Такой же, как я

Тверь встретила меня в прямом смысле холодно. Мороз стоял невероятный, казалось, что от него у меня постепенно затвердевают все внутренние мягкие ткани, и я твёрдо решила, что на сегодня с поездками закончу. Проситься переночевать не у кого, поэтому пришлось искать какую-нибудь дешёвую гостиницу или, на худой конец, полумёртвый хостел — мне было всё равно, хотелось лишь согреться, поесть и лечь в нормальную кровать. Снова пришлось обратиться к прохожим, но в этот раз Фортуна, видимо, повернулась ко мне спиной, ибо я целых четыре раза подряд нарвалась на таких же приезжих, как я сама, которые, конечно, никак мне помочь не могли. Ещё дважды меня попросту проигнорировали, и когда я уже было совсем отчаялась, какая-то добрая старушка наконец посоветовала мне, где можно переночевать. Поблагодарив пожилую женщину, я двинулась в указанном ею направлении. Нужное мне здание оказалось обшарпанной трёхэтажной «хрущёвкой» и чем-то напомнило жилые корпуса в летних лагерях, куда мы с Антоном ездили лет в восемь-десять. Словом, впечатление было не слишком приятным, но выбирать мне не приходилось. Внутри, однако, всё выглядело куда лучше — видно было, что совсем недавно в холле делали ремонт. Было светло и тепло, играла тихая музыка, стояло несколько кресел и пара небольших диванчиков. Везде, куда дотягивался взгляд произрастали настоящие джунгли из комнатных цветов. В углу за стойкой меня уже поджидала молоденькая девушка в гостиничной форме с бейджем. Как выяснилось, самый дешёвый номер стоил шестьсот рублей за ночь — боюсь представить, в каких условиях придётся жить за такую смехотворную сумму, но выбора у меня нет, деньги нужно экономить. Скрепя сердце, соглашаюсь и получаю ключ от комнаты. Мой номер на первом этаже, так что, получается, я буду слышать всё, что происходит в холле. Да уж, мне уже «нравится» эта шарага. Мой позитивный настрой и так широкими шагами шёл к чёрту, а после того, как при попытке открыть дверь заклинило замок, и вовсе сорвался на бег. Я, сквозь зубы матеря администрацию на чём свет стоит, вернулась к регистраторше и напряжённо поинтересовалась, попаду ли я сегодня в номер. Та засуетилась, начала кого-то звать, куда-то бегать, раздражая меня, и я отошла от стойки как можно дальше, чтобы лишний раз не трепать себе нервы. Дверь мне открыли только через полчаса, и я наконец смогла зайти в своё новое обиталище. Ну что ж, всё не так уж и плохо, как я успела себе представить. В конце концов, я ведь взяла самый дешёвый номер, для комнаты за такую цену обстановка просто царская. Мебели немного: шкаф, кровать, две тумбочки и кресло. Светлые обои, пусть и немного ободранные в нескольких местах, на потолке кое-где виднеются трещины, а в углу немного вздулся линолеум, но в целом весьма неплохо. Я же не ревизор, мне хватит уже того, что по комнате не маршируют полчища тараканов, а постель не шевелится от клопов. Я заглянула в ванную. Здесь всё выглядело тоже не слишком шикарно, но жить можно. Голубая плитка на стенах и полу, отколовшаяся кое-где, раковина со следами ржавчины. Поддона у душа нет, только небольшой бордюрчик на полу, нужный, чтобы вода не растекалась по помещению. Занавеска какая-то потасканная, замусоленная, я решила её не трогать от греха подальше — не хватало только штраф платить за порчу гостиничной собственности, денег и так немного. Довольно быстро обустроившись, я переоделась, приняла душ и наконец смогла растянуться на мягкой кровати, с наслаждением чувствуя, как расслабляются усталые мышцы и кости. Сегодняшние события сильно утомили и вымотали меня, хотелось лечь и отключиться, однако упрямый мозг продолжал работать, не давая телу получить желанный отдых. Шестерёнки упорно крутились в сторону брата, Санкт-Петербурга и моей дальнейшей жизни. От Твери до Питера — чуть меньше шестисот километров. Если мне повезёт с попутками, то уже завтра-послезавтра я окажусь в пункте назначения, но что делать потом? Хорошо, если мне удастся найти подработку официанткой или кем-то подобным, но ведь это ещё не факт. А вдруг у меня не получится найти съёмную комнату? А вдруг я зря еду в Петербург, вдруг Антон уже поехал дальше? Этих «вдруг» становилось всё больше и больше, они теснились в голове и жужжали, как рой разъярённых пчёл. Я схватилась за голову. Я чувствовала себя так, словно оказалась на льдине, которая откололась и теперь стремительно несётся в открытое море, и это необратимо, на это никак нельзя повлиять или хотя бы заставить её изменить направление. А что хуже всего — я сама, своими руками помогла ей отколоться, я специально расшатывала её, заставляя оторваться от опоры, и только теперь осознала, что натворила, но уже поздно. Я совершенно одна посреди бушующего океана, и у меня нет выбора: если я так и останусь сидеть на этой льдине, то рано или поздно просто погибну, а если я с неё спрыгну, меня убьёт холодная вода. То, что я до сих пор жива — лишь вопрос времени. Я чувствую, как моё тело, будто на автопилоте, медленно поднимается с постели, возвращаясь в вертикальное положение. Сознание будто в отключке. Несколько шагов к стене. Меня обжигает собственное горячее дыхание, отражающееся от бетона. Я прислоняюсь лбом к холодной поверхности потёртых обоев и тяжело, надрывно дышу, пытаясь немного прийти в себя, но отчаяние захлёстывает меня ледяными волнами снова и снова, парализуя, причиняя боль, но не давая захлебнуться. Медленно поднимаю взгляд и сверлю им стену. Закрываю глаза. Тихое «бум» отозвалось внутри черепа колокольным звоном. Место удара неприятно заныло, но я, не обращая на это внимания, продолжила медленно, механически биться головой об стену, наплевав на возможный синяк именно в том месте, которое волосами закрыть не получится. Это только со стороны выглядит смешно, а на самом деле голова гудит и раскалывается от боли, которая неприятным звоном отзывается в затылке с каждым ударом. В какой-то момент я понимаю, что она мне уже нравится, и задворками разума осознаю, что это неправильно, ненормально, но останавливаться не хочется, и лишь огромным усилием я наконец заставляю себя прекратить экзекуцию. Хватит. Зеркало в ванной услужливо сообщило, что на лбу, рядом с тем местом, где начинается шрам, действительно появилось красное пятно, которое в скором времени превратится в настоящий синяк. Отлично. Молодец, Карина. Только ещё одного увечья не хватало. Рвущаяся из крана струя бьёт по рукам, которые уже начали болеть от холода. Я умываюсь как-то дёргано, судорожно, захлёбываясь водой, попадающей в нос и глаза, пытаюсь хоть немного отрезвить себя, сбить наваждение, но помогает слабо, я не ощущаю долгожданного облегчения, которого добиваюсь, и это начинает злить меня. Я буквально чувствую, как внутри меня, где-то в животе, начинает разгораться огонь ярости, под его давлением мне хочется разнести всё вокруг, а потом самой разбиться к чёрту об эту самую стену. СТОП! Чтобы хоть немного успокоиться, мне приходится глотнуть ледяной воды прямо из-под крана. Зубы заныли от холода. Чувствую себя так, будто мои лёгкие перетянули верёвкой, не давая им раскрыться полностью и наполниться воздухом. Я дышу с надрывом, задыхаюсь, ноги потихоньку начинают подкашиваться, и я вовремя успеваю схватиться за раковину и медленно опуститься на пол. Тело становится тяжёлым, такое ощущение, что я сейчас упаду в обморок. Последняя мысль заставляет меня рывком, преодолев накатившую тошноту и головокружение, встать и кое-как доковылять до кровати — если отключусь, то хотя бы не на холодном кафельном полу. Становится немного легче, когда я оказываюсь в горизонтальном положении, но голова начинает кружиться ещё сильнее, приходится закрыть глаза, чтобы хоть как-то облегчить своё состояние. Пора прекращать истерить, иначе можно и действительно в обморок упасть. Плачь — не плачь, а того, что сделано, не вернуть. Бессмысленно корить себя за то, что уже случилось. Теперь я должна лишь, стиснув зубы, справляться с последствиями своих импульсивных необдуманных поступков. Я сама сколотила себе крест, мне его и нести. *** Я сама не заметила, как заснула, а когда наконец смогла открыть глаза, оказалось, что я проспала весь день — электронные часы подсказали, что сейчас без двадцати минут час ночи. Видимо, сказалось утомление, вызванное несколькими переездами с места на место и нервами. Желудок ныл от голода, последний раз я ела больше десяти часов назад, и теперь меня охватило такое ощущение, будто в моём животе точатся друг об друга два ножа, задевая лезвиями внутренние органы. Я попыталась уснуть снова, но с огорчением поняла, что мне это не удастся, и полезла в чемодан за книгой. Время тянулось, как резина. Мне казалось, что я сижу с книжкой уже как минимум несколько часов, но электронное табло упорно заявляло, что прошло всего пятнадцать минут. До рассвета было ещё далеко, за окнами стояла непроглядная темнота, и как я ни пыталась абстрагироваться от окружающего мира и вникнуть в сюжет повести, резь в желудке и тяжёлые мысли не давали мне этого сделать. Вдобавок в холле гостиницы началось что-то невообразимое: похоже, какие-то постояльцы решили, что включить магнитофон в час ночи — это отличная идея, которую нужно сейчас же воплотить в жизнь, и я вынуждена была, проклиная чёртовы «картонные» стены гостиницы, невольно присоединиться к изучению музыкального вкуса полуночников. Совсем скоро стало ясно, что виновницами шума были именно девушки, потому как вперемешку с грохочущей музыкой я различала и громкий смех нескольких женских голосов. Ещё я, хоть и с трудом, смогла вспомнить, чьи именно песни, которые часто попадались мне на музыкальных каналах, доносятся из колонок — то ли Димы Билана, то ли Сергея Лазарева, то ли обоих сразу, я, если честно, в подобной музыке не разбираюсь. Зато, видимо, разбирались ночные тусовщицы, ибо визжали и ржали они так, будто находились не в холле захудалой ночлежки в Богом забытом районе Твери, а прямо на концерте своего кумира, которого я определить так и не смогла, но абсолютно точно только что возненавидела. В конце концов моё терпение лопнуло, и я, выглянув в коридор, рявкнула: — Вырубайте свою шарманку! Дайте людям поспать! — и захлопнула дверь, наслаждаясь наступившей тишиной. Видимо, я выглядела очень злой, какой, в общем-то, и была — попробуй тут порадуйся, когда какие-то сумасшедшие фанатки смазливых мальчишек-певцов заставляют тебя слушать писклявые песни про любовь и всё прилагающееся посреди ночи, — раз эти барышни меня послушали, но мне было абсолютно всё равно. Главное, что эта дискотека малолеток наконец закончилась. Остаток ночи прошёл относительно спокойно, не считая разве что нескольких алкоголиков, оравших под окнами ближе к утру, и двух бомжей, стучавшихся в те же самые окна чуть позже. Ответа они, правда, не получили и ушли ни с чем. Как только на улице стало совсем светло, я принялась собирать вещи и с особой тщательностью пересчитала оставшиеся у меня деньги: получилось чуть больше восьми тысяч рублей, на которые мне предстояло как-то умудриться добраться до Санкт-Петербурга и найти какое-нибудь жильё. Каким образом у меня это получится, я, если честно, не представляла. Столовая в гостинице, мягко говоря, не внушала доверия, однако перспектива ещё несколько часов мотаться по Твери в поисках какой-нибудь дешёвой забегаловки, где готовят неизвестно что и из чего, мне не нравилась ещё больше, поэтому пришлось довольствоваться тем, что есть. Я долго ходила перед столами в попытках отыскать что-нибудь более-менее съедобное, и в конце концов взяла себе тарелку овсяной каши и стакан вишнёвого сока. За соседним столиком, как назло, пристроились те самые ночные тусовщицы, которые при виде меня скривили свои накрашенные мордочки и принялись громко шептаться и показывать пальцами в мою сторону. Я заметила, что они явно что-то говорят про мой шрам — они часто поднимали глаза, чтобы на него взглянуть, — но к подобным «злым языкам» уже привыкла и лишь пожала плечами, полностью переключившись на свой завтрак. Похоже, этих барышень моё поведение только сильнее разозлило, а одна из них, проходя мимо моего столика, якобы случайно задела меня плечом так, что я едва не выронила ложку. Курицы крашеные. Покончив с едой, я вернулась в номер, проверила ещё раз, все ли вещи упакованы, взяла чемодан и вышла в холл, чтобы сдать номер. На моё счастье, тех девушек я больше не встречала, иначе моим нервам, которые и так находились на пределе после ночного инцидента, пришёл бы конец. К моему удивлению, такого сильного мороза, какой встретил меня вчерашним утром, сегодня не было. Снег не шёл, сугробы блестели и переливались на солнце, словно их посыпали мельчайшей алмазной крошкой, а окна жилых домов и многочисленных мелких магазинчиков и кафе хвастались причудливыми узорами инея, покрывавшего их ровным тонким слоем. Идти по улице было одно удовольствие, и я решила не спешить, ведь неизвестно, увижу ли я ещё где-нибудь такую красоту, как здесь — вроде бы и не было в этой картине ничего особенного или необычного, но почему-то хотелось остановиться и долго-долго рассматривать эту простую, и оттого очаровательную обстановку города, почти готового к новогоднему празднику. Мигали лампочки гирлянд в окнах зданий, в некоторых уже видны были наряженные пушистые ёлочки, а из какого-то кафе доносилась та самая, совсем немного приглушенная звуками шумной улицы, новогодняя мелодия, которая знакома каждому и в сердце отзывается тёплой вибрацией. Мимо меня проходили люди, проезжали автомобили, и я невольно задалась вопросом: а есть ли среди тех, кто окружает меня, такие же, как я, странники, идущие наугад, не имеющие конкретного маршрута, а одну лишь цель, до которой нужно добраться любым способом? — Куда едете? — поинтересовалась я, когда один из автомобилей на трассе, к которой я вышла, чтобы поймать попутку, остановился и водительское стекло опустилось. — В Боровичи. Голос у владельца машины оказался густым басом, каким обычно разговаривают викинги в фильмах — почему-то мне в голову пришло именно это сравнение. — До Вышнего Волочка не подвезёте? Я видела, как водитель — им оказался мужчина лет пятидесяти с начинающими седеть длинными волосами, заплетёнными в косу, — на несколько секунд задумался, решая, брать попутчика или нет, пару раз оглядел меня с ног до головы и наконец кивнул на пассажирское сиденье. Поблагодарив его, я постаралась как можно быстрее забраться в автомобиль, чтобы не задерживать доброго человека, согласившегося мне помочь, и машина тронулась с места.