~***~
Здесь не слышно даже начавших щебет и утренний перепев птиц, шум моря, порывы влажного соленого бриза с побережья… Ничего, кроме правильной тишины и песочного шелеста перетекающих теней по полу и стенам. Парнишка слабо улыбается такому умиротворению, столь нужному, долгожданному за время разлуки. Он сейчас, наконец поуспокоившись душевно, расслабляется всем телом, доверяясь абсолютно, когда его целуют в изгиб шеи, появившись тенью за спиной, и с губ Джека вновь заветно срывается имя Императора. — Тебе пора. — Да, знаю… — Эйль-ар приоткрывает глаза и не может сдержать тяжелый вздох. Джек ненавидит возвращаться. Опять туда — в ядовитые Сады, с тем учетом, что он посмел устроить тем вечером, он посмел пойти против самого Лунного, он в самой нахальственной манере забрал у него дар и заявил во всеуслышание Садов о неправоте фаворита… Он был настолько тогда зол, настолько тосковал и не мог допустить, чтобы эта белая выскочка… Впрочем, у него получилось и его счастье длилось целых две ночи и полтора дня, а теперь пора принимать наказание в виде мести Садов и самого главного в них. Парень кусает губы, и так зная, что они слишком красные и припухшие от недавних поцелуев, но ничего не может поделать, задумываясь, что ему делать дальше и нервничая, ведь пока он здесь, в надёжных объятьях своего Повелителя, ничего ему не страшно, ничего не грозит, только вот выйди за порог и мир опасных акул, специально поджидающих, сожрет тебя до косточек, так ещё и не подавиться. Мерзкие твари. И Джек не знает про кого он точно, про самих акул или про дворцовых наложников. Хотя хищники в океанах и морях более благородны и просто живут или выживают. А эти же… — Ты опять не здесь? — этот голос, полный силы и легкой насмешки, отвлекает, отчего мальчик едва вздрагивает и медленно качает головой, так же не поворачиваясь; ведь не сможет серьезно взглянуть в эти опасные глаза — выдаст свой страх и ненависть к этому месту, а Император может не так понять. Или просто не зачем поднимать тему что уже была обговорена, выставляя себя полным трусом. — Прости… Я просто думаю, что будет дальше и может будет проще… Не знаю, что делать, когда вернусь. Ответа не следует, молчание окутывает величественную комнату, и Джек уже подумывает, что опять сказал не так, лишнего, показал свою легкомысленность, но ему наконец отвечают, однако не словами: Питч прикасается к нему, медленно ведет пальцами по тонкой мальчишеской шее, ласкает, кончиками когтей задевая белую кожу, но не царапая, — словно запоминая, очерчивая свои явные метки, которых и быть не должно, если бы ошейник был на месте. Слышится явная довольная усмешка Императора, а после обжигающий последний поцелуй на оголенном плече, отчего парнишка не может сдержать тихого всхлипа, чуть поддаваясь назад, стараясь затянуть прикосновение, ощущение этих губ, жара и желанной ласки, но мгновение проходит, и вот уже на шее ощущается прохладное и знакомое — хомут. Да, как же, он и забыл. Он ведь… — Хочу чтобы ты снимал его сам, как только переступаешь порог моих покоев… Жемчужный. — Слова Императора совпадают с тихим хлестким завязыванием золотистой ленты инкрустированной большим желтым топазом на шее Джека. И это то, чего мальчик не ожидает — ни наречения, ни драгоценной ленты, вместо привычного для всех и каждого ошейника с магическим замком. Джек в мгновение ока оборачивается, с неверием смотря на мужчину и понимая, что не может найти слов, даже подобрать внятные словосочетания благодарности, столь явна его растерянность. Только вот взгляд Питча настолько решительный и знакомо-властный, что ясно одно — он решил это ещё вчера, и это теперь непререкаемым законом ляжет на всех и каждого в Эрресаир. Так, что Джек только подчиняется, склоняя голову в благодарственном лёгком поклоне и не в силах угомонить расползающуюся под сердцем болезненную нежность. — Мой Повелитель… — Это первое твое наречение от меня, — Кромешник едва склоняет голову, с ухмылкой оглядывая слишком растерянного и уязвимого, но настолько настоящего в своих эмоциях мальчишку, — Ты был уникальным с самого и останешься таким навсегда. Ты сможешь выжить здесь, и иного я от тебя не приму, мой Жемчужный мальчик. — Да, Повелитель! — Джек, подняв голову выдерживает взгляд мужчины с нежной, едва лукавой, улыбкой на губах и решимостью в собственном льдисто-голубом взгляде. Новый и уникальный. И новый теперь путь и новые тернии, и уже знакомая, но закрепленная, как печатью небесной, преданность, и единение, что даровано самой Тьмой. И раз такова воля Его Императора, что ж… он будет готов ко всему, он будет выживать и стремится к большему, и ответит теперь по достоинству, ведь отныне он действительно не просто безымянный или временный мальчишка. Он — Жемчужный Эйль-ар, с уникальным отличием на шее, отличием почти не раба, как величайшее дозволение на жизнь от самого Императора Тьмы. И это он примет с теплотой зажегшейся глубоко в душе.~***~
— Своей милостью и волей Имперум Иррет… Под обозленные шепотки и безумные взгляды других, он, игнорируя оскалы хищников, проходит в Садах, с высоко поднятой головой и холодной уверенностью, что поблёскивает в голубых глазах. Проходя величественно под слова подтверждения Анэш, неспешно, дабы разглядели все, позвякивая браслетами на щиколотках босых ног, в полупрозрачном белом — белых разрезанных по бокам шароварах и расшитом серебряными нитями белой накидке, что тянется острым шлейфом позади. Он, ощущая кожей их гнев и завистливое неверие, игнорирует, не смотрит ни на кого, проходя в Серебряный Сад, дабы каждый понимал, что он уже не как тот самый зашуганным мальчишка, и даже не тот, что силился не показать свой страх пару ночей тому назад. Ныне он тот, кто одарен благословением Темного Владыки, тот, кто отличается ото всех здесь обитающих змей, затмевая каждого, вплоть до надменного фаворита. И это есть его правда, что золотой лентой с узорчатым ветвлением серебра и белого золота, удерживая овальный топаз, поблескивает на шее. Он — Раб? Возможно. Только не в рамках подчиняющийся правилам самой Эрресаир. Тот самый… — …Дарованный наречением — Жемчужный! Знаменующие новый виток его жизни слова Хранительницы Садов раскалывают беспристрастную уверенность, до этого держащуюся на лице ощерившегося в полуулыбке Луноликого, проникая внутрь него острой злобной завистью и сладким, для самого Джека, бессилием. И каждый в Садах понимает, что наступает новое время с безумными беспрецедентными правилами, что меняет под себя недавно прибывший наложник, а сейчас уже способный посоперничать с неприкасаемым фаворитом. И прекрасные в своей жестокости обитатели Садов на время отступают перед волей Слова, что ознаменовал Император — даруя безымяннику за такой срок столько власти, защиты и своего внимания. Для них всех, привыкших к табу от самого Лунного, к правилам и размеренной ленивой жизни, где никто не смел бы надеется на снятие ошейника или его изменение — это немыслимо. Хомут условие жизни здесь, это не снимаемое и неоспоримое табу даже для Лунного, который даже со своей всей властью не смог что-то изменить; лишь всего десять лет назад выпросил со скандалами и истериками изменение цвета своей ленты, чтобы хоть так отличаться, но о снятии или изменении на обыкновенную драгоценную ленту и заикаться не смел. И сейчас Джек, полностью осознавая насколько ради него поменял нерушимое и основное правило Император, прячет тепло в своей душе, стараясь, чтобы улыбка выглядела победоносной и более хитрой, медленно вышагивая изящной поступью, ступает на мягкие ковры Серебряного Сада, замечая все больше поклонов, как уважительных так и вынужденных со стороны обитателей нижнего Сада. И он почти не удивлен, сковывая внутри льдом свое смущение, напоминая себе, что все они — все обязаны ему приклониться по его нынешнему статусу, обязаны все как один! Взгляд искрящийся неоспоримым ликованием скользит по безымянным и пестрым Эйль-ар, пока не задерживается на неизменной компании четырех парней во главе с ретивым персом именованным Золотом, и тот, уже давно сделав свои расчеты и ставки и будучи не дураком, уважительно склоняет голову не скрывая довольную усмешку на темных губах — признал таки. Джек впервые не считает это признание ложным, и едва заметным кивком отвечает, принимая это повиновение. Сам того не осознавая, именованный роскошным и уникальным — Жемчужным, приближает к себе, собирает возле себя уже сейчас тех, кто в будущем будут его личной армией, свитой, защитой и информаторами. Он не видит, как уже сейчас Сады разделяются на два лагеря, ведя безмолвные споры, перекидываясь острыми взглядами и решаясь именно в эти минуты на чьей они будут стороне в этой войне. А то, что сегодня Жемчужный объявил войну, поставив Луноликого постфактум, для каждого слишком явно и очевидно. И под тишину смертоносных Садов с благоговейными шепотками Сайи и завистливыми из Алмазного, Жемчужный проходит к своему новому месту — ближе к условной перегородке с высшим Садом, устраиваясь на фиолетовой тахте — месте каждого великого фаворита, которые были в Серебряном, прежде чем их перевели в Алмазный, тем самым ставя жирную точку в своем решении и давая каждому, особенно Лунному понять, куда он метит и какое место займет уже через пару дней, а то что займет и перейдет в Алмазный — остается вопросом нескольких ночей. Равно как и сам бледный Эйль-хас это понимает, в порыве скрытого гнева разрывая лунные четки, что до этого наматывал в руке, и тут же вскакивая со своего места и удаляясь из Садов в сопровождении троих из своей свиты. Кто-то не выдержал конкуренции? — ядовитое читается в глазах Йема, Золота, Радосного и еще четверти хитрых и быстро понимающих расстановку сил наложников из обоих Садов; в Алмазном тоже есть те, кто хотел бы понаблюдать за сменой власти, по горло сытый выходками Лунного, и именно эти, ещё не проявившие себя игроки молча из тени пока что наблюдают, но выводы уже постепенно делают. Равно как и видят реальное бессилие и затаённый страх в их нынешнем сиятельном фаворите, свет которого все же сегодня хорошо так потускнел и позеленел. А Джек, под создавшуюся ожидающую тишину, вскидывает голову и полный решимости сделать ещё кое-что, пока всё внимание приковано к нему... Парнишка хладнокровно задушив последние разумные и добрые выкрики подсознания, обводит Серебряный Сад острым взглядом подчинения, показывая, что с этих пор — он здесь та фигура, что навсегда и будет главенствующим. Смиряясь, он принимает проклятую власть своего наречения и Садов… И семь казней Египетских постигнут тех, кто посмеет пойти против него, пытаясь преградить путь к Императору. Сдавшись под напором обстоятельств и жестокой жизни, сдавшись и подчиняясь словам Темного о собственном выживании, Жемчужный принимает свою искаженную сущность. Клянусь — не ради власти… Они — все они — предчувствуя смертоносную бурю что вскоре грядет, подчиняются его взгляду, склоняют поочередно головы, сцепляя зубы в скрипящем оскале. Не ради даров… Некоторые покоряются легче других, со страхом или благодарностью, благоговейно принимая его главенство и силу. Клянусь, что не ради статуса и высшего блага… Несколько безымянных Эйль-ар, Радостный, группа Золота и он сам, Джейми, Сайи на стороне Серебряного Сада и все Эй-йёру последними присоединяются, склоняя более искренне головы, заканчивая цепочку и признавая верным, как решение Императора так и его статус. Мне не нужна власть, чтобы быть подле… Мне нужен он! И ради того, чтобы быть рядом с Ним, мне и нужна эта власть. И я её беру, принимая свой путь, каков бы он не был. Проклятый сын, раб, что стоит над всеми, убийца бывший… И будущий. Если потребуется, ты на это пойдешь? — разливается леденящим смехом его страшный оживший в сознании двойник. И на эти минуты все из Серебряного понимают его силу и его новое наречение, выбирая новый виток жизни и отрекаясь своим признанием Жемчужного от правил и власти, что установил здесь некогда Луноликий и всё это под мертвую тишину понимания обитателей Алмазного Сада. Если потребуется ради… Него? — мурлычет с шипящими нотками его проснувшаяся жестокость, и словно это не в первый раз… Джек помнит эти отголоски шипения, когда те разбойники… Тогда тоже был такой же мурлычущий, словно клокочущий внутри, подталкивающий шепот. Он вспомнил! И он таков внутри, это он тоже вспомнил… А что мне остаётся? — мысленно, но с горькой улыбкой на губах, словно отвечая себе внутреннему. Если твой путь таков и если они тебя вынудят, попытавшись забрать Его? Тогда они узнают, что смерть на самом деле имеет ледяные глаза застывших торосов! — и глаза полыхнувшие бездушным холодом.~***~
— Вызывали, Госпожа? — Фрост склоняет голову в вежливом поклоне, преступив порог принимающей залы Хранительницы Садов после жаркого полудня. Однако Джек до сих пор не может взять в толк для чего настолько резко его вызвала Анэш. Ведь ещё утром, когда она зачитывала его новое наречение она вся будто светилась довольством, была прекрасна и легка в настроении. Сейчас же, великолепная Хранительница, изменяя самой себе в цветовой палитре и ныне отдавая предпочтение режущим глаз пурпурно-красным цветам длинного платья, неподобающе сидит на краю широкого стола частично выделанного из янтаря, скрестив руки на груди и с нескрываемым недовольством смотри сквозь него, словно даже не замечая, дума о чем-то очень важном и тяготящем. Что могло случиться, что всегда доброжелательная к нему Анэш… — Я высылаю тебя из Паллати-Эсор. Тебя доставят в Трэтти –второй по значимости и единственный без наложников дворец Императора на севере Империи. Сухие слова приговора звучат для него, как гром среди ясного неба, и словно сам мрамор уходит из-под ног, и замерший на месте Жемчужный проваливается в пустоту, но вопреки паническому, отчаянному ужасу, что поднимается из глубин души, он спокойно смотрит на хмурую Хранительницу и тихо, пока еще есть возможность удержать голос, спрашивает: — Я в чем-то провинился? — Провинился… — передразнивает злобно Анэш цокает языком и не выдерживает, соскакивая с краешка стола, проходит вдаль просторной комнаты, к окнам выходящим на скалы. Питч — дурак! Полный и лишившийся судя по всему рассудка в свои законные десятки тысяч! И каким же нужно быть! Туф бьёт подоконник ладонями, легко как ей кажется, но хлопок вопреки ожиданиям выходит громкий, звенящий в тишине под которую Джек ждет всё ещё ответа, прожигая её спину взглядом испуганных глаз. А она ведь просила Тёмного по хорошему, но нет… Втянул мальчишку! Эгоистично не подумав даже, чем аукнется наречение так скоро, а еще этот… Хранительница оборачивается через плечо, дабы убедится, что не сотканная иллюзия — и действительно всего лишь лента изящным украшением обвивает тонкую в синих и фиолетовых пятнах да укусах шею мальчика. Тончайший, но самый обычный шелк, драгоценные металлы витиеватыми узорами и огромный топаз Махараджи из личной сокровищницы Тёмного. Точно выжил из ума! А ей теперь спасай положение назревающего противостояния в Садах, самого мальчишку и… Девушка зажмуривается, отмахиваясь от самого главного и страшного. Они убьют её — маленькую и невиновную, если Анэш не придумает, как за сутки убрать мальчишку из Садов. Лунная падаль ясно за обедом дала понять что Стер, как и другие у него на крючке, и приказ о разрывании крохотного тельца он отдаст в любое время дня и ночи, не утруждаясь даже выходить из своих покоев, и потому то у нее — самой Хранительницы Садов, одну и самой старшей из глав Рое нет выхода. Никакой надежды. И разрываясь между верной службой Тёмному, защитой мальчишки и сохранением единственной Крохи… Она просто не может оставить все как есть. Оставить этого бедного беловолосого здесь. А потому… — Ты не сможешь конкурировать с Лунным, и уж тем более быть в Садах в таком виде… — опуская голову, тихо говорит Туф, но словно оправдывается, находя самую неправдоподобную причину, и понимая, что Питчу она все объяснит сама. Зная прекрасно что получит, возможно даже он её попытается прибить. Но ведь и он понимает, что не сможет защитить парня, если Луноликий начнет играть в полную силу, а потому проще будет донести этому упёртому Королю Кошмаров, что вдали его Жемчужный, который стал не безразличен ему настолько хотя бы будет жив. С таким и только с таким предлогом возможно её саму не убьют, и у нее хватит времени, чтобы придумать, как вырвать из лап этих нечестивых скользких сторонников Света свою Кроху. Но с другой стороны это всего лишь план, хорошо звучащий в голове и совершенно по-другому ложащийся на происходящие события сейчас. Она ведь не может предать Слово и веру своего Императора, которому присягала. Туоф ещё раз оборачивается, с жалостью и бессилием смотря на помрачневшего мальчика — из Джека словно вырвали всю жизнь за эти минуты молчания, хотя её интуиция Древней говорит, что внутри у парня собирается опасная буря, которая может быть чревата последствиями даже для неё. — Не могу? — вкрадчиво подтверждая своё состояние переспрашивает он, поднимая вновь на нее взгляд голубых глаз, которые очень быстро наполняются тем потусторонним ледяным светом, что предшествует к очень скорому эмоциональному выплеску силы, — Это по приказу Лунного вы так со мной? И вы тоже?.. — Жемчужный, послушай… — пытаясь объяснить всё же невиновному ни в чем парню, Туф оборачивается, желая подойти и вовремя успокоить его, но паренек словно обжёгшись от её движений дергается назад, с брезгливостью впервые вот так осматривая Хранительницу Садов. — И вы тоже на их стороне, да? — выплевывает Джек с такой ненавистью и мерзостью, что Анэш спотыкается на полуслове, растеряв весь свой грозный запал выставить его отсюда. Растерявшаяся настолько девушка разрывается между долгом и жизнью единственной своей Крохи, так что не может правильно подобрать слова, не может верно всё объяснить, пока парень закипает на её глазах, распаляясь в эмоциях всё сильнее. Неужели для него так важно остаться здесь? Но ведь прошло всего ничего, не больше — сколько? Недели? — Джек послушай… — берет она себя в руки, строго осматривая наложника перед собой. — Тоже решили пойти против Императора? Тоже эта глупая игра, да? — резко выкрикивает Фрост перебивая Госпожу и чудом не выпуская свою силу из-под контроля. — Да не предавала я его никогда! — в том же отчаянье взрывается Фея, но её контроль за последние сутки происходящего подводит, заставляя глаза полностью почернеть, что замечает парень и это его на несколько мгновений отрезвляет от слепой боли и злости. Он вспоминает, что говорил Питч и другие про Хранительницу, и про то насколько она могущественна. Но уже поздно и судя по всему злость самой Туф не остановить, потому что у нее сдают нервы и слова против боли холодного разума вырываются наружу: — Я никогда — за все четыреста лет — никогда его не предавала его и не предам! И я лишь спасаю тебя, глупый мальчишка наргха! * Иначе они тебя за твои выходки и выходки Питча разорвут как безлапую шавку в подворотне уже к закату этого дня! Или ты думаешь Лунный станет терпеть наложника, который демонстративно унизил его перед всеми Садами, не появлялся в них же двое суток, единолично забрав лишь себе Императора, и вышедший из его покоев с наречением и в статусе почти не раба, когда сам Луноликий этого пытался добиться более сорока лет? Да ты вообще своей головой соображаешь? А мне что делать? Вас по головке с Тёмным погладить? Какого шайтана вообще Питч себе возомнил? Решил игру проиграть? Решил в отставку? Так не долго же осталось! Но нет — появляешься ты и чертов Тёмный просыпается, вспоминая что он не просто какой-то там жалкий Император скудного государства, а сама Тьма во плоти! А я, что веками пыталась этого добиться, остаюсь крайняя и вынуждена у Лунного на обеде сидеть! Но конечно же и Стер — тварь трусливая! Ушел к Свету, а мне теперь расхлебывать ваши душевные ноченьки с этим ополоумевшим Темным дери вас дьяволы всех! Разъярённую тираду Зу Иррет Джек не прерывает, не смеет, мало улавливая суть некоторых слов и временную последовательность, но просто дает Госпоже на себя или просто сорваться, чувствуя насколько отчаянье и гнев её захлестывают. Он не знает сопутствовало тому, что она такая и какое событие её настолько глубоко задело, но для выносливой и стальной духом Анэш это очень странно и даже дико, хоть он ее знает не настолько много как остальные. Однако сохраняет молчание, давая Хранительнице прийти в себя и только спустя несколько минут, решается все же уточнять: — Простите, а про какой Свет вы говорили? И все остальное?.. Может дадите мне объяснения и можно будет все решить здесь? Без крайних мер и выдворения… Молчании затягивается, пока Хранительница берет себя в руки, и все же она категорична. Она должна всех спасти. «Но тогда ты предашь его. И черт бы с предательством ты и так перебежчица, пусть и прошло более четыреста лет. Ты ранишь не тело, заденешь то, что глубже. Ты уже это чувствуешь — их связь о которой возможно даже они сами еще не догадываются, насколько та глубока и сложна. И ты разлучишь, разорвешь эту связь, а вот за это он тебя точно не простит. Но сперва ты сама себя. Ведь… У тебя был дом, и были те кто дорожил тобой, была семья, были Крохи. У него же никого никогда не было. Ничего не было... Ты не простишь себя, если заберешь единственное, что стало ему небезразлично!» Она сдерживает ярость, на миг прикрывая глаза и сцепляя зубы, понимая правоту своих мыслей. Но нельзя! Так они покончат с наглым мальчиком к утру. Правда покончат. Лунный не будет думать о связях, Лунный будет желать снять свой ошейник при это разрывая глотку Жемчужному на глазах всего Сада и возможно на глазах Питча. Настолько далеко он зашел — Свет застилает ему разум и власть сковывает сладкими шипами все глубже — прогнившая полностью душа. — Тебя здесь быть не должно, милый. И я ничего не могу сделать. Прости… — Да что же за Империя такая, где Император не может наказывать заслуживших наказания, а сама Хранительница Садов и одна из Глав Рое опускает руки перед каким-то выскочкой рабом, над которым и должна держать верх? — болезненные слова поневоле срываются с губ, но Фрост даже не обращает на это внимание, зажмуриваясь так, что болят глаза. — Ты ничего не понимаешь, мальчик. Ты просто… — Так расскажите, что здесь происходит? — рявкает в порыве злости парень, распахивая лазурного цвета глаза, словно вот-вот выйдет из себя, — Что за игра ведется? Почему я должен уезжать тогда, когда все начало налаживаться, когда я уже не могу уехать? — Потому что так я смогу тебя спасти, глупый ребенок! — А меня уже не спасти, — оглушает холодом слов Джек, и в глазах полыхает ледяной дар отсвечивая смертоносной лазурью, — Я давно мертв, — он медленно подходит к Анэш, по прежнему не разрывая зрительный контакт и тихо продолжает свою единственную мысль. — Но только вчера я говорил Ему, и скажу тоже самое вам — почему-то, по неизведанной причине, я ожил, здесь. В этом ядовитом безумии продажных подстилок. Здесь, где есть Он… Он вытащил меня из того омута боли, безумия и бесконечной вины… И только Он сейчас заставляет меня жить. Он заставляет просто своим существованием и надеждой, что я попаду вновь ночью к нему, буду рядом, буду подле, буду нужен… Мне нужен он! И коль действительно, Анэш, вы хотите спасти, то оставьте меня здесь! — Джек… — Не Джек, а Жемчужный! — осаждает властно парень, наплевав сейчас на титулы и свое рабское положение, — Он дал мне это наименование и я с ним здесь и останусь! И заслужу ещё с десяток если потребуется, и имя у меня будет, даже два! И я сотру ноги в кровь идя по стеклу, но переживу всё покушения на себя, я буду себя защищать, любыми способами! Но не смогу уйти сам, не просите и не требуйте! А если не можете помочь, то сам справлюсь, только прошу вас, Госпожа, не высылайте… не уничтожайте меня этим… — Я не смогу тебя защитить, и не сможет защитить и он, ты это понимаешь? — колеблясь от настойчивости и настолько откровенных признаний и решимости, что читается в глазах паренька, более спокойно пытается объяснить Туоф, морщась от боли в душе, и ведь во всем виновата… — Эта игра… — Да что за игра, черт вас возьми, Анэш? Хоть вы объясните! Она сдается, и отходя вновь к окнам тихо вздыхает и качает головой. Плохая идея, очень… И всё же, Хранительница собирается с силами и тихо начинает краткий рассказ: — Ты ведь видишь, чувствуешь сколько магии в этом мире? Видишь и необычных, кто ей владеют, думаю, ты уже всё давно понял. Или уж предположил в верном направлении… Четыреста лет назад нам надоело биться за Свет и Тьму, за Веру в добро или зло… И мы заключили спор — пари — мы больше не влияем массово на людей своими дарами и магической мощью, не перетягиваем одеяло на себя, насылая добрые сны или кошмары по ночам… Не устраиваем глобальные битвы и меж собой. Всё это мы решаем перенести на манер людей — стратегии, тактики, войны королевств. Было решено, что Король Кошмаров основывает Империю и становится в ней Императором, и ведет свои дела и битвы как и подобает обычному человеческому властителю. Я же, как его правая рука, заведую всеми его делами и помогаю. А Свет, те кто был на его стороне, становятся противоборствующей силой, но и советом в этой империи по совместительству, так же принимая правила вести дела через интриги, стратегии, переговоры, быть как… люди. Опуститься до уровня людей, если тебе будет так понятнее. Анэш хитро усмехается, вспоминая как все легко начиналось и с непривычки очень глупо и слишком просто — человеческая власть, так скучно… — И началась игра! Суть которой — выдержат ли Древние Высшие существа игру в людишек, не скупясь всеми их приемами для получения желаемого. Решить, кто в праве управлять этим миром, доказав на примере ограниченной силы, что ты блестящий Владыка, неважно в своей шкуре и при своей силе или в шкуре обычного смертного. Первоначальную партию Свет всё же феерично проиграл — им так и не удалось сместить Питча с трона Императора, всё же кто как ни он прирождённый Владыка, что умеет править, будь то Кошмары и Древняя Тьма или же людишки да маленькая, по его масштабам, Империя… Однако свои правила представители Света внесли в угоду времени и меняющимся традициям в людском мире. От этого появились Сады, наложники, политическое превосходящее положение на карте всех других стран и государств, а вскоре появился и тот, кто в Садах на стороне Света. Его истинная цель — если уж не вытеснить Владыку с его трона, так стать равным… бросить вызов, глупая тварь… Туф неприятно усмехается, будто что-то вспоминая, но во взгляде всё же промелькивает узнаваемая ненависть с желанием убить, однако Хранительница очень быстро справляется с этой эмоцией и набрав в грудь побольше воздуха, продолжает: — Да, Лунный необычный, он главная фигура Света, преемник Индрита. Его тоже не так просто убить. Он одаренный так же как и ты. Только он истинный Лунный Свет — противоположность Тьмы Кромешника. И вся эта война по правилам людей тянется уже очень долго, муторно, противно, века сменяются, стираются с карт мира города, народы, княжества и даже империи, а мы, то что могли закончить за пару боев и недель по человеческим меркам, растянули и гниём в этом, продолжая делать вид что великая Империя. Разве что по меркам людей… И они — Хранители Веры, Хранители всего светлого и белого, все же за последние сто лет очень глубоко пролезли во власть, они, как Рое, крутят здешними законами на людских порядках и правах. Ты возмущался, почему могущественный Темный ничего не может сделать? И видит ли он всё это? Видит конечно же, и сделать он может щёлком пальцев — просто стереть всю Империю в одночасья, но это будет ознаменовать наш проигрыш — не хватило терпения контролировать свои силы и сущность. Вот тебе и ответ. А Свет, уж поверь, умеет играть по людским «хорошим» правилам, так играть, что хоть в петлю. Они злят, провоцируют, шантажируют, подкупают, унижают — всё, чем не скупятся остальные королевства и империи, всё, чтобы мы показали свои сущности и тогда они выиграют третью партию… Все будет кончено. И… Казалось бы зачем? Просто условия Света при выигрыше — полная власть над этим миром, без Тьмы и без намеков на Кошмаров, теней, мрака и зла. Лишь чистый, добрый обеляющий все и всех Свет… Скажешь — это хорошо? Но разве Тьма и страх не должны сдерживать людей в их омерзительных поступках? Не отвечай, я вижу, Жемчужный. Но если же выиграет Тьма, тогда будет Баланс, каждый будет следить за добром и злом в этом мире поровну. Кошмары будут навещать детей и взрослых, внушая им ужас, предостерегая, например, их не ходить на замершее озеро ранней весной… А Свет будет вселять правильную храбрость или же благочестивость, будет дарить веру в чудо и добро. Ведь все должно быть в балансе, в равенстве и хотя бы в маленькой, но гармонии. — И отвечая на твои вопросы: да, Жемчужный, даже при своей власти, мы не можем воспользоваться в полном праве своей силой и магией, чтобы прекратить те же Сады, запретить или пресечь убийства мальчиков и служек и всего остального, особенно того, что творит Лунный. Он творит все самое грязное и поганое, но он действует строго по принципам людей и ни разу не применил свой дар и магию, хотя ещё как может. Вот почему он сильный игрок — он подлая низкая разложившаяся личность, когда-то давно бывшая гнилым человечком — эдакой продажной потаскухой, поэтому сейчас он как рыба в воде, погрязший в интригах и своих жестоких играх. Здесь ему нет равных. А вот мы… Могущественные Древние стали людскими царями и да славится Империя Эрресаир! — она смеется разводя руки в стороны на манер широкого жеста, но после с той же отчаянной улыбкой смотрит на Джека, качая головой. — Поэтому ты отправляешься из дворца мальчик, такую душу, как ты, я хочу сохранить. — Нет. Я отказываюсь… — всё ещё переваривая все услышанное и понимая теперь так ясно все «почему» и «ради чего», парень по прежнему противиться, теперь еще сильнее желая остаться и быть подле Императора. — Отказываюсь! — Джек! — Я Жемчужный! — Ты не сможешь себя защитить, глупый ты мальчишка! — А кто сказал, что я буду защищать себя? — рычит раздраженно парень, — Раз вы не можете… Ведь раз даже у него связаны руки, но он бы хотел по-другому… Он хочет, чтобы я был рядом, и его наказ выжить здесь я исполню! Я буду защищать себя и его! Я буду защищать нас! Уж если моя судьба была попасть в его руки, значит так тому и быть, и никакой Лунный или кто-то из Света это не изменит… Анэш мое слово последнее — я остаюсь здесь, я буду при нем! И я не уйду, ни за что! Я… Не хочу терять единственную душу, что обрел и что стала настолько дорога. Не хочу терять Тёмного. Не сейчас. Тогда зачем вообще нужно было оживать после того чертового раза? Зачем это всё тогда, если без него?.. Джек усмехается и качает головой, выдерживая испытующий взгляд аметистовых глаз Хранительницы и кивает, подтверждая свои слова. — Я не смогу тебе помогать как раньше… — она отворачивается, принимая его слова и решения, в конце концов, если у этого чуда такая сила и такая решимость, да и их связь с Темным… Она должна дать этому мальчику шанс, и если Джек будет действовать сам, может тогда у нее появиться время да и возможность за ним не присматривать, и полностью заняться тем, как высвободить свою единственную… она встряхивает горестные мысли и прямо смотрит все же на решительного парня, давая чётко ему понять последнее: — Если ты решил для себя это то действуй, слушай Повелителя и никому из Алмазного не доверяй. Вообще никому не доверяй. Выбери максимум двоих, кому откроешься часть своих планов и пусть они тебе помогают. Это все чему я могу успеть тебя научить. Теперь же, с этой минуты у меня не будет даже возможности, чтобы приставить к тебе смотрящих или просто… — Делайте то, что должны, Госпожа, — перебивает мягко Джек, легко кивнув в знак того, что понял наставления Хранительницы Садов, — А на счет Лунного… Что ж, я пойду по каленому железу, но он не получит окончательное место Рое и не снимет этот ошейник по окончанию двух недель. Он даже носу не сунет в покои Императора. — Откуда тебе известна информация об ошейнике? — спохватывается удивлённая Туф, оглядывая Жемчужного так, будто впервые видит. — Птичка… золотая нашептала, — Джек улыбается, вспоминая злорадного перса, но сразу после серьезничает, — Подводя наш разговор к концу, Зу Иррет, я, как более уникальный и привилегированный даром нашего Повелителя, нареченный Жемчужным Эйль-ар не согласен и отказываюсь от любого выдворения меня из Паллати-Эсор! Пока сам Император, глядя мне в глаза, не пожелает обратного. А потому, прошу меня простить, вскоре закат, а значит мне пора готовиться к ночи… С вашего позволения, Госпожа, — юноша уважительно кланяется и отступает к двери. — Что ж… Я передам твои слова Свету, Жемчужный, и да пощадят тебя после этого Боги. — Я тоже надеюсь, что они пощадят всех Светлых, Анэш, я тоже… — перед тем как открыть двери тихо, но отчетливо, отвечает Жемчужный, и Туф не видит, насколько опасно сверкнули в этот момент его глаза.~***~
Но вопреки сказанному Джек не идет в купальни в сопровождении Джейми и Рада. Он отправляться вниз, погулять среди ароматных цветов, меж кипарисами и олеандрами, подальше, вглубь, чтобы никто его хотя бы полчаса не искал и не видел. Ему нужно все полностью осознать, вспомнить каждое слово Хранительницы и подумать. Каменные плитки красной вымощенной тропинки холодят ноги так привычно, и шершавость приятно камня отличается от идеальной гладкости мрамора во дворце, но так ему даже лучше, так парень чувствует настоящую землю и улыбается, сходя через десять минут с тропинки, и отходя вглубь небольшого скопление низких деревцев, где нагромождение нескольких скальчатых булыжников на манер разломанной скамьи, эдакий закуток от всего остального мира. Когда он приземляется на неровный холодный камень, то всё что держало его до этого — гордое и идеально-холодное — рушится внутри, и он превращается обычного пока еще замученного мальчишку, сразу же забираясь с ногам и на камни, поджимая их к груди и сворачиваясь в комок, желая, чтобы весь мир исчез. Сколько же пакости в этих местах, мерзости, подлости, злобы, ненависти, жажды наживы и двуличия… И он обрекает себя на это. Уже обрек. Какой же он дурак-то! Жемчужный усталым взглядом обводит своё временно убежище, слышит, как тихо щебечут недалеко от него птицы, как журчат водой фонтаны неподалеку, шелест высоких кипарисов, и сладко-ядовитый запах олеандров обволакивает опасным флером, и хочет просто заснуть, не вспоминая всё что происходило с ним сегодня. Не вспоминая до сих пор того бедного мальчика француза, которого утопили в фонтане, того молодого резвого мальчонку, что отравился и умирал в муках попробовав его порцию за ужином, не вспоминая и напуганных служек, напуганную и отчаянную сегодня Анэш. Нет, конечно же он не спаситель невинных, не спаситель вообще, хватило одного раза, черт его возьми! Но… Парень прикрывает глаза и сдерживает рвущийся наружу крик, сжимаясь ещё сильнее. Как же ему тошно от того кем он сам становится, от того что ещё предстоит сделать и увидеть, какие опасности, какие страхи, унижения, извращенства, шантаж и угрозы, и сколько ещё крови будет из-за него или… благодаря ему? Он готов на это пойти? Не проще было бы поддаться словам и уехать? Ещё неделю назад он был бы счастлив такому раскладу! Жемчужный поднимает медленно голову и смотрит на кусочки темного дворца, что видны из-за деревьев. Да, готов был, а сейчас его так тянет назад, обратно внутрь, ведь скоро заход солнца, скоро нужно будет… Он мягко улыбается и обреченно понимает, что никуда он, черт возьми, не уедет, ничего он не сможет поделать с той нитью, что тянет его обратно, тянет так сильно, так противно-остро, и кровящая рана тоски затягивается только когда он чувствует Тьму за своей спиной, ощущает смертоносные когти на своей коже, плавиться, забывая себя, в глазах цвета расплавленного золота. Да гори всё синим пламенем Аида! Он соскакивает с камня, разозлившись на самого себя и на свою глупую трусость и сентиментальность. Ведь ему с этих пор поблажек больше не дадут, а он тут мечтает о добре и равенстве, а еще надеется, что будет так легко попасть вновь к Повелителю. Наивный, черт возьми! Однако и никто не должен понять, что им движет, равно и никто не должен ему помешать, пока он будет пробиваться на верх, даже он сам не имеет теперь права останавливаться, если хочет быть с… со своей Тьмой. Если уже ты, мой Повелитель, не можешь играть в открытую, то буду играть я, но только по своим правилам, и клянусь — я выиграю! Я не знаю, что нас связывает и почему тепло и привязанность проросли в моей ледяной мертвой душе так быстро, но это единственно что мне столь дорого и что я буду защищать ценой свой жизни. Я потерял их… Но тебя я не потеряю, ни за что! Жемчужный стремительно возвращается в Сады, не желая больше сидеть без дела. Если он будет выживать один, без Анэш, у которой явно самой серьезные проблемы не требующие отлагательств, то он обязан воспользоваться теми, кто вроде как признал его власть в Серебряном. Хотя, а не проще ли взять власть над всем Серебряном… не на словах и поклонах, а на факте? И это ли не первая из его целей? Парень прищуривается, обдумывая этот вариант, грациозно входя внутрь величественного дворца, под своды и колонны начинающихся Садов, уже не обращая внимание на поклоны пробегающих Эй-йёру или уважительно к нему обращающихся и приветствующих Сайи. Если он подтянет каждого за определённую нить, будь то жажда богатства, статуса, побрякушек, страх, скрытая тайна или же просто защита от остальных, то не за горами покорение первого из Садов. Да и то что должники или просто благодарные смогут его защищать, хорошая перспектива, а ещё есть такая мысль, что многие пресытились или просто по горло сыты выходками Луноликого, а значит выступят против него добровольно, и в интригах тогда у Фроста будет на кого положиться. И первый в его списке… Улыбка предвкушения расцветает на его холодном лице, и Жемчужный статным ленивым шагом направляется к своей цели, попутно принимая как должное всё новые поклоны и тихие приветствия других наложников из Серебряного Сада. Парень останавливается перед группой из четверых мальчишек, что сидят на коврах что-то весело и задорно как всегда обсуждая о сладостях разнообразных масел. Однако главный из них только сейчас обращает внимание на подошедшего и тут же встает со своего место, вслед за ним поднимаются и другие. — Жемчужный Эйль-ар, — с ноткой уважения приветствует Золото, — Чем могу служить? — Что ты там говорил пару дней назад на счет двух недель и что после них следует последствиями для одной известной личности? — Джек делает ленивый, совершенно непонятный кивок в сторону Алмазного, но перс его понимает моментом, сразу же расплываясь в довольном хищном оскале. О ему определенно есть что добавить к тому разговору, многие мелкие подробности которые определённо будут полезны. Жемчужный понимает это по взгляду перса и отзеркаливает его хищную улыбку, уже предвкушая, что разговор будет очень ему полезен. Начинай свою игру, Оверланд, — шепчет ледяной голос, подстегивая к действиями. Она уже началась.