***
Переехать в квартиру Акселя было... безумием. Изначально было понятно, что не стоило этого делать; следовало остерегаться любых проявлений чувств чуть более чем дружеских и держаться друг от друга на расстоянии вытянутой руки... Только легко ли устоять перед соблазном, когда дело касалось Акселя?.. Порою в уме ты перебираешь сотню и одну причину для того, чтобы сказать: «Нет», но в конечном итоге находится одна причина, по которой твой рот предаёт и произносит: «Да». Когда встал вопрос о питоне, которого я не мог бросить, Аксель долго не сдавался на мои просьбы и уговоры взять его с собой. И в тот самый момент, когда казалось, что меня постигла неудача, сердце его дрогнуло при взгляде на мой максимально несчастный и страдальческий вид. Наверное, он был из тех, кто делает поблажки больным. Ну, или из тех, у кого доброе и очень чуткое сердце. Каким бы сильным и независимым он ни казался, из него при желании можно было верёвки вить. Только у меня этого желания не возникало. Ну, почти. Совершенно немножко... — Значит так. Террариум будет в твоей комнате, — с сомнением в голосе проговорил Аксель, который уже, очевидно, успел пожалеть о том, что предложил мне переехать к нему на время. Я внял его заявлению, и мы принялись ставить террариум на длинный комод, идеально подходящий по размеру и находящийся прямо напротив большой двуспальной кровати. Он вписался просто прекрасно, и несколько минут я просто взирал на этот уголок, который с любовью обустраивал для Брайана, который уже висел у меня на шее, ползая и оставляя на моей коже холодок, с нетерпением ожидая, когда же я, наконец, положу его в дом родной. Это я и сделал под скептическим взором Орьяна, так и не смирившегося с тем, что допустил такое надругательство над одной из своих комнат. Квартира у него была двухкомнатная, выдержанная в минималистическом стиле: в ней было всё, что нужно парню его возраста и ничего лишнего. Она не была крутой или вычурной, скорее уютной и спокойной, что создавало некое едва уловимое ощущение того, что я дома. — Это твоя комната, дружище, поэтому располагайся и чувствуй себя как дома, — дружелюбно предложил Аксель, вошедший в комнату, в которую мы уже занесли несколько сумок моих вещей. — Позже я помогу тебе разложить вещи, а пока померяй температуру. — Ты шутишь? Только не говори, что позвал меня сюда, чтобы играть роль мамочки... — ...и папочки, и сестры, и ещё кого придётся, — перебил он меня. — Учти, сейчас ты находишься на моей территории, а я, по сути дела, твой доктор, поэтому не смей со мной пререкаться, понял? — Ага, может, мне и раздеться для осмотра, доктор Орьян? — подшутил я над ним. Аксель слегка открыл и без того большие и прекрасные глаза и долю секунды задумчиво смотрел на меня, по-видимому, раздумывая о такой перспективе, но сдержался и только пошёл к шкафу, дабы вытащить термометр из ящика. — Пока померяй температуру, а я сбегаю в аптеку и куплю всё необходимое. — Постой, у тебя что, нет лекарств? — Ну, я болею редко, поэтому пользуюсь ими нечасто, — пояснил тот. — Ложись, я скоро вернусь. С этими словами он удалился, вручив мне термометр, а я лёг на ещё застеленную покрывалом цвета кофе с молоком кровать с мягким матрасом и начал мерять температуру. Странным было одно: зачем ему две комнаты и две двуспальные кровати? Мои жилищные условия несколько разнились с его, и я никак не мог привыкнуть, что обычно люди принимают гостей и выделяют им отдельную комнату. Хотя я пытался при нём сохранять беззаботный вид, чувствовал себя напротив — неважно. Бил озноб, голова болела, тело ломило — первые признаки начинающейся затяжной болезни. Болел я нередко, поэтому эти симптомы давно перестали пугать, а сам я стал относиться к болезни как к чему-то обыденному, но оттого не менее неприятному. Перед уходом Аксель не прикрыл дверь, и я с улыбкой встретил бежавшую ко мне на кровать Убу, приветливо машущую своим беличьим хвостиком. Господи, до чего милая была это собака! Прежде, когда я бывал у него дома, Уба нередко бойкотировала меня, очевидно, ревнуя своего хозяина, который проводил время в разговорах со мной, а не за ласканием её милого пушистого брюшка, но чем чаще я приходил, тем менее остро она реагировала на моё присутствие, пока в конечном итоге не смирилась с моими приходами и не начала проявлять ко мне куда бо́льшее внимание, нежели к своему хозяину. Он не мог этого не заметить и, в очередной раз любуясь нашей идиллией, тоже начал немного ревновать, приговаривая, что она любит меня больше, чем его. Так ли это было, я не знаю, но знаю одно — он для неё был всем и даже больше. И чем дольше я наблюдал за их взаимодействием, тем больше убеждался, что он отвечал ей тем же. Лишь взглянув на них, можно было поразиться тому, насколько искренней и преданной может быть дружба между человеком и четвероногим. Я никогда и подумать не мог, что в Акселе кроется столько любви и ласки, пока не увидел их отношения собственными глазами. И, должен признать, иногда очень уж ей завидовал. — Иди ко мне, моя милая крошка, — ласково обнял я прыгнувшую ко мне на кровать Убу, которая, не медля ни секунды, принялась облизывать моё лицо и тут же подставлять животик. — Меня она так радостно не встречает, — с усмешкой проговорил Аксель, который к тому времени уже пришёл и стоял в дверях, наблюдая за нашими нежностями. — Брось, тебя она встречает ещё радостней. Он присел на кровать, полностью проигнорированный Убой, однако, когда она заметила его присутствие, тут же прыгнула на колени и облизала лицо. — Она так тебя полюбила, что теперь для неё каждый твой уход становится личностной трагедией. — И для меня тоже, — признался я. — Мне здесь так хорошо, что часто просто не хочется уходить. — Так не уходи. Слова сорвались с губ Орьяна прежде, чем он вообще успел осознать, что произнёс их вслух, и теперь он выглядел растерянно и ошеломлённо, так как я стал нежеланным свидетелем его откровения. Я, признаюсь, тоже. Если и был среди нас двоих человек, который умел без проблем контролировать свои слова, этим человеком, несомненно, был он. Одним лишь усилием воли я заставил себя проглотить так и рвавшееся наружу: «Не уйду». Он прочистил горло и, чуть отведя взгляд, протянул руку. — Давай термометр. — Что?.. — не расслышал я, всё ещё думая о словах, сказанных им всего несколько секунд назад. — А... Точно. На нём значилась температура «38,7», о чём я не преминул сообщить хозяину квартиры. — Дай сюда, — отобрал он термометр, внимательно вглядываясь в цифры. — Что-о-о? Ты мне не веришь?! — шутливо изумился я, раскрыв рот. — Доверяй, — вдруг полушёпотом сказал он, низко наклонившись прямо ко мне, пока его пальцы ласково и игриво коснулись моего лица, заставив чуть вздрогнуть и уставиться на него немигающим взглядом, — но проверяй, — и с этими словами он аккуратно схватил меня за верхнюю губу и подбородок и захлопнул рот. Я не мог поверить глазам. А Аксель не смог сдержать смех и победно улыбнулся тому, что сумел заставить меня смутиться. Покраснел ли я? Наверное. Тогда я мог думать только о том, что хотел бы почувствовать его пальцы на своих губах, а его губы чуть ближе к моим. — Мсье Дане-Фовель, это вам, — важно вручил он мне таблетку, пока я, приходя в себя, молча смотрел, не отводя глаз. Всё так же молча я запил таблетку от простуды водой. Наверное, если бы не усилившееся головокружение и сильнее подступающая к горлу тошнота, я бы ответил ему что-то в таком же духе, но на шутки у меня просто не нашлось сил, и я устало откинул голову на подушку. За секунду до того, как дремота захватила в плен сознание, я ощутил ладонь Акселя на моём влажном лбу, с которого он осторожным и мягким движением руки убрал непослушные пряди волос.***
Наступившее утро выдалось тяжёлым. Может, я бы проспал ещё какое-то время, только мне не дал это сделать странный запах, распространившийся из дальней части квартиры. Пожар ли это? Всё оказалось гораздо проще: хозяин квартиры решил приготовить завтрак. Предыдущие дни я питался одним солнечным светом, а если быть точнее, то молоком и бульоном, а Аксель заказывал еду из ближайшего кафе, но в этот раз что-то пошло не так, и он сам встал за плиту. — Прости, я тебя разбудил? — спросил он, когда я не без ужаса во взгляде принялся рассматривать бедствие на противне, которое, вероятно, должно было быть лазаньей. На завтрак. «Что ж, всё могло быть и хуже». — Ты... готовишь? Прекрасный вопрос, учитывая очевидность происходящего. Это всё равно, что увидеть рисующего человека и спросить: «Ты рисуешь?» Аксель, к моему облегчению, не воспринял вопрос в штыки и, раскидывая в стороны руки, с неловкой улыбкой сообщил: — Это должна была быть... — ...лазанья, я понял, — перебил его я. — Да. Но она сгорела. Если это черноватое нечто со странным запахом можно было назвать сгоревшей лазаньей, то угадать по виду было просто невозможно. — Сложное блюдо ты решил приготовить. Насколько я помню, ты не любишь готовить, тогда один вопрос: почему именно лазанья? — Я хотел тебя порадовать. Порадовать? Аксель хотел порадовать меня и затеял готовку лазаньи, когда он едва ли в состоянии нормально пожарить яичницу? Что ж, я был удивлён. И удивление это продлилось ровно до тех пор, пока я не вспомнил, сколько раз Камиль с трясущимися от волнения руками начинала готовить очередное сложное блюдо, которое обычно едва ли было съедобным, а на мои недоумённые вопросы неизменно отвечала: — Разве, когда любишь, не хочется порадовать предмет чувств? И даже если я не был до конца уверен в том, что Аксель меня любил, и воспринимал его чувства лишь как увлечение, я не мог описать словами, насколько было приятно, что этот «чудо-кулинар» хотел порадовать меня. Несмотря на сгоревшее блюдо, ему это удалось. Если бы моей улыбкой можно было посылать тепло, Земля давно бы сгорела дотла, так я улыбался, когда в ответ на его слова грациозно взял вилку, лежавшую рядом с противнем, и под ошеломлённый взгляд Акселя с аппетитом принялся пробовать его блюдо. Что вкусней — уголь или песок? Вряд ли я однозначно отвечу на этот заковыристый вопрос, но лазанья недалеко отошла от вкуса этих вещей. Тем не менее её приготовил человек, которого я любил... Не буду уточнять, как именно — это лишнее, но любил — сильно и безоговорочно. — Знаешь, это вкуснейшая вещь! — сказал я с набитым ртом. — Охотно верю, — улыбнулся Аксель, склонив голову набок, как я часто делал, пытаясь его поддразнить. — А теперь давай закажем что-нибудь в кафе. — Идёт. Я могу сделать звонок, а ты мог бы покормить Брайана, если тебе не сложно. — Ты такой придурок, Макс... Итак, сначала температура, потом еда. — Это было жестоко. — А потом... — Что? — с любопытством спросил я, прикидывая в уме, что он скажет. — Потом я буду тебя лечить нестандартными способами. — Например? — Я их вычитал в интернете. Для начала сделаю тебе чай с имбирём... — Угу. — Затем буду прикладывать горчичники... — Ага... — Ну, и побольше горячих ванн. — С тобой? — пошутил я, усмехаясь. — Облезешь. — Тогда я пошёл в ванную, а ты сообщи, когда выкроишь мне время в этом плотном графике для самоубийства. В меня почти попало кинутое им через всю кухню полотенце, но я успел увернуться.