***
Первым ощущением Никки было дикое раздражение, потому что кто-то вопил как полоумный прямо у неё над ухом. Через несколько секунд она поняла, что сама издаёт эти мерзкие звуки, и замолчала. Волевым усилием открыла глаз. Левый. Закрыла, пытаясь понять, почему видит перед собой толпу бородатых незнакомых мужиков в доспехах. Не смогла придумать логичного объяснения и решила повторить опыт. К сожалению или счастью, мужики не были плодом воображения и не исчезли, как туман по утру, а всё ещё пялились на неё с неприкрытым интересом, окружив круглую площадку, на которой находилась девушка. Возникла неловкая пауза, потому что Никки молча уставилась на странных людей в ответ, не понимая, что происходит, где она и куда делась фура, которая её, очевидно, переехала. Кстати, о ней. Никки поспешно ощупала себя на наличие повреждений, первым делом схватившись почему-то за грудь. Стресс заставляет людей вести себя странно, это уж точно. Грудь была, к слову, на месте, как и всё остальное. — Это был крик настоящего берсерка, — раздался вдруг из толпы восхищëнный комментарий. По скромному мнению Никки, больше было похоже на вопли вусмерть перепуганного тюленя, но она скромно промолчала, принимая сомнительную похвалу. Понимая, что надо идти на контакт, девушка выдавила глубокомысленное: — Э-э-э… здрасте? — прозвучало не очень гордо, но она только что вроде как умерла, так что простительно. — Дяденьки, а вы кто? Толпа заволновалась, посыпались смешки и шепотки. — Мы кто? Герои Вальгаллы, конечно! — выкрикнул огромный рыжий детина из первого ряда, перекрывая своим басом поднявшийся шум. Никки прикрыла глаза и устало помассировала виски: — Ага, понятненько. Я так и думала. Конечно же, это предсмертный бред. Просто превосходно. Какие правдоподобные галюны, поразительно. Автостопом до Вальгаллы, кто бы мог подумать. — Мы не «галюны», что бы это ни значило! — раздалось возмущëнное. — Мы — герои, воины Одина. Ждём в этих чертогах Последнего Дня, чтобы вновь сразиться с оружием в руках. Мы все попали сюда, совершив славный подвиг и погибнув в бою. Ты теперь одна из нас. Поведай, какой подвиг ты совершила? Где твой меч, воительница, которым ты разила врагов? «Да, расскажи!», «подвиг», «крушить врагов», — посыпалось со всех сторон. «Одна из нас», ко всему прочему, сопровождалось ещё и градом из дружеских лёгких похлопываний по плечам, отчего ноги подгибались и бросало из стороны в сторону. Сильные руки подхватили Никки, сдëрнув с постамента, и поставили на один из столов, которых было в избытке в огромном зале. Правой ногой Никки приземлилась прямо в блюдо с жареным мясом, но никто не обратил на это внимания. Мужчины собирались вокруг неё, явно ожидая интересной истории. Их было… много. Чертовски много. Со стола Никки разглядела, что этот зал был соединён с другими, и из них тоже выходили люди. Толпа бурлила и стекалась к ней, как бандерлоги к Каа. Такое количество суровых мужчин, исчерченных шрамами и обвешанных оружием, как новогодняя ёлка игрушками, внушало бы как минимум лёгкое беспокойство, не будь все они сейчас расслаблены и веселы. — Ну же, не молчи! Расскажи нам о своём подвиге! — подгоняли её ежесекундно. Никки была слегка растеряна, но выработанное за годы студенческой жизни умение с уверенным видом говорить, когда требуется, о вещах, о которых не имеешь на самом деле ни малейшего понятия, сделало своё дело. Девушка демонстративно откашлялась, привлекая внимание, и решила, что разберётся со всем потом. Попыталась принять гордую позу, уперев руки в бока и выставив одну ногу вперёд, а-ля покоритель Эвереста. Причём, естественно, ввиду врождëнной грациозности и острого ума, ту ногу, которая оставалась в тарелке, она решила сделать опорной. В результате конечности разъехались, Никки начала падать на спину, отчаянно пытаясь сохранить равновесие. В какой-то момент блюдо, которому от души придали ускорения непроизвольным пинком, взлетело в воздух и тормозило уже о чью-то квадратную челюсть. Раздался глухой звук удара, сопровождавшийся металлическим звоном, у жертвы нападения летающих тарелок закатились глаза, и он рухнул на пол. Никки, в этот момент пытавшаяся подняться со стола, о который она сильно приложилась задом, лишь обречëнно прикрыла глаза. «Сейчас меня будут бить. Ногами. Эта ситуация может стать ещё более неловкой и странной?» — пронеслось в голове. Девушка решила, что ей остаётся только смиренно принять свою судьбу и умереть второй раз за этот день. Но прошло несколько секунд, а она всё ещё была жива. Ну как жива, насколько это возможно в её положении. Никки открыла глаза, чтобы изучить обстановку. Лица стоящих вокруг людей стали стремительно краснеть. «Да они в ярости!» — пискнул внутренний голос. Но потом зал… грянул хохотом. Гогот буквально оглушал. Мужчины сложились пополам и утирали выступившие от смеха слёзы, тыкая пальцами в сторону Никки и своего неудачливого товарища. — Думаю, она убила дракона, просто идя к нему! Ящер подох от смеха, бедолага! — комментарий вызвал новую волну веселья. Все успокоились, только когда заболели животы. За это время Никки поднялась и судорожно пыталась придумать, что бы сейчас наплести. Как назло, ничего не приходило в голову. Она набрала в грудь воздуха и громко произнесла: — Я — Никки Смирнофф, и я хочу рассказать вам, великие мужи, о своём героическом деянии! — Никки выдержала театральную паузу. Зрители смолкли и одобрительно закивали. Девушка отчаянно пыталась заставить последние клетки мозга выдать хоть немного правдоподобную историю. Кто знает, как отреагируют местные, если узнают, что её весьма бесславно размазало по асфальту. Хотя… Эти дядьки средневековой наружности не похожи на тех, кто знает, что такое «машина». И этим вполне можно было воспользоваться, даже врать не придётся, только немного приукрасить. Никки решила рискнуть: — Это произошло внезапно. Я шла по своим привычным геройским делам, никого не трогала и уж точно не ожидала, что появится Он… — в зале стало так тихо, что можно было услышать жужжание мухи в другом углу комнаты. — Кто же? Дракон? Грифон? Великан? — слушатели нетерпеливо начали выкрикивать предположения. — Хуже! Намного хуже, поверьте! Это был — Грузовик! — Никки не пожалела священного ужаса, произнося последнее слово. На бородатых лицах появилось искреннее недоумение. — Это огромный злобный зверь. Шкура этой твари — чистый металл, её не берёт ни один меч. Монстр появился из ниоткуда и набросился на беззащитного ребёнка! — зал охнул. — При мне не было оружия кроме моей смелости и желания защитить невинное дитя. Я бросилась наперерез зверю, понимая, что это будет последним, что я совершу в своей жизни. Но я не сомневалась ни секунды, знайте! Я успела оттолкнуть ребёнка на безопасное расстояние, а затем посмотрела в горящие глаза Грузовика и бесстрашно приняла свою судьбу, — Никки решила, что ни к чему им было знать, что она просто не успела испугаться. — А затем я оказалась здесь. Вот и вся история. Зал взорвался одобрительными возгласами. Рассказ явно всем понравился.***
Через несколько минут Никки уже сидела за столом, окружённая новыми знакомыми. В честь прибывшей устроили пир, хотя он, по всей видимости, тут вообще не прекращался, плавно перетекая из завтрака в обед, а потом и ужин. К ней подходили всё новые и новые герои, называли свои имена и заверяли, что рады с ней познакомиться. Никки вежливо кивала, жала протянутые руки, клялась в вечной дружбе и сразу же забывала, с кем только что раскланивалась. Людей было слишком много. Никки поразило, что состав толпы оказался намного многообразнее, чем ей показалось сначала. В Вальгалле действительно собрались самые смелые представители человеческой расы, рождённые за все прошедшие эпохи. Рядом с викингом спокойно сидел монгол, слушая оживлённый рассказ с бесстрастным выражением скуластого загорелого лица, а им двоим протягивал наполненные кубки чернокожий воин в наряде из перьев и ракушек. Были и женщины. А также старики и совсем юные. Всякие, в общем. И все общались на одном языке, вполне мирно. Конечно, возникали перепалки и ссоры, этого было не избежать в такой компании, но решались они сразу и весьма радикально — на кулаках, а через минуту уже никто не держал зла на недавнего соперника. Перед Никки остановился очередной человек. Вежливо улыбаясь, протянул руку. Девушка с удивлением узнала советскую форму времён Второй Мировой и поспешно вскочила, отвечая на рукопожатие. — Смирнова, значит, — произнёс собеседник, тощий и конопатый. — Меня Семёном зовут, — он понизил голос и наклонил к ней. — Ловко ты про грузовик наплела! Я бы и сам купился, не знай, что это такое, — на молодом лице расцвела хитрая заговорщическая улыбка. — Но ты не волнуйся, я никому не скажу. Мы своих не сдаём! — кажется, Семёна очень радовала возможность принять участие в такой замечательной шалости. — Никки, — представилась девушка, хотя в этом не было нужды. — Спасибо, что сохранишь мой секрет. Не думаю, что все эти люди обрадуются, если узнают, что их надули, — она кивнула на пирующих героев. — Это уж точно, больно они щепетильно к своей и чужой славе относятся. Но ты не думай, что я не считаю твой поступок героическим. Он самый что ни на есть… ну ты поняла, — парень неловко переминался, явно не зная, куда деть руки. — Не хочешь присесть? Заодно расскажешь, куда это мы угодили, — Никки подвинулась, освобождая место на лавке. Семён втиснулся между ней и соседом, тем самым чемпионом по ловле тарелок подбородком. Ингвар, сейчас щеголявший роскошным ярко-синим синяком на полчелюсти, оказался на редкость добродушным человеком и обиды за увечье не держал, заявляя, что настоящему мужчине такие мелочи не страшны. Он обернулся и посмотрел уже основательно пьяненьким взглядом, кто это возится и толкается у него под боком. Признал Семёна и хлопнул того по плечу, приветствуя. Затем отвернулся, так как был занят важным делом — он соревновался с одним римским легионером, кто больше выпьет. Ставки были очень даже серьёзными: Октавиан поставил начищенный до блеска шлем, а Ингвар — щит с нарисованным на нём великаном. Весьма косым, правда, но это никак не сказывалось на надёжности. Опрокинувшие в себя уже не по одному рогу с элем воины сидели, держась за стол, видимо, чтобы появившаяся непонятно откуда качка не отвлекала их от занятия. Отведя взгляд от увлекательной картины, Никки сосредоточилась на Семëне. — Тут всегда так весело? — спросила она, чтобы увести разговор в нужное ей русло. — Не без этого. Правда, иногда такие развлечения поднадоедают, но выбора нет, — парень охотно включился в разговор. — Не расскажешь мне, что это за место и как тут всё устроено? А то и спросить особо не у кого, — Никки выразительно покосилась в сторону Ингвара. — Тут всё прям как в мифах, да? — Хэ, так, да не так. Я не особо знаком с тем, что люди напридумывали там, на Земле, но были тут некоторые, которые возмущались, не похоже, мол. Я, когда сюда попал, ничего не понимал, так что пришлось самому разбираться. Вот и расскажу, что знаю. Вальгалла — место, где воины ждут Рагнарёка, Судного дня, если по-нашему. Чтобы попасть сюда, надо выполнить несколько условий: быть воином, совершить подвиг и бесстрашно умереть в бою. Чёрт знает, почему обязательно нужно умирать, ведь подвиг можно совершить и выжить при этом. Я думаю, что во время такой смерти появляется какая-то энергия, которая, ну… понимаешь, да? Помогает перемещению. Вон, прям туда, — Семён ткнул пальцем в сторону каменного постамента, на котором так самозабвенно вопила Никки часом ранее. — Есть и другое место, куда после смерти попадают, Хель называется. Туда любой отсюда может уйти, если понимает, что хватит с него войны и хочется покоя. Достаточно просто встать на площадку и сказать, что уходишь. Только там, говорят, скучно очень. — А все эти боги правда существуют? Один и остальные? Это они выбирают, кого брать в Вальгаллу? — Не, всё совсем не так. Боги — или асы, как их тут называют, — почти и не связаны с этим местом. Говорят, Вальгалла была задолго до того, как они свой Асгард строить начали. Героев выбирает и переносит сюда само мироздание, собирая войско для Одина — ну, того, который тут самый главный. Асы могут приходить сюда, но не могут пригласить кого-то или прогнать. Всё это решается в инстанциях посерьёзнее, — Семён с таинственным видом ткнул пальцем в закопчëнный потолок. — А вам тут не скучно, столько лет сидеть и ничем не заниматься, только пить и травить байки? — Сразу видно, что ты из гражданских, вот и не понимаешь, — хмыкнул Семён и потрепал её по голове с умильным видом. — Знаешь, я тебе наврал. Есть ещё одно условие, но его сложнее объяснить. Не мастак я рассказывать. Как бы это… Ну вот возьмём меня. Я сам приютский, ни мамки, ни папки, сколько себя помню. Рос как сорняк, никому не нужный, ещё и голодный вечно так, что живот к спине лип, и считал я себя таким — бесполезным. Только восемнадцать стукнуло — меня выперли за ворота. Месяц болтался, за любую работу хватался, да не выходило ничего. А потом — немец, всех призывают. Вот я и пришёл, мне выдали форму, автомат, привели к таким же перепуганным сосункам, как я, которые патрон не знают куда пихать. И сказали: «Вот теперь твоя семья, парень». И они правда мне, сироте, семьёй стали. Столько мы вместе пережили, что и рассказать страшно. Хоть и война, а всё равно я никогда раньше столько не смеялся и не чувствовал себя таким нужным. Считай, от Москвы до Белоруссии дошли, а без меня, наверно, уже и до Берлина ребята добрались. А скольких к тому времени схоронили… — Семён замолчал, окунаясь в воспоминания. — Поэтому когда я понял, что единственный шанс дать моим друзьям выбраться из западни — накрыть собой ту амбразуру, то я не сомневался ни секунды. Вот и выходит, что я и жил-то толком только с калашом в руках и ничего больше не умею. Не умею я в спокойную жизнь, понимаешь? И всё это, — парень широким жестом обвёл зал, — для меня не более чем очередной привал между сражениями, только немного затянувшийся. И каждый здесь так же думает, поверь. Просто наше дело сейчас — дождаться. Вот и развлекаемся, как умеем и как всегда делали. Может, не особо умно, но уж как выходит. — Понятно… — протянула девушка, задумчиво уставившись в свою тарелку. — Как же это меня сюда занесло? — Понятия не имею. Видать, мироздание решило, что тут ты нужнее, и кто знает, для чего, если в Последнем Бою толку от тебя немного будет. Я же верно понял, что не солдат ты ни разу? — Верно, верно. Из меня тот ещё вояка, врагу достаточно дать мне ружьё и отбежать — я сама себя застрелю. Семён, а вот скажи, обратно домой мне никак не попасть? — спросила Никки и замерла в напряжённом ожидании. — Чего удумала. Нет, умерла — значит умерла. В Мидгард нам дороги нет. Такие, как мы, уже раз умершие, могут существовать только в двух мирах — Асгард и Хель. А в остальных мы просто исчезнем. Были тут умники, по Радужному мосту пытались сбежать. Хеймдалль их даже ловить не стал, только посоветовал отказаться от дурацкой затеи, мол, ничем хорошим не закончится, а ему потом Мост от пыли подметать. Никки приуныла, когда растаяла последняя надежда. Только сейчас перед ней встало чёткое осознание, что домой ей дороги нет. Если факт собственной смерти воспринимался как-то смазанно в таком насыщенном событиями посмертии, то понимание, что увидеть родных ей больше не суждено, рвало душу на части. На истëртую столешницу закапали горькие слезы. Семён лишь сочувственно приобнял её за плечи и ничего не стал говорить.***
Вволю выплакавшись на остром и неудобном плече нового друга, Никки совсем расклеилась. На неё напала жуткая апатия, и она просто бездумно пялилась в стену напротив, увешанную щитами и прочим барахлом. Состояние, по правде сказать, привычное. Помнится, так она ощущала себя перед каждой парой профессора Робинсона: полная безнадёга, хоть удавись. Погодите, это что же выходит, этот мезозойский мухомор её пережил?! Судьба, ты несправедлива, Никки ведь так мечтала сплясать на его могилке. — Ну же, взбодрись! — её потрясли за плечи. — Давай, Никки, слезами горю не поможешь. Чем быстрее смиришься с новой жизнью, тем легче самой будет. Чудно, конечно, что ты сюда угодила, но, значит, у тебя своя миссия. Своя битва, смекаешь? Ну, давай же, — Семёна явно пугало то, как безвольно голова Никки болталась из стороны в сторону. — Расскажи лучше о себе, может, скумекаем в две головы-то, что делать. На вот, платочек, утрись, а то вся опухла, — он впихнул в ей в руку смятый и не очень чистый кусок ткани. Никки судорожно вздохнула, пытаясь подавить новую волну жалости к себе, и поняла, что Семён абсолютно прав. Плакать смысла нет, она теперь за тридевять земель от дома, в другом, чёрт возьми, мире, и надо что-то решать и что-то делать. Сперва бы разобраться, зачем её, такую бесполезную в вопросах войны и всего такого, сюда приволокли. Никки огляделась, окончательно принимая то, что с этими людьми ей не по пути — слишком уж они разные. Она по природе своей не принимала насилие, искренне веря, что когда-нибудь человечество дорастёт до понимания, что конфликты не следует решать силой, и научится ценить каждую жизнь. Здесь же она получила явное доказательство того, что людям именно в войне суждено найти свой конец, ведь Рагнарёк будет не чем иным, как всегалактической бойней. Не самое жизнеутверждающее открытие. А все герои Вальгаллы, её новые соседи, с нетерпением ждали этого тёмного часа. Вряд ли они смогут ужиться под одной крышей. Но тем не менее отношения с ними портить ни к чему. Поэтому Никки выплыла из своих грустных размышлений и обратила внимание на Семёна. — Спасибо, — пробормотала она и промокнула глаза платком. — Про себя рассказать, значит. Почему бы и нет. На момент… смерти мне было двадцать лет. Дома сейчас 1991, кстати. Родилась я и выросла в Штатах, но наполовину, со стороны отца русская, поэтому и Смирнофф, собственно. Дедушка и бабушка уехали из СССР в шестидесятые. Дед был учёным, насколько я знаю, он сам об этом не любил говорить. Мои родители не планировали заводить детей лет до тридцати, пока не встанут на ноги, и новость о маминой беременности стала не совсем приятной неожиданностью. Когда я родилась, меня «на время» отдали папиным родителям, которые к тому времени уже купили небольшую кондитерскую в маленьком городке в глубине страны и вели спокойную жизнь, а сами родители снова погрузились в дела, изредка вспоминая обо мне по праздникам. Неудивительно, что, взрослея в такой среде, я и себя считала русской. Во всяком случае, заговорила я сначала на великом и могучем, а потом уж на английском. Родители не очень этому радовались, но и поделать ничего не могли. По правде, я их не считала близкими людьми. Даже когда меня, уже двенадцатилетнюю, забрали в новый дом в Бостоне, на первом месте для меня были бабушка и дедушка, а затем уже они. А ещё я не особо вписывалась в новое окружение. Мать и отец стали успешными людьми и крутились в высоких кругах, а я была неловкой девчонкой из маленького провинциального городка, окружённого кукурузными полями, — Никки вздохнула, вспоминая детство, и продолжила: — Потом появились сестрëнки: Вирджиния, Барбара и Кэтлин. Я их всегда звала Верой, Варей и Катей, и это немного улучшило мои отношения с семьёй. Я всегда баловала девочек и уделяла им как можно больше времени, потому что наша мать… не особо умела обращаться с детьми. Иногда я думала, что единственный по-настоящему любимый ребёнок для родителей — юридическая фирма, которой они управляли. Думаю, все мы вчетвером ревновали их к работе. Может, именно поэтому я особо не стремилась к ошеломительным успехам в зарабатывании статуса и денег. Когда пришло время, я выбрала исторический факультет и хотела посвятить себя изучению русской истории и культуры, но не срослось. И вот я здесь, сижу на залитой пивом лавке в Вальгалле и не знаю, что делать. Никки и Семён недолго помолчали, но затем деятельная натура девушки взяла верх над унынием, и она утащила нового друга танцевать. И никто не заметил, как из тени колонны вышла высокая женщина в крылатом шлеме и устремилась к выходу. Она всё это время внимательно наблюдала за происходящим в зале и прислушивалась к разговорам. Наконец-то её старания окупились — валькирия нашла подходящего человека для своего повелителя.