Per aspera. Часть первая: О звёздах

Если друзья — это те, кто всегда с тобой рядом, самым близким другом Геста была боль. Он почти полжизни знал это прекрасное чувство — когда просыпаешься и сразу понимаешь, что «сегодня» можно заранее вычеркнуть из своей жизни. Возможности человека теоретически безграничны; что ж, в такие дни, как этот, Гест прекрасно мог, например, лежать и ждать, когда же всё это закончится — хотя лежать тоже было больно. Даже на специальной подушке. Он где-то слышал, будто задача позвоночника — держать тело вертикально, а не доставлять хозяину ежеминутные страдания. Красивая сказка, но верится, если честно, с большим трудом. Боль начиналась от шеи и ползла вверх — вгрызалась в основание черепа, ржавым гвоздём сидела в правом виске. Гест не помнил, когда в последний раз не чувствовал её вовсе. Наверное, ещё до Института. С тех пор она всегда была здесь — то получше, то похуже, то… как сегодня. Гест ненавидел выходные. В самый паршивый из рабочих дней можно было найти в себе силы добраться до Центра. Астрал был единственным обезболом, который ещё помогал. Докажут когда-нибудь эту «теорию звёзд» или нет, она точно права хотя бы в одном: чтобы воспринимать ту малую часть внематериальной реальности, которая доступна человеку, нужно на время отказаться от ощущений тела. От боли тоже. Конечно, на самом деле он мог сбежать в астрал когда угодно. Не мог. Гест пообещал себе, что не станет. Ненавидел это обещание, но держал. Это было бы то же самое, что подсесть на таблетки, только ещё проще. Бесплатно, законно, не нужно подделывать рецепты. И ровно тот же закономерный исход. Если проводишь вне материального слишком много времени, тело чувствует себя забытым и начинает паниковать, что его потребности больше никого не интересуют. Знакомый каждому, кто выходит в астрал, болевой синдром, спонтанная боль без адекватной соматической причины — всего лишь способ мозга напомнить о том, что у тебя есть плоть, о которой нужно заботиться. Ну, или второй вариант: возвращаться к ней пореже. Ты прячешься в астрале от боли, выныриваешь прямиком в БС, и боли становится ещё больше. Замкнутый круг; в какой-то момент ты начнёшь неохотно приходить в себя раз в сутки, чтобы поесть, потом забудешь и об этом. В лучшем случае всё кончится потерей контроля над материальным телом, в худшем… Хотя Гест давно ловил себя на том, что худший случай звучит не так уж плохо. Может, когда-нибудь потом. Ещё через несколько лет. Сейчас всё ещё есть мама с папой; они не поймут. Холодный и скользкий ноябрь за окном поливал улицы дождями. Ну всё, такое теперь на ползимы — в Этом Городе до снега ещё попробуй доживи… Гест пытался читать, но у телефона садилась батарея, а зарядка осталась в рюкзаке, брошенном в коридоре. Шкаф с бумажными книгами был поближе — хозяин квартиры, любитель-медиевист, оставил после себя целую библиотеку, — но ради них пришлось бы включать свет и надевать линзы… Слишком много ненужных действий для того, чтобы провести полчаса, глядя на одну страницу, и признать поражение. В последнее время Гест склонялся к мысли, что провести день, просто глядя в потолок, в принципе, сценарий не хуже прочих. Входная дверь в коридоре щёлкнула замком и пронзительно заскрипела. — Хэй! — весело окликнула Дита. — Ты дома? А где ещё ему быть? Если не в Центре, то здесь. Это самой Ди никогда не сидится на месте. — Привет, — сказал Гест, не делая ни единого движения, чтобы встать. Они с Дитой обменялись ключами ещё лет пять назад — на всякий случай. А то в жизни случается и осложнённая потеря контроля, когда заблудшего в астрале не вернуть обратно без прямого контакта с материальным телом, и мало ли что ещё… Гест хранил ключ Диты в рюкзаке, чтобы всегда был под рукой; она вовсю радостно злоупотребляла его собственным, чтобы без предупреждений заскакивать в гости. Разуваясь, Дита пошебуршала в прихожей и отправилась прямиком на кухню. Гест услышал, как она открывает холодильник и проверяет кастрюлю на плите. — У тебя есть еда? — крикнула она. — Есть кофе, — равнодушно отозвался Гест. — Ты сам-то вообще ел сегодня? На это отвечать он не стал. — Понятно, — Дита хлопнула дверцей кухонного шкафа, похоже, убедившись в бессмысленности поисков. — Ладно, пойду куплю чего-нибудь. Скоро вернусь. Да куда ты пойдёшь, ну? Нормальный человек просто заказал бы еду с доставкой, но Дита не умела сидеть и ждать. В Институте Гест не уставал удивляться, как она высиживает целых полтора часа пары… Гест вздохнул и закрыл глаза. — Подожди, — сказал он. — Сейчас что-нибудь придумаю. Он осознанным волевым усилием заставил себя сесть. Морщась, повёл плечами; поймал себя на том, что снова трёт ладонью шею. Дурацкая привычка. Обувь Диты валялась в коридоре как попало и, разумеется, была мокрой насквозь. Гест сдержал ещё один вздох. Боже, ему всего двадцать шесть — как бы поумнее обо всём этом сострить? Наклоняться было до смешного сложно, но он поднял ботинки Диты и отнёс в ванную на сушилку для полотенец. Её любимые кроссовки для паркура — с нескользящей резиновой подошвой и отдельным большим пальцем… Гест никак не мог перестать думать, что они делают её ноги похожими на лапки динозавра. В дни, хоть чуточку менее паршивые, чем нынешний, эта мысль каждый раз заставляла его улыбнуться про себя. Когда он добрался до кухни, Дита уже вовсю гремела в полной раковине грязной посудой. Футболка и мешковатые штаны на ней тоже были хоть выжимай. И вот под это она хотела выйти снова? — Пойди поройся в шкафу, — велел Гест. — Возьми что-нибудь сухое. Пока она ходила, он отыскал в потаённых углах собственной кухни открытую пачку спагетти и банку консервированного тунца. В морозильнике нашлись остатки замороженного шпината. Когда это он его купил? Должно быть, когда в последний раз готовил для Диты обед на работу… Гесту нравилось это делать — в те моменты, когда ему нравилось хоть что-то. Для себя самого он обычно покупал всякую дрянь, готовить которую было просто и быстро. Или вообще не нужно. Если на то пошло, питаться лучше — или хотя бы чаще — было бы не так уж сложно. Только зачем? Ради профилактики БС, за которую все так ратуют? Это всё здорово, но какой смысл бороться с психосоматикой, если вполне соматическая боль всё равно с тобой двадцать четыре на семь? Был период, когда он пытался лечиться, и ему назначали таблетки; Гест перепробовал, кажется, с десяток разных, но одни просто не помогали, а другие давали столько побочек, что те полностью уравновешивали любой положительный эффект. В итоге он решил не усложнять. Без препаратов, которые нужно принимать во время еды, можно хотя бы не трудиться есть трижды в день. Дита вернулась в его любимом сером свитере крупной вязки. С их добрым полуметром разницы в росте он был ей почти как платье — ничего, летом в Этом Городе носят и покороче, а в штаны Геста Ди не влезла бы даже при всём желании. Плечевой шов оказался у неё где-то на полпути до локтя, а рукава получились куда длиннее рук, но Дита всё равно закатала их чуть ли не наполовину, прежде чем снова приняться за гору посуды, скопившейся за неделю. — Я просто была в кино около Реджин-парка, — сказала она, намыливая тарелку. — Подумала, что, раз уж я поблизости, надо к тебе заглянуть. «Поблизости», как же. Четыре станции метро! Гест хмыкнул про себя, ставя на плиту кастрюлю с водой. Для этой девчонки «близко» всё в пределах полутора часов пути, а то и вообще двух, если погода хорошая. Профдеформация после нескольких лет в астрале, что ли? Там-то концепция расстояния вообще существует только у тебя в голове, чем тот же Осберкан, например, успешно пользуется. Таких, как он, вообще ограничивает только, так сказать, дальность охвата: для абсолютного большинства, где бы они ни находились в городе, условное пространство астрала примерно соотносилось с его границами. Хотя последние исследования показывали, что дело, возможно, не в физических расстояниях. Вон, Говард Кингсли, главный Центра по научной работе, готовил к выходу книгу, которая утверждала, что область, доступная сознанию вне материальной реальности, привязана не к географическому положению тела, а к тому, сколько вокруг других людей… Гест поморщился. Мысли о Говарде Кингсли отнюдь не поднимали настроение. — Ходила на ту глупую комедию про обмен телами, — продолжала Дита. — Помнишь, я кидала тебе трейлер? Гест выудил из шкафа поцарапанную сковороду. — И как? Она оказалась такой ужасной, как можно было ожидать, или ещё хуже? Ди со звоном, вызывающим беспокойство за целостность посуды, принялась втискивать чистые кружки на сушилку. — Да нет, я даже посмеялась. Но сразу видно, что они не потрудились нанять приличного консультанта по ВМР. Гест закатил глаза. — Ещё одни умельцы, выставляющие астрал волшебным миром воображения? Это был любимый киношниками приём — сделать из внематериальной реальности этакий мир осознанных снов, который можно менять силой мысли. Ещё бы, ведь настоящий астрал — штука, скучная до зевоты. Пространство… нет, даже не пространство — условность, у которой отсутствуют абсолютно все физические характеристики, и мозг кое-как пытается их достроить, чтобы не взорваться — кто бы стал про это смотреть? Тот же «Звёздный патруль» в своё время так прогремел на всю страну просто потому, что тамошний астрал — полная ложь. Красочная, интересная и в итоге приведшая к тому, что тысячи молодых дурачков, которые от рождения не наделены способностью выходить за границы материального, каждый год от зависти подсаживаются на люцидин. — К счастью, нет, — Дита хихикнула. — Но весь сюжет строится на том, что «выход в астрал» означает, что ты реально выходишь. Ах, вот оно что. Расхожее заблуждение номер два. Гест задумчиво помешал аппетитно шкворчащий на сковородке шпинат и стал искать консервный нож для тунца. Изучение ВМР успело пробыть наукой около неполных трёх десятков лет, и всё это время оно страдало от неточной терминологии. Мало того, что само прилипшее к громоздкой «внематериальной реальности» профессионально-сленговое «астрал» давало альтернативно одарённым личностям простор смешивать реальные факты с эзотерической ерундой, так ещё и тот факт, что в «астрал» «выходят», запутывал всё окончательно. На самом деле, речь шла только о смене способа восприятия мира. Сознание человека оставалось там же, где оно находится всегда — у него в мозгу — и, более того, чисто технически не могло его покинуть — официальная парадигма изучения ВМР не признавала картезианский дуализм «души» и тела. Весь фокус на самом деле был в том, что мир, который большинство привыкло видеть, слышать и ощущать — не вся реальность, а только та её часть, которую они способны воспринять. По сути, то, что люди привыкли называть «миром» — всего лишь его модель, построенная мозгом на основе данных, полученных от привычных органов чувств. «Выйти в астрал» значило сменить их на… другие — пускай пока плохо изученные. Не перейти в некий параллельный мир, не отделиться от тела — просто посмотреть по-другому и увидеть ту же реальность с иной стороны. Редкая способность мозга, с которой рождаются единицы из тысяч — хотя в последнее время процент таких значительно вырос, — и которую начали серьёзно изучать совсем недавно, а до этого считали помешательством или чертовщиной… Стоит ли удивляться, что люди до сих верят в страшилки типа «я знаю одну девушку, которая знает девушку, которая вышла в астрал, не смогла войти обратно в своё тело и случайно вселилась в куклу!», а массовая культура рада поддерживать дурацкие мифы? — Так вот как герои поменялись телами? — хмыкнул Гест. — Ага, — Дита домыла тарелки и принялась за кастрюлю. — По сценарию, они открыли такую штуку — «метод Мюнхгаузена». Якобы если вас двое в астрале, и вас обоих отрезало, вы можете взаимно направить друг друга и вернуться в свои тела. Ну, или не в свои. Тут уж как повезёт. Гест наигранно вздохнул, доставая из шкафа коробку со специями. — И в конце, конечно, они поженились. Дита рассмеялась. — Профессор, дама шестидесяти лет, и её самый нерадивый студент? Не в этом жанре. Но я только за, отсутствие любовной линии — один из немногих плюсов этого шедевра. Гест невольно улыбнулся. — Любовные линии не нужны? Дита выключила воду и вытерла руки. — Во всяком случае, переоценены. Разнообразных приправ владелец квартиры оставил после себя чуть ли не больше, чем книг. Баночки и пакеты лежали в картонной коробке в состоянии первозданного хаоса, и у Геста никак не доходили руки разложить всё по местам. Коллекция специй дома, у мамы с папой, всегда была в идеальном порядке, как картотека в больнице, можно было брать то, что нужно, не глядя… Гест устало потёр глаза. Позвонить бы им. Только не сегодня. Сегодня нет сил лгать, что у него всё в порядке. Он нашёл в коробке перец и сушёный базилик. Соль. Не забыть бы ещё про соль. Попробовал спагетти: почти готовы. — Будешь кофе? — спросил он. Теперь, когда раковина освободилась, Дита смогла налить воды в чайник. — Лучше чаю. Гест достал с холодильника — Дите всё равно было не дотянуться — коробку с чаем и кинул ей. Дита поймала, не глядя. — Завари и на меня тоже, — не то чтобы он очень любил чай, но возиться ещё и с кофе? Увольте. — Кажется, где-то даже был сахар. Специально для тебя держу. Ди не желала слышать о том, чтобы пить несладкий чай, Гест — наоборот. Это было даже смешно — то, как их вкусы разнились даже в таких мелочах. Лишнее подтверждение дурацкого тезиса о том, что противоположности притягиваются. За все эти годы Гест так и не понял, как вышло, что они притянулись друг к другу. Это случилось на первом курсе Института. Осенний семестр подходил к концу; с его начала Гест обменялся с однокурсниками добро если десятком фраз — он пришёл сюда учиться, а не заводить друзей, а вот они, похоже, наоборот. Ничего, близилась первая сессия, и Гест с мрачным удовлетворением ждал, что вот теперь-то полетят головы. У него самого всё было прекрасно: то, что другим давалось с большим трудом, почти не требовало усилий, он уже получил автомат по паре предметов и надеялся ещё как минимум на один — по истории изучения ВМР. Пока профессор не объявил, что поставит его только тем, кто выступит перед коллегами с докладом. В паре. После той лекции Гест пил кофе в столовой, по своей привычке держась особняком, и брезгливо ловил краем уха обрывки рассказов про гулянки и свидания, пустую болтовню и взрывы смеха. Видимо, всё-таки придётся учить билеты. Никакой автомат не стоит того, чтобы ввязаться в групповой проект с бестолковым напарником и писать за него и его часть тоже. Ещё чего. — Привет. Я сяду? Гест вынырнул из размышлений, с некоторым удивлением глянул на девушку, заговорившую с ним; равнодушно пожал плечами, кивнул. Это было общественное место, он не мог запретить ей сидеть где угодно. Девушка плюхнулась на стул напротив. Маленькая блондинка — тогда у неё, помнится, ещё были волосы, миленькие светлые локоны до ушей, даже чуть длиннее, чем у него самого… Гест узнал её — студентку из его группы: она постоянно садилась на первый ряд, и все, кто надеялся, что их отпустят пораньше, ненавидели её за то, что она задавала обо всём на свете тысячу и один вопрос. — Тебя ведь зовут Гест, да? — она улыбнулась ему; у неё были пытливые, живые зелёные глаза, и Гест сразу понял, что и от неё не стоит ждать ничего хорошего. — Я недавно в библиотеке села за компьютер после тебя, и… это же были твои запросы про ВМ-сомнамбулизм? — Предположим, — хмыкнул Гест, допивая кофе. — И что? Многие — и это его вполне устраивало — пугались его недружелюбного тона. Не она. — Давай напишем доклад о том, как его научились различать с обычным! Я как раз читала одну очень интересную штуку про простой сомнамбулизм, и там… Гест слушал её вполуха, почти всерьёз опасаясь, как бы его не смыло в неведомые дали волнами её энтузиазма. У него уже несколько недель подряд болела голова, он хронически не высыпался, потому что его позвоночник объявил войну кроватям как классу, и ему хватило ровно двух минут, чтобы устать от этого существа, которое он, само собой, не собирался брать себе в пару. Но девица рассказывала о прочитанных статьях с таким вдохновением, а билетов по истории изучения ВМР было штук семьдесят, и время, которое потребовалось бы, чтобы их вызубрить, можно было потратить с куда бо́льшим толком… И Гест подумал: почему бы и нет? Они писали свой доклад неделю, и за эту неделю с ними случилось что-то — искра, магия, в которую Гест не верил, и… больше они не расставались. Свой автомат они, конечно, получили. Потом, после зимних каникул, единственными из первокурсников выступали на студенческой конференции, а после неё — ещё едва не на дюжине за три года учёбы. Дита поступилась привычкой садиться на первый ряд ради того, чтобы, влетев в аудиторию за две минуты до начала пары, приземлиться рядом с Гестом, на место, которое стерёг для неё его рюкзак. Гест больше никогда не обедал один. Они обсуждали лекции и смеялись над бестолковыми одногруппниками, взахлёб спорили о теории звёзд и ломали голову над тайной «обезличивающей аберрации», прогремевшей в СМИ. Гест упустил момент, когда день без Диты стал для него потерянным днём. Он писал ей в три часа ночи, когда не мог уснуть, а она отвечала ему после того, как подскакивала в немыслимые для него шесть утра. Он редко выходил из дома без необходимости, но шёл ночью встретить её с соревнований по паркуру, чтобы ей не пришлось ехать одной домой на окраину — хотя она бы доехала, конечно, он в жизни не встречал таких бесстрашных девчонок. Она сбегала с пар, чтобы посидеть с ним в те дни, когда боль скручивала его так, что он не хотел и не мог вообще ничего. Приносила еды из давно любимого ими киоска стрит-фуда, заваривала чай, щебетала о глупых фильмах — он никогда не понимал её хобби смотреть заведомо ненаучную дрянь, чтобы посмеяться, но если ей нравится, пусть — об общих знакомых, своих родителях, которые снова откололи что-то по-родительски неловкое и милое. Старалась вызвать его на спор о чём-нибудь, что могло быть ему интересно. У Геста не всегда были силы отвечать, иногда даже не было сил слушать… но она говорила с ним, и день проходил быстрей. А назавтра становилось чуточку лучше. Гесту нравилось находить в городе недооценённые уютные места с душевной едой. В день вручения дипломов, когда остальная группа собралась на титаническую пьянку, они с Дитой пили кофе с перцем, заедая его домашними пончиками, в укромном кафе неизвестно где, в получасе езды от центра, и обсуждали новое исследование о влиянии люцидина на центральную нервную систему. Они вышли из Института лучшими учениками курса. У Геста были баллы выше всех, но он не питал иллюзий: Дита запросто обошла бы его, если бы захотела. Просто учёба была для неё важной, но не единственной значимой в жизни вещью. Она самозабвенно занималась спортом, часами гуляла по городу просто потому, что хотела, проводила вечера с матерью и отцом, залезала на крыши, ходила в кино, писала статьи в университетский журнал и вдохновляющие посты для первокурсников в группы Института в соцсетях… Гесту, которого хватало только на учёбу и на средневековые романы из чужого шкафа по вечерам, было за ней не угнаться. Но она и не просила. В этом был весь секрет. Она не требовала, чтобы он изменился ради неё, и Гесту не пришло бы в голову ждать, что она станет чем-то другим для него. «Противоположности притягиваются». Чушь собачья. Люди — не разные полюса магнита, это так не работает. Все эти годы им было хорошо вместе потому, что они выбрали принимать друг друга. Подстраиваться под привычки, делать поправку на слабости, не ждать от другого того, чего он не может или не хочет тебе дать. Уважать разные взгляды на мир. Давать друг другу свободу жить собственной жизнью в своём темпе. Так то, насколько они разные, не в силах было встать между ними. К счастью, Гест и Дита сошлись по крайней мере в одном: они оба хотели в патруль. Руководство Центра посмотрело на них… странно, когда кандидаты заявили на собеседовании, что непременно хотят работать в одной группе, но рекомендации из Института и оценки в дипломах позволяли им рискнуть ставить условия. Потом, когда Гесту доверили собственную группу, Дита всегда была её самым стабильным звеном. Это здорово помогало ему поначалу, когда он только учился держать под контролем целую команду… Или теперь. Когда в ней появился Бартош. Гест закатил глаза, сливая спагетти через дуршлаг. Виктор Бартош. Длинный, тощий, всегда в чём-нибудь спортивном и чёрном. Ещё меньше волос, чем у Ди, скулы, об которые можно порезаться, впалые щёки и улыбка, обаятельная до тошноты. Обаяния ему вообще не занимать — как иначе парень с такой рожей стал бы душой компании? Бартош проработал с ними что-то около двух недель, а Кари уже взахлёб смеялась над его шутками, Дита запросто называла его «Вик», а Ханну… Впрочем, мнение Ханну можно не учитывать, такое чувство, что, когда в детстве ему сказали, что он вырастет и сможет стать кем захочет, он твёрдо решил стать солнышком, а солнышко, как известно, светит всем без различий. Гест не врал, говоря, что предпочёл бы, чтобы вернулась Меган. Он не питал к ней особенно тёплых чувств — он, если честно, никаких чувств к ней не питал, но она хотя бы не лезла на рожон в каждом чёртовом патруле с бьющим через край латентным мортидо… Гест вздохнул про себя. Завтра понедельник. Всё по новой. Дита заварила чай, Гест разложил спагетти с тунцом и шпинатом по тарелкам. Кухня была такой маленькой, что они едва-едва вмещались вдвоём за стол — и то блокируя при этом дверцу холодильника, — но Гесту было всё равно. У него не бывало других гостей. Какое-то время Дита уничтожала свой обед в сосредоточенном молчании. Потом выдохнула: — Как? Как ты каждый раз это делаешь? — отправила в рот очередную порцию еды, не успев прожевать, невнятно продолжила, — Кому продать бессмертную душу, чтобы научиться готовить из завалявшихся остатков еду, способную вернуть веру в то, что в жизни есть красота и смысл?! — В твоём случае я бы попробовал для начала съехать от матери, — усмехнулся Гест, наливая себе вторую кружку чая. — Вообще-то, счета за дом оплачиваю я, — невозмутимо заявила Дита, — так что формально это не я живу с родителями, а родители со мной. Она расправилась со своей порцией в мгновение ока и без лишних слов пошла за добавкой. Его вечно голодный друг… Ещё бы, сколько энергии нужно, чтобы носиться по жизни, как комета? Глядя на такое рвение, Гест даже смог заставить себя съесть почти полтарелки. — Завтра в Институте профессор Вальтер читает открытую лекцию, — сказала Дита, когда и от добавки осталось лишь воспоминание. — Для выпускников вход свободный. Пойдёшь послушать? Завтра? Жаль. Гест не был полностью согласен с взглядами профессора Мартины Вальтер, но послушать её всегда было интересно. — Не смогу, — с сожалением сказал он. — Обещал Хоши посидеть наблюдателем на её эксперименте. — Ого, — Дита вскинула брови. — На одном из её зловещих экспериментов?! Ты что же, теперь избранный, и она расскзала тебе наконец, что исследует? — Ничего подобного. Буду просто снимать показания у контрольной группы, — Гест допил остывающий чай. — Не знаю никаких её страшных тайн и знать не хочу. Главное, директор Линдберг в курсе и дал добро. Остальное — не моего ума дело. Он посмотрел на Ди, на свою полупустую тарелку — и подвинул её к ней. — Эй! — Дита нахмурилась. — Ну зачем? — Ешь, — коротко сказал Гест. — Я всё равно не буду. Кажется, мгновение она смотрела на него с тревогой, и Гест едва сдержался, чтобы не поморщиться. Но от добавки не отказалась. В конце концов, готовил он и правда неплохо.