Такой же, как я

Когда огромный белый овал с зелёными буквами «Зеленоград», укреплённый на столбе на въезде в город, остался позади, машина начала сбавлять скорость и наконец остановилась. Я перегнулась через лежащую на коленях сумку и спросила у водителя, сколько я ему должна, но тот отказался от денег и пожелал мне удачи. Его жена немного виновато тоже что-то мне сказала, но я не обратила на это особого внимания, усиленно пытаясь в это время вытащить застрявший между передним и задним сиденьем чемодан, поэтому лишь рассеянно кивнула. Автомобиль скрылся вдали, а я, вздохнув, пошла куда глаза глядят. Слой снега, покрывавшего тротуар, скрипел под ногами и колёсиками чемодана. Хорошо, что сильного снегопада не было, иначе багаж просто увяз бы в сугробе. Мимо меня по трассе проносились автомобили, от их шума меня уже начало воротить, и чтобы как-то отвлечься, я переключила внимание на город. В Зеленограде я не была ещё ни разу, и мне действительно было интересно, какой он, однако на первый взгляд этот город почти ничем не отличался от Александрова — те же аккуратные улицы и аллеи, дворы и парки, те же жилые многоэтажки и торговые центры. Наверное, здесь хорошо летом, но зимой всё абсолютно однообразно и скучно. Впереди на склоне замаячило какое-то непонятное сооружение, а подойдя ближе, я поняла, что это огромная скульптура — в громадной глыбе серого камня высечено лицо солдата в каске и лавровая ветвь, а рядом возвышается обелиск в виде трёх штыков из того же камня. Надпись на барельефе гласила: «Здесь защитники Москвы, погибшие в бою за Родину, остались навеки бессмертны.» Я запоздало вспомнила уроки истории: в Великую Отечественную войну в Крюково, совсем рядом с теми местами, где сейчас стоит Зеленоград, проходили бои за Москву. Даже песню такую когда-то слышала: «У деревни Крюково погибает взвод». Так странно было стоять перед памятником и знать, что здесь, в братской могиле, покоятся люди, солдаты, которые ценой собственной жизни не дали врагу добраться до Москвы, до которой отсюда каких-то сорок километров. Для многотысячной армии такое расстояние — ничто… Я долго стояла у мемориала, не в силах двинуться с места, забыв про мороз и ломоту в руке, которую просто обрывал тяжёлый чемодан. Вот она, тонкая, почти незримая грань между прошлым и настоящим — мы, современное поколение, живём, что-то делаем, вечно спешим куда-то, а они, такие же люди, уже многие десятилетия лежат здесь, под камнем, снегом и землёй, но эхо их подвига не заглохнет, пока жива наша память о нём. А ведь сколько таких же, как мы, людей погибло в ту войну, но им не ставят памятников и зачастую даже не знают имён? Сколько таких же, как мы, людей просто не родились, потому что солдаты гибли, не успев обзавестись семьями? В такие моменты понимаешь, что жизнь — это драгоценный дар, который легко потратить впустую, и второго шанса не будет. И если ты живёшь на свете — значит, живёшь не зря. Не нужно жалеть мёртвых, но мы обязаны помнить о том, что они сделали для живых. Я так погрузилась в свои размышления, что не заметила, как парк начал наполняться людьми. Это заставило меня встрепенуться. Сколько я тут торчу? Десять минут или час? А нужно торопиться. Быть может, именно сейчас Антон собирается снова отправиться в путь, а если я буду так прохлаждаться, то никогда его не догоню. Машин было много, и все они шли единым потоком, так что попутку я поймать не могла — никто просто не мог остановиться, избежав аварии. Тогда я решила добраться до ближайшего населённого пункта на электричке или маршрутном такси, пусть и это неудобно с моим чемоданом, но лучше, чем стоять тут неизвестно сколько времени в надежде найти кого-нибудь, кто согласится меня подвезти, что ещё не факт. «Штыки» постепенно остались позади. Мне пришлось несколько раз спрашивать у прохожих, как добраться, но в конце концов я кое-как сориентировалась и смогла примерно представить, куда мне идти. До станции Крюково можно было либо дойти пешком, либо доехать на автобусе, я решила пройтись — неизвестно, сколько здесь стоит проезд, а деньги нужно экономить, их у меня не слишком много. На них надо ещё как-то обосноваться в Петербурге, поэтому остаться должно как можно больше. Снегопад усилился, хлопья снега летели в лицо, и приходилось сильно щуриться, чтобы хоть что-то увидеть. Сапоги увязали в снежном месиве почти по щиколотку, идти было тяжело, а чемодан пришлось взять за боковую ручку и нести на весу, иначе в его колёсики набивался снег. Я уже начала было подумывать, что автобус был не такой уж и плохой идеей, однако, на моё счастье, впереди наконец показалась эстакада — о ней мне говорили прохожие, у которых я спрашивала дорогу, — и я воспрянула духом. Даже пресловутый чемодан, из-за которого мне казалось, что моя рука превратилась в безвольный кусок мяса, будто стал не таким тяжёлым. Несмотря на то, что стрелки часов уже приближались к цифре «10», на улице было немноголюдно, поэтому я без особого труда смогла добраться до касс. Электричек в расписании было неожиданно много, от этого я немного растерялась, но мне, к счастью, помогли разобраться. До прибытия было ещё около двадцати минут, и я решила поискать какое-нибудь место, где можно купить поесть, потому что голод снова начал напоминать о себе. Вдобавок было до невозможности холодно, пальто и шарф уже не спасали, так что к мысленному списку я прибавила и что-нибудь горячее — чай или кофе, смотря на что хватит денег. Грузная тётка-продавщица скрупулёзно пересчитала монетки, с каким-то презрением взглянула на меня и буквально швырнула на прилавок булочку и пластиковый стаканчик с кофе — ненавижу его, но самый дешёвый чай стоил и того дороже, пришлось довольствоваться тем, что есть, хотя я и подозревала, что назавтра у меня безбожно разболится желудок от этой растворимой мути. Я села на одну из скамеек около касс и принялась за еду. Как бы гастрит не заработать от такого питания, было бы отличным завершением путешествия… На моё удивление, толпы, с какой мне пришлось столкнуться утром на вокзале в Александрове, здесь не было. Людей на станции вообще было мало, а моя электричка пришла полупустой, что не могло не радовать. Я выбрала себе место в конце вагона, у окна, и достала из чемодана книгу. До конечной станции — Клин — ехать нужно было около часа. Однако мозг не желал вникать в сюжет книги, и я битый час пыталась прочесть хотя бы страницу, но мысли упорно утекали сквозь строки и возвращались к ближайшему будущему. Я решила, что доберусь до Петербурга по большей части автостопом, если это будет возможно, если нет — что ж, денег на билет на поезд дальнего следования у меня должно хватить. Однако я совсем не подумала о том, что буду делать, когда наконец приеду. Денег с собой и так немного, а в огромном и дорогом мегаполисе и моргнуть не успеешь, как они уже исчезнут. А ведь мне нужно где-то жить, как-то обеспечивать себя, ведь неизвестно, на какое время растянутся поиски Антона, поскольку я иду наугад, не зная абсолютно ничего — ни где его искать, ни как его найти, я даже не знаю наверняка, до сих пор ли брат в Санкт-Петербурге или поехал дальше. И чем больше я думала об этом, тем страшнее мне становилось. В первую очередь меня волновал даже не брат, как бы ужасно это ни звучало, а моя собственная жизнь. Я, по сути, собственными руками копаю могилу своему будущему. Я бросила школу, уехала не пойми куда, денег в кармане почти нет, и в случае чего мне даже некуда вернуться, потому что мне просто не откроют дверь. Родители наверняка уже сменили замок… На страницах книги, лежащей на коленях, появились мокрые пятнышки. Какая же я дура. Возомнила о себе чёрт-те что, решила, что мне всё под силу, а на самом деле я — никто и звать меня никак. Мне всего шестнадцать лет, я даже школу не закончила, какой к чёрту Санкт-Петербург? Какое импульсивное было желание… Зачем я поехала? Антон сам в состоянии о себе позаботиться, он совершеннолетний, и если понадобится, он сможет найти работу и жить самостоятельно. Кто меня просил, ну кто меня просил за ним гнаться? Брат не хочет, чтобы его искали, а я, как конченая эгоистка, подумала только о себе. Правы были родители. Но зачем, зачем они меня отпустили? Хотели преподать мне урок? Что ж, он усвоен. Теперь у меня куча проблем, и разгребать их осталось мне одной. Но мне некого винить, я сама на это подписалась. Отличное начало взрослой жизни. Дайте два. Я старалась удерживать слёзы внутри, но перед глазами всё предательски плыло, их жгло от соли, и я выглядела, наверное, как какая-нибудь больная или умирающая. Книгу пришлось убрать, чтобы окончательно не испортить страницы слезами. Мне повезло, что кроме меня в вагоне, в который я села, было только несколько человек, и им наплевать, что я делаю. И в какой-то момент всё закончилось. Слёзы просто высохли, будто их не осталось. Я вытерла рукавом мокрые глаза и зажмурилась. Да, я наломала дров, но от слёз мне будет только хуже, а мои проблемы как были проблемами, так и останутся, их никто за меня не решит. Я одна за себя в ответе. И если уж решила найти брата — я его найду, или хотя бы сделаю всё, что от меня зависит, чего бы это ни стоило. Мне больше четырнадцати лет, а значит, можно найти какую-нибудь подработку — устроюсь официанткой, уборщицей, кем угодно, мне всё равно. На заработанные деньги я могу снимать комнату, а в промежутках между работой начну потихоньку искать Антона — в конце концов, я обязана его найти хотя бы для того, чтобы узнать, всё ли с ним хорошо. За окном электрички проносились укрытые снежным одеялом ели и сосны. Зеленоград давно остался позади, а впереди совсем скоро покажется Клин, и кто знает — может быть, именно в этом городе случится что-нибудь, что поможет мне в поисках? Моё положение не изменилось ни на йоту, но на душе стало так светло и легко, что мне хотелось кричать об этом, забравшись на какую-нибудь крышу. Однако как только я вышла из поезда, моё приподнявшееся было настроение тут же рухнуло куда-то вниз. Поднялась просто адская метель, которая для меня, только что покинувшей тёплый вагон, стала настоящей пыткой. Я кое-как, почти зажмурившись и повернув голову, чтобы ветер не дул в лицо и можно было хоть как-то дышать, оскальзываясь на льду, добежала до здания вокзала и остановилась перевести дух. Здесь, в отличие от Зеленограда, народу была тьма тьмущая, и пришлось наловчиться лавировать в толпе, стараясь по возможности никого не толкать, не задевать и не проезжаться чемоданом по ногам. Это оказалось задачей, мягко говоря, трудновыполнимой, но я с ней всё же справилась и поспешила к трассе, намереваясь надолго в Клину не задерживаться и сразу же отправиться дальше на попутке. Шофёр попался говорливый, и уже через несколько минут поездки у меня натурально начала пухнуть голова. Машина ещё с места не двинулась, а я уже знала всё о семье водителя, а также о достопримечательностях Клина и о его истории. Прерывать повествование было неловко, поэтому пришлось делать заинтересованный вид и многозначительно кивать, молясь, чтобы этот бесконечный рассказ наконец оборвался. Видимо, кто-то наверху услышал мои мольбы, и водитель замолчал, но, как выяснилось, ненадолго — похоже, он страдал какой-то болезнью, при которой пять минут молчания приносят невыносимые муки, поэтому уже через несколько мгновений переключился на меня: — А ты куда едешь? — В Петербург, — я решила на этот раз не врать, потому что в этом случае проще сказать правду, чем в панике придумывать подходящие к моей лжи ответы на его следующие вопросы, которых, как я подозревала, будет много. — Ого, так далеко. А откуда? — Из Александрова. Настроения разговаривать с кем-либо, а тем более с незнакомым человеком, у меня не было абсолютно, поэтому я отвечала сухо и коротко. Однако водителя это, похоже, совсем не смутило, и он как ни в чём не бывало продолжил осыпать меня вопросами: — Из Александрова? Слушай, так у меня ж там племянник живёт. Я к нему как-то раз ездил… Словом, я была безумно счастлива, когда за окном наконец показался огромный символ города на въезде в Тверь, и водитель, высадив меня и ни на секунду не переставая при этом болтать, пожелал мне удачи в моём путешествии и уехал. Я поудобнее перехватила рукоятку чемодана. Ну здравствуй, Тверь. Интересно, какие сюрпризы ты мне приготовила?