого он должен был вести себя как Отец Богов, а не отец их сына и её муж.       Один легко обхватил её запястья одной рукой и притянул к себе. Другой сжал её подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. Отчаянное сопротивление Фригг ничего не могло противопоставить его выдающейся силе, которую тот никогда раньше не обращал против супруги. Непроизвольно промелькнула мысль, что, должно быть, он сейчас поступал с ней прямо как Лафей, но Один поспешно загнал ненужные мысли в глубь сознания, сосредотачиваясь на своей задаче. Он заговорил, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно и спокойно:       — Ты права, его судьба действительно принадлежит только тебе. Но, прошу, подумай о последствиях. Небеса не простят тебе того, что ты хочешь совершить.       — Я готова заплатить любую цену! — прошипела Фригг.       — Любую? Ты хочешь избавиться от своего ребёнка, Фригг. А если ценой за это будет другой твой ребёнок, наш сын — Тор? Такую цену ты готова заплатить? Ты готова отдать Тора?       Может, это был немного подлый ход, зато слова моментально подействовали на асиню. В её глазах появился всепоглощающий ужас, а сама она начала оседать на пол, как сломанная кукла. Один легко подхватил её на руки и сел со своей драгоценной ношей в кресло, устроив жену на коленях. Чувствуя, как асиню колотит от страха, он крепко прижал её к груди и уткнулся носом во взлохмаченную макушку, вдыхая родной запах.       Понимая, что ему несколькими фразами удалось не только добиться своей цели, но и нанести серьёзный вред душевному состоянию Фригг, и так покалеченному в плену, Один позволил себе смягчиться. Он негромко произнёс:       — Всё будет хорошо, моя волчица. Через восемь месяцев ребёнок исчезнет из твоей жизни, обещаю. Надо только переждать. Мы все будем рядом, чтобы помочь. Ты больше не одна.       Фригг прижималась ухом к груди мужа и слушала, как в ней рождаются звуки его глубокого голоса. Асиня успела подумать, что готова вытерпеть что угодно ради благополучия Тора, прежде чем уснула, вымотанная истерикой.       Эта беременность давалась Фригг нелегко, в отличие от первой. Три года назад, когда асиня узнала, что у них с Одином будет ребёнок, она была так счастлива, что вовсе не замечала лёгкого недомогания. Тогда её черты приятно округлились, а сама она радовала глаз здоровым румянцем и бурлящей энергией. Сейчас же ребёнок иссушал её, вытягивал все соки. Фригг часто мучилась от тошноты, слабости и головокружения. Она не улыбалась, не смеялась и почти не разговаривала. Вынужденное заточение в собственном дворце, где она скрывалась от посторонних глаз, неожиданно стало благом, потому что ни сил, ни желания покидать покои у Фригг не возникало. Почти ничего не могло отвлечь её от размышлений о том, что она носит под сердцем ребёнка ненавистного Лафея. Но Лафей был далеко и с каждым днём всё больше превращался из реального существа в воспоминание, а ребёнок — так близко, что дальше некуда. Это биение жизни младенца она чувствовала всем своим существом.       Тут ребёнок снова толкнулся, и Фригг скорчилась от боли, судорожно прижимая руки к животу. Тот уже был настолько большим, что его не скрывало никакое платье, даже самое бесформенное. Вот и сейчас белая ткань обтягивала круглый живот, что неимоверно раздражало асиню, предпочитавшую создавать хотя бы видимость, что его нет. К королеве тут же подскочила служанка, до этого неприметно сидевшая в уголке. Фригг ни на секунду не оставляли одну, то ли боясь за её здоровье, то ли опасаясь, что она может сотворить с собой что-нибудь ужасное.       — Госпожа, что случилось? — взволнованно спросила Анна, накрывая руки повелительницы своими. Рукава платья задрались, показывая запястья с вырезанными на них рунами клятвы. Изначально асы не хотели посвящать посторонних в тайну, но потом поняли, что самим им не справиться с обычными бытовыми делами, которые обеспечили бы беременной Фригг удобство. Тогда Фрейя, единственная из асгардских богов, умеющая колдовать, вытащила свою прялку, без которой сейд было не сотворить, и провела ритуал, который не позволил бы Анне, любимой служанке королевы, болтать лишнее.       — Ничего страшного, Анна. Снова толкается, — устало ответила Фригг и откинулась на спинку кресла. В ответ служанка только сочувственно вздохнула и ушла на своё место.       Асиня попыталась вернуться к вышивке, но один только взгляд на кривые розы, которые она пыталась изобразить, отбил всё желание. Она со вздохом убрала ткань в корзинку, смиряясь с неудачей.       В этот полуденный час Фригг не ожидала гостей, зная, что Один и остальные придут лишь к вечеру, расправившись с дневными заботами. Поэтому и удивилась, услышав, как кто-то возится под дверью, видимо, пытаясь её открыть. Она позвала служанку:       — Иди посмотри, кто это там. Я никого не жду.       Женщина тихо подошла к двери и приоткрыла её, выглядывая наружу. Он оглядела коридор и удивлëнно пробормотала:       — Тут никого нет, госпожа.       В этот момент её юбки заколыхались, и в комнату протиснулся, старательно пыхтя и пихая служанку руками, маленький мальчик. Анна опустила взгляд и рассмеялась.       — Так вот кто пожаловал! Сам юный наследник! — женщина выглянула в коридор ещё раз, прежде чем закрыть дверь. — И снова без своей няни. Какая безответственность!       Тор проигнорировал служанку и потопал к матери, высоко поднимая ноги и поджимая пальчики на босых ступнях, видимо, пытаясь спастись от холода каменного пола. Судя по тому, что мальчик был одет в тёплую голубую пижамку, няня уложила его в постель на дневной сон и куда-то отошла. В её отсутствие наследник успел сделать ноги и отправился на поиски приключений, ну, или хотя бы мамы.        Добравшись до толстого пушистого ковра, Тор довольно заулыбался и вякнул: «Ма!» — и протянул ручки к асине. Та тихо рассмеялась и притянула сына к себе. Ласково погладила его по золотым, прямо как у неё, волосам и чмокнула в нос.       — Мой маленький принц, — протянула она наигранно недовольно, — почему это ты ходишь босиком по холодному полу, да ещё и без няни? — королева повернулась к Анне и приказала: — Сходи наследнику за тёплыми носками и ботиночками, будь добра.       Тор опустил глаза, изображая раскаянье, но никого не смог обмануть. Это был уже не первый и даже не десятый раз, как он удирал от излишне серьёзной и строгой Арабеллы. Маленький чертёнок прекрасно знал, что по-настоящему его ругать не будут, особенно мама.       Один и Фригг решили, что Тору ни к чему знать о брате (а асиня была уверена, что это мальчик), который должен у него появиться в скором будущем, поэтому асиня старалась не показываться на глаза сыну, когда живот стал совсем уже заметным, и всегда куталась в длинный плащ при встречах. Но сейчас живот был слишком на виду, чтобы Тор не обратил на него внимания. Малыш недоумëнно уставился на него, явно не понимая, откуда тот взялся, удивлëнно вскрикнул: «Ма?» — и легонько ткнул пальцем в заинтересовавший его объект. Фригг мягко перехватила ладошку сына и отвела её в сторону.       — Это ничего особенного, Тор. Скоро пройдёт, не волнуйся, — произнесла она, молясь небесам, чтобы сын послушал её и отвлёкся на что-нибудь другое. Небеса были глухи.       — Ма-а, — протянул Тор с явными нотками недовольства, намереваясь узнать правду. — Это?       — Это… это, — Фригг судорожно пыталась придумать убедительный ответ.       — Блатик? — неожиданно выдал мальчик, заставив Фригг замереть от удивления. Оказывается, её сын знал о появлении детей больше, чем она думала. И враньё тут уже не сработало бы. Она устало прикрыла глаза, гадая, где он умудрился увидеть беременную женщину и выяснить, что это с ней. Фригг смирилась, признавая поражение. «Всё равно Тор ещё слишком мал, чтобы запомнить это. Он быстро всё забудет», — успокоила себя она и ответила:       — Да, милый. Там твой братик.       Тор радостно пискнул и снова потянулся к животу. Фригг попыталась ему помешать, но на глазах сына блеснули слёзы, и ротик обиженно скривился, она сдалась. Маленькие горячие ладошки чётко ощущались даже через ткань. Тор очарованно замер, ожидая, что будет дальше. Неожиданно ребёнок внутри снова толкнулся, попав прямо в то место, где были руки Тора. Искренний восторг на личике сына выглядел настолько мило, что у Фригг не осталось сил упрямиться.       Наследник прижался ухом к животу и что-то тихо загулил на своём детском языке, а Фригг с удивлением поняла, что впервые шевеление внутри неё не сопровождалось острой болью.       С тех пор Тор каждый день проводил по несколько часов с матерью, а точнее сказать, с её животом, трогая его и общаясь со спрятанным там младенцем. На удивление, его присутствие действительно облегчало боль и недомогание, поэтому ни Фригг, ни Один не протестовали против его нахождения рядом с ней, полагая, что из-за юного возраста Тор не сможет запомнить происходящее. Его присутствие помогло Фригг легче перенести оставшиеся два месяца беременности. Но даже то, что Тор радостно ждал появления братика и что между ним и ребёнком образовалась некая неясная связь, не поколебало её желания как можно скорее отделаться от ублюдка, напоминающего ей о долгих месяцах боли и унижения.