***
Остаток пути мы провели молча, ни разу не глянув друг на друга. В молчании покинули зоопарк, в молчании сдали велосипеды, которые он взял напрокат, в молчании ехали в метро, сев не как до этого, друг напротив друга, а рядом, и так же молча добирались до моей квартиры. Мы не произнесли ни слова. Были слышны лишь шаркающие звуки подошв нашей обуви, которая при ходьбе слегка тёрлась о землю. Я знал, что должен был посмотреть ему в глаза, должен был объясниться… Но всем нутром своим чувствовал, что он не хочет слышать моих оправданий и не заставляет меня произносить их. Вполне возможно, что Аксель — первый в моей жизни человек, который ровным счётом ничего от меня не требовал и в то же время единственный, которому хотелось дать всё. — Аксель… — неловко начал я, когда мы оказались возле подъезда, ведущего в мою квартиру. — Я… — Послушай, — он не смотрел на меня. — Я сказал то, что сказал. То, что хотел. Это ни к чему тебя не обязывает. У тебя по-прежнему есть Камиль, а у меня по-прежнему есть Манон. — Что ты… что ты вообще думаешь? Ну, о том, что между нами… — Неважно, что думаю я. Важно то, что думаешь ты. А я знаю, что ты думаешь, поэтому не хочу ничего говорить. Лишь после этих слов я наконец-то осмелился заглянуть в его глаза. В них я увидел то, что так боялся увидеть — горечь, пустоту, боль. Он улыбался, как улыбался обычно рядом со мной, только улыбка была скорее механической, натянутой и фальшивой. Во рту я ощутил кислинку вперемешку с солоноватостью. Наверное, потому что изо всех сил прикусил язык, чтобы не сказать то, что ещё сильнее могло погубить положение. — Спасибо тебе за этот день. Мне… никогда не было так хорошо, как сегодня, — сказал я, а потом, чуть погодя, добавил. — Правда. Он улыбнулся, в одно мгновение натягивая на своё лицо маску, которая скрывала его истинные мысли и чувства. И только я один ощущал всё это так, будто это были мои собственные эмоции. И мне было больно.***
Дома мы застали всех — мою семью с уже пришедшей с прогулки сестрой, Манон, Камиль… Дальше всё произошло быстро. Аксель поспешил уйти, вместе с его девушкой мило попрощавшись с членами моей семьи и Камиль. Она старалась вести себя беззаботно, но нервное напряжение, царившее в ней, было заметно по её шее, на которой бледно-голубая венка то явственно проступала, то обратно скрывалась в недрах сухожилий и тонкой кожи. Потом я пошёл провожать родителей, которые должны были уехать обратно в Руан, не согласившись по какой-то причине остаться ещё на один день у меня. Поезд тронулся. В окнах показались родители, которые со слезами на глазах махали мне рукой и сестра, улыбавшаяся немного грустно и задумчиво. Смотря вслед удалявшемуся поезду, я думал о прошедшем дне, об Акселе, о Камиль, к которой так не хотел возвращаться, зная, что ждёт нас отнюдь не задушевная беседа. Мне хотелось стать молекулой и раствориться в воздухе, но этого сделать я не мог, поэтому сделал то, что должен был сделать — начал возвращаться в место, которое всё меньше и меньше хотел называть своим домом. Переступив порог квартиры, я увидел Камиль, стоявшую в дверном проёме, отделявшем комнату от коридора, и грустно взирающую на меня, словно пытаясь отыскать в моих молчаливых глазах ответы на вопросы, так беспокоившие её. Без единого слова я снял кроссовки, так же молча прошёл в комнату, в которую после нескольких минут бездвижимости меня впустила она, и устало опустился на пол, облокачиваясь о матрас на кровати и ощущая на своих плечах груз уходящего дня. — Ты думаешь, я слепая. Думаешь, что я ничего не замечаю… Но это не так, Максанс. Это не так. Она подошла и села на кровать, оказавшись в метре от меня. Она казалась близкой, но такой далёкой… — Вчера я была на прогулке без бейсболки. Солнце напекало мне в голову, но ты даже не обратил на это внимание, зато обратил внимание на то, что без бейсболки он и поспешил надеть ему её на голову. Ты видел, что я без очков, но не предложил их мне, ты опять же предложил их ему… Когда, Максанс, когда мы успели так отдалиться? Я не знал, что ответить. Более того, мне не хотелось этого делать, ведь я знал наверняка, что каждое слово, произнесённое ею — правда, и эта правда горько хлестала меня по лицу, заставляя чувствовать себя подло и гадко. — Вспомни время, когда мы только познакомились, — задумчиво продолжила она, так и не дождавшись ни единой реплики с моей стороны. — Разве тебе было плохо со мной? — Нет. — Ты чувствовал себя несчастным? — Нет. Она уже собралась перечислять дальше, но я не дал ей этого сделать. — Но и счастливым с тобою я не был. Худые руки задрожали и бросили цепочку на шее, которую до этого неустанно теребили. — Ты не был счастливым, это правда… Раньше я думала, что ты был счастливым, но теперь понимаю, что это не так. У меня не получилось заставить тебя почувствовать себя таким. «Нельзя насильно заставить кого-либо почувствовать себя счастливым, — подумалось мне. — Это происходит не по желанию, скорее даже вопреки ему. Если ты счастлив, это не подчиняется никаким условностям и желаниям. Если несчастлив, впрочем, тоже». — Камиль, мы оба знаем — ты мне не чужая, но сейчас в моей жизни происходит что-то такое… Я… Я просто не знаю, как это описать. — Ты думаешь, он правда любит тебя? Думаешь, это в самом деле так? — Камиль… — Подумай сам, неужели ты действительно так уверен в его чувствах? Ты уверен в том, что для него это не просто интерес, который перегорит, едва он его удовлетворит? Моя челюсть невольно сжалась, как-будто бы я съел целый лимон. Её слова помимо моей воли проскочили в подсознание, сея единственное, что могли — семя неуверенности. — И уж тем более, уверен ли ты в своих чувствах? Не кажется ли тебе, что ты всего лишь слишком вжился в роль, запутался? Вспомни, как много историй о романах, начавшихся на съёмках фильмов и сериалов… И чем они закончились. Все, все до единой они закончились, едва режиссёр произнёс фразу: «Стоп! Снято». С каждой фразой, с каждым словом голос её становился всё ниже и ниже, пока вовсе не снизошёл до шёпота. И когда она закончила говорить, слова эхом продолжали звучать в моём подсознании, соглашаясь с тем, что сказанное ею — не выдумка, это вполне реально. — Я знаю, что ты не такой, Максанс. Знаю, что ты не гей. Мы, женщины, очень чутко чувствуем подобное. Так вот, я говорю — нет в тебе этого. И никогда не было. Скоро съёмки в сериале закончатся и всё станет так, как было, поверь мне. Ты любишь меня, а я люблю тебя. Давай не позволим недоразумению разрушить наши отношения? Мой разум отторгал каждое её слово, но словно машинально я соглашался с ними. Потом она начала медленно стягивать футболку с моего одеревеневшего тела и джинсы, так не хотевшие слазить с моих ног… А потом оседлала, пытаясь убедить меня в том, кто я есть. Я почувствовал себя пьяным. На долю секунды показалось, что душа покинула тело и просто смотрела со стороны на всё происходящее, не испытывая при этом ничего. Спустя время мы лежали на кровати и её голова покоилась на моей обнажённой груди, пока она спала. Девичье голое тело прикрывала лишь лёгкая простынка, которая прикрывала её, словно вторая кожа. Мои глаза внимательно прошлись по хорошо видным очертаниям. Вот небольшая грудь с розоватыми сосками, которые слегка просвечивались сквозь простынь. Вот худоватые руки, которые обнимали меня за талию. Вот плоский живот с шелковистой кожей, до которой было приятно дотрагиваться. Вот длинные ноги, одна из которых была закинута на меня. Рядом со мной лежала прекрасная женщина, мечта многих мужчин моего возраста и старше. Она была хороша собой и знала себе цену, у неё была хорошая фигура. Рядом со мной лежала прекрасная женщина… Прекрасная, но не любимая. «Скоро съёмки подойдут к концу и наши пути разойдутся, — мысленно успокаивал я себя. — Ради меня он не бросит Манон, а ломать их отношения было бы нечестно. Нет, я не стану этого делать. Я переломлю себя, переболею. А потом, едва закончится последний день съёмок, попрощаюсь с ним, пожелаю всего хорошего и никогда больше не увижу». Усилием воли я заставил себя положить руку на талию Камиль, а потом долго-долго успокаивал себя мыслями о том, что смогу ещё полюбить её, что не всем дана любовь с первого взгляда — некоторым для этого нужно время. А потом провалился в долгожданный сон, который избавил меня от тяжести прошедшего дня и призрака Акселя, который неустанно следил за мной с тех самых пор, как он покинул эту квартиру. Его призрак следил за мной своими большими глазами — глазами, в которые я тогда так и не посмотрел.