Мой «Безымянный» Солдат

      Время поджимало.       Несмотря на твёрдую решимость, где-то в глубине души Стив осознавал, что был ещё не совсем готов к близившемуся разговору с матерью. К серьёзной встрече с ней один на один, и то если повезёт, и к их диалогу не присоединится Эдвард со своей неприглядной настойчивостью быть везде и знать буквально всё, что его никоим образом не касалось. И что он тогда испытает, когда увидит её впервые, спустя почти две недели после непредвиденного побега? А его, всем сердцем ненавидимого и так часто в сердцах проклинаемого? Всё спонтанно запланированное Роджерсом могло сорваться, как только бы он вступил на порог дома, на первой же робко произнесённой им фразе, или вовсе не состояться из-за его же мучительных переживаний.       Из-за страха стать недопонятым и презираемым ею.       Да и как объясниться перед матерью, если лгать он толком никогда не умел, если глаза его, всегда такие честные и доверчивые, выдавали с поличным? Если он в здравом уме не позволял себе морочить кому-то голову, даже если ложь прозвучала бы во благо? А её мягкий взгляд, в одно мгновение завораживающий своей нежностью и обволакивающий бескрайней любовью; такой родной и успокаивающий голос, неповторимый и ни с одним не сравнимый, зовущий к себе, в свои ласковые объятия, расстроят его, ослабят в конец и безжалостно разорвут на части. Сбросят прикрывающую все его незарубцевавшиеся раны ширму, обнажив то, что было поломано в нём все эти годы после гибели отца и добито её же неправильно выбранным спутником жизни.       Она ему не поверит. Может поначалу не поверить, пока не разберётся, что к чему, но сколько времени уйдёт на все эти разъяснения? Её недоверие уничтожит его и точно погубит, Стив это прекрасно знал, оттого и опасался необратимых последствий. На этот раз он не выстоит, уж слишком неустойчив и боязлив в материнских сомнениях, хоть и не показывал этого и не признавал. Ему всё также хотелось казаться непоколебимым и стойким, каким нужно было выглядеть перед Питером, но болезнь и личная трагедия сделали своё дело и выявили перед другом настоящего «ничтожного» Роджерса: чувственного и уязвимого. «Чрезмерно сентиментального, безнадёжного и ранимого», — ненароком проскочит в мыслях у Стива и оставит неприятное, неизгладимое впечатление о себе. Как же он не поймёт, что, в конце концов, в том, чтобы быть таким, каким он являлся на самом деле, нет ничего постыдного и дурного. Дурно и непохвально было не быть собой, неумело строя из себя не пойми кого.       — Стив, послушай: ты можешь повременить с этим, не стоит никуда так торопиться, если чувствуешь, что не готов.       — Мне некогда. Чем дольше буду затягивать, тем болезненнее будет расставание с ней. Я больше туда не вернусь, и она должна об этом узнать. И чем быстрее, тем лучше.       — И ты сдаёшься только потому, что с ней теперь рядом Эдвард?       — Питер, мы же договорились. Ты пообещал не упоминать его имя…       — А то что, Стив? Кровь носом пойдёт? Ты опускаешь руки из-за него, а стыдно мне. Прости, конечно, но это действительно так. Ты позволяешь ему так легко распорядиться твоей судьбой, выпроводить тебя из твоей же квартиры и заграбастать себе твою мать! Не делай таких больших глаз — я продолжу говорить об этом открыто, о том, что он сделал с тобой, и рот ты мне не заткнёшь. Я не буду делать вид, будто ничего не произошло, будто это не ты чуть ли не умирал на моих глазах. Я не буду, как ты, прятаться в иллюзорном мире, где всё превосходно и замечательно, я буду лучше ютиться в грёбаной реальности и попытаюсь хоть как-то разобраться в проблемах и побороться за себя. Я разгрызу глотку любому, кто встанет у меня на пути и осмелится обидеть меня и моих близких, чего и тебе советую.       — На словах мы все храбры и бесстрашны, но это не над твоим телом поиздевались и бросили, как вонючую, использованную вещь! Страшно слышать подобное, правда, Питер? Поэтому, прошу, не говори мне с умным видом того, чего не знаешь! Ты даже малейшего представления об этом не имеешь. И я прекрасно понимаю твои намёки, не дурак. Не жди от меня, что побегу и заявлю о случившемся в полицию, не надейся, что выстрою себе образ загнанной и беспомощной жертвы, о которой вскоре растрезвонят по всем местным новостям. А что, если его оправдают? Думаешь, так просто всё это делается? Накатал заяву — жди справедливости? Да чёрта с два, Питер! Это как раз именно ты, а не я, живёшь в идеально выстроенном мире, где любого ублюдка по щелчку пострадавшего наказывают как полагается, по закону. А в итоге это я окажусь той самой грязной шлюхой, а он — моей несчастной жертвой, которую я использовал в собственных целях и оклеветал. И мне теперь с этим жить, а не тебе, так что расслабься уже и ради Бога оставь меня в покое! Понял?       Стоило ожидать такой бурной реакции, когда Роджерс, словно бомба замедленного действия, периодически начинал понемногу агрессировать, выходить из себя и срываться на Питере, осторожно подступавшего к нему с нежелательными расспросами, а иногда и нападавшего с обвинениями. Не со зла. Молчание и покорное смирение Стива тому были веской причиной. Невыносимо было воспринимать его сухость и, как выяснилось позже, мнимое безразличие ко всему произошедшему с ним как данность, из-за чего разгорячённого Паркера порой заносило не в те дебри. Ему хотелось схватить Роджерса за грудки и растормошить как следует, дать полновесную пощёчину, чтобы тот, в конце концов, выдал ему хоть какие-то эмоции и заплакал. Зарыдал что есть мочи, обнажив перед ним свою разорванную в клочья душу. Перестал всё держать внутри, заталкивать в самую глубь, постепенно замыкаясь в себе. Он уйдёт в себя бесповоротно, а выводить из собственного заточения придётся вдвойне тяжелее. Тех слёз в тот день было крайне недостаточно, как и тех дурацких признаний о несуществующем герое, который якобы собирался к нему и не пришёл. Развернул детский сад какой-то. Питер и на этот раз нашёл ему оправдание и все эти мальчишеские бредни и глупости списал на болезненное состояние и скачущую время от времени температуру. Если он только не свихнулся окончательно и не попрощался со здравым умом.       Сейчас же, повздорив со Стивом, Паркер в кои-то веки успокоился и перевёл дыхание: Роджерс отреагировал на его слова адекватно и выплеснул всё то, о чём умалчивал больше недели. Впервые за все эти дни он признался в самом страшном, не завуалированно, метясь вокруг да около, а открыто и честно, как оно есть. Должно быть, ему стало легче. Он был психически вменяем, вроде бы разумно мыслил и горячо эмоционировал, очень кстати обижаясь на Питера, и раз за разом щетинился на него в качестве уязвлённого и обиженного. Так он и должен был действовать, этого Паркер и добивался, нисколько не воспринимая его нападки всерьёз. А всё остальное казалось ему поправимым.       — Знаешь, Стив, можешь даже ударить меня, если переполняют эмоции. Если тебе это реально поможет сейчас.       — Что?       — Что слышал. Бей меня, пинай сколько влезет, ругай… Да всё, что угодно! Поверь, тебя однажды уже стошнило на меня, так что мне уже ничего не покажется диким и странным. Без шуток. Прекращай тащить на себе весь этот груз в одиночку. Я помогу тебе избавиться от этой ноши, просто доверься мне и поделись со мной проблемами.       — Не хочу, Питер. Тебе не нужно всего этого знать. Да я даже самому заклятому врагу не пожелаю испытать то, через что я прошёл, а ты просишь. Всё, закончим на этом.       — А я бы прошёл вместе с тобой, чтобы понять тебя лучше.       — Я сейчас по губам кое-кого ударю, если снова услышу подобное! Просто замолчи и завязывай уже с этими разговорами, тётя Мэй может стоять за дверью. Я сильно устал, а завтра нам в школу. Меня вообще две недели не было там. Поэтому не беспокой меня и спи давай. И чтобы подобной болтовни я больше не…       — Как скажешь, дурашка. Можешь не продолжать. Сделаю так, как тебе удобно.       В эту ночь Питер уснул сразу и беспробудно, как только прикрыл слипающиеся веки. Но не Стив, тут же сбросивший маску лицемерия вместе с мантией, носившей название «храбрость и железная выдержанность». Первый мысленный пинок он втащил себе за откровенное признание в надругательстве, второй — за беспричинную грубость с другом. Роджерс не знал, что на него нашло и как он допустил так бесстыже развязаться языку. Скорее всего это был его защитный механизм — говорить прямо то, о чём непросто, и вести себя так, как никогда бы себе не позволил. Уверенность в действиях, активность и сосредоточенность на других, более важных делах, в его случае — на учёбе, тому было явным подтверждением. Так и было подробно расписано на психологических форумах для пострадавших от сексуального насилия, статьи и обсуждения на которых Паркер пролистывал и изучал ежедневно, пока Стив еле засыпал, замучившись с жаром.       Уже утром, отправившись вместе с Питером в школу, Стив вновь, как и прежде, ощутил себя в не своей тарелке, как только вошёл в учебное заведение, кишащее суетившимися подростками.       — Соскучился по этому заманчивому месту? — слегка задев локтем Роджерса, Паркер взглянул на него боковым зрением, заметив, как тот замешкался.       — Скорее, отвык.       Это постоянное чувство дискомфорта никуда не пропало, хотя после затяжной болезни казалось будто прошёл ровно год, и что что-то должно было измениться здесь. Но нет, так виделось лишь ему одному, а за недолгие две недели мало что могло поменяться: всё те же недовольные и скучные лица вокруг, хорохорившиеся перед своими пассиями парни из команды по лакроссу, мистер Донован, прошедший мимо них с кипой каких-то бумаг под мышкой, и только радостная, симпатичная девочка, бегущая навстречу Роджерсу, помахала ему рукой и остановилась прямо перед ним, поправляя свои светлые, идеально уложенные локоны. Волосок к волоску. Прямо-таки маленькая юная леди, знающая толк в том, как именно нужно было выглядеть, чтобы убивать наповал своей женской красотой и очарованием. Луч света в тёмном царстве, серые и унылые обитатели которого окончательно померкли рядом с ней.       — О, ты снова в строю! Ну здравствуй, Стив! Как ты себя чувствуешь? Я так рада, что тебе стало лучше и ты вернулся, — она, вся такая сияющая и улыбчивая, нежная и вкусно пахнущая, протянула ему свою ухоженную руку с аккуратным маникюром и тут же в ответ встретила его, жилистую и худосочную.       — Неплохо вроде бы, спасибо. А тебя зовут, прости… — Стив растерялся и мгновенно побагровел, и Питер, завидев едва уловимые изменения на его лице, облокотился спиной о школьный шкафчик, продолжив с довольством наблюдать за двумя заворковавшимися голубками. Вот только один из этих голубей выглядел весьма глупо и застенчиво.       — Я — Шерон. Шерон Картер. Мы встречались с тобой на занятиях по истории. Ты не помнишь меня? — девочка вовсю заинтриговала Стива и переменила его: пока она ждала от него подробного ответа на свой примитивный вопрос, Роджерс, не скрывая своего неподдельного восхищения, внимательно осмотрел её с ног до головы, с лодочек на невысоком каблуке до юбки-карандаш и белой блузки, подчеркивавшей её изящную фигуру. Да и восторг бы его не удалось так просто скрыть, ведь внешне Шерон и вправду была восхитительна, и Стив впервые был так ошеломлён чьей-то привлекательностью.       — Что-то не припоминаю, честно говоря… — замялся он, встретившись с её карими глазами, точь-в-точь напоминающими Питеровские — пронизывающие и озорные.       — Ты однажды мне помог донести огромное количество книг в библиотеку. Мы ещё разговорились с тобой по пути. Нет, не узнаешь?       — Наверное, это был я. Прости, Шерон, возможно я поставил тебя сейчас в неловкое положение. У меня в последние месяцы проблемы со внимательностью, так что…       — Да нет, ничего страшного. Всё в порядке, ты меня нисколько не смутил. Я хотела прийти к тебе, даже сказала об этом Питеру, но он меня убедил, что не стоит. Что на тот момент было не самое подходящее время, и ты не хотел никого видеть.       — Он тебе так и сказал? — Стив обернулся лицом к Питеру, и тот ему положительно кивнул. — Всё так. Я был в таком состоянии… в общем, я не хотел, чтобы кто-то застал меня худшем виде.       — Очень надеюсь, что теперь тебе стало действительно лучше.       — Да, теперь со мной всё хорошо, Шерон. Спасибо, что интересовалась мной.       — Пожалуйста, ещё увидимся, Стив! — она мягко коснулась ладонью его плеча и подмигнула напоследок. Роджерс нервно сглотнул и помотал головой, ведь такого с ним ещё никогда не происходило. Вот только почему он лишь сейчас её заметил, а не раньше? Где были его глаза и мозги всё это время?       — Красивая, правда? — подойдя сзади, Питер с ехидством шепнул ему на ухо и засмеялся.       — Завязывай, у тебя все мысли забиты ЭмДжей. Это я так, к слову, если ты вдруг позабыл, — ответил Стив, быстро среагировав, как надо, не показывая своей явной внезапно возникшей увлечённости.       — Вот, что я точно мог позабыть, так то, как это я упустил момент, когда ты взялся подкалывать меня. От меня заразился что ли?       — С кем поведёшься, от того… или как там дальше, Питер?       — Какой же ты зануда, ей-богу.       Весь остальной учебный день прошёл как обычно, без особых происшествий. Питер изредка незаметно подглядывал за Стивом, исподтишка присматривая за ним и наблюдая на переменах, чтобы тот не выкинул чего-нибудь эдакого, за что пришлось бы отвечать им обоим: Роджерсу за задиристость, Паркеру — за заступничество. Стив выглядел каким-то перевозбуждённым и слишком уж энергичным, будто изо всех сил пытался абстрагироваться от действительности и полностью сфокусироваться на чём-то отдалённом и отвлекающем его от навязчивых мыслей и воспоминаний. Он в открытую боролся за себя, чтобы не сойти с ума, зацикливаясь на своём теле, изувеченном и использованном насильником, мирно жившим теперь в его доме с его родной матерью. Свободно и безнаказанно. Старался не чувствовать себя куском бесполезного мяса, жёстко оттраханного так, что до сих пор внизу ощущались саднящие боли и периодически кровоточили надрывы. Он вымученно улыбался вполсилы и общался с бесившими его сверстниками, переступая через себя, лишь бы войти в колею повседневности и не оставаться наедине с собой. Оно было ясно, что та же Шерон могла стать для него спасительной соломинкой, глотком свежего воздуха в лёгкие, и Питер с радостью был готов помочь Стиву подтолкнуть его к ней, чтобы тот забылся в её обществе и испытал теперь что-то новое для себя. Тем более между этими двумя явно проскочило нечто волнующее и искрящееся.       Когда же ребятам нужно было переходить дорогу, Роджерса словно осенило и потянуло перейти её на красный свет, не дожидаясь зелёного сигнала. Питер хотел было потянуть его за шкирку, будто непослушного котёнка, нагадившего в тапки, и потащить обратно к себе, как его чуть не сбил автомобиль, вовремя успевший притормозить. Паркер точно размахнулся бы и влепил Стиву увесистый подзатыльник, но сдержался и прикусил нижнюю губу, неодобрительно покачав головой. Порой Роджерсу не помешало бы получить нравоучительную оплеуху за наглое упрямство и непослушание, но не успел Паркер отойти от мыслей о несостоявшейся аварии, как вдруг Стив внезапно загорелся желанием войти в оружейный салон, в котором ранее не решался появиться. Когда-то с Питером Роджерс детально обсудил любимые модели его отца, и Паркер пообещал однажды показать ему свои. Теперь Стивом очевидно двигала какая-то сверхмощная суперсила, управляемая не им, а ею, подталкивавшая на необдуманные поступки. Лишь бы не вспоминать о случившемся с ним, лишь бы сбежать на время от реальности, совершая что-то неразумное и глупое.       — Извините, сэр, не могли бы вы показать мне Ремингтон 3200, тот, что на верхней полке? — не успев ещё зайти, Роджерс уже с порога протараторил что-то невнятное в пустоту и возможно не был услышан.       В углу, рядом с оружейной полкой, в небогатом арсенале которого числились охотничьи винтовки и дробовики, в самой тени сидел молодой мужчина лет тридцати, безразличный и не обращавший ни на кого внимания, чрезмерно занятый тем, что протирал многозарядный винчестер, предварительно разобрав его на части. Стив нарочно кашлянул, тем самым показав, что в салоне появились посетители, и дожидался реакции нелюдимого продавца. Но тот отнёсся к ним крайне пренебрежительно и нахмурившись, поднял потухшие и ввалившиеся от усталости глаза на невовремя заскочивших сюда подростков и сомкнул губы в тонкую нить от недовольства.        — Правда, сэр? А знаете, что? Мне уже знаком этот надменный взгляд. Что-то вроде: «Интересно, что же этот доходяга забрёл, куда не следовало бы, и как он посмел командовать мне здесь? Окину-ка я его презрительным взглядом и пусть катится к чертям!» Важным заделались?       — Стив, прекращай. Пойдём.       — Нет, я не уйду, пока не взгляну на эту двустволку, — настаивал на своём Роджерс. — Такая была у моего отца, и висела она дома на самом видном месте! Она так и осталась там, в Бруклине, теперь ведь никому нет до неё дела!       — Из Бруклина говоришь? — мужчина оторвался от занимательного дела, отложив щётку в сторону, и наглядно собрал ружьё перед подростками, хвастаясь своими завидными умениями и отработанными движениями, не отводя сверлящего взгляда от приставучего мальчика. И только после, разобравшись с винчестером, он выехал к ребятам из-за лавки на инвалидной коляске, прикрывая ноги пледом.       — О Господи… простите, сэр. Я не сразу заметил, — оторопев, Стив пролепетал первое пришедшее ему в голову, почувствовав себя виноватым в бестактности перед мужчиной. — Я бы ни за что, поверьте….       — Завязывай, парень. Сейчас бы мне выслушать твои сожаления… Ну и зачем же тебе оно так понадобилось? Пусть отец твой вернётся туда, где он его оставил, и заберёт, раз тебе так приспичило поиграть с охотничьим ружьём.       — Я бы с радостью вместе с ним вернулся бы обратно домой. Но он погиб на военной службе, так что вот как-то не получается теперь. Не складывается. Ещё нужны доводы, сэр?       Левая рука его, спрятанная в кожаной перчатке, почему-то издавала резкий скрежет металла, когда он ею приступил ритмично постукивать по подлокотнику. Роджерс не мог не заострить на этом внимание и оценивающе осмотрел нахмуренного и не особо разговорчивого незнакомца, пока тот о чём-то раздумывал и молчал.       — Джинджерхед! — в итоге он позвал помощницу. — Джинджер, как долго мне тебя ждать?       — Жопа не отвалится, подождёшь. Чего тебе? — из другой комнаты вышла рыжеволосая девушка с чашкой чего-то крепкого в руках. Вот почему в таком маленьком и спёртом помещении настолько сильно пахло свежим порохом и виски. — Зачем ты не прогнал их, по ним же видно, что по фану сюда заявились, так ещё и несовершеннолетние! О чём ты только думаешь, Бак?       — Пожалуйста, не шуми, и так голова раскалывается. Просто делай так, как я тебе говорю, сложно что ли? Вон на второй полке висит вертикальная двустволка фирмы Ремингтон, покажи вот этому, светлому и выёбистому. Пусть парень взглянет и отстанет, — мужчина заправил за ухо свисающую на лицо каштановую прядь и отъехал назад, расположившись по правую сторону от Джинджер. Стив же, получив своё, всё ещё ощущал на себе пристальные взгляды продавца-инвалида и его татуированной подружки-помощницы, нетерпеливо ожидавшей скорейшего ухода нежелательных посетителей.       Когда на улице похолодало и солнце скрылось за дождевыми тучами, Питер по пути домой прервал надоевшую ему тишину и заговорил со Стивом, изрядно готовившимся заявиться домой к матери. Поток мыслей сбивали новые образы в виде миловидной девочки по имени Шерон, с которой он всё это время был знаком, но ничего не помнил, и холодного и достаточно настрадавшегося мужчины, по неизвестной причине оставшегося калекой и хорошо разбиравшегося в ружьях.       — Ты видел эти лохмы? А сколько в нём этого позёрства и самомнения, несмотря на его положение. Ставлю двадцатку, что этот, как там его… Бак? Да? Кличка что ли… Так вот, сто пудов он был фотомоделью, а потом, возможно, с ним произошёл несчастный случай: на почве ревности кто-то взял и испортил ему внешность, а с ней и жизнь. Как думаешь?       — Вряд ли, — засомневался Роджерс. — Не похож он на всех этих приторных моделей с глянца. Да и не спроста он мне разрешил посмотреть и потрогать ружьё.       — Ну ещё бы, ты же наехал на него!       — Из принципа. Я даже не надеялся, что он так просто поверит мне на слово. Ну, а я не собирался отступать.       — Да, я заметил. Ты притормаживай хоть иногда, до добра твоё слепое упрямство не доведёт. Я это из лучших побуждений тебе говорю.       — Хуже мне всё равно уже не будет, Питер. Ты же знаешь.