Такой же, как я

Стук колёс вагона постепенно убаюкивал, глаза слипались, и я несколько раз в последний момент успевала встряхнуть головой, выбиваясь из липких и неожиданно крепких объятий сна. Впереди за поворотом вот-вот должен был показаться Александров, и я не могла позволить себе заснуть здесь, в электричке, на дребезжащем пластиковом сиденье, прислонившись лбом к холодному окну. В вагоне и так было не слишком тепло, а меня от недосыпа бил озноб, от которого не спасало даже тёплое зимнее пальто, поэтому вскоре тело стала потряхивать неприятная дрожь. Зубы постукивали друг о друга, отзываясь внутри черепа неприятным и даже каким-то «скрипучим» звуком — почему-то это вызвало у меня ассоциацию с куском пенопласта, которым кто-то проводит по стеклу, чтобы позлить всех, кто находится рядом. «Александров», — проговорил механический женский голос, и я, встрепенувшись, подхватила чемодан, к которому успела здорово привыкнуть за время своего путешествия, и поспешила в тамбур. Кроме меня, там никого не оказалось. Я отстранённо улыбнулась своим мыслям, прикрыв глаза: интересно было бы посмотреть на ещё одного такого же, как я, сумасшедшего, которому утром первого января взбрело в голову ехать самым ранним поездом из Санкт-Петербурга в Александров. Двери с заиндевевшими стёклышками с шипением разъехались в стороны, впуская в заплёванный, забросанный окурками и разрисованный похабщиной тамбур электрички волну холодного ветра, швырнувшего к моим ногам пригоршню мелкого снега. По лицу словно ударили пакетом со льдом, я скривилась и кое-как вытащила на платформу объёмный чемодан. Затем торопливо, рискуя подвернуть ногу, выпрыгнула сама, и электричка буквально тут же пришла в движение — похоже, машинист ждал, пока я выберусь. Я была благодарна ему за это, ибо с детства имею некий страх, связанный с поездами: каждый раз, когда мне приходилось добираться куда-то на электричке, при выходе моё воображение всегда рисовало одну и ту же картинку — я не успеваю выйти до того, как закроются двери, и меня либо зажимает ими, либо, что ещё хуже, выталкивает с железных ступенек прямо на рельсы, под колёса. Передёрнув плечами, чтобы прогнать охватившее меня неприятное ощущение после вспомненного, я взялась за потёртую ручку чемодана и зашагала по платформе. На ней тоже было пустынно, лишь несколько, судя по ярким жилетам, рабочих вокзала сидели на лавочках под навесами. На меня они даже не взглянули, когда я проходила мимо них. На улицах Александрова было непривычно безлюдно, и меня это даже слегка пугало — я никогда ещё не видела свой город таким тихим, словно все жители одновременно заснули. Хотя, в общем-то, необычное безмолвие города можно было объяснить, ибо в первые несколько дней новогодних праздников людям совсем не хочется выходить на холод из своих тёплых квартир. В Александрове царило сонное умиротворение, и несмотря на то, что мне пришлось вытерпеть и пережить за последнее время, я вновь почувствовала себя так хорошо, будто за моей спиной развернулись крылья. Лишь одно меня огорчало — я много раз представляла, как буду возвращаться домой, но в моём воображении Антон всегда был вместе со мной, а наяву мне приходится идти в одиночку. Впрочем, грустно мне не было, ведь теперь я знала, что у брата всё хорошо. А значит, причин волноваться за него нет. Он сильный, он такой, как я, и ему всё по плечу. Вот и знакомые улицы, соседние дома, в которых я не раз бывала, детские площадки, где часто качалась на качелях с подругами. Хлопает железная дверь подъезда, её грохот отзывается гулким эхом в коридорах этажа. Здесь почти ничего не изменилось, словно я никуда и не уезжала. Меня встречает вечно прокуренный лифт с его поцарапанными зеркалами, оплавившимися кнопками на боковой панели и стенами, обклеенными рекламными листовками и разрисованными маркером. Я крепче стиснула в пальцах ручку чемодана. Мой этаж. Сердце стучит как сумасшедшее, когда я подхожу к двери своей квартиры, где родилась и выросла. Не могу понять, остались в ней старые замки или врезаны новые, и становится ещё страшнее. Что, если мои опасения оправдались, и родители действительно сменили замки и не впустят меня домой? Куда мне тогда идти? Нерешительно надавливаю на кнопку звонка и замираю, даже не дыша. Господи, только бы родители были дома, только бы они никуда не уехали на праздники… Сердце пропускает удар, когда я слышу, как поворачивается ключ в замке с той стороны. Дверь распахивается. — Карина? — Мама смотрит на меня с нескрываемым удивлением. Я не нахожу слов и лишь развожу руками — мол, что тут можно сказать? Вот она я, встречайте. Впрочем, недоумение на лице мамы быстро сменяется радостной улыбкой, и я невольно выпускаю ручку чемодана, когда оказываюсь в тёплых и таких родных объятиях. — Мамочка… Утыкаюсь лбом в её плечо, как делала много раз до этого, когда мне было тяжело или плохо, и закрываю глаза. Мама обнимает меня, прижимая к себе так же тесно, как это делал Антон, и при мысли о брате к моему горлу снова подкатывает ком, а под опущенными веками начинает неприятно щипать. Но я даю себе приказ не плакать — в конце концов, у него всё хорошо, а значит, и у меня тоже. Я должна отпустить его и начать жить своей собственной жизнью. — Добро пожаловать домой.