~***~
— Значит, вы приняли именно это необдуманное решение? — голос Хранительницы звучит достаточно жестко и твердо, чтобы в заполненном зале образовалась абсолютная тишина, и все участники Кешили обратили внимание на неё, особенно эти трое, — А уместно ли это? Ведь, по законам… — Эти законы давно не переписывались… — встревает вечно ворчащий подпевала из свиты Золотого, что девушку совершенно не останавливает. — Этим законам больше пяти столетий! — резко обрубает она вновь поднимающийся шум, — И да, прошу вас вспомнить — они неприкосновенны для переписи! Я выступаю против! — Анэш… — седоволосый Хранитель, пытаясь образумить давнюю подругу, лишь поднимает руку, в миролюбивом жесте её остановить, но ему в этот же момент даруется строгий взгляд аметистовых глаз. — Я с момента рождения — Анэш, друг мой, так что помолчи, Никлас! Индрит, — теперь же взгляд Туоф направлен на восседающего в пышном золочёном кресле низенького довольного мужчину, — Ты знаешь моё отношение к такому самоуправству — я против! — Однако же, Златоликий вещает нам, что он принял окончательное решение и должен сдать свои… полномочия, — переводящий послания вечно молчащего Песочника, вновь низко кланяется, с лебезийством и наигранной честью, что выводит из себя Хранительницу ещё больше, но она не подает виду, — Он уверен в своем ученике, и как следует закон — передает ему все свои полномочия. — Но раб не имеет право стать во главе Кешили, как один из Рое! — возмущенно настаивает Туоф, даже не взглянув на, удивление, смиренного Луноликого, стоящего рядом с Рэри, и праведный шум, поднявшийся из-за её слов, однако советчиков в момент утихомиривает новый стук посоха, отчего голоса смолкают. — Это временная мера, раз Глава Рое решил уйти, и тем более ты должна понимать, что… — под временную тишину вступается за Луноликого Стер, поправляя невзначай край мехового рукава, но оторвав глаза от своего занятия натыкается ровно на такой же злой взгляд Анэш, как она даровала полминуты назад и Никласу. — Временная? По закону временного приемника не существует — его не назначают! Лишь под печатью и словом Императора и то в редчайших случаях! — Девушка изящно щёлкнув пальцами прищуривается, обводя взглядом главенство Кешили и уже на совершенно другом языке, чтобы не поняли остальные, язвительно припоминает собравшимся: — Может, вспомним войну две сотни лет назад и поймем, что даже в том случае временный был всего день, а после ему отрубили голову и на место вернулся, как ни в чем ни бывало, наш добрый и верный Индрит? Что за новую игру вы затеяли, советчики? — Анэш, так как идет официальное собрание Кешили, я попросил бы вас говорить на общедоступном, а не… — Не перебивай меня, Лунный! Я постарше тебя и здесь не Сад, а Кешили, как верно ты заметил! — взвинчивается грозная Хранительница, и одним взглядом осаждает зарвавшегося мальчишку под замаскированные смешки остальных, — И я являюсь одной из его основательниц! Потому — будь любезен — помолчи! «А лучше заткнись и ступай делать то, чем ты так славишься в Саду!» — Туф не говорит это вслух, но Бездна и Магия свидетельницы — она очень хочет так сказать, однако сдерживается. — Я почти один из… — Ты станешь им, возможно. Хотя, скорее всего, да — станешь, — девушка сужает глаза и кидает почти злой взгляд на своих друзей, — И, судя по всему, вы уже приняли решение, а значит, по закону голосования я отступлю, признаю тебя, но это не значит, мальчик, что ты теперь будешь здесь главенствующей фигурой. — Зу Иррет… — Молчать! — сверкнув глазами, Туоф не собирается сдаваться и помощник озвучивающий Санди покорно склоняет голову в низком поклоне, а Хранительница подходит к самому Главе Рое ещё ближе, и прищурено смотрит в его медовые добрые глаза, — Запомните все, и ты мой златой друг, вот мое слово и наказ, если в течении двух недель после вступления на должность, с твоего Лунного протеже не снимется ошейник и наш Темный Император не дарует ему свободу, то по законам, и моему отказу, с него моментально снимается статус одного из Рое — Хранителей, и он полностью и без возможности восстановиться даже через тебя, теряет свой голос, как член Кешили, становясь одним из обычных рабов, коим и являлся. Это я терпеть больше не намерена. Всё ясно? — Этого не произойдет, — почти кротко вмешивается Лунный, хотя его до одурение выбешивает столь наглое унижение, однако он лишь сильнее сжимает челюсть, выдерживая это. А голос, вопреки негодованию и злости вновь звучит покорно и мягко, — Но как вы того пожелаете, Анэш Зу Иррет. Я соглашаюсь на это при всех членах Кешили с той пометкой, что, если в течении этого срока мне даруют свободу, и я становлюсь полноправным Главой Рое, то вы отдаете мне ключ Хранителя Садов. По залу прокатывается волна возмущений и негодующих восклицаний, даже Стер перекидывается с Никласом удивленными взглядами, однако ничего не говорят, ожидая развязки и всё внимание переводя на строгую Туоф. — Это ультиматум? — Хранительница улыбается с легкой усмешкой, выдержав правильную паузу и дав залу угомониться, но она даже не оборачивается к мальчишке, смотря перед собой и игнорируя ставшего хмурым Санди. Видимо даже учитель от своего протеже не ожидал такой несвоевременной наглости. — Это справедливая, на мой взгляд, поправка, ибо, как глава совета, как Рое, я смогу взять столько обязанностей сразу, а вы сможете отдохнуть, как одна из наиболее загруженных делами дворца, — слова его мед, а глаза ледяны, как жестокие острые торосы на севере, и Анэш, обернувшись и увидев это, понимает, что ставит на кон слишком многое, даже большее, нежели у неё есть, но если сейчас ничего не предпринять, не согласиться и выставить себя ещё более противоположно настроенной, все к чему она стремится — развалится. Игра игрой, а внутренняя политика и выгодное положение ей равносильно необходимы. Хранительница, скрепя сердце, соглашается. — Что же, думаю, что всё разрешилось и раз вы — злотоли… Слова Никласа прерываются, когда двери совета распахиваются и всё тот же оглашающий в черном громко оповещает, склоняя голову и звонко стукнув посохом о каменный пол: — Имперум Эрресаир! И каждый в одном едином порыве поднимаются со своих мест, выстраиваясь ровно и склоняя головы, Рое, те, кто сидел, поднимаются следом, а те, кто уже был на ногах разворачиваются в сторону входа и опускают головы в низком поклоне. А в залу совета медленно входят несколько сопровождающих, наглухо закрытых в матовые теневые одеяния, они, как личная неживая стража и смотрители, проверяют, убеждаются и только после мистическим образом развеиваются в воздухе, давая войти Императору. Это предосторожность, заведенная достаточно давно традиция, и пусть с его силой нет уже никаких нужд использовать Теневых, но порой приятно чувствовать, как трясутся половина из совета, и даже некоторые Главы. Он входит достаточно медленно, как всегда величественно и уже зная, что здесь произошло, меряя всех едва ли заинтересованным взглядом. — Повелитель… — Анэш успевает первой и поднимает голову, сразу встречаясь взглядом с Кромешником. И он видит легкую раздраженность и тайную искорку страха в её душе; что здесь произошло даже не стоит и спрашивать, он давно уже предполагал это, правда не думал, что это важное собрание начнут без него. Глупцы, что ещё сказать… — Какие решения успели обсудить Рое и главы Кешили? — проходя через весь зал к своему трону, все такому же золотому и с тьмой одновременно. И небрежным жестом руки приказывая всем вновь рассесться по своим местам. — Повелитель… — прочистив горло, переводящий глубоко выдыхает, и присмиревшим, без наглости, голосом оповещает, — Достопочтенный, я — ваш смиренный советник и настоящий друг, Глава Рое — Санд Рэри Зо Индрит, решил принять решение об уходе и передать свои полномочия своему юному дарованию и по совместительству прекрасному стратегу и ученику, тому, кто является так же вашим единстве… — Луноликого хочешь вместо себя, Индрит? — перебивая писклявого переводчика, напрямую спрашивает Питч, постукивая когтями по злаченому подлокотнику трона и смотря прямо в глаза Золотого Человечка, мысленно повторяя вопрос, только уже в другой форме и на другом языке. Открытая игра на публику, во время Кешили, среди дипломатов, советчиков, мудрецов, военачальников и политиков… Но Питч позволяет, едва лишь предвкушающие прищуривается, но кроме Анэш и самого представителя Света никто этого не замечает, а последний кивает уверенно и спокойно, словно на променаде они обсуждают укрепление южных и восточных границ. Наглость и хамская отвага — как бравада новому поколению. Но раз Свет хочет так, то Кромешник принимает эти условия, позволяя партии продолжаться, ни словом, ни жестом не показав вторую грань, за которой идется эта самая игра. — Да, мой Повелитель. Я, как ваш покорный и смиренный, устал от тягот возложенных на мои плечи, и мой возраст берет свое, я решил и имел наглость в ваше отсутствие поговорить с другими Главами, на что мне было дано разрешение и согласие, — почти заливается соловьем переводчик, так, чтоб расчувствовался весь Совет, но прерывается, и кинув взгляд на своего хозяина по указанному кивку продолжает, — Свет во мне слишком силен и я уже не могу его… возлагать только как свое бремя, лишь передать новому поколению, более сильному, выносливому, с благими намереньями и с несгибаемой волей. Вы одобрите мое решение? — Если Главы Кешили и остальные Рое присоединяются и все взаимоисключающие споры вы решили без меня, то я даю свое, только вот… — Питч ухмыляется про себя, обведя взглядом всех присутствующих Хранителей, — Слова каждого из вас должны иметь равный вес, с соблюдением закона, и, что не маловажно, закона Весов. При этих словах Император сначала кидает хитрый взгляд на самого Санди, который нехотя склоняет голову в соглашающемся поклоне, а потом на Туоф — та же больше кивает, нежели отдает такой же согласный поклон, только уверенная теперь и спокойная. — Тогда не думаю, что стоит больше обсуждать этот вопрос, — обрывает только открывшего рот переводчика Император, и поворачивается к главе дипломатии, — Аль Варси Сиин, что на Севере? Священная Империя так и будет вести переписки с Англией, и подсылать к Генуа свои рыцарские делегации, с целью устроить ещё один конфликт? — Нет, мой Император, — пожилой мужчина с явным арабским акцентом, в черном плаще-накидке и чалмой на голове, встает и низко кланяется, — Англия хоть и отвечает в обход своего Короля на провокации Римской Священной Империи, но на пока что поток визитов на Генуа и их острова снизился. Им не выгодно сориться с Генуэзским Советом напрямую. На данный момент Империи сложно вести тройные игры. Можно сказать, из-за назревающего Раскола у них нет даже возможности обращать взор на другие Княжества и Империи. Карл IV пытается усилить власть и военную силу с помощью Гамбургов, люксембургских герцогов. Так что… — Мой Император! — вмешивается Луноликий, обрывая главу дипломатии, — Если вы даете разрешение на столь большое событие, как передача места у Рое, не должна ли сейчас состоятся церемония передачи, как прописано по закону и соблюдалось ныне? — Нет времени, — отмахивается Кромешник, — Рэри передаст тебе всё сам, и уж если захочет, то после устроите церемонию сами, без меня и остальных членов Кешили. Сейчас же, сядь и вникай во внешнюю структуру правления, раз являешься таким хорошим учеником, каким тебя выставил здесь Индрит. Питч взмахивает рукой и дозволяет Лунному сесть на свое место, вновь поворачиваясь к пожилому дальновидному арабу: — А что Персидская дипломатическая линия? Они готовы хоть кого-то поддержать? Встревать вновь дальше или останутся в своем болоте? — Связи… персов в Европе, мой Король… — едва лишь задумчиво в густую черную бороду улыбается Аль Сиин, — Они, как вы знаете, натянуты, общаются посредствам греков, итальянцев… Но основной фронт разделения — Византия. Османы, как вы знаете, переправившись через Дарданеллы и захватив стратегическую Цимпу, получили неплохое такое положение на военной и политической карте. Почти вся Фракия теперь их, и… благодаря разорванности и междоусобицам Византии они начинают более основательно укрепляться на европейской земле. Но, этого им мало. Вскоре, не пройдет и нескольких лет, они захватят сперва Салоники, а после, не мудрено, что и… — Пойдут компанией на Константинополь? Глупость! — Кромешник усмехается, припоминая похожие компании пару веков назад, но зная о недальновидности нынешних османских войск, — С нынешним флотом и армией… Османы пойдут на это. Им нужны западные земли, но не сейчас, не в этом столетии. Османская Империя лишь недавно начала вставать на ноги и, как и остальные государства, может и хочет урвать кусок от Византии, но сил ещё маловато. Скорее, я поверю, что Священная Империя организует ещё один поход. — Но в таком случае… Не кажется ли вам, что мы должны оставаться в стороне? Еще раз предоставлять этим европейским лицемерам оружие и, простите, средства для закупки грубой силы у тех же Генуа… — вырывает внимание теперь на себя Палитоса, главный стратег и отличный политик, разбирающийся во внутриполитическом положении нынешней Европы, он смело забирает слово себе. — Священная Римская Империя не пойдет на это, — хмыкает Стер Зо Иррет, старающийся правильно подбирать слова и вновь не показывать свой взрывной характер, — Во всяком случае у нее на данный момент свои проблемы и интриги, половина восточной части разламывается — мор, чума, голод и набеги, Литовское Княжество и разорения из-за верхушки, что пытается пополнить ряды свои рыцарских легионов и выкупая втридорога у тех же Генуя захваченных в плен святых воинов, что, замете, первоначально попали в рабы к персам, а после к арабам. Это дурной тон и глупость, но, как всегда, Империя ставит на святость своих воинов и пренебрегает обыкновенным людом, который гибнет на улицах. — Соглашусь со Стер Зо Иррет, — кланяется вспыльчивому Хранителю тот же глава дипломатии, — При этом Римская Империя ведет чуть ли не шуточные переписки с Англией… Пытаясь потеснить и Север, и Юг. Вмешиваться в этот абсурдный театр и затрачивать ресурсы, мой Повелитель, как минимум не выгодно. — А что выгодно? — Питчу нравится ход мыслей дипломата, и общая направленность остальных, но поправить по своему их всё же стоит, потому он опасно прищуривается, сцепляет руки в замок и наглядно дает тьме окутать в виде перчаток длинные пальцы, — Предлагаешь наплевать на Европу, спустить всю дерзость, и пока они за нашей спиной не создадут идеальный план уничтожения, наблюдать за грызней юго-восточных стран? Арабия, Персы? Османская Империя, пробирающаяся быстро и уверенно на юго-запад? Сначала Фракия, после Византия, что надеюсь будет ещё не скоро… А после? Если они продвинутся вглубь Европы, и им посодействуют другие Империи или Королевства, нам будет не выгодно отдавать средиземноморские пути. Ибо тогда придется теснить свои флагманы и торговые суда и сами линии. Вы об этом подумали? — Именно это, — Аль Сиин вновь кланяется, и рукой обводит всех собравшихся, однако обращается он только к Императору, — В данном случае, мне кажется, и думаю большинство членов Кешили согласятся, что мы должны сейчас укрепить свои связи с Восточным миром, дабы такого не произошло. Обратить внимание на Египет, на персидские владения, дать сил Византии, ибо, на мой взгляд, война ещё не проиграна, и в то же время заявлять свои права на большие пути для прохода кораблей по всему средиземноморью, но при этом немаловажно поддерживать очень хорошие отношения с Османской поднимающейся Империей. Во всяком случае, дать им понять о своем расположении. Одобрительный шепот других советчиков и утвердительные кивки военных глав убеждают арабского дипломата в правильности своих слов, и он более воодушевлённый вновь с почтением обращается к Повелителю: — Мой Император, вы мудрый и сильнейший. За вами армии, сильнейший флот как Средиземного, так и Черного моря, у вас — сила, могущество, полная казна и статус неприкосновенного. Никто не в Европе, со своими интригами, никто на юге или востоке, со своими новыми законами, не посмеет нарушить наши владения, сколько бы не шептались или не проклинали, плели интриги или провоцировали нарушением морских границ. То, что существует наша великая Империя — чуждо всему остальному миру! — араб кланяется со всем уважением и снова поднимает голову, — Но, позвольте дать совет… В такие непростые времена, не стоит с отчужденностью смотреть, как чужие, ещё на что-то годные, корабли берут друг друга на таран, мало ли… Вдруг вам пригодятся в вашем… флоте, мой Император, быстроходные, лавирующие суда и, одновременно, тяжелые военные… — Даете, Аль Сиин, понять, что в компании набирающей силу Османии, Англии и конфедераций можно расширить общение и изменить границы, как на карте средиземноморья, так и на карте мира? — Питч едва ухмыляется, почти жестоко и довольно одновременно, помянув, что сто лет на службе, но этот хитрый стратег все ещё предлагает дельные советы. — Вы как всегда мудры и дальновидны. Но и когги, грузовые, набитые товарами и запасами еды и сырья… — Если под коггами вы имеете ввиду Генуя, то они в нашей власти, Аль Сиин, — Питч доволен рассуждением и планом новой компании, потому незамедлительно поднимается и на этом все понимают, что основная часть совета закончена — дальше обсуждения будут проводить без Императора. Но напоследок Повелитель, как того и требуют правила, дает нужные указания: — Переговоры с Англией оставляю на вас. Абельрон, ты же подготовь несколько обученных людей и вышли в Англию вместе с дипломатами, чтобы не позже чем через неделю у меня на столе были все внутренние и внешние переписки их короля и самых влиятельных подданных. Эту страну нужно держать в когтях. — Как прикажете, Император. Что-то еще? — дер посол кланяется и взмахом руки подзывает к себе помощника, дабы все записывал. — Начинайте подготовку переговоров с османами. Мне нужна их уверенность в том, что мы — первая и последняя Империя в этом мире, которая, в случае чего, сможет им предоставить как дополнительные силы, так и поддержку. Но так же я даже отдаленно не желаю слышать, что они имеют наглость поднимать голову выше Эрресаир! — Питч одним взглядом останавливает успевшего выйти вперед к нему политического советника на востоке, — Даже с учетом их горделивого нрава и уверенности в превосходстве над всем миром, они должны быть на нашей стороне, а не мы на их. Всё. Выполнять! Под склоненные головы всех участников Кешили Император выходит из зала совета, стремительно и уверенно, даже не обращая внимания на поклоны и начавшийся шум за его спиной. Ему предстоит ещё слишком много дел нынешним днем, а вечер тем паче и как назло, перекрыт переговорами на другом краю Империи, ведь лично предстоит вести разговор о новых территориях с достаточно противными и нудными властями, так ещё и принимать свободное государство претендующее на соседние острова, которое пришлет пару кораблей. Потому он даже не задумывается о произошедшем на совете, и над всем тем, что было там до него. И так расстановка фигур понятна и не подлежит дальнейшему пустому раздумыванию. — Император! — мелодичный голос окликает, заставляя поморщиться и остановиться, довольно резко разворачиваясь к новому Рое. Лунный выбегает впервые же секунды хаоса, начавшегося в стенах зала, и теперь вздыхает полной грудью. Он, наплевав на служек и стражу, сразу стремительно подходит к Императору, смело заглядывая в глаза. — За что ты так со мной, Питч? Бросил меня вчера и… Почему… — Лунный сглатывает и опускает глаза вниз, не имея сил выдержать взгляд холодных желтых глаз Повелителя, — Почему не позволил?.. Я так, так хотел тебе угодить, заслужить это место, столько вытерпел… — Теперь ты его получил, ещё пожелания будут? — обрубает его Император, смотря снизу-вверх на резко растерявшегося и отпрянувшего от него наложника. — Питч… — По законам Эрресаир и как Рое Кешили, ты не имеешь права меня так называть, тем более в присутствии слуг и стражи! Раз вытерпел и получил, теперь, будь добр, соответствовать новому статусу. Ты сейчас не в Саду. И тем более у меня нет на тебя времени, и если у тебя нет серьезных вопросов или моментально появившегося доклада, касающегося новой компании, то не задерживай! — Как скажете, Император… — Лунный скрывает злость и обиду, и склоняет голову, — Не смею вас больше задерживать и прошу простить меня за дерзость… — Возвращайся к главам, тебе нужно вникать в суть проблем. Мужчина больше даже не смотрит на изящного юношу, уходя в сопровождении вновь появившейся теневой свиты. — Это все из-за него, да?! — не выдерживая, рявкает вслед Императору Луноликий, разъяренный и на секунду не сумевший сдержать внутреннюю боль и злость, но Кромешник даже не останавливается, даже не взмахивает рукой, просто поднимается по лестницам вверх, полностью игнорируя непослушание юноши. — Все из-за этого мальчишки, да, Питч?! — едва шепчет растерянный и подавленный в мгновение Лунный. Но Император скрывается в тенях, а шум на заднем плане вновь возвращается, и Лунный морщится, но вновь одев маску невозмутимости возвращается в зал, где идут горячие споры и дискуссии. Он получил что хотел, можно радоваться хотя бы этому. Теперь ему остается быть покладистым, попросить вечером, по возвращению Императора, у него прощения и всё наладится. Он сможет вырвать свое место, сможет уничтожить мальчишку и уже через неделю скинет с себя ошейник. Да, так и будет! В зал Кешили, под склоненные головы многих советчиков, Лунный заходит довольный и гордый, садясь по правую сторону от своего наставника. Словно не было ничего плохого, словно его не поставили на место, а похвалили и вознаградили.~***~
В который же раз? Парень не может запомнить, в который уже раз вспоминает приятное утро и такую долгую ночь, настолько непривычную, дикую в ощущениях для него, но приятную, теплую… Джек слегка закусывает губу, отвлекается от будоражащих образов и позволяет ещё одному незнакомому мальчишке присесть возле себя, тот лишь слегка ему кланяется и осторожно присаживается на красные подушки. Ему вновь непривычно… Нет, не от нового полупрозрачного одеяния цвета чистого льда, все того же фасона — шаровары и приталенная туники, с разрезами по бокам… Даже не от нескольких дорогих и тяжелых украшений на руках, в виде жемчужных браслетов, а непривычно от этого… Этого нового к нему поведения. Благо, на пока что, только в Серебряном Саду. Те, кто ещё ни разу не удостаивался подарка от Императора, или те, кто был в покоях всего один-два раза, и служки, сайи… Все они теперь с большим смирением и покорностью относятся к нему, слегка кивают и или кланяются, не шепчутся так напрямую, смолкают, когда он проходит мимо них, опуская смиренно головы. Это непривычно. Это так странно, что он до сих пор внутренне вздрагивает и напрягается. Даже Рад! Рад, который его учит, всё рассказывает и ведет вольные беседы, когда они одни, даже он теперь на публике в Саду склоняет голову с уважительным — «Эйль-ар». Джека это напрягает, злит до скрежета зубов; он слишком простой для всего этого, для вычурных нарядов, для светского холодного поведения надменного и избалованного мальчишки. Ему хочется присоединиться к парнишкам, что позволяют себе устраивать догонялки в Саду и плескаться водой из фонтана, хочется вместе с ними сбегать вниз по крутой лестнице и беситься на лужайках, освещенных ярким солнцем, хочется не скрывать улыбки и своего смеха. Впервые, после всего жестокого и злого, к нему возвращается его игривость, легкой, подростковое любопытство ко всему на свете и озорство… Но таких здесь обзывают — «Эхи», что в дословном переводе — ветреный неудачник, и это почти клеймо, под которым названный ничего не добьется. А ему нужны силы, он должен сидеть молча, почти завистливо смотреть на забавных простеньких ребят, и надменно отворачиваться, дабы продлить себе жизнь и статус на ещё один день. Дать понять, чего он стоит и заслужить уважение — заслужить жизнь. Глупые правила глупого и жестокого Сада. Джек злится и негодует наедине с Джейми и Радом, а они лишь смеются и учат нерадивого наложника, но при других Джек старается повторить маски, нацепить и на себя это же безразличие, спокойствие и уверенность, не дать показать остальным хищникам, что он тоже боится их. Паренек улыбается приближающемуся Раду, откладывает свои тягостные мысли и кивает, когда подошедший рыжик подыгрывает и спрашивает разрешения дабы присесть рядом, и Джек, скрипя зубами и обещая забрызгать хитрого мальчишку водой, отвечает разрешением, кидая взглядом на одно оставшееся место рядом с собой. — Ну и как ты тут? — уже не в такой официальной форме расспрашивает рыжик, невзначай так подсаживаясь слегка ближе. — Слушаю разговоры, отдыхаю, думаю, как сегодня пройдет… — парень запинается, чуть не сболтнув лишнего, но парнишка в ярко оранжевом балахоне под которым даже шаровар невидно, лишь понятливо хмыкает и незаметно для других пихает беловолосого в бок. — Осторожнее, Белоснежный, с таким разговорами, а то глядишь на тебя весь Серебряный и не только зуб будет иметь, — Рад замолкает, едва улыбаясь. А Фрост тушуется, опуская голову и делая вид, что рассматривает узор на граненом хрустальном графине, что стоит на круглом деревянном столике, возле которого все они и сидят. Он старается не обращать внимание на Рада, переключаясь на одну странную историю, которую начинает рассказывать темнокожий хорошенький парнишка, сидящий напротив, но Рад, то и дело что-то тихо шепчет ему на ухо, проверяет выдержку и, в тоже время поддерживает общий разговор, и Джек смущен, он злится и испытывает странный стыд сильнее, но ведет себя по-прежнему спокойно, почти незаметно для других и не выдавая себя. Так, за странным, неожиданно приятным разговором, тихими смешками и расспросами друг друга они дожидаются ужина. Постепенно бьющие последние лучи солнца отражаются бликами на стеклянной крыше и попадают в Сад, заливая всё помещение красным и золотистым светом, и Джек щурится от этого, чувствуя тепло разливающееся в груди от первого не скованного разговора, непринужденной атмосферы и приподнятое настроение от вида теплых переливов и тонов света вверху. А ещё настроение повышают запахи вкусных мясных блюд, которые им разносят служки. На их большой столик, рассчитанный на пятерых, размещается одно большое мясное блюдо, состоящее из тушеной баранины и говядины? и несколько маленьких: с хлебом, обжаренным овощами, свежими фруктами и несколькими видами копченых и соленых сыров. Джеку же ставят ещё одно индивидуальное блюдо — перепёлок. У мальчишки уже текут слюнки, и он сразу же нетерпеливо перекладывает на тарелку с перепёлками насколько кусочков сыра и побольше овощей, так чтобы за раз и наесться, да и пока остальные всё не разобрали. Аппетит просыпается просто бешеный, как у голодно зверя, но, как только Фрост хочет преступить к ужину, в Саду вновь раздается сук посоха о мрамор и сайи объявляет о приходе Госпожи. Ужин ужином, но правила на первом месте, потому Джек быстро вытирает руки о маленькие полотенца и встает с другими, когда в Сады, в сопровождении на странность трех слуг, входит красивая Анэш. Сегодня Хранительница в изящнейшем платье в пол переливающееся то синим, то зеленым и красивой прической с перьями в волосах. Определенно, она умеет выделиться даже из сотни разряженных обитателей Сада. А Туоф пускай и устала после всех переговоров и обсуждений на Кешили, но своей вымотанности и отчасти нервозности не показывает, она легко улыбается, оглядывает придирчивым взглядом Сады и громко оповещает: — Дитор Эпес! Джек не понимает, что и почему все кто был в Садах так спохватываются, нарастает общий непонятный шум, служки начинают везде семенить и прибираться, наложники волнительно осматривают друг друга, довольные все, у всех улыбки, смущения на лицах и азарт в горящих глазах, но нервные, перешептывающиеся, тихо смеющиеся. Что в этот-то раз? Новые йёру? Опять какое-то избрание? Что? Беловолосый смотрит как даже недавно вернувшийся в Сад Луноликий и все бывшее Эйль-хас в быстром порядке поднялись со своего места, что-то на себе поправляя, осматривая себя и других, но при указе Анэш все как один подходят к ней и встают почти в одну линию, опустив послушно головы. Ровно как и все кто Серебряном Саду делают то же самое; всех их ровняют сайи, выстраивая в длинную линию перед фонтанами, ближе к коридорам, и его как назло разлучают со всеми кого он знает, вытаскивая почти в самое начало. Иерархия даже в построении, но Джека удивляет даже не это, а покорность и спокойствие привилегированных наложников из Алмазного, они в один момент становятся послушными и почти невинно кроткими на вид. Остальные же Эйль-ар и вовсе смолкли, поступив глаза в пол, и не смея даже на крат выше поднять голову. Ему хочется возмутиться, спросить, что происходит и зачем эта показное построение, и парень даже поднимает голову, чтобы посмотреть на строгую Анэш, привлечь её взгляд на себя, но позади его одергивает за рукав туники один из сайи, тихо шикнув, и Джеку приходится вновь слушаться, ожидая чего-то грандиозного. Когда тишина в Садах наступает идеальная, перебиваясь только тихим журчанием фонтанов, вначале центрального коридора оглашающий бьет посохом и даже Анэш отходит слегка назад склоняя голову, а это может означать только одно. — Имперум Эрресаир! — громкое и важное произношение и в открытые вновь ворота через главный коридор в Сад входит сам Император, с нескольким устрашающими слугам позади. Все рабы ещё ниже склоняют головы, не смея даже пошевелиться, отдавая уважение и почтение Императору Тьмы. А Джек отчего-то чувствует лишь дрожь, прокатившуюся теплой волной по телу, но впервые так искренне подчиняется общему правилу. Пусть сейчас он ужасно нервничает, едва злиться на других не пойми от чего, но не скрывает легкую улыбку. Белоснежный борется с собой всего несколько недолгих секунд, а после идет в разрез с законами и правилами, и украдкой смотрит, как сперва Повелитель подходит к нескольким из Алмазного, но даже не обращает внимание на нежное приветствие Луноликого и благоговейное от Бедствия. Но Джек отчего-то искренне доволен тем, что ни первому, ни второму Повелитель не высказал своего внимания, и улыбка против воли становится шире, а голубые глаза загораются внутренней неосознанной радостью. А Император лишь мерит фаворитов скучным незаинтересованным взглядом, и отстраняясь, не найдя что им ответить, идет дальше, в полной тишине и смирении своих наложников. Скучных и однообразных. Его осмотр как всегда не должен затянутся, и нужно учитывать, что через час его ждут на другом конце острова важные переговоры, но он все равно замедляет шаг, когда замечает среди выстроенных юношей из Серебряного Сада одного конкретного. И Джек тоже чувствует что его заметили, потому он опускает голову, старается быть таким же как и другие — незамеченным, покорным, спокойным, но ничего у него не получается, потому что он первый кто стоит в своей линии, потому что он по значимости перерос всех, кто был в Серебряном, потому что его считают конкурентом сами фавориты, и потому что он ни за что сейчас не упустит этот момент, даже если придется ради этого нарушить правила и выкинуть очередную дерзость. Только вот ничего не приходиться делать, и Фрост чувствует, что Он рядом, ощущает тепло, трепет, непомерную мощь Тьмы… но никак не ожидает, что Император в открытую подойдет к нему вплотную, и когтистый палец осторожно очертит щеку. — Подними, — хриплое, нетерпеливое, единственное сказанное в тишине Садов, а Джека словно молнией прошибает, и он резко вскидывает голову, не верящий всё ещё, но чуть ли не задыхаясь от этих обстоятельств и от этого прожигающего взгляда янтарных глаз. — Мой Повелитель… — одними губами, и мальчишка не может по-другому. И плевать, какие сейчас взгляды он на себе чувствует, какую ненависть и злость. Это куда ему дороже. Почему вот только стало дороже, он ещё не поймет. Незаметно для других довольство проскальзывает в желтых глазах, и Питч снисходительно кивает, смотря белоснежному мальчишке в глаза. Император доволен приструнившимся поведением Эйль-хас в Алмазном, доволен, что другие стоят покорно и даже не думают пререкаться или обращать на себя внимания, но больше всего его радует этот мелкий — белоснежный, искренний, такой верящий и довольный, с бешено колотящимся сердцем... Да, он — Владыка мира Тёмного, и может сделать сейчас всё что пожелает, может сказать всё что захочет, только вот… Ему ничего не будет, а вот этому Белоснежному… Питч усмехается и осторожно проводит пальцем по нижней губе мальчишки. — Мне нужно уехать… Ненадолго — дня три. Потерпишь? Вот так просто, вот так вслух. Заговаривая и отчитываясь перед… всего лишь рабом и наложником, почти с просьбой. Сам Император Эрресаир, так, что замирает весь Сад, а Анэш ошеломленно вкидывает голову, в неверии смотря на этих двоих. — Всё что угодно… ради моего Повелителя, — прерывисто выдыхает не менее пораженный Фрост. Наплевательски на то, что сейчас его слышат все остальные. Эти слова не для них, и изменять он их не намерен. — Замечательно, — польщенный и довольный, Кромешник не может не сделать пакость напоследок, на обозрение и зависть остальных, и дабы увидеть смущение на фарфором лице мальчика, он склоняется к нему ближе и шипящим обещает: — Как только вернусь, буду долго, до самого утра… — Питч замолкает, видит, как лицо Джека приобретает тот самый розоватый оттенок смущения и довольно продолжает, — Нет, не то что ты подумал, маленький Белоснежный. Буду до самого утра рассказывать, как прошла поездка. А вот потом… будет то, о чем ты подумал. Джек же моментально вспыхивает, вовсе заливаясь краской, и почти жадно сглатывает, безмолвно, одними губами произнося нужное имя. И да, судя по виду Императора он услышал, и ему ой как реакция понравилась. Только времени у Кромешника совсем не остается, но он не жалеет, что потратил его на белого ледяного бесёныша. Император лишь для вида отстраняется и командует щелчком пальцев подойти ближе Анэш. — Сегодня всё остальное на тебе, и… — мужчина кидает многозначительный взгляд на Белоснежного, так, чтобы Туоф поняла о чем он просит, и дождавшись её поклона разворачивается и незамедлительно уходит в сопровождении личной теневой свиты, оставляя Сад и его обитателей в молчаливом изумлении и неверии того, что сейчас было. Хранительница же наоборот, не ждет даже и секунды, зная, что начнется через пару минут. Она берет себя в руки и, не позволяет никому увидеть в каком шоке пребывает сама, быстро подзывает к себе слуг вместе с сайи, отдавая резкие и четкие приказы, и все ещё старается удержать строгую атмосферу в Саду. Продлить удаётся не долго, и как только сайи начинают раздавать дары наложникам, воцаряется гул из приглушенных голосов; каждый норовит обсудить и поделиться тем, что сейчас произошло и, конечно же, дары не остаются без комментариев и внимания. Лишь свита Луноликого и остальные бывшие Эйль-хас достойно и молча отправляются на свои места. Однако, сдается Джеку что это не из-за достоинства, а из-за того чему они стали свидетелями. Парень вновь отключается на пару минут из реальности, лишь слегка отойдя назад и облокачиваясь на стенку фонтана, он не замечает общего гама, шума, смеха и возобновившихся разговоров, пёстрых мальчишек посекундно мелькающих возле него. Его волнует не это, да и по правде будоражит тоже не это. Голос… взгляд… Это обещание. Джек едва улыбается краешком губ и только сейчас понимает, что его вновь скомпрометировали, дабы смутить, вызвать этот приятный ступор, вогнать в смущающие фантазии и заблуждения. «Или вовсе не заблуждения?» — вспыхивает догадка. Но парнишка отмахивается, не хочет думать, правдой ли было это обещание Повелителя. И если правда, чего он сейчас так боится? То, что не сбудется или то, что сбудется? Мальчишка закусывает щёку изнутри, скрещивает руки на груди и думает, проворачивает в памяти каждую секунду и ему совершенно наплевать, как он сейчас выглядит в чужих глазах. На обозрение всего Сада. Сам Император. Рассудок потерять так можно! Ему хочется засмеяться и в то же время прикрыть лицо руками, скрывая глупую улыбку, хочется окатить всех водой, чтобы даже и не вспоминали, не думали и не пересказывали друг другу, и хочется спрятаться в каком-нибудь укромном месте — в объятьях недавно ушедшего, например. Но на деле ничего этого сделать сейчас нельзя. И можно было бы ещё повитать в мыслях, в фантазиях, в которых, между прочим, нет совершенно ничего серьезного и правильного, но Джека быстро отвлекают и приходится вернуться в реальность. Перед ним стоит с загадочной улыбкой Анэш, и он спешит выпрямиться и склонить голову в достойном поклоне. А Хранительница, как всегда, лично достает ему из очередной шкатулки украшение. Сегодня это резной платиновый браслет, выполненный в виде двух сплетённых ветвей ивы, с тремя большими не огранённым сапфирами. Джек берет в руки это ручное произведение искусства, и ему кажется это чем-то знакомым. — К этому кольцу требовался красивый браслет… — в подтверждение его мыслей сообщает Туоф, скрывая хитрую полуулыбку, и добивает бедного паренька последним, — Это… Так показалось нашему Императору. Она едва ли усмехается, когда мальчишка вскидывает на нее удивленный взгляд и отходит от него, уже вновь командуя служками и отдавая последние указания и приказы сайи. А Джек только как-то в неверие качает головой и надевает на правую руку этот самый браслет, чувствуя себя уж слишком обхаживаемой девицей. Ведь снова ему достается необычный и слишком ценный дар Императора. А шум и галдеж сплетников не стихает, все словно забывают об ужине, обсуждая появление Повелителя и подарки… Подарок. Главный, едва поблескивающий на запястье юного беловолосого мальчишки. Все хотят понять, что же в новеньком нашел Повелитель, и все они хотят поближе рассмотреть дорогой браслет, а потому улыбаясь, обходят парня, мелькают рядом, но у всех улыбки слащавые, злые и алчные. Алмазный же Сад и его обитатели напротив — темнее тучи: молчаливые, закутанные надменным лоском и хладнокровием, под которым естественно кипит злость и жажда растерзать мальчишку так — голыми руками и публично, только даже у них пока что руки коротки, и бывшим фаворитам, и даже Лунному, приходится сдерживать истинные эмоции, вяло переговариваясь и восседая на мягких подушках. Но то и дело кидая незаметные взгляды на скромно стоящего возле фонтанов мальчишку. А Фрост вновь слышит за своей спиной эти завистливые шепотки, пересуды, цыканье и ядовитые фразочки, но сейчас ему на них плевать абсолютно, потому что в голове другой голос и те самые нужные слова, теплота под ребрами и улыбка на губах. Плевать, и он не хочет тратить свои и без того мизерные крохи хорошего настроения и счастья на каких-то затравленных злых гиен. Парнишка гордо вскидывает голову и улыбается, а когда к нему спешит сначала Джейми, а после и Рад, и вовсе не может сдержать тихого смешка, сразу же выставляя руку вперед и ознаменовывая этим что ни на какие вопросы отвечать не будет. Но ребята все равно наступают, а вот уже Джейми нетерпеливо дергает его за тонкий рукав туники, а рыжик многозначительно осмотрев, складывает руки на груди и вскидывает бровь в вопросе. Джек же на это только закусывает губу, чтобы не засмеяться вслух и обреченно выдыхает, понимая что расспросы неизбежны. Всё в этом разнообразии голосов, гомона, смеха и восклицаний, перебранках, окриках сайи и командах Госпожи смешивается, не разобрать, кто где и кто чем занят, но только до тех пор пока всю общую какофонию веселого гомона не прорезает один единственный истошный крик. Сад, как по мгновению ока, замирает и замолкает, часть пестрой толпы мальчишек из Серебряного расступается, являя их места для посиделок и трапез, где за одним из столов сидит мальчонка — кареглазый хорошенький шатен. Он с полными глазами ужаса хватается за горло, не в силах сделать и вздох, испуганный и не понимающий, почему с носа и глаз течет кровь. Крики других наложиников закладывают уши, громкие приказы сайи моментально нагнетают ситуацию и всеобщая волна паники прокатывается по обеим Садам. Но рядом с Джеком Рад, резко дергающий белоснежного подальше от этого зрелища, и ругающийся очень грязными неизвестными выражениями. А Фроста просто переключает от этого вида умирающего мальчишки, и он почти абстрагируется от всего что видит и слышит, отшатываясь сам дальше. Игнорируя успокаивающие слова рыжика и Джейми, парень только прижимает руку к груди и не понимает, что произошло. Вместо первоначального страха крови, как Джек и боялся ранее, он просто становится свидетелем чей-то неминуемой смерти, всей этой общей картины, слышит громкие приказы Хранительницы, сайи немедля зовут лекарей, стража приближается к Садам пытаясь отделить и угомонить всех наложников, кричащие где-то в начале коридора лекари, и требующие не приближаться к больному, тут уже рядом даже Лунный, хладнокровный и без своей наигранной маски презрения, не боясь запачкать дорогие одеяния чужой кровью, он осматривает мальчишку, но по мрачному взгляду и короткому отрицательному кивку адресованному Анэш понятно — ничего хорошего шатена не ждет… Но больше всего белоснежного поражает не это, а то, что окровавленный мальчонка сидит на их месте — на его месте, все ещё сжимая в руке кусочек жареной перепелки, которую, как индивидуальное блюдо, Фросту полчаса назад принесли на ужин. [Не поместившиеся в примечаниях] В обсуждениях на совете о других странах и компаниях, помимо вольности автора, были описаны реальные исторические события, случившиеся в XIV веке. *Карл IV - император Священной Римской империи, правящий с 1355 по 1378.(вик) *Назревающий Раскол в Священной Римской империи - это раскол в Римской церкви в 1378—1417 годах, когда сразу три претендента объявили себя истинными папами.(вик) *Про упоминание османов так же взято из исторических данных; в 1352 году османы, переправившись через Дарданеллы, впервые самостоятельно ступили на европейскую землю, захватив стратегически важную крепость Цимпу. Христианские государства упустили ключевой момент, чтобы, объединившись, выбить турок из Европы, и уже через несколько десятилетий, пользуясь междоусобицами в самой Византии и раздробленностью Болгарского царства, османы, укрепившись и освоившись, захватили большую часть Фракии. А в 1387 году, после осады, турки захватили крупнейший, после Константинополя, город империи — Салоники.(вик) *Упоминание Питча о том, что только через столетие османы наберут армию и пойдут на Константинополь так же исторический факт. Ибо 29 мая 1453 года, султан Мехмед II захватил столицу Византии - Константинополь.(вик)