Жемчужный мальчик

Переливами разносится смех по Саду, и пестрят в разнообразии цветов юноши, то появляясь, то скрываясь в различной зелени что растет здесь; смех заглушает даже успокаивающее журчание фонтанов, а сладковатый запах цитрусовых фруктов и дыма от кальянов едва дурманят ему голову. Беловолосый парнишка сидит на нескольких подушках и медленно облизывает губы, осматривая как немного впереди, возле кальяных столиков, под музыку нескольких служек, пританцовывают трое мальчишек, забавно позванивая бубнами и заливаясь легким смехом от своих дурачеств. Фрост скидывает морок навеянный, скорее всего, дымом, но сказка не проходит, и он всё думает, сколько прошло мгновений или дней с того момента в центральном коридоре… «Нет же!» — проносится в голове, — «Это были часы. Джек, ты пережил здесь ночь, тебе выдали комнату, вместе с теми рабами-йёру, а сейчас ты сидишь рядом с этими мальчишками и так же как и они смотришь на это безобразие!» Джек понимает, тихо фыркает, хочет отвернуться, и в то же время хочет видеть это ещё, он не знает это действие дыма или магии, что витает здесь легкими потоками, он не знает, может с крыши башни лучи солнца преломляются и настолько накаляют воздух, что становится душно? Но почему тогда здесь так приятно прохладно? Да ведь и зелень пальм и декоративных олеандровых кустов не ядовита… Бессвязные мысли текут медленным сиропом в голове, серебряный тончайший шелк в который он одет, всего навсего длинная туника и шаровары, отвлекает глаз бликами и приятно холодит кожу, запахи смешиваются в один дикий аромат, и Фрост в который уже раз пытается сконцентрироваться на вопросе — почему тут так мало охраны? Она стоит всего лишь на страже входа в Сад, там — в начале того самого центрального светлого коридора, и выхода из Сада — откуда привела их Госпожа Хранительница. Ещё две пары расставленные по далеким нескольким дверям, откуда вбегают и убегают служки, которые приносят еду и фрукты, различные графины с вином и соком. Джеку весь этот рай-маскарад кажется наигранным и слишком притворным, и в то же время беззаботность витает вместе с ванилью и карамелью в воздухе, и это одуряет, не позволяя сконцентрироваться на том, что же ему делать с собственной теперь жизнью. Просто жить. Несколько проходящих мальчишек, на иронию судьбы, персов, заворожено что-то рассказывают друг другу про позапрошлую поставку драгоценностей в виде даров, и смеются курьезу с позолоченными браслетами, а Джек всё ещё не привыкший, трясет головой, понимая, что они говорят на персидском, но различает каждое их слово. Это магия… И помимо того, что она позволяет понимать тот неизвестный язык на котором говорит Госпожа и несколько других, вдобавок помогает понимать настолько разномастных со всего света ребят, что собрались здесь. И каждый вроде на своем щебечет, а выходит каждый друг друга понимает без малейшей сложности. А ему чудно и дико, смешно и страшно — Фрост не знает, как назвать то, что с ним происходит и что происходит вокруг. Он до сих пор в прострации и не может уложить ни одну картинку произошедшего, начиная с того момента как галера причалила в порту. Вечером будут уже сутки, а он словно замер на одном мгновении и не может никак поверить в происходящее. А ещё он грешит на дым, что разносится с левой стороны легким сизым флером, и окутывает его с ног до головы, ровно как и других мальчишек сидящих обособлено неподалеку. — Эй?! Ты слышал мой вопрос? Откуда ты? — вырывает из оцепенения чужой голосок; над ним склонился мальчишка, озорной на вид англичанин, хотя Джек берет на вскидку и щурится, осматривая темноволосого паренька. — Чего? — в непонимании глупо переспрашивает Фрост, и удивляется тому факту, что это его первые осознанные слова с самой галеры. А его ведь и понимают тоже… И мальчишка, кареглазый, с темно-шоколадными волосами, веселый такой, кажется не обращает внимание на глупо пялящегося Фроста, знает уже реакции новеньких, поэтому весело фыркает и по-турецки присаживается возле Джека. Он вовсе не обращает внимание на перешептывающихся с левой стороны рабов и бодро протягивает Джеку руку: — Тебя дымок немного усыпил, не обращай внимания, через пару дней пройдет и привыкнешь. Будем знакомы? Меня Джейми звать! — парнишка подмигивает, а Джек почти радостно и спокойно выдыхает, и пожимает, ещё меньше чем его, ладонь паренька, тихо произнеся: — Рад знакомству. Я… Джек. Джек Фрост… — Взаимно! А ты откуда, Фрост? Я вот из самых Северов, — Норвегия! — Дания, тоже Север, — неловко пожимает плечами Джек, и вновь отвлекается на причудливый танец невольников рядом. Ему на странность легко и в то же время трудно общаться с этим довольным и беззаботным на вид мальчиком, потому что нормального по сути общения у Джека не было с самой Икарии, когда он общался с Лай. — Вот ты где! А я тебя ищу! — слышится рядом новый бодрый голос и Джек тут же оборачивается, и подмечает перед ними с Джейми рыжеволосого, голубоглазого парнишку постарше, наверное, его ровесника. Этот рыжик облачен в ярко оранжевый, почти просвечивающийся, костюм, состоящий из жилетки, очень короткой, открывающий голый живот и с острым глубоким вырезом, и в пол развивающуюся не то юбку, не то настолько широкие штаны, с множеством звонких медных монеток на поясе. Этот странный парнишка смотрит на Джейми с укоризной, уперев руки в боки и хмурит густые рыже брови, даже не обращая внимание что непослушная челка почти закрывает ему весь обзор. — Радость… Ну ты чего? Я ж обещал позже к вам ткани занести! — Джейми смеется, — А это вот новенький, Джек. Он… — Опять ты за свое! — закатывает глаза рыжик и дает дружеский подзатыльник шатену, — Не называй себя или особенно новеньких по имени! Нельзя! А ты извини его, он всё никак уяснить не может, — теперь рыжик поворачивается к Джеку и тоже дружелюбно протягивает ему руку, — Рад знакомству, новичок! Я Радостный, а ты пока… не названный, так что просто очень приятно познакомиться! Не обижайся, но здесь такие правила. — Не обижаюсь, — Джек пожимает уже вторую руку и слегка улыбается, — Тоже рад познакомиться хоть с кем-то. И почему нельзя? — Эй-йёру, живо в прачечную и ткань доставил, у тебя работа в южном крыле! — один из слуг, всё в той же изумрудной форме, подходит к их месту и журит Джейми, заодно и перебивая все разговоры. — А я говорил, выполняй свою работу с самого утра, как только поднялся! — недобро нудит на мальчишку рыжеволосый, складывая руки на груди, — Давай иди, работай, лоботряс! — Но я Дж… Ой!.. Новенькому хотел всё показать и рассказать… — Я сам! А ты присоединишься к нам за ужином. Так что давай, дуй отсюда, пока нагоняй ещё и от старшего сайи не получил! Джейми хмурится, показывает рыжику язык, но встает и вприпрыжку убегает за служкой в форме, кинув на прощание Джеку веселое — «Ещё увидимся!» А Джек не может сдержать улыбку, и машет парнишке в ответ. — Он забавный очень, — делится Фрост, и отделяет от большой грозди черного винограда, что лежит на подносе рядом, ещё одну виноградинку, — Сколько ему лет? — Не больше тринадцати, — с той же улыбкой провожая Джейми делится рыжий, — Но раздолбай на все десять, а ещё как-то умудрился в Эй-йёру попасть. Глупый. — Так почему нельзя, расскажешь? И что за странные такие наименования, которые я слышал и которые не переводятся с… этого всеобщего? — пока его отвлекли от странного дымка, мысли постепенно начали проясняться, а рядом хоть один нормальный парнишка, который не шугается его и не смотрит как на какое-то чудовище, можно и пораспрашивать. Тем более больше здесь Джек никого не знает, да и Хранительница сказала, что остальное нужно узнавать у других наложников. Джек не хочет ничего загадывать, даже планировать, но очень хочет, чтоб разговор сложился и у него в этом неизвестном мире появился хоть кто-то, с кем бы можно было поговорить или поделиться переживаниями. — А-а… — Радость тянет гласную, улыбается и качает медленно головой, — Это их язык — Древних, потому и не переводится. — Древних? — вскидывает в вопросе бровь Фрост, и медленно присоединяется к завтраку, который по началу вовсе не хотел, однако он давно не ел, а вот сладкие грозди винограда ему кажутся очень привлекательными и аппетитными. — Основателей Империи, — пожимает плечами рыжик, как будто сказал совершенно очевидную вещь, — Хотя, давай по порядку, а то наблюдая твой непонимающий взгляд мне становится смешно. Парнишка приседает рядом, аналогично отщипывает несколько виноградин и закидывает в рот, жмурясь от приторности, а Джек же думает сколько ему лет. На вид он его ровесник… Но кто его знает? Тут они почти все на один возраст — не старше двадцати пяти, он бы сказал. Единственное существо, которое выглядит старше этих условных двадцати пяти это… Джек вздрагивает, вспоминая этот горящий желтым взгляд, и вновь возвращается в шумную реальность, уж слишком похожую на какую-то сказку, в которой не хватает лишь летающих феечек и сатиров. Слишком приторно, красочно и непринужденно. — Ну так с чего мне начать твое просвещение в эту загадочную реальность, новоприбывший? — вырывает его из мыслей Радостный и дружелюбно улыбается, слегка ведя плечами в такт звона бубнов за его спиной. — Куда я попал? Что со мной будет дальше? И почему именно я? — без промедлений спрашивает Фрост, словно заучивал эти слова все несколько прошедших дней, хотя, право слово, он вообще не задумывался ещё минуту назад, что будет говорить или спрашивать, но видимо подсознание само все выдало, когда нашелся подходящий кандидат на расспросы. — Ой!.. Какие сразу вопросы-то серьезные! — почти возмущенно, но парнишка наигрывает и смеется, склоняя голову на бок, и у Джека дежавю, потому что вспоминается Лай с его актерскими повадками и такой же рыжей копной волос, — Ну, давай так… Что будет с тобой дальше — зависит только от тебя, но раз тебя определили сразу в Сад, то ничего плохого. Однако к этому вернемся чуть позже. Давай, я расскажу куда ты попал… Ты попал в Паллати-Эсор — главный дворец Империи Эрресаир, во служение нашего прекрасного и великого Иррэт Имперум — Темного Императора. Мы, так сказать, кусочек другого мира, где вполне все живут в довольстве и без воин, без голода и болезней, и всё это по причине могущества сил, которыми тут некоторые обладают, как ты уже думаю успел увидеть и понять. Радостный играет бровями и как бы дает понять, а Джек кивает, вспоминая чары Хранительницы Сада и… Тьму… — Госпожа Хранительница… — тихо выговаривает Фрост, и полностью вливается в разговор, не обращая внимания, как двое разодетых в златой шелк мальчишек подошли к ним и позвали тех самых молчаливых рабов гулять. Джеку так даже проще, когда на лежаке они остаются одни, а музыка неподалеку переходит в более медленную и плавную, под мерный такт отбивающего бубеный звон. — Да, Зу Иррет, наша непосредственная… смотрительница и Госпожа, — видимо вспоминая о Хранительнице, мягко улыбается рыжик, — Она — чародейка, сильная, очень сильная, она хранит покой Садов и приглядывает за всеми кто здесь находится. И это благодаря её магии мы можем понимать друг друга, хотя я вот из Англии, а Джейми из Норвегии, те самовольники, что танцуют за моей спиной из Персии и часть из Крымских танцоров. Есть здесь и арабы, османы, ирландцы, и почти все из стран Европы, даже часть из Азии, даже часть из потомков настоящих Скифов, и конечно же славяне, — Рыжик улыбается, закидывает в рот еще одну виноградинку и монотонно продолжает, — Благодаря магии мы можем понимать друг друга, не страдать от перемены климата, новенькие легко переносят тревогу или разлуку с близкими, ну и магия делает всё, чтобы быстрей адаптировать новоприбывших к жизни здесь. — И на меня это тоже действует сейчас? — едва изумляется Джек и только сейчас понимает, что частично это всё же не дым, а именно что-то внутреннее, неизведанное, но в тоже время то, что ему знакомо лучше чем другим, и с чем он уже сталкивался. Он хочет поморщиться, вспоминая что он как бы тоже не совсем обычный, но мельком кидает взгляд на свой браслет и запирает непрошеные эмоции и мысли глубоко внутри. Нечего ему вспоминать. — Конечно! — всплескивает руками рыжик, — Она на всех действует, даже порой на гостей, что принимают Главы Совета или сам Повелитель. — Вроде понял. А что насчет… — Джек замолкает и с удивлением провожает стайку служек семенящую за каким-то белокурым эмоционально возражающим наложником, который по всей видимости ещё и французский аристократ, Джек мотает головой на весь этот театр и повернувшись, продолжает, — На счет этого языка? И что означают все эти непонятные слова, которые не переводятся вообще? — А-а… Ты про йёру, эй-йёру и всё остальное? — Ага, — кивает беловолосый мальчишка и сворачивает голову на проходящую рядом тройку арабов, у которых на поясе позвякивают металлические пластинки-монетки, и они радостно пританцовывают, Фрост трясет головой, проклинает свою любознательность и эту успокоительную магию, которая его все глубже втягивает в этот странный мирок, и вновь переключается на рыжика. — А вот это тут чуть ли не самое важное, безымянник. Так что слушай внимательно и запоминай, — Радость пересаживается поудобнее, и сияет откровенно непринужденной улыбкой, — Здесь все делятся на классы, каждый стоит на определенной ступеньке иерархии, если можно так сказать. Начиная от слуг и заканчивая самыми высокопоставленными и уважаемыми Зу или Зо Иррет. Оверланд лишь хмурится и кивает, стараясь понять, и принять все что будет сейчас ему рассказывать этот странный рыжеволосый. Ведь, выживать ему как-то да придется, если уж не удалось сбежать в прачечную или на кухню. — Значит так, — рыжеволосый парнишка набирает побольше воздуха в грудь, словно хочет рассказать всё и на одном дыхании, и начинает перечисление основного: — Ты — йёру. Йёру — прибывшие мальчики рабы — никто; Май — девочка рабыня, аналогично никто; Эй-йёру — слуги мальчики; Эй-май –девушки служанки; Сайи — евнухи; Эйль-ер — девушки наложницы; Эйль-ар — мальчики наложники; Эйль-хас — наложник фаворит. Такие неприкасаемые, почти не считающиеся рабами; Эйль-асу — наложница фаворитка, но таких здесь нет, однако формально титул сохранился. Радостный фыркает и переводит дыхание, смотрит немного на неуспевающего за пониманием Фроста, вспоминает себя в его годы и чуть более медленно и уже спокойно продолжает: — Зу — Госпожа, главная смотрительница, такая приставка только к Хранительнице или очень высокозначащей женщине гостье. Зо — господин, соответственно применяется к Главам Совета, также высокозначимым гостям, но никак не к тем у кого на шее хомут. Рабы не могут быть Господами. Иррет, следующей приставной титул означает — Темный, в честь Империи. Иррет тоже применяется лишь к тем кто свободен, и они, в свою очередь, уже и считаются Госпожой или Господином. — Сколько же информации-то сразу! — Джек и хочет улыбнуться, и хмурится, пытаясь все эти наименования устаканить в голове и не перепутать, и почему столько «эйль»? Да и эти иерархические господа его уже пугают, и всё узнанное поддакивает к ещё большему сожалению, что он не смог попасть на тяжелые работы. Ведь зачем ему все это знать и учить? Зачем же? Он ведь не собирается становиться таким. — Вот, а то! Но с этим ты быстро разберешься и привыкнешь, просто понаблюдаешь здесь за всеми пару дней, и тебе всё будет понятно, — Рад подмигивает и косится на нескольких новеньких, что вновь вернулись поближе к ним. Джек же тоже замечает новичков, весьма повеселевших, и почему-то ему становится неуютно, словно их уютный разговор и атмосферу нещадно разорвали, отчего хочется скрыться, пусть даже в той темной общей комнате, где он спал. — Давай пройдемся и я тебе всё расскажу? — рыжик действительно своей непоседливостью и задором очень смахивает на Лай, а еще такой же прозорливый и наблюдательный, и Джека вновь это подкупает, потому он со вздохом отщипывает еще одну виноградинку и поднимается с места. — Да не бойся ты, не съедят тебя тут! — поняв неловкость и зажатость Джека, тихо успокаивает Радость, и кивает ему на часть разветвлений, что виднеются через колонны и деревья с той самой западной стороны сада. — Почему здесь столько… наименований? — пытаясь себя хоть как-то отвлечь от этих странных взглядов, когда они начинают свой путь, тихо спрашивает Фрост, но всё равно чувствует себя той самой проклятой белой вороной. — Ты здесь никто, когда только прибываешь, — пожимает плечами голубоглазый англичанин, — Без имени и наречений, без титулов и покровителей, ты здесь никто, у тебя нет голоса, привилегий, будущего, и собственная жизнь висит на волоске каждый день. Имена — твоя защита — чем оно чаще меняется в соответствии с верхом по иерархической лестнице, и чем больше таких имен, тем ты сильнее. Либо иди в служки или становись сайи. Тогда ты не будешь считаться ещё одним конкурентом. — Что за глупость-то такая? Чьим конкурентом и зачем? — возмущенно не понимает Фрост, а Радость его резко останавливает, хватая под локоть, и разворачивает к Саду, от которого они слегка отошли в сторону колон, под тень второго этажа. — Посмотри туда и скажи, кто все эти юноши, за исключением евнухов и служек? Правильно, ты и сам наверное догадался уже, они — наложники Его Императорского Величества. Они — собственность и неприкосновенность Повелителя. И каждый здесь, каждый стремится стать богатым, неприкосновенным, с властью и своими личными слугами. Этот мир, полный безопасности, явст, драгоценностей, спокойствия и прислуги развращает даже самых затюканных и несчастных прибывших йёру. Да погляди же на тех же мелких, что прибыли вчера с тобой! — рыжеволосый кивает на молоденьких мальчишек которые уже во всю чему-то смеются, сидя на их местах, и хмыкнув продолжает, — Видишь, безымянник, они уже счастливы. Им объяснили, что пока они в Саду у них есть шанс пробиться наверх. Их не будут загружать тяжелой работой, если они постараются учиться и вести себя хорошо, они уже неприкосновенны, и могут отдать себя только Императору, если он захочет, или пойти в услужение к другим высокостатусным Зо или же Эйль-хас. Беззаботная жизнь. Однако их всех очень много… И потому всегда идет конкуренция… За внимание, за имя, за титул, за власть. Люди… Дети, которые продали себя, что уж тут. Рыжик вновь улыбается, становясь прежним чудаком, стряхивает жуткую атмосферу жестокой правды которая осязаемо повисла вокруг них, и утягивает Джека глубже в тень коридоров второго этажа, туда, за несколько разветвлений, где есть просторные балконы и открывается вид на столицу, порт внизу и темно-голубое Средиземное море. «На Милосе ещё было по божески», — анализируя слова парнишки, приходит к выводу Джек, и эта вся мерзость уже вызывает у него желание натворить что-нибудь такое, чтоб его сослали хоть в рудники, но чтоб не видеть этого слащавого лицемерия и жажды злата и славы, продавая себя. — А почему безымянник я-то теперь? — как-то невесело интересуется беловолосый, когда они после затяжной минутной тишины выходят на свет к одному открытому балкону. Здесь очень сильно ощущается как палит солнце, и в то же время верхушки кедров и кипарисов развиваются, даруя относительную тень на прогретом темном камне балкона, шум Сада остался позади, зато всё это перебивается шумом моря у подножия дворца, и как волны разбиваются о грубые скалы, а ветер доносит терпкий запах соленой воды и едва запах цветущих деревьев. — Потому что началась новая жизнь. Потому что ты — никто. Но если ты понравишься Повелителю, то он дарует тебе имя сам, или скорее наречение, а потом уже имя. Не все наложники здесь получили даже наречения, и ждут этого, дабы хоть как-то выделиться. А само наречение, это что-то вроде оценки, то как ты себя поведешь, то в каком свете тебя увидит Император. Я вот — Радостный, можешь представить, что я такой смешной и всему радуюсь постоянно, раз меня так назвали, — словно подтверждая свои слова парнишка довольно жмурится и после тихо смеется, — Само кстати наречение может перейти в имя, только оно уже читается и говорится на их языке без переводов, и считается настоящим официальным твоим именем. Что-то вроде посвящения в их мир абсолютно, потому дается очень редко, и считается очень ценным по статусу. — Глупо и непрактично… — лишь пожимает плечами Джек, на странность вообще не желая получить какое-то так имя. Его вполне устраивает свое. — Возможно, но все привыкли, и знают что бесполезно помнить свое настоящее имя. Лучше гнаться за новыми. А беловолосый уж понимает что он ничего не понимает, и в то же время потихоньку начинает вникать в эту сложно сплетенную иерархию, потому на время оставляет расспросы об именах и титулах и задает более весомый для себя вопрос: — Рад… — Я — Радостный… — перебивает его рыжик, — Радом я таки не стал, это уже считается имя, а мне его Повелитель не давал. — Белиберда чертова… — фыркает Джек, но сдается, — Хорошо, скажи, Сад — что это, и для чего он? — Ой, а ведь точно! — бывший англичанин спохватывается и шлепает ладонями по раскаленному на солнце камню балконного перила, — Про Сады нужно было начать! — Сады? — Да, их у нас три, — лыбится Радость, — Формально для гостей есть только два Сада — для юношей, в том которым ты я и другие, и Сад для дев. Но на самом деле Сада три: Серебряный сад; всё северное крыло второго этажа, там где мы с тобой. В Серебряный Сад попадают новенькие йёру, наложники, что ещё не обрели внимание нашего Повелителя, те, кто бывал в его покоях максимум два раза, и те, у кого одно наименование, как у меня. Алмазный Сад, тот который за перегородкой, занимает всё южное крыло второго этажа. Этот Сад только для привилегированных Эйль-ар — наложников, тех, кто был фаворитом — бывших Эйль-хас, или тех коим является, также там те, кто посещал покои Повелителя больше семи раз, и конечно те, у кого больше одного наименования или есть имя. — Так вот почему сайи следят, чтобы некоторые мальчики не забегали за машрабию которая разделяет? — догадывается Джек и рыжеволосый парнишка ему активно кивает, подтверждая. — Именно. Но ещё у нас есть третий Сад — Сад Фей. Там только девушки, и нет никаких разделений, насколько мне изветсно. Они наложницы формально, но Повелитель просто дозволяет им жить во дворце и не посягает на них, — рыжик слегка улыбается, — Так что девушки нам не угроза, Император любит только… мальчиков… Джек на это лишь пренебрежительно цыкает, а Радость смеется, понимая, что слишком специфично это звучало для новенького, но это их реальность. — Потому все титулы и наименования для девушек это тоже формальность, и никогда наложницы таковыми не являлись, и уж тем более не становились фаворитками. А вот вход в Сад Фей, в части восточного крыла закрыт полностью. Сад вообще закрыт от посторонних, туда имеют право входить только Анэш Зу Иррет, и конечно сам Повелитель. У девушек там, так сказать, закрытая, своя личная жизнь. Беловолосый лишь смотрит вдаль голубого моря, которое кусочками виднеется за стеной зеленных деревьев и думает о сложной системе, которая построена в этой непростой Империи. С одной стороны он даже как-то рад, что тут всё устроено настолько тонко и даже правильно. Но с другой… Что за существо, которое держит девушек как каких-то экзотических птиц в золотой клетке… Точнее в отдельном Саду — гареме, дабы просто было, и в тоже время выбирает на каждую ночь себе одного из всех этих мальчишек. Почему вообще так? Почему каждый, кого Джек встречал из более влиятельных мужчин, поступает именно так — берет то что нравится и пользуется? Но мысли вновь грязные, совсем неправильные, совсем пока ненужные, ведь нужно запоминать, наматывать на ус, как учил другой рыжик, который остался на Икарии, и потому Джек медленно выдыхает, прикрывает глаза и успокаивает свои взбунтовавшиеся эмоции, вдыхая соленый морской воздух. — Может быть просто поговорим о тебе, и пока я прекращу весь этот поток информации? Тебе не сложно? — участливо спрашивает Радостный, и подходит ближе к беловолосому, но Джек только мотает головой и даже близко не хочет о себе рассказывать. — Нет, всё нормально. Просто жарко стало. Давай лучше зайдем обратно? — А давай спустимся лучше! — словно что-то вспомнив, парнишка тянет его за руку в левую сторону балкона, — Здесь ведь спуск и можно спокойно погулять меж прохладных фонтанов в тени деревьев! Как же я сразу-то не подумал-то! Прости, и давай спускаться! Рыжик эмоционирует, всплескивает руками, а его оранжевый костюм развевается на ветру огненными всполохами, но он не придает этому значения, убирает со лба растрепанную челку и все утягивает Джек левее, туда, где действительно заканчивается массивный балкон и уходит вниз крутой, но достаточно надежной широкой лестницей. *** За всё то время пока они медленно спускались, Радость показывал ему места где можно гулять, а где нельзя, проводил в беседку возле мраморного круглого фонтана, где они долго сидели и наслаждались прохладой. В итоге Джек уже узнал, что Сад это, по сути, тот же гарем, только вот их Повелителю не нравится это слово, поэтому последние пятьдесят лет всё это безобразие и зовется Садами Темного Императора. Так же рыжик рассказал о магии браслетов; из-за знаков на них никто не может действительно совершить эти четыре действия, о которых предупреждала Хранительница, а еще из-за магии браслетов никто из мальчиков в Саду не может увлечься другими мальчиками даже на уровне банальной страсти. Нет чувств и они не появляются, только лишь к Повелителю, или кроме как, если это не истинные пары душ или не братская любовь. Остальное магия блокирует, и не возникает таких серьезных страстей и интриг, что обеспечивает безопасность Саду уже много десятилетий и живущих в нем. Джек дивится рассказам, но внимательно слушает и не перебивает, для него открытием становится и чары со временем, ибо здесь время течет по-другому. То есть время замедляется конкретно для тел; их великий Темный Повелитель любит молодых, как смущенно поясняет Радостный. А потому они здесь хоть и проживает помногу лет, некоторые и всю жизнь, но тела стареют с момента прибытия максимум на лет десять — почти бессмертные, вечно красивые и молодые. Шутку со временем оказывается никто до сих пор разгадать не может, но она распространяется не на всех, однако если пожелаешь, то получишь такое же замедленное старение. Это поражает беловолосого мальчишку до глубины души и отчасти понятно теперь, почему при столь красивой и молодой внешности, у многих из живущих здесь наложников он видел взгляд уже повидавшего жизнь скитальца-авантюриста. Почти бессмертные неувядающие цветы. — Значит нельзя говорить свое имя на обозрение всех, а если только с тобой общаться и… ты меня будешь называть? — Джеку не хочется опять поднимать эту тему, ровно как и вовсе не хочется забывать свое имя, в противовес как бы он не хотел забыть свое прошлое. Ведь… Имя это то, что его всегда определяло, то, что ему слишком сложно оторвать от себя и выкинуть, как ненужное слово. Но рыжик лишь качает головой и останавливается теперь посреди вымощенной жжеными красными камнями дорожки. Он смотрит за спину Фросту, там, где поют птицы, плескаясь у фонтанов, и вновь переводит взгляд на парнишку. — Мы забыли свои имена, и ты забудь. Ты прошлый — остался там, за тремя морями, за пыльными землями. Тебя того уже нет, — бывший англичанин подходит на два шага ближе и в упор смотрит в глаза Джеку, — Потому советую собраться с силами, закрыть глаза, выгнать все плохие воспоминания своей жизни, оставить в сердце только добрые и, открыв глаза, принять себя нового. Ты — йёру, прибывший безымянник, это другой мир и ты никто в этом мире, и только от тебя зависит — стать сайи, Эй-йёру или Эйль-ар. — А если я замахнусь на Эйль-хас? — фыркает Джек и вовсе ничего такого не подразумевает, решая расслабиться и слегка пошутить. — Решил стать фаворитом Императора Тьмы? — Рад смеется заливисто и чисто, но тут же резко смолкает, мрачнеет и как никогда с серьезностью и холодом смотрит в глаза Джеку, — Не вздумай! Я говорил — у всего есть обратная сторона: мы здесь в безопасности, сыты, одеты, под присмотром и неприкасаемые, можем добиться всего, чего душа пожелает, а можем довольствоваться и малым. Но и то, что творится наверху мало кто может себе представить, а тем паче — осилить. Эйль-хас в последние три года только единственный и неповторимый Луноликий, и чтобы кто не делал — это существо смело всех на своем пути, строя такие козни и интриги, подставляя и издеваясь, что такому как ты и не снилось! Луноликий с легкостью может на ровне стоять с Анэш, и у него есть даже место в Кишили, несмотря на то, что он все ещё раб. Он — негласный господин в Саду, и без его ведома порой даже к Повелителю никого не пускают, даже если это одобрила сама Хранительница. Потому, ты умрешь ещё до того, как захочешь встать на путь который ведет к такой власти. Забудь, безымянник. «Но я ведь просто сказал это в шутку!» — изумляется оторопевший от такой тирады Джек, но не успевает произнести в слух, как птицы возле фонтанов разлетаются, а рыжеволосого окликает один из сайи. — Вот вы где! — к ним торопясь подбегает темнокожий парень и гневно смотрит сначала на рыжеволосого наложника, а потом переводит негодующий взгляд на Джека, — Я вас по всему Саду ищу, где носитесь только! — Не злись, Чарано, я новичка вывел погулять и хоть в тишине ему объяснить всё! — отмахивается Радостный. — Да, а как же! А его, между прочим, приказал к себе доставить сам Луноликий Эйль-хас Айсек! Рыжик моментально скидывает всю веселую браваду и улыбку, а Джек хмуриться, не понимая, почему вновь он понадобился этому главному здесь юноше, которого они только что обсуждали. — Зачем? — вкрадчиво так интересуется Рад. — Ой, не твое дело, Радостный! Иди лучше, давай, тебя дожидаются в Саду самого, твой дружок настырный, давай, давай!.. А я йёру сам сопровожу! А ты, — сайи поворачивается к Джеку и тычет в него коротким пальцем, словно грозя, — Иди давай за мной, и помалкивай, пока не придем! Джек же только кивает и морщится в душе, не понимая зачем, и что его ждет от новой встречи с этим Эйль-хас. *** Когда он шел под сводчатыми резными потолками, в молчании сайи, и без какого-либо другого сопровождения, обходя Сад и направляясь в то самое южное крыло, Джек думал и представлял себе многое, от пыточной, до чуть ли не помпезного позолоченного места, где обитает этот избранный юноша, равно как и ожидал в свою сторону чего угодно: криков, придирок, пощечин, или оскорблений, но реальность его удивила вновь. Личные покои фаворита находились дальше всех от Алмазного Сада, в глубине южного крыла и самого дальнего коридора. Но когда он вошел, то слегка оторопел от слишком просторной и светлой комнаты. Покои были по минимуму заставленными мебелью, однако роскошь здесь чувствовалась в каждом кусочке ткани, и все так предсказуемо и ошеломляюще утопало в прекрасном неприкасаемом белом цвете, даже шкуры лишь белых хищников украшали мраморный черный пол. Сам же виновник и в то же время господин сидел на одном из миниатюрных диванчиков приставленных к дальней стене, которая почти вся представляла из себя выбеленное окно-машрабия, с таким же бело-прозрачным, едва развивающимся от сквозняка, тюлем. А гордость и надменность Эйль-хас отчасти изменилась, когда сайи, поклонившись, покинул комнату. Луноликий тяжело выдохнул и встал со своего места, медленно подходя к мальчишке, который со вчерашнего изменился лишь переодетым нарядом; серебристое ему шло тоже, но Лунный не стал на это обращать внимания, подавляя волну раздражительности и вполне спокойно заговаривая с йёру: — Как видишь, ты всё же попал в Сад. Скажи, тебя уже посвятили в жизнь, которая здесь протекает? — он как бы невзначай остановился чуть поодаль стоящего Джека, найдя повод не подходить к этому рабу, и рассматривая себя в зеркале, которое так удачно стояло почти на входе в его большую комнату. — Посвятили, Эйль-хас, — тихо отвечает Джек, внутренне ожидая всё ещё чего угодно, но где-то в глубине души надеяться, что разговор будет спокойным, и даже возможно положительным для него. — Не нужно тебе меня так называть, простого господин хватит, хорошо? — Луноликий величественно дожидается кивка мальчишки и продолжает, — Ответь, йёру, ты всё ещё хочешь оставаться в Саду, или твои мысли об укромном месте, где тебя никто не будет трогать? Я ведь правильно понял? Лунный отходит от зеркала и мягкой поступью подходит к парнишке, заставляя того жестом руки поднять голову и посмотреть на себя. — Ты не хочешь лезть в то, что творится в Саду, и быть раздавленным или сожранным всеми этими змеями, верно? — Да, верно. Мальчишка так наивен и чист, Айсек смешно, и он ликует про себя, а такой, как этот йёру — обыкновенный крестьянский невежда, выловленный где-то крымскими набесчиками по своей необразованности и религиозной кротости не будет возникать, и уж тем более лезть в ту яму с ядовитыми змеями и осколками, разумно рассудив, что не его это ума дело. На это Лунный и надеется, но всё же добавляет пару слов для убедительности, отведя взгляд и придав себе более правдоподобный вид вынужденного хладнокровного принца. — Увы, здесь правила игры иные, йёру, и даже мне приходится выживать, как ты наглядно мог увидеть. А потому… Я не скажу, что хочу тебя обезопасить, но ты мне напоминаешь меня, когда я только сюда попал. Такой же напуганный и растерянный. И если бы тогда я мог, я бы выбрал другой путь. Но так сложилось… — Луноликий берет паузу, мельком подмечая на себе быстрый, но внимательный взгляд заинтересованного мальчишки, — Просто, я думаю, что тебе будет лучше, если ты пойдешь в мое услужение. Тогда тебя никто не будет трогать, будешь очень редко мелькать в Саду, и больше время проводить то в удалении на первом этаже, то прислуживая мне здесь, и выполняя не такую уж грязную и сложную работу. И знаешь, для того, чтобы ты не считал меня таким уж… капризным и жаждущим власти господином, которому на всё плевать, я конечно даю тебе время подумать. Даю тебе выбор. Завтра, в это же время я буду ждать ответа. Как тебе такое, йёру? — Я… Спасибо вам большое. Я все хорошо обдумаю и завтра отвечу, — Джек не спешит тут же бросаться на амбразуру и заявлять, что он хоть сейчас готов избавиться от Сада и этих липких взглядов, и потому мудро, как учил его Лай, оттягивает себя от ненужной поспешности. Это пусть и выход из его странного положения, но он решает обождать и поговорить хотя бы с тем же Радом на эту тему. Он — никто, и не знает здесь ничего, а вдруг таким образом его решили подставить, и если он согласиться то его накажут? Ещё больше усугублять свое положение даже такому как он не хочется. — Что ж, достойный ответ. Я тебя не задерживаю, уходи теперь, — Лунный выдавливает из себя едва ли дружелюбную улыбку и кивает Джеку на дверь. Йёру же беспрекословно слушается и осторожно склонив голову, отступает назад, однако Лунный ещё раз его окликает последним добивающий, — Поверь, ты здесь не выживешь без достойной поддержки, а я, как никто другой, смогу тебя и защитить и предоставить спокойную жизнь. Бери это в учет, йёру. Что-то подсказывает Джеку согласится моментально, развернуться и сказать — «да!», но он только сжимает сильнее челюсть и кивает, а затем быстро выходит из личных покоев Эйль-хас. Когда за мальчишкой закрывается дверь, Луноликий скидывает маску понимания и доброты, бесстрастно смотря в след ушедшего раба. Мальчишка клюнул, и Эйль-хас знает что завтра этот черныш уже будет у него личным служкой Однако верный слуга и единственный друг в одном лице, который всё это время стоял за его спиной, пораженно выдыхает и так не вовремя выдает те самые ненужные слова: — Он слишком красив… — Без тебя вижу! — недовольно цедит Лунный, он резко оборачивается к золотоволосому служке и почти с шипением произносит, — Но я фаворит! Я Эйль-хас Айсек Повелителя! У меня есть даже право и голос на Кишили, и скоро я сниму этот чертов ошейник! Скоро всё наконец поменяется! А он… Он всего лишь глупая пустышка с красивыми глазками! Он никогда никем не станет. Пораскинет своими куриными мозгами и прибежит завтра раньше времени, а травануть его через пару недель — проще некуда! Всё, дело с концами… Он мне даже близко не угроза! — Но… — златоволосый мнется, однако смело вскинув голову быстро продолжает, — Когда Анэш Зу Иррет проверяла прибывших и на него надевали браслет, кулон на её груди треснул. А это значит… — Совпадение! — отмахивается небрежно Лунный, взмахивая пальцами. Он устало выдыхает, медленно успокаивается и вновь подходит к зеркалу, придирчиво себя осматривая, — Вот увидишь, сегодняшней ночью Повелитель позовет меня! *** Где-то вверху разоряются громом несколько ярких молний, и отсветы видны даже здесь, вокруг листвы скрывающих их деревьев, посредине Серебряного сада. Шторм начинается когда приходит время ужина, и многие наложиники усаживаются кто куда, парами или своими любимыми группами, но под тихую трель сверчков, шум разбушевавшегося моря за стенами и раскаты грома все начинают ужинать, тихо смеясь или щебеча о своем. А Джеку до сих пор и кусок в глотку не лезет; он смотрит на прожаренные крылышки перепелов, на копченые ребрышки, только что испеченный мягкий хлеб, от которого ещё идет пар и пахнет сдобой, и ничего не испытывает, хотя, по идее, у него должны течь слюнки от такого изобилия и разнообразия еды. Да и не ел он с самого утра ничего, кроме нескольких виноградин. Рядом по правую сторону сидит тихоня йёру, который прибыл вместе с ним, но он ничего не говорит, а Рад вместе с Джейми смеются напротив него, споря о каких-то цветах и рассказывая ему разное, посвящая всё глубже в жизнь Сада. Беловолосый морщится, скрывая это за медным кубком с вишневым соком, и чувствует что ему тошно. Он волнуется по поводу разговора, который до сих пор не рассказал никому, лишь отмахнулся, думает над словами Луноликого Эйль-хас, думает насколько это отразится на его дальнейшем существовании, и чувствует, что слова изящного юноши как-то не состыковываются с тем, что будет происходить на самом деле. Может всё и будет хорошо, но волнение вместе с тревогой постепенно захватывают его всё сильнее, сдавливая сердце жесткими тисками. В конце концов, так ничего и не съев, Джек тихо прощается с ребятами, говорит что у него что-то разболелась голова, и бредет в северное крыло, туда за колонны, под каменный потолок второго этажа, где по нескольким коридорчикам расположены общие комнаты для таких как они. Йёру живут по четыре-шесть человек, эй-йёру по пять и меньше, а уже наложники или нареченные по двое–трое максимум. Комфорт повышается всё с тем же продвижением по здешней иерархии. Джека от этого уже тошнит, когда он захлопывает за собой дверь и валится на свою низенькую кровать, даже не удосужив снять натирающую узкую обувь с остроконечным носком. Всё к черту, думается ему, и сознание постепенно затуманивается от всевозможных мыслей, событий насыщенного дня и информации. Беловолосый мальчишка не понимает, насколько он вымотался и устал морально, он даже не осознает, когда закрывает глаза и проваливается в сон. — Йёру! — шипит кто-то на ухо, и Фрост рефлекторно вздрагивает и подрывается, не понимая почему в комнате теперь горит только одна масляная лампа, ведь было шесть… Неужели он настолько крепко заснул, что не почувствовал, как все другие пришли обратно в комнату и уже легли спать? Но даже спросони он понимает, что над ним стоит Хранительница, и выжидающе смотрит на него. — Простите, — тихо говорит парнишка и быстро, насколько может сонное ещё тело, вскакивает с постели. Он думает, что что-то случилось, думает, что Госпожа узнала о разговоре с Эйль-хас, но Анэш говорит всего одно предложение, которое звучит, как гром среди ясного неба, и заставляет Джека вздрогнуть от настоящего страха: — Тебя желает видеть Повелитель.