Нелюбимый сын

      Первый в новом году луч солнца, бледный и слабый, проскользнул в окно и запутался в распущенных золотых волосах. Печальная женщина даже не заметила этого, продолжая невидяще всматриваться в тающие сумерки за стеклом. Тёплый плащ стëк с её плеч, но она даже не попыталась его поднять, только поднесла ледяные пальцы к губам и подула на них. На душе было тяжело и тоскливо. Это так странно, казалось бы, она получила всё, что желала, но сосущая пустота в груди не давала покоя. Но в чём она виновата? В том, что не смогла полюбить плод насилия, который каждый миг напоминал бы ей о перенесённых мучениях? В том, что отдала сына той, которая сможет принять его в своё сердце, раз уж сердце королевы слишком изранено? В том, что последние месяцы она лелеяла свою ненависть к Лафею и перенесла её на ребёнка? Но теперь Фригг впервые за последнее время не испытывала этого сжигающего чувства, и это было… странно.       Когда от её души откололся кусок, Фригг испытала необъяснимое отчаяние. Долгие несколько минут она была готова умереть, лишь бы не чувствовать этого. Но потом с её глаз будто спала пелена и она стала замечать то, что ускользало от неё раньше. Над ней обеспокоенно склонился Один, крепко и нежно сжимая её ладонь в своей. Фригг жадно всмотрелась в его лицо и не увидела ничего, кроме всепоглощающей любви и искренней заботы. Что-то почти позабытое шевельнулось в ней. Ощущение покоя и нужности. Счастья. Как она могла забыть, что любит своего супруга? Но что-то изменилось в нём, появились незнакомые, непривычные черты в том, с кем она веками делила постель, быт, долг, жизнь. Фригг не помнила таких жёстких складок у губ Одина, который, на самом деле, раньше очень любил улыбаться. А его густые волосы стали совсем белыми, как у старика. Была ещё сотня других мелочей, которые выдавали, насколько Всеотец, Повелитель Асов, великий воин и правитель, на котором лежит долг перед целым миром, — измождëн и измучен душевно.       — Всё хорошо, моя волчица? Ты выглядишь взволнованной, — тихо спросил Один. Фригг только растерянно кивнула, поражëнная произошедшими с ним изменениями. Удивительно, что она не замечала этого. А ведь она знает своего мужа как никто другой. Или «знала»? Встревоженный её молчанием, Один нахмурился. — Если тебе нехорошо, то стоит позвать Олафа. Он предупреждал, что ты можешь почувствовать слабость. Ты ещё не до конца восстановилась.       Фригг еле слышно прошептала:       — Всё хорошо. Правда, — и прижалась своими губами к его. Один удивлëнно замер, но потом обнял её и нежно ответил на поцелуй. Кажется, даже в их первый раз он не был так аккуратен и сдержан.       Наконец они отодвинулись друг от друга, и Фригг неожиданно покраснела, как девчонка. Всё ещё смущëнная, она осмотрелась и поняла, что изменился не только Один. Вся её семья, сидящая за праздничным столом, была непривычно тиха и угрюма. И даже все стены до сих пор были на месте. Идунн, её милая младшая сестра, которую обычно в Йоль не усадишь за стол, задумчиво перебирала свои драгоценные яблоки, недовольно хмурясь, когда замечала побитые бочка и прочие несовершенства. Весельчаки Хеймод и Браги забросили свои шутки и игры. Фрейя и Фрейр молча смотрели на огонь в очаге, держась за руки. Тюр ожесточённо кромсал кусок мяса на блюде, а рядом с ним Бальдр мрачно опустошал бокал за бокалом, едва ли не впервые в жизни игнорируя вьющихся вокруг симпатичных служанок. Хеймдалль сидел с закрытыми глазами, положив ладони на рукоять меча, сейчас спрятанного в ножны. Смуглое лицо Стража было, как обычно, безэмоционально и расслаблено, но стоило Фригг задержать на нём взор, он распахнул свои золотые глаза, будто заглядывая в душу. Фригг не смогла отвернуться, пойманная в ловушку взгляда. Несколько мгновений Хеймдалль разглядывал её, а потом улыбнулся. Его губы беззвучно прошептали: «Наконец-то», и он поднялся на ноги. Затем он громко произнёс, выводя всех из мрачной задумчивости:       — Полагаю, что всем нам пора разойтись. Ночь может быть долгой, но не бесконечной, — а затем добавил, — тем более, что Тор уже клюёт носом.       Фригг слабо улыбнулась, вспоминая, как очарователен был её Тор, уснувший прямо за столом. Мальчик свернулся клубочком на широком стуле и сладко сопел во сне, засунув в рот палец. Но мысли непреклонно вернулись к другому ребёнку. Локи… Фригг была уверена, что сразу же забудет это имя, стоит только мальчику исчезнуть из её жизни, но она ошибалась. Теперь-то асиня понимала, что будет помнить его до самого Рагнарёка. Как любая мать будет помнить своё дитя. Даже нежеланное и нелюбимое, сто раз проклятое, ненужное. Родное.       Может, её ненависть и вытекла через разрыв в душе, оставив только выжженную пустынь, на которой, если повезёт, сможет взойти новая зелёная трава, но на её месте не возникло ни привязанности, ни тоски по Локи. Хоть она и не считала его более монстром или мерзким отродьем, но он был не её. Просто один из тысяч детей, которых ей довелось увидеть. По крайней мере, Фригг пыталась в этом убедить саму себя.

***

      — Зорька, скотина, — взвыла Никки, — клянусь, если ты ещё раз попытаешься нагадить в ведро, пока я тебя дою, то кто-то нагадит в ведро с твоим обедом! И этому кому-то НЕ будет стыдно! Мы поняли друг друга, милочка?! — глаза козочки совсем по-человечьи расширились от осознания радужных перспектив, сиречь в искреннем ужасе. Вредное животное замерло истуканом, видимо, опасаясь ещё больше взбесить хозяйку, которой, к сожалению, вертеть не получилось. Овцы тоже затаились в своём загончике, хотя к ним-то претензий не было. Никки только победно хмыкнула и таки получила желанное молоко. Выходя из сарая, она погрозила кулаком. — Вот вы все где у меня!       На улице было замечательно. Природа явно отплачивала за бушевавшую недавно бурю. Солнце на голубом небе сияло, его пока ещё холодный и далёкий свет отражался на снегу и дробился мириадами хрустальных капель. Вкусный, морозный воздух охотно наполнял грудь и норовил утащить ввысь. Лес вдали белел покрытыми инеем ветвями вековой дубравы. Всё звенело и мелодично хрустело, как может только зимним утром, когда сама зима уже понемногу катится к своему концу. В такую погодку только бы лыжи и вперёд, до ночи кататься и наслаждаться красотой. Но, увы, ни лыж, ни возможности отлучиться у Никки не было, что подтвердили недовольные крики, доносящиеся из дома. Локи продолжал уверенно устанавливать диктатуру в своём новом доме.       Никки торопливо пересекла двор, огибая важно гуляющих кур, которых смущëнный Бруни подарил ей «в знак уважения и дружбы». Две скромные коричневые несушки и один хохлатый и голосистый петух с ярким хвостом быстро оценили новые угодья и уже выискивали на земле зëрнышки, насыпанные хозяйкой. Никки сначала искренне удивилась такой щедрости со стороны дворцового слуги, с которым их ничего не связывало по сути, и в душе её зародились смутные сомнения. К тому же Бруни держал клетку на расстоянии вытянутой руки, откуда на него злобно пялился петух. Девушка вежливо поблагодарила за подарок и не менее вежливо спросила, в чём же подвох. По смущëнному бормотанию мужичка она поняла, что тот действовал по указу жены, которая замучилась разнимать двух петухов-драчунов. В общем, Бруни, как истинный партизан, выпустил самого долбанутого из двух петь в тыл не ожидавшего подставы врага и попытался сделать невинное лицо, но врать ему таланта небеса не дали. Никки только посмеялась. Что она, с пернатыми не совладает? Петя проводил её со двора задумчивым взглядом.       Локи лежал в люльке и возмущённо ворочался, пытаясь дотянуться до висящего на перекладине оберега — подарка Семёна и Ингвара на Йоль. Никки тоже вручили амулет, как и надёжный нож в поясных ножнах. Ещё один небольшой кинжал предназначался Локи и лежал в шкатулке, дожидаясь своего часа. Что поделать, в этом мире мужчина без оружия — посмешище, против нравов не попрёшь.       Следуя доброму совету, Никки решила называть сына по-старому — Локи, или коротко Лёшей, но полного имени не раскрывать никому, а то мало ли. В этом мире любое слово было наделено большей значимостью, чем в Мидгарде, а в сердцах сказанное проклятье уж тем более. Лучше перебдеть, как говорится. Да и «Локи» для местных ушей звучит привычнее, чем необычное «Лёша», а то непонятно откуда взявшаяся одинокая женщина с ребёнком и так привлекает немало внимания.       Локи заметил маму и радостно пискнул. Малышу очень не нравилось, когда его оставляли без внимания, но стоило взять его на руки или просто появиться в поле зрения, Локи успокаивался и становился ребёнком мечты — спокойным и ласковым. Никки критично рассмотрела покрытую узорчатым инеем стену и хмыкнула:       — А ты растëшь над собой, сынок. Вот уже и картины рисуешь!       Ответом ей послужили только детский радостных смех и характерный запашок. Опять пелёнки менять.       Девушка быстро перепеленала сына и перенесла его в корзине на кухню, где поставила молоко на огонь и принялась за готовку. Всё негромко булькало, шкварчало, исходило паром и ароматным запахом. Локи внимательно хлопал глазками и мусолил во рту вырванный с боем и скандалом оберег. А Никки напевала себе под нос и наслаждалась ощущением правильности. Все они были наконец-то на своём месте. Теперь главное — перезимовать.