With(out)

Это было в последний юниорский сезон Медведевой, тоже субботним вечером, только не летом, а осенью. Этапы Гран-При были в самом разгаре, и Тутберидзе никому не давала спуску. Она никогда никому не давала спуску, но накануне стартов - особенно, сгоняя со спортсменов и спортсменок по семь потов. То ли у Этери было плохое настроение, то ли к концу недели накопились усталость и раздражение, но удовлетворить ее в тот день было просто невозможно. Ей не нравилось все. Прыжки, скольжение, хореография, жесты, выражение лиц - все подвергалось критике, причем у всех. Никто не избежал ее замечаний и колких комментариев. Женя, по какой-то иронии судьбы, оказалась главной антигероиней вечерней тренировки. У нее все не заладилось с самого начала - случаются дни, когда ничего не выходит даже у чемпионки мира среди юниоров. А Этери, как назло, смотрела на нее больше всего. И замечаний делала больше, чем кому бы то ни было. И замечания эти с каждым разом становились все обиднее и обиднее. Девочка пыталась сосредоточиться, собрать себя в кулак, снова и снова делала свои прыжки и дорожки, но Тутберидзе все равно была недовольна. Да Женя и сама чувствовала: сегодня определенно не ее день. - Идите с глаз моих, мучители, - наконец сказала Этери, когда время тренировки подошло к концу, и устало прикрыла глаза ладонью. - Если в понедельник будет такой же цирк, все брошу и уеду в Китай. Там никого заставлять не надо, там все понимают, зачем приходят на каток. "Мучители" поехали к выходу, стремясь убраться побыстрее и не успеть услышать от грозного тренера на прощание еще что-нибудь нелестное. Женя умчалась с катка самой первой. Финальная реплика Этери, обращенная к ней, звучала так: "Медведева, ты не думала о том, чтобы найти себя в другом виде спорта? Нет? Ну вот подумай!". Ее переполняли злость и досада на себя, сегодня как будто разучившуюся кататься, и на Этери Георгиевну, как будто специально придиравшуюся к ней. На мамин вопрос "как тренировка?" она буркнула что-то неопределенное, всю дорогу до дома молчала, уставившись в одну точку, а дома, поужинав, закрылась у себя в комнате. Мама и бабушка не трогали ее: они знали, что бывают дни, когда у Жени что-то категорически не получается и ее лучше оставить в покое. Девочка упала на кровать и устремила взгляд в потолок. Смотреть или читать что-нибудь не хотелось, общаться ни с кем тоже не хотелось. Хотелось только лежать и злиться на себя и на Тутберидзе. Злость на себя прошла первой, где-то через полчаса. "Ладно, - сказала сама себе Женя. - Запишу этот день в неудачные, завтра отдохну, а в понедельник приду и сделаю все как положено". Еще минут через пятнадцать прошла злость на Этери. Стало неловко перед ней. "Она на меня силы и время тратит, душу в меня вкладывает, хочет, чтобы у меня все получалось идеально и я всегда выигрывала, а я ее расстраиваю своей деревянностью". Еще сильнее захотелось в понедельник сделать все так, чтобы увидеть ее улыбку и услышать: "Вот теперь я тебя узнаю, Медведева". "Интересно, что она сейчас делает? - подумала девочка. - Сегодня же суббота, как-никак. Может, пошла поужинать куда-нибудь с Дишей и родственниками. Или в кино. Или дома фильм какой-нибудь смотрит. Или пораньше спать легла". Женя тренировалась у Тутберидзе уже семь лет, за эти годы успела хорошо изучить характер женщины, и каким-то шестым чувством поняла, что никуда Этери сегодня не пошла. Что она, скорее всего, тоже лежит, глядя в потолок, злится и досадует на себя, неспособную добиться от своих спортсменов нормального проката, на них, таких неумех, а прежде всего - на Женю Медведеву, главную сегодняшнюю неумеху всея Хрустального. Повинуясь внезапно возникшему порыву, Женя взяла телефон и зашла в мессенджер. Возле аватарки с пантерой, подписанной "Этери Георгиевна", горел зеленый кружочек. Значит, онлайн. Сначала она хотела написать что-то вроде "Этери Георгиевна, мне очень стыдно за сегодняшнее, в понедельник я все исправлю". Но так выходило банально, а Тутберидзе не любила банальностей. Поэтому Женя решила написать по-другому: "Этери Георгиевна, что вы сейчас делаете?". Это, конечно, была большая дерзость. Медведева была лучшей среди юниорок, но далеко не главной звездой Хрустального. Юля Липницкая, носившая это гордое звание, еще могла бы позволить себе такое, но никак не Женя. И все же Женя это написала. "Будь что будет. Даже если я разозлю ее еще сильнее, до понедельника она успеет отойти". Тутберидзе ответила почти сразу. И ответ даже не оказался резким: "О вас думаю. А о тебе особенно, игрок на моих нервах". Медведева рассмеялась. Сегодня она уже успела побыть "занозой", "вредителем" и "маленьким недоразумением". "Игрок на нервах" - это было нечто новое. И из уст Этери совершенно не обидное. "Я почему-то так и знала, - написала Женя. - Тоже прямо сейчас о вас думаю. И о том, что мне очень неудобно вас разочаровывать". "Об этом надо было думать на льду, а не дома, - ответила Тутберидзе. - Но лучше поздно, чем никогда". Спустя пару секунд от Этери пришло еще одно сообщение: "Что ты собираешься сделать, чтобы больше не разочаровывать меня?". Если уж дерзить, так дерзить до конца. Женя ответила: "Подумаю об этом в понедельник. Выходные же!", и поставила смеющийся смайлик с высунутым языком. К величайшему жениному удивлению, Тутберидзе не написала: "Медведева, тебе не кажется, что ты обнаглела?". И не проигнорировала ее. Закончила диалог по-деловому: "Хорошо. Посмотрю на тебя в понедельник". *** В понедельник у нее все получилось. Конечно, Этери не стала ее захваливать, да Женя и не рассчитывала на это. Ей хватило одобрительного кивка тренера после того, как она чисто откатала свои программы. Девочка ожидала, что Тутберидзе спросит, с чего вдруг Жене взбрело в голову посылать ей сообщения, но та промолчала. И Медведевой захотелось как-нибудь написать ей еще. На выходных она снова думала об Этери Георгиевне: чем она занимается, как проводит свое воскресенье, пришло ли ее настроение в норму. Женя росла на глазах Этери, проводила времени на катке больше, чем дома, и Тутберидзе знала ее как свои пять пальцев. Медведева знала как свои пять пальцев Тутберидзе-тренера, но Тутберидзе-человека - гораздо хуже. Женщина ревностно охраняла свою жизнь за пределами спорта, допуская туда очень немногих. Раньше для Жени это было чем-то самим собой разумеющимся, девочка не стремилась заглянуть в эту жизнь - ученицы должны соблюдать дистанцию с наставницей, она знала это с самого начала своего пребывания в спорте. Да и что интересного в этой жизни? Взрослые дела, взрослые проблемы. Все изменилось, когда Медведева вышла из младшего возраста в юниорки и стала самой перспективной среди маленьких звездочек Хрустального. Это означало больше внимания со стороны Этери Георгиевны, больше поездок на соревнования не с Сергеем Викторовичем, а с ней, и больше времени, проведенного вместе не только на катке, но и вне его. Женя чуточку приподняла завесу тайны, опущенную Тутберидзе-тренером над Тутберидзе-человеком, и ей понравилось увиденное. Захотелось узнать больше. Через пару дней она снова набралась наглости. "Этери Георгиевна, что вы сейчас делаете?". Вечерняя тренировка прошла как обычно, Этери не за что было злиться на нее, а Жене нечего стыдиться, поэтому Тутберидзе была удивлена. "Ужинаю. Что-то случилось?". "Ничего, - ответила Женя. - Просто захотелось узнать, как вы". "В таких случаях отделываются стандартным ответом "хорошо", - написала ей Этери, - но я не люблю стандартные ответы. Поэтому честно признаюсь, что хочу на вечер отвлечься от фигурного катания". "Пойдете куда-нибудь?" - Женя очень опасалась вторгнуться со своими вопросами слишком далеко, но решила положиться на интуицию и на то, что женщина в таком случае обозначит ей границы. "Нет, не хочу никуда идти. Хочу посмотреть что-нибудь или поваляться с книжкой". "Предложения того, что стоит посмотреть, принимаются?" - девочка добавила подмигивающий смайлик, радуясь, что границы пока не обозначают. "Аниме - нет, даже не надейся. Все остальное - да". *** Это было чем-то похоже на их разговоры по пути на соревнования или во время совместных прогулок в свободное время между итогами турнира и показательными выступлениями. Кино, книги, какие-то жизненные ситуации (ничего слишком личного), какие-то забавные или истории, которыми хотелось поделиться. Интуиция не подводила Женю: она чувствовала, когда Этери занята или ее просто лучше не трогать, а когда можно взять телефон и написать: "Этери Георгиевна, что вы сейчас делаете?". Вечером буднего дня, на выходных, во время праздников или в отпуске. "Этери Георгиевна, что вы сейчас делаете?". "Лежу без движения. Такое чувство, что на тренировке сильнее всех устала я. Ничего не хочу. Разве что с тобой попереписываться, если у тебя есть, чем развеселить старую больную женщину". "Мне кажется, что вы сделали ошибку во фразе "прекрасную и вечно молодую женщину", Этери Георгиевна. А чем вас развеселить - я всегда найду". ... "Этери Георгиевна, что вы сейчас делаете?". "Сижу на ужине со своей родней. Тут целая толпа народу, но скучно, признаюсь тебе". "Жаль, что на семейный ужин нельзя пригласить кого-то из наших. Мы бы там устроили веселье". "Ну уж нет, мне и на работе вас хватает". "Даже меня бы не пригласили? :-(". "Относительно тебя я бы подумала". ... "Этери Георгиевна, что вы сейчас делаете?". "Давно ты научилась читать мысли на расстоянии? Как раз о тебе думаю". "Надеюсь, не что-то плохое?". "Ты сегодня не играла на моих нервах, поэтому ничего плохого. Просто вспоминала, какой ты была, когда только пришла ко мне, и думала, как быстро ты выросла". "А вы за эти годы ничуть не изменились, Этери Георгиевна. Я, когда вас впервые увидела, сразу подумала: "Какая красивая!", и теперь так думаю каждый раз, когда вас вижу". "Засмущала :-) Спасибо за комплимент. Когда станешь старше, будешь гораздо красивее меня, поверь мне". *** В тот вечер Женя снова лежала на кровати, глядя на экран телефона с открытым мессенджером, на зеленый кружочек возле аватарки с пантерой, и понимала, что сейчас писать Этери Георгиевне нельзя, но именно сейчас она должна написать. У Юли мертвенно-бледное лицо, раздувающиеся от ярости ноздри и пылающие гневом совершенно безумные глаза. Женя никогда не видела ее такой. И такие же безумные глаза у Этери Георгиевны. Злость заполняет ее без остатка и рвется наружу. На льду уже никто не катается, не прыгает. Все смотрят на то, как испепеляют друг друга взглядами тренер и та, кто еще недавно была ее любимой ученицей. Пытаться сейчас стать между ними - все равно что останавливать руками разогнавшийся поезд, поэтому никто не произносит ни слова. Даже Сергей Викторович и Даниил Маркович молча наблюдают и ждут, кто победит в этом противостоянии. - Ты будешь делать то, что я скажу, - отчеканивает Тутберидзе. Голос ее звенит как сталь. - Ты пока еще моя спортсменка, а я твой тренер. Я уже сто раз говорила, и могу повторить еще столько же: если что-то не нравится, то никто тебя здесь не держит. - Знаете что, Этери Георгиевна? - Юля сжимает кулаки, и Женя слышит, как хрустят ее костяшки. - Идите-ка вы на хер с вашими приказами. А я пойду искать себе другого тренера. Вихрем пролетев мимо Тутберидзе, она хватает чехлы и уходит с катка. - Удачи в поисках, - цедит сквозь зубы Этери вслед Юле. - Посмотрю на тебя через год... великая. Последнее слово она выплевывает, словно ругательство. Потом поворачивается к замершим ученикам и коллегам: - Даня, Сережа, продолжайте тренировку. Извините. Она тоже уходит со льда. Очень быстро, но Медведева успевает разглядеть, что в глазах у женщины предательски блестят слезы. На лед Этери не вернулась, уехала домой. В раздевалке после тренировки царила гробовая тишина. Всем хотелось обсудить произошедшее сегодня, и никто не отваживался заговорить об этом. Трещины между Тутберидзе и Липницкой поползли давно, все ждали, что рано или поздно Юля уйдет, но никто не думал, что это произойдет не со стандартным букетом и стандартными же, ничего не значащими словами прощания, а с пылающим гневом и обнаженными эмоциями. Женя почти на сто процентов была уверена, что сейчас Этери закрылась у себя в комнате, никого не пускает, ни с кем не разговаривает. Уже перестала плакать и думает. О себе, о Юле, о том, что и когда она упустила с ней, почему все закончилось именно так, можно ли было этого избежать. Винит в первую очередь не Юлю, запутавшуюся в том, чего она хочет после олимпийского золота и хочет ли вообще чего-нибудь, не ее маму, своим влиянием на дочь создававшую львиную долю проблем между ней и тренером, а саму себя. Ту, которая должна была найти нужные слова для девочки, на которую в пятнадцать с небольшим лет свалилась и придавила ее многотонной глыбой вселенская популярность, и не нашла этих слов. Еще Женя почти на сто процентов была уверена, что Этери просто не станет читать, кто и что ей там пишет, и не ответит ей. Но все же написала. В этот раз - без вопроса о том, что сейчас делает женщина. "Этери Георгиевна, я знаю, что сейчас вы не хотите ни с кем общаться, со мной в том числе. Но я не могу вам не написать. У меня нет такого права - обсуждать Юлю и ваши с ней отношения. Давайте просто поговорим. О чем угодно, только не о фигурном катании. Вам станет легче, поверьте". Она положила телефон, не надеясь на ответ, и едва не подскочила от неожиданности, когда минут через десять услышала звук входящего сообщения. "Юная девушка спасает взрослую и сильную женщину от самокопания. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Давай поговорим. О чем угодно, только не о фигурном катании". *** За следующий год изменилось очень многое. Для Жени, которая из звездочки, только начинающей путь к взрослым вершинам, стала настоящей звездой, собравшей все возможные трофеи сезона. Для Этери, над которой перестало висеть уничижительное определение "тренер единственной спортсменки, которая мелькнула и погасла". Для них обеих, в один прекрасный момент осознавших, что они друг для друга - не просто тренер и ученица, долго не решавшихся поговорить об этом, а потом наконец-то признавшихся друг другу в своих чувствах. Но кое-что осталось неизменным. Вечер, Женя у себя в комнате, телефон с открытым мессенджером, зеленый кружочек возле аватарки с пантерой и ее мысли об Этери. Сегодня утром они вернулись из Марселя, с финала Гран-При. Для всего мира на этом финале они завоевали золото, и только они сами знали, что привезли с собой нечто несравнимо более ценное, чем любая медаль. Они расстались впервые за эти дни, и теперь Медведеву одолевали сомнения и страхи. Женя не сомневалась в том, что чувствует к Тутберидзе. Она сомневалась, не надумает ли Этери, оставшись наедине с собой, что-нибудь о пагубности и невозможности близких отношений между тренером и ее несовершеннолетней ученицей. Боялась, что все-таки надумает, что завтра, когда тренировка закончится, женщина позовет ее в тренерскую и, тщательно подбирая слова, начнет рассказывать о том, почему они не могут быть вместе. Хотелось что-то написать ей, но вот что? Длиннейший текст о том, как Женя ее любит? Столь же длинный текст о том, что не стоит ни в чем сомневаться? А вдруг это только укрепит Этери во мнении, что их роман надо завершить в самом начале, пока они еще не успели привыкнуть друг к другу в новом качестве? "Не буду ничего изобретать, - решила Женя. - У меня есть фраза, которая всегда оказывается к месту". Ее она и написала. "Этери, что ты сейчас делаешь?". Уже на "ты" и просто "Этери". Теперь "выканье" при разговорах наедине и в личной переписке смотрелось бы по меньшей мере странно. После того, как Женя целовала ее, а Этери целовала девушку в ответ. После того, как обнаженная кожа соприкасалась в темноте с обнаженной кожей. После того, как Женя стонала и выгибалась под ее руками, рвано выдыхала и кусала губы, чтобы не закричать и не перебудить всю гостиницу. "Этери Георгиевна" теперь осталась для внешнего мира и для шуток с нарочито официальным обращением друг к другу. Ответ, как обычно, не заставил себя долго ждать. "О тебе думаю, счастье мое". Радость, моментально вспыхнувшая у Жени внутри, тут же погасла. Вот тебе главный минус переписки - ты не слышишь интонаций человека. Может быть, вживую Тутберидзе произнесла бы это "счастье мое" с грустью, и сейчас все-таки начнет убеждать ее в том, что ничего из этих отношений не выйдет. "И что думаешь?" - написала девушка. Отправила, с нетерпением ожидая ответа и боясь того, каким он может оказаться. Услышав звук входящего сообщения, она открыла его с опаской. Начала читать и ощутила, как после первого предложения сердце ее ухнуло куда-то вниз, но потом с каждым прочитанным словом начало нарастать, заполняя ее без остатка, ощущение безграничного счастья и безграничной нежности. "Думаю, что такие отношения как у нас - это неправильно и невозможно. Но я так счастлива с тобой, Женька, так невероятно и непозволительно счастлива, что меня это совершенно не волнует. Я хочу быть счастливой столько, сколько нам с тобой отпущено вместе. И хочу, чтобы ты знала: я не оставлю тебя до тех пор, пока ты сама этого не захочешь". "Я никогда этого не захочу, - написала Женя, от волнения попадая не по тем буквам, делая кучу ошибок и мысленно благодаря человека, который придумал Т9. - Ты согласна быть со мной целую вечность?". "Целую вечность - это очень сильно сказано, - ответила Этери, и Жене показалось, будто она слышит ее голос, мягкий и с легким оттенком иронии. - Лучше не заглядывать так далеко. Лучше быть здесь и сейчас. Устраивает?". "Устраивает, хотя я все равно надеюсь на вечность". "Ну хорошо, - а теперь Женя была уверена, что Этери засмеялась. - Будем стремиться к вечности".