Пасмурное небо

Рон и Гермиона насильно вытолкали меня в Большой зал. Аргументируя это тем, что я публичная особа. Герой войны. Избранный. Выживший после нескольких Авад. И тому подобное. И что, те, кто воевал, очень хотят меня увидеть. Только вот, я не хотел никого видеть. Но меня, как всегда, не спрашивали. Как только мы втроем пересекли вход в Большой зал, нас ослепили вспышки камер. Там собралась, кажется, вся магическая Британия. Все что-то кричали и пытались до меня дотянуться. Гермиона шикнула на меня, когда я хотел поставить щит от всех этих людей. И пришлось терпеть прикосновения всех желающих. Я никак не реагировал, но меня поражало, что люди, осознано, поздравляют меня с тем, что я убил человека. Ну, не совсем человека, но это не важно. От их криков у меня разболелась голова. И когда я дотронулся до лба, все охнули и затихли. А. Они подумали, что у меня болит шрам. Нет. Шрам теперь не чувствуется. Но он навсегда останется белой молнией на моем лбу, его не убрать. Я опустил руку и даже попытался улыбнуться. Наверное, это больше походило на гримасу, оскал или боль в зубе, потому что обстановку не улучшило. Ну, меня, как всегда, спасла Гермиона. Она стала громко говорить, какие все молодцы, как все боролись за своё счастье и свободу и тому подобное. А Рон и я покорно кивали. Рон иногда поддакивал и даже вставил пару реплик. После речи Гермионы репортеры стали задавать мне вопросы. Я молчал. Но Скитер спросила: - Скажите, Гарри, а Вы утолили жажду мщения за смерть Ваших родителей и близких? Я посмотрел ей в глаза. И даже открыл рот. И на меня впервые после смерти Риддла накатила волна эмоций. Участился пульс, я слышал, как он стучит. Я тяжело дышал. Гермиона крепко сжала мою руку. Я закрыл рот, но пронзал «жука» взглядом. Гермиона поняла, что Скитер перегнула палку. Она дала сигнал Рону, и они вдвоем, с большим трудом, вывели меня из зала и накрыли мантией-невидимкой. - Гарри, брат, – сказал Рон. – Не злись на них. Они не понимают, что тебе больно. - У них эйфория от победы, – вставила Гермиона. Я кивнул. Потом вспомнил, что друзья меня не видят, и покрепче обнял их двоих. Я был благодарен друзьям. Они ничего не спрашивали. И никак не комментировали то, что я не разговариваю. И кстати, при мне они говорили мало и тихо. Мы быстро шли по направлению к выходу, чтобы дойти до барьера и аппарировать в Нору. Но нас догнал Кингсли. - Ребята, я знаю, что Гарри где-то здесь, – сказал он, своим глубоким, умиротворяющим голосом. Но друзья не поддались. - Кингсли, ой, то есть, господин министр, – поправилась Гермиона. – Гарри не хочет ни с кем общаться. По крайней мере, сейчас и сегодня. - Я понимаю. Но мне нужно с ним поговорить. - Извините, господин министр. Не сегодня, – вежливо, но с нажимом сказал Рон. - Что ж. Очень жаль, – Шеклболт опустил голову, и напоследок сказал, - зовите меня Кингсли. Мы не чужие люди. В Норе ко мне все относились слишком доброжелательно. И делали вид, что то, что я не разговариваю – это само собой разумеется. Ночью меня разбудил встревоженный Рон. Оказалось, что мне снился кошмар. Но я не помню о чём. «Включив» легиллименцию я мысленно сказал Рону спасибо. Пробыв в Норе один день и одну ночь, я сорвался и отправился на площадь Гриммо, 12. В доме Блэков было темно, угрюмо и затхло. И никакого призрака Дамблдора. Но в тоже время мне там нравилось. Там было тихо, спокойно и свободно. Сломанная мебель, выцветавшие обои, битые стекла и тишина. Заблокировав камин и доступ совам, убедившись, что работает антиаппарационный барьер на всей территории дома, я заклинанием очистив простынь, лег спать в комнате Сириуса. Мне снилось пасмурное небо. Опять. Когда я проснулся, была уже ночь. Мои старые наручные часы показывали десять вечера. Хм. Не люблю темноту. Но в ней спокойно. Я знал, что вся магическая Британия ищет меня. И что всё семейство Уизли с Гермионой волнуются за меня. Но мне не хочется никого видеть, слышать… Мне тут хорошо. Тут я чувствую себя почти дома… Полночи я проходил по дому, изучая масштабы заброшенного дома. Странно, оказывается, я совсем не знал этот дом. На первом этаже я обнаружил гостиный зал, кабинет, просто гостиную, необъятных размеров столовую, отдельную комнату с фамильным гобеленом (её мне один раз показывал Сириус), ну, а на кухне и в прихожей я бывал много раз. Потом я заметил тайный вход в подвал. Осветив помещение ярче, предыдущих комнат, я даже улыбнулся, когда увидел что там. Это была огромная лаборатория. Но посередине стояли два мотоцикла и запчасти к ним усыпали всё свободное пространство на полу. Сириус… Я аккуратно прикрыл скрипучую дверь и пошел на второй этаж. Последние две комнаты я знал, это были спальни Сириуса и Регулуса. Но оказалось, что на втором этаже еще девять спален и какой-то зал, я так понял, что он был рассчитан на семейное чаепитие или что-то в этом роде. Во всех комнатах и коридорах висели картины, по большей части портреты, но были и пейзажи и натюрморты. Весь третий этаж занимала библиотека. Мы там были, но, как оказалось, я на многое не обращал внимания. Тут не было картин, а стеллажи располагались по самым разным тематикам-секциям, а в каждой секции по алфавиту (в зависимости от языка, там были книги на английском, французском, на латыни и были книги с рунами). Я спустился на кухню. Я, кстати, не ел уже три дня. Но еды тут не было, а выходить или вызывать эльфа я не хотел. Я долго просидел за пустым пыльным столом, рассматривая фотографию с родительской свадьбы, которую всегда держал в мешочке на шее. К пяти утра я решил вернуться в комнату Сириуса. Но спать мне не хотелось, и я зашел в комнату с гобеленом. Древо Блэков… Огромная таинственная родословная. Смешанные все чистокровные фамилии. Тут были Буллстроуды, Яксли, Креббы, Розье, Краучи, даже Лонгботтомы и мой родственник – Чарльз Поттер, было много выжженных лиц, которые отреклись от рода и женились на не чистокровных. Еще там были мне не известные несколько фамилий. А заканчивалось это древо древнейшей и элитнейшей фамилией – Малфой. Последний чистокровный волшебник и наследник родов Блэк и Малфой – Драко Люциус Малфой. Я заворожено смотрел на его лицо. Как можно быть таким красивым? Эти серо-серебристые глаза смотрели точно на меня из-под длинных темно-золотых ресниц. Его лицо, наверное, ангельское. Изящные высокие скулы, прямой нос, идеально ровные золотые брови, ямочка на подбородке и тонкие губы сердечком. Я резко соскочил с места и стал судорожно искать хоть какой-то лист пергамента и перо. Нашел. Ну, пером это было сложно назвать, огрызок. Я расчертил на листе две колонки, записывал туда имена и фамилии. И уже через десять минут всё было готово. Я хотел было уже выходить из дому, но вспомнил о том, что сейчас шесть утра. Впервые за долгое время, я решил посмотреть на себя в зеркало. Ну и вид! В оборванной грязной одежде, не бритый, не мытый. У Сириуса в ванной плохо работал ржавый душ, но я кое-как помылся и даже побрился найденным лезвием. Очистил и скрепил заклинаниями одежду. Я еле дождался девяти часов, просидев всё время после душа возле гобелена. Надев невидимку и выйдя на улицу, я аппарировал прямо под вход в министерство магии. Там был полный хаос, поэтому никаких препятствий в виде не работающих таксофонов или унитазов не было. Не обращая ни на кого внимания, я поднялся на первый уровень. Там, как и везде, было куча народу. Все двери были открыты. В конце этого уровня за столом стояла чернокожая женщина, размерами явно не уступающая Хагриду, но привлекательной внешности. При этом весь её вид обещал смертельные муки каждому, кто подойдет ближе, чем на метр. На ее столе была табличка «секретарь министра магии – Дженнифер Уолкер». Рядом был аврорский конвой и вереница задержанных Пожирателей Смерти, а также всех подозреваемых в сговоре с ними. В начале «очереди» стояли Нарцисса и Драко Малфои. У Нарциссы низ мантии был порван, мантия Драко была в дырках от ожогов. Значит, их держали всё это время тут или даже в камерах. Я, от греха подальше, аккуратно обошел большую мисс Уолкер. Навел волшебную палочку на дверь и та, поддаваясь, открылась. За большим заваленным столом сидел Кингсли. Напротив него сидел Люциус Малфой в магических наручниках. Рядом стоял аврор. Все трое встрепенусь, когда открылась дверь. Я закрыл дверь, потом наложил пару защитных заклинаний. И резко снял невидимку. Сказать, что я их удивил – ничего не сказать. Они были в шоке. И даже хваленая веками малфоевская аристократичность не спасла Люциуса, и я увидел в его глазах неподдельный страх. - Гарри! – спохватился Шеклболт. – Я так рад тебя видеть! – он попытался меня обнять, но я быстро отошел на несколько шагов. - Ты не против дать нам свои показания? – спросил министр, блистая усталой улыбкой. Я положил пергамент ему на стол и стал ждать, пока Шеклболт его возьмет и прочитает. - Ты бы хотел, чтобы я взглянул на это? – Кингсли показал на свиток пергамента. Я спокойно смотрел ему в глаза и он, наконец, взял пергамент в руки и стал читать. - М-м-м. Гарри, ты уверен? – спросил министр. Я кивнул. – Но Гарри… Я выхватил пергамент, бесцеремонно взял личное перо министра, и дописал ниже: «Личный приказ Гарри Джеймса Поттера, Победителя магической войны, Героя всей магической Британии. В случае не подчинения этого приказа каждый служащий министерству и сам министр лично узнает всю силу и мощь Избранного. Дата, подпись». В подтверждение своей силы, я вызвал маленький вихрь и взорвал министерский камин. - Гарри, успокойся. Я всё выполню. Обещаю, – быстро заговорил Шеклболт. Я покачал головой и протянул ему левую руку запястьем вверх. Кингсли с опаской посмотрел на мою руку, но деваться ему было некуда, и он положил свою правую руку на мою. Я крепко переплёл руки. Один взмах моей палочки и на наших переплетенных руках ярко горит огненная змея, соединяя и крепко держа, как канатом. Я вопросительно смотрю на Кингсли. А он обливается холодным потом. И выпаливает: - Я, Кингсли Шеклболт, министр магической Британии даю Непреложный Обет тебе, Гарри Поттер. Обещаю выполнить твой приказ сегодня же и в точности с написанным. Еще одна огненная змея скрепила наши руки и погасла. Я спокойно убрал руку, но не отошел. - Быстро освободить Малфоев! – крикнул Кингсли на стоящего рядом шокированного аврора. - Есть, сэр! – выпалил тот. И ринулся снимать с Люциуса наручники. Я надел невидимку. Вышел из кабинета министра. Я внимательно смотрел, как освобождают и отдают волшебные палочки всем, кому я приказал. Секретарша Дженнифер хотела уже принимать физические действия, но вышел Кингсли и сказал, что это его личное распоряжение. Мне даже нравилось смотреть, как округляются глаза у тех, с кого снимали наручники. Малфои, Буллстроуды, Гринграссы, Забини, Флинты, мисс и миссис Паркинсон, Грегори Гойл с матерью, миссис Крэбб. Все они были свободны в этот же день. А также все люди, на которых Волдеморт с Пожирателями наложили Империо. Собственно это был последний раз, когда я выходил в магический мир за это лето. Единственное, что я сделал – это разрешил отправлять мне письма через камин семье Уизли и Кингсли. Так как Уизли уже явно сходили с ума. А Кингсли я попросил писать мне отчеты. Я не отвечал на их письма. Но они знали, что их новости мне доходят. Я читал все письма. Рон с Гермионой писали, что соскучились, а также рассказывали, что происходит вокруг. По их письмам я понял, что Гермиона живет в Норе и что они с Роном хорошо уживаются, как пара. А вот Шеклболт присылал сухие отчеты раз в неделю. Но мне они были интересны. В его отчетах была информация, где и что делают экс-Пожиратели, которых освободили (и по моему настоянию вернули абсолютно всё имущество, статусы в обществе и уважение). Отчеты про Малфоев я читал в комнате с фамильным гобеленом. И перечитывал их бесчисленное количество раз. Вкратце, Люциус с Нарциссой всё время ездили в Париж и обратно. А вот Драко вообще не выходил за территорию поместья. Ни разу. Всё время я проводил или в библиотеке или в комнате с древом Блэков, иногда выходил в ближайший продуктовый магазин. Я читал книги по зельям. Скажете, я сошел с ума? Да, вполне возможно. Еще я нашел огромный, относительно не старый (ему, всего лишь, один век), талмуд о родословной. Я понимал, что это своего рода депрессия, но мне было хорошо. Даже очень. Я сидел с этим талмудом возле фамильного гобелена и через каждый скучный абзац всматривался в лицо наследника двух самых древних чистокровных родов. После долгих часов проведенных в этой комнате я шел спать. И мне снова и снова снилось пасмурное небо.