Сценарное Дело.

У Кости Лапенко есть всё, чего нет у большинства среднестатистических подростков: собственная огромная комната с панорамными окнами, последние модели гаджетов и карманные расходы, на которые можно купить пицц так двадцать в столовке. Всё это должно было пробудить в подростке, переживающем стадию юношеского максимализма, некую наглость и сплошное потребительское отношение к благу вокруг, но Костя не мог себе такого позволить — Костя помнит, как так вышло. До девятого класса вся семья Лапенко жила в часе езды от центра города — Костя привык именно так измерять расстояние, потому что чтобы приехать на учёбу, приходилось выходить из дома за час до занятий, а зимой вообще чуть ли не за два. Папа Кости — Василий Витальевич, работал на обычном заводе, вот только Костя особо не представлял, чем тот конкретно занимается: вроде бы, его главной задачей было следить за процессом склеивания каких-то металлических пластин с ватой. То, в чём сын точно был уверен — работа папы опасна, ведь каждый месяц он приносил домой коробку киселя и тюбик силиконового крема для того, чтобы смазывать огрубевшие после клея руки — весь этот набор выдавался «за вредность»*. А мамы Кости, Лидии Степановны, уже нет в живых. Когда Косте было двенадцать, он узнал, что вот-вот в их семье будет пополнение. Вообще, мальчик рассчитывал на собаку или, на худой конец, хомячка, но каким же был его восторг, когда выяснилось, что его ждёт роль старшего брата! Это было очень ответственно для Кости, он до сих пор помнит, как был счастлив, как во всю придумал игры, в которые будет играть с малышом — причём, предусмотрел и на девочку, и на мальчика; Костя даже переставил свой ящичек с игрушками в другое место, чтобы освободить место для кроватки в своей комнате. Благодаря этому событию, в семье Лапенко всё приобрело новый лад: стресс сменился на спокойствие; тишину заменили каждодневные вечерние разговоры-планы на долгожданного малыша, и, казалось, что всё всегда будет так беззаботно и уютно, ведь никакие трудности не страшны, пока семья в сборе! Беззаботное счастье длилось не долго. На седьмом месяце, — кстати, ещё на плановом УЗИ прогнозировали мальчика, — у Лидии Степановны начались осложнения. Как раз в тот самый период, когда она максимально огородилась от своей работы в музыкальной школе и вообще создала вокруг себя максимальное спокойствие, весь груз в виде болезней свалился только в двойном количестве: сначала это была тяжёлая простуда, которая три недели висела на шее в виде температуры и жуткого кашля; затем волновали головные боли и ноющие суставы, а к последним месяцам беременности у Лидии начали неметь руки. Ясно было всем, что происходит что-то очень нехорошее, но вот эта вот семейная сплоченность, которая явно ощущалась, не давала падать духом никогда — сейчас, оптимистичный подход ко всяким сложностям Костя считает своей хорошей чертой, как и его друзья, которые, порой, искренне удивляются. С мамиными болезнями боролись, как могли: до родов Лидия Степановна пила лекарства, которые выписал невролог; посещала массаж и каждый день находилась под присмотром врачей, которые приходили на дом измерять давление, пульс и тому подобные вещи. Костя на тот момент ужасно переживал внутри себя, но в силу своей юности даже не знал, как это проявить. Пребывая в растерянности, Костя сам искал способы повлиять на ситуацию, и из самого простого было помогать по дому, и он был не против делать многое — так, Костя приучился к готовке (самой элементарной, конечно), спокойно занимался ручной стиркой, если она требовалась, а уроки делал с Петей Смирновым, оставаясь у него на час после школы. Так было выгодно им двоим: Костя ничего не понимал в вычислениях, чертежах, схемах, а Петя не ладил с грамматикой и не шибко умел красиво выражать мысли для сочинений — так и дополняли друг друга. Это было потрясающее время крепкой дружбы, которое, на удивление, не иссякло спустя пять лет. В целом, Костя ко всему привык и единственное, что его волновало — рождение братика, для которого всё уже давно было готово, которого ждали всей семьёй; которого ночами Костя представлял в голове самым весёлым, самым умным и самым красивым. Представлял, как не допустит, чтобы он повзрослел раньше времени, как пришлось ему самому. • • • • В праздничную пору, в самой середине декабря, на свет появился маленький Стас Лапенко. Он только-только увидел свет, но этот момент неосязаемо был, на самом-то деле, самым несчастным за жизнь — через скорые часы у его мамы остановилось сердце. Вот и получилось, что Лидия Степановна отдала свою светлую жизнь сыну — Костя думает, что так распорядилась судьба, и ему до сих пор кажется, что Стас должен стать кем-то значимым, чтобы оправдать годы земной жизни, что ещё были у их мамы. Так, рождение Стаса стало одновременно и радостным, и до потрясения печальным событием для семьи Лапенко. • • • • Вот Стасу уже целых пять лет! Он хорошо читает и считает, очень любит «Щенячий патруль» и играть с братом в догонялки — но это он полюбил буквально недавно, потому что раньше в квартире, где они жили втроем, не было места для таких подвижных игр. Не было места ни для чего, на самом-то деле. Во всех смыслах. Как раз, в начале этого года экономическое состояние семьи хорошо возросло, и за это, конечно, благодарным нужно быть папе. После смерти жены Василий Витальевич не знал, как ему быть. Так обычно и происходит, когда кого-то теряешь. Первое время мужчине не хотелось ничего, кроме как горевать и сидеть на месте, но, всё-таки, как чуткий и ответственный отец, он понимал: «да, я потерял Лиду, но приобрёл сына». И жить стало как-то легче душевно, как-то так, будто бы понятно, что делать дальше. Он понимал, что воспитывать двух сыновей — его задача, но он никогда не был одинок в этом деле, ведь и Костя уже совсем большой. Его уже и не нужно было воспитывать — он выполнял роли наставника своего младшего брата и правой руки отца очень хорошо, проявляя к этому искренний интерес. Благодаря тому, что Костя мог без проблем обеспечить вниманием и заботой братика, Василий Витальевич смог найти время для того, чтобы пройти пару-тройку собеседований на новое рабочее место — это было очень важно, ведь прошлая работа итак не приносила небольшой доход, так ещё и за последние месяца заказы резко сошли на минимум, отчего и рабочих дней почти не было в расписании, а значит и не было зарплаты. И время в этом случае, честно сказать, повернулось к отцу семейства Лапенко счастливой стороной монеты, но не сразу — всё то, что он сейчас имеет, досталось ему нелегко. Первый год Василий Витальевич так и работал на заводе, продолжая курировать линии по проклейке, просто на другом заводе. Этот год был сложным: зарплату, конечно, выдавали, но на первых парах это казалось...символической выплатой, честно говоря. Забить на попытки подняться хотелось каждую неделю; свести всё к тому, что он уже «слишком стар для карьерного роста» постоянно хотелось, а после этого «заслуженно» отдыхать... Стоя за станком по графику «день, ночь, с ночи, выходной»мысли пустить всё на самотёк только увеличивались в количестве и в частоте появления до тех пор, пока в администрации завода не сменился управляющий. Если очень кратко пересказывать, то положение Василия Витальевича изменилось с обычного рабочего до куратора линии, после куратора линии он стал руководителем отдела и, в конце концов, под наставничеством своего начальника стал готовиться и учиться руководству, чтобы занять должность в администрации самому. На это ушёл год, хотя, всё же, нельзя сказать, что он остался позади, ведь работа на серьёзное место руководства — это то, где не бывает «стопа» в опыте и практике. Работа начала приносить хорошие плоды, замечательные: первым делом, Василий Викторович принял решение переехать в квартиру, что будет чуть просторнее и, главное, чтобы она располагалась ближе к месту учёбы Кости; потихоньку обустраивали для Стаса комнату, где было всё самое необходимое и с «запасом» на будущее. Не взирая на свои большие желания, отец семейства, в первую очередь, делал всё для сыновей и их комфорта. Казалось, вот оно — счас-тье! Когда нет никаких нужды и морок, когда не нужно переживать о том, что деньги на сегодня есть, а завтра нет; не нужно отказывать детям в том, что им нужно и в том, чего они просят. Когда ты готов отдать всё, лишь бы твои дети улыбались. • • • • Одним весенним днём в школе, вдруг, объявили о концерте, посвященному празднику восьмого марта. И этот день был показательным для Кости. — Каждый из вас, друзья, может представить любой творческий номер, — зачитывая объявление, классная руководительница оглядела весь класс. — Жду ваших инициатив, ведь это только плюс нашему рейтингу. — Скорее, Вашей зарплате, — слукавил кто-то с задних мест. — Было бы потрясающе, друзья, вот только ни наш губернатор, ни, прости господи, президент...сами знаете. Нина Николаевна громко вздохнула, поправляя очки на макушке. Как-то и никому вставить ничего не хотелось. Некоторая часть класса оживилась, обсуждая любые формы проявления своих талантов, а Костя сидел, слушал и не знал, как ему себя чувствовать. Он не выступал на таких мероприятиях с момента, как мамы не стало, потому что просто не мог и, наверное, стеснялся своих эмоций на этот счёт. Ему, конечно, больно и горько, но со временем эта большая и ноющая рана от потери, честно сказать, затягивается: ты никогда не найдешь в случившемся плюс, но обязательно сможешь найти силы и смысл, благодаря которым...жить дальше? В классе все, конечно, знали и пытались помочь, но это не было необходимостью, потому что Косте, если честно, не верится в такую поддержку класса — не считая, конечно, Пети. Но тот не умел поддерживать от слова «совсем», поэтому... Лапенко предпочитал самому искать способы отвлечения от натужных грустных мыслей. И у Кости получилось. В моменты тоски он, стирая слёзы с щёк, подходил к шкафу с книгами — с мамиными книгами, которые папа просто не мог не перевезти в новую квартиру, — брал любую наугад и читал-читал-читал; в голове проносился мамин нежный голос, будто бы она сама сидит здесь и размеренно, с душой и спокойствием начитывает каждый интересный сюжет. Благодаря такой самотерапии, Костя втянулся; поэзия особенно потрясала его, в особенности на него влияли Твардовский, Бальмонт, Бунин и Маяковский — всё как и положенно в бунтарский и до ужаса романтизированный подростковый период. Порой, Костя вставал перед зеркалом в своей комнате и, горделиво расправив плечи, рассказывал стихи вслух; представляя, как он вещает, словно голос народа, он задирал подбородок и смотрел на себя в отражении как-то исподлобья, как-то хищно. Нравилось ему это дело, но одновременно с этим стесняло немного. Костя боялся, что стихи — что-то типа «прошлого века». За день до самого концерта всех участников праздника пригласили в кабинет педагога-организатора Лилии Витальевны на своеобразную репетицию. — В конце своего номера каждому из вас нужно будет взять вот этот цветочек, — Лилия Витальевна показала ребятам небольшой розовый цветок, вырезанный из бумаги, — и подарить его своим мамам в зрительном зале. — А Костя как будет? Ну зачем... Не в своё дело встряла девочка Настя, учившаяся на класс младше. Она состояла в совете старшеклассников и знала всё про всех; и ладно бы просто знала — она вечно трепала языком, по делу и нет. Чаще, конечно, нет! — А что Костя? А Костя не хотел отвечать, но и не знал, как ему прекратить разговор. Как вообще он начался и зачем... — Ну, у Кости же нет мамы, — Настя, без каких либо обдумываний, выпалила, а для Кости эти слова как молотом по голове. Он закрыл глаза и громко выдохнул через нос, едва сдерживая своё желание разозлиться и ударить. И всё бы ничего, он бы перетерпел — ну, глупая девчонка сказала, не подумав, так ещё и смутила всех вокруг; всё бы ничего, если бы подружка Насти, стараясь говорить шепотом, не сказала: — Ну, зато у него есть деньги. Смотри, какие кроссовки крутые. Костя не должен был этого слышать, но услышал. Столько шокирующих слов в один день он услышать явно не готов — столько неоправданный слов. Парня терзали две мысли: мысль о том, что объясниться и тогда они, наверное, поймут, что это абсолютно не «зато», что нельзя человека затмить благом жизни, которое итак далось с большим трудом, а вторая — отставить это так, как есть, не растрачивая ни эмоции, ни силы на глупых людей. Костя выбрал второе. И до сих пор Костя всегда выбирает второе. Ему никогда не хотелось кичиться тем, что у него есть то, чего нет к большинства других. Мысленно, ему лишь хотелось, чтобы такие как Настя ценили другое, ценили то, чего, как раз-таки нет у него — маму. Маму, по которой он скучает, но не может встретить, которой он читает стихи со сцены, но она даже не взглянет на него со своего места в зрительном зале. И ощущение пустоты от этого не затмит ни одна пара кроссовок. Костя был готов ходить босым, лишь бы просто снова проснуться от «доброе утро, сынок, мама там завтрак приготовила».