Мой «Безымянный» Солдат

      Когда он был так нужен рядом, его нигде было не найти: уйдя в неизвестном направлении, Питер отсутствовал дома уже третьи сутки подряд, никого не предупредив. На голосовые сообщения он упорно не отвечал, звонки — регулярные и не очень — будто принципиально отклонял, а на давно доставленные смс в итоге не писал ничего вразумительного или хотя бы чего-нибудь удовлетворяющего. Ни тёте Мэй, ни Стиву. Одни короткие и неубедительные «перезвоню потом», «не сейчас», «не могу ответить, прости», пока на третий день, вечером, не пришло лаконичное и короткое: «У меня всё хорошо, Мишель приболела, я у неё, смотрю за ней». Обычно Паркер печатал долго и растянуто, часто перефразируя собственную мысль или просто легко отвлекаясь на что-нибудь несущественное. А отправлял он ответ не целиком, как сейчас, а частями, при этом умудряясь допустить опечатки через слово. Странно, но собственно, поэтому присланное сообщение на написанное рукой Питера явно было не похоже. Сама же ЭмДжей почему-то действительно пропускала уроки, однако ни один из учащихся с ней вместе в группе точно не мог сказать, по какой именно причине: девушка мало с кем поддерживала связь; с тем же Стивом она даже не обменялась номерами телефонов. Вроде бы всё должно было встать на свои места, как думалось Роджерсу изначально: его ежедневно растущее беспокойство теперь уже больше походило на первые признаки паранойи. Но даже на тот момент он не подозревал, насколько все эти на первый взгляд бессмысленные опасения и тревога за Питера были вовсе не беспочвенными, а возникшие проблемы с ним — серьёзными…       — Хорошо, Пит. Сообщу Мэй об этом. Но ты ей так и не ответил. Она сильно переживает за тебя. Напиши или перезвони ей уже.       Натянув на себя чистую майку, Стив отложил смартфон на тумбу, присел на край постели и безысходно уставился на яркий постер с Человеком-пауком, висевший напротив него прямо над изголовьем кровати Питера. Его сильно не хватало рядом, а поговорить о Баки кроме него Стив больше ни с кем не мог: его точно засмеют, посчитают должным сиюминутно же обвешать обидными ярлыками и заверещат во всеуслышание о неправильности и нездоровой тяге ко взрослому человеку. Этого ему ещё не хватало. А Питер понял бы его с полуслова и поддержал бы, но его как назло носило сейчас не пойми где и с кем. Что-то мало верилось, что в столь поздний час он находился у ЭмДжей, но кто знает, Паркер ведь никогда его не обманывал прежде.       Прихватив с собой ноут, Стив забрался под лёгкое одеяльце и, накрывшись им с головой, удобно устроился на середине кровати, согнув ноги в коленях. Подключившись к домашнему роутеру, Роджерс едва успел кликнуть по иконке «Google», как сразу открылась заманчивая страничка с неубранной вкладкой внизу «Удалить выбранное из недавно просмотренного». Сказать, что стало любопытно, значит ничего не сказать. Возгоревшись нешуточным интересом, Стив всё никак не собирался духом вот так одним глазом подсмотреть то, чем занимался Питер в свободное от учёбы время и какие сайты регулярно посещал. Возможно, сейчас он мог наткнуться на что-то очень сомнительное или компрометирующее, о чём лучше бы Стиву было не знать. И пока он бился в сомнениях, тонкая рука его будто сама, без чьего-либо ведома навела мышкой вниз и кликнула на свёрнутую страницу, сунув нос Стива куда не надо. И да, как Роджерс и предполагал до этого, он пожалел.       Стив сжал губы в тонкую нить, заскрипел зубами и больно впился ногтями в крышку ноутбука: захотелось как можно скорее перестать видеть и, лучше всего, дышать, в мучениях задохнуться под одеялом от очередных жутких спазмов в горле, так и не дотянувшись рукой до чёртова ингалятора.       Изнасилование. Жертвы       Жизнь после изнасилования. Реальные истории       Откровенное интервью с жертвами изнасилования       Насилие в семье       Как помочь жертве насилия       «Насилие, насилие, изнасилование». Кажется, Стиву вновь стало хуже, в глазах его начинало рябить и двоиться, а буквы на экране — расплываться, на белом фоне сливаясь в одну большую чёрную точку. На далее последовавшем запросе «как преодолеть страх и признаться в изнасиловании» Роджерс остановил стрелку, с трудом пытаясь переварить смысл написанного. В голове творился какой-то сумбур, а тяжёлые воспоминания надавили на него с прежней силой и тяжестью, словно каменная глыба за спиной, подталкивавшая вниз прямо в зловонную вязкую трясину.       А Питер, получается, всё это время только и делал, что переживал за него, носился тут и там, и по сей день не переставал искать ответы на волнующие его вопросы. Стив накрыл лицо вспотевшей ладонью, обвиняя себя в собственной же несообразительности и дурости. С появлением в жизни Питера ЭмДжей ему так и снилось, как они с ним ссорятся из-за мельчайших пустяков, постепенно отдаляются и прекращают общаться друг с другом, как раньше. Какая же бестолковщина! А вышло всё как обычно наоборот: Паркер продолжал искать всё новые и новые пути, чтобы по сути разобраться с чужой для него, всё ещё нерешённой проблемой. От этого очевидного факта нисколько не стало легче: что же сам Стив сделал для него, а самое главное — для родной матери кроме того, что бежал от себя самого и ото всех окружающих вокруг? Роджерс шумно выдохнул, готовый захлопнуть крышку ноутбука и отбросить его куда-нибудь в сторону. Но не стал и решительно двинулся дальше: пути назад уже не было.       Невыдуманные истории: часть первая.       — Джессика, подправь ей волосы, побыстрее.       — Свет настроили? А звук?       — Готово.       — Ну всё тогда, с Богом. Ты как, Люси? Можем начинать?       — Да, Джек, со мной всё в порядке. Приступим.       — Камера, мотор, начали!       — Мне было тринадцать лет. Как сейчас помню, это было ветреное, промозглое утро, а я как обычно не послушалась маму и легко оделась. Буквально через час-другой, когда я возвращалась с занятий домой, начался сильный ливень, а я вся промокла насквозь. И вот в таком вот виде заявилась на пороге нашей квартиры: дрожавшей, сжимавшей в руках джинсовую куртку и ощущавшей себя дико некомфортно. Уже во дворе мне свистнуло двое каких-то парней, сидевших за столиком под навесом, и вслед прокричали что-то унизительное, грязное и ругательное. И если мне не изменяет память, один из них так и прицыкнул: «Полуголыми свободно разгуливают по улицам, а потом строят кислую мину, когда к ним начинают приставать. Малолетние лицемерные потаскушки». А выслушивать мне всё это пришлось только потому, что моё тонкое, но объёмное платье почти что прилипло к телу и выделяло его. Но, по сути, и выделять там было нечего: моя грудь к тому времени была ещё даже не сформирована, фигура — угловатая и мальчишеская, даже менструации не начались. Хотя в этом возрасте многие из моих сверстниц стали полноценными девушками, а я на их фоне даже внешне выглядела как ребёнок. Я и была ребёнком.       Это был бойфренд моей старшей сестры Вероники.       В тот день, как и в остальные, он гостил у нас дома и играл в приставку со своим лучшим другом. И когда этот друг его увидел, как я быстро и тайком пробегаю мимо, он позвал меня по имени и толкнул локтём в плечо Мэтью, мол, погляди какая цыпочка прошла позади нас. «Ничем не хуже твоей тёлки», — добавил он после. По пути в ванную я услышала, как Мэтью на повышенных тонах заговорил с другом, настоял на том, чтобы он никогда не ляпал ничего подобного ни о Веронике, ни обо мне. Они поругались, но не так чтобы в пух и прах, а как обычно мальчики вздорят между собой. Затем последовала тишина, а за ней и дверной хлопок. Вы, разумеется, скажете, какой же хороший и славный этот парень, Мэтью. Заступился, выгнал из нашего дома проказника, провинившегося за острый язык…       — Так, стоп. Люси, с тобой всё хорошо? Принесите ей стакан воды.       — Не стоит, мне просто нужна минутка. Всего одна. Переведу только дыхание, сосредоточусь и всё, можем начинать.       — Можешь рассказать поверхностно и перейти к тому, что было после, если трудно…       — Мне не трудно, Джек. Я справлюсь. И да, можем начинать.       — Точно, Люси?       — Да, я готова. Продолжаем.       — Кадр первый, дубль один!       — Я принимала душ, когда услышала стук в дверь: Мэтью спросил меня, в порядке ли я. Я ответила, что не о чем переживать, что уже выхожу, а ванная скоро освободится, если вдруг ему надо войти. Я обернула волосы полотенцем, надела банный халат и собиралась выйти, как вдруг дверь перед моим лицом широко распахнулась, а я, поскользнувшись, не удержалась на ногах и упала. Ударилась затылком о кафельный пол и ненадолго отключилась. А когда начала приходить в сознание…       Мэтью насиловал меня на протяжении более получаса, укладывая моё тело то на спину, то на живот. Не обращал внимания на мою разбитую голову, а мне срочно требовалась медицинская помощь, но куда там. Ему до этого не было никакого дела. Наоборот, он запихнул мне в рот испачканное кровью полотенце и заставил зажать его зубами и не кричать. Пригрозил мне, что, если только посмею пикнуть, он убьёт меня и закопает мой труп на заднем дворе нашего дома. Я плакала, отчаянно сопротивлялась, но Мэтью был здоровее, сильнее меня и крупнее в два раза. Когда я отпиралась и дала ему кулаком по плечу, если это можно было назвать отпором, в ответ он ударил меня лбом об пол и продолжил вколачиваться в моё тело.       Я сдала Мэтью спустя полтора месяца после случившегося со мной. Но, в общем-то, не совсем сдала, а проговорилась на эмоциях… Я не была настолько храброй и смелой, чтобы взять и сказать напрямую то, чего сильно стыдилась, и сдать того, кого сильно боялась. Вероника поняла, что со мной что-то не так. Не поверила Мэтью на слово, что он нашёл меня в ванной с уже разбитой головой. А я шарахалась при виде него, когда он приходил в гости и обедал с нашей семьёй за одним столом, старалась избегать его и не появляться дома, когда он был у нас. До этого я себя так с ним никогда не вела. И плакала по ночам, почти каждую ночь. А однажды я просто разрыдалась посередине ночи и разбудила Веронику, и тогда всё открылось. Просто вырвалось неловкое: «Вера, он меня обидел. Очень-очень сильно обидел».       Когда дело дошло до суда… Мы проиграли, а Мэтью, кто бы сомневался, оправдали. Его семья была хорошо обеспеченной и считалась интеллигентной и добропорядочной, а отец его обладал сетью магазинов в нашем городе и имел тесные связи с нужными ему людьми. Так он и спас сына от тюремного заключения. Вскоре семья Мэтью всё-таки переехала в другой город: то судебное дело, хоть и закрыли его, оставило неизгладимое пятно на репутации отца и отразилось на его бизнесе. С тех пор, со дня их переезда, я больше не видела Мэтью.       Сейчас мне тридцать три, я — успешный пиар-менеджер, живу в собственном доме в Чикаго со своим мужем и двумя детьми. Мэтью должно было исполниться в этом году, по-моему, сорок, но где-то лет пять назад я узнала, что он якобы умер от передозировки запрещёнными препаратами; кто-то же заявил о самоубийстве. А труп его обнаружили только спустя неделю, в съёмной квартире, в ванной…       С годами эта невыразимая словами боль, причинённая мне в детстве, как будто притупилась, но скорее всего, мне хочется, чтобы так было. Знаете, это как какое-то неизлечимое умственное заболевание, особенная душевная рана, периодически напоминающая о себе совсем некстати. Бывает, ты стоишь у плиты или печёшь праздничный торт своему ребёнку на день рождения и тут — Бам! Яркая, ослепительная вспышка и перед глазами — ты, юная, растерзанная и обездвиженная. Я до сих пор посещаю личного психолога, принимаю поддерживающую дозу антидепрессантов и стараюсь не вспоминать часто о прошлом. Как бы мне трудно ни было.       Скажу честно, мне не стало легче, когда я узнала, что Мэтью мёртв. Мне будто бы стало легче ещё тогда, когда я призналась близким людям о произошедшей со мной трагедии, когда они меня поняли и поддержали. Вот что не дало мне окончательно сломиться, замкнуться в себе и бояться всего в этой чертовски сложной жизни. Семья.       Меня зовут Люси Абрамс, и я — жертва изнасилования, пережившая все трудности и последствия и продолжающая бороться за себя и за светлое будущее своих детей.       Просто помните: вы не одни.       — Я здесь, — помахав рукой, Сара встретила Стива в парке Аллея Понд, заранее договорившись увидеться с ним днём после окончания школьных занятий. Она как всегда выглядела очаровательно и женственно, от неё веяло особенной материнской теплотой и заботой, и Стив, увидев её не в первый раз такой по-домашнему светлой и нежной, бросился к ней навстречу будто выскочивший из вагона поезда молоденький солдат, неопытный и до смерти перепуганный увиденным на поле боя, но возвратившийся с войны целым и невредимым. Он уткнулся носом ей в плечо и сдержался, чтобы не заплакать, как малое дитя: две недели они не виделись, а казалось, словно прошла целая вечность. — Твои волосы так отросли, — мама провела ладонью по его мягким волосам и улыбнулась.       — Ах, это… У меня просто нет времени привести себя в нормальный вид.       — Неважно, мой дорогой, — Сара прижала сына к себе ещё крепче, почувствовав на собственной талии сцепленные в кольцо костлявые руки. — Ты по-прежнему самый прекрасный мальчик на свете, которого я когда-либо знала, — ласково прошептала она ему на ухо.       — Как твои дела, мам? — голос Стива заметно изменился и осип. — У тебя всё хорошо?       — Ох, Стив, я всегда буду отвечать тебе на этот вопрос одинаково: будь ты сейчас со мной рядом, дома, моя жизнь не казалась бы мне столь… Как же сказать это тебе, сынок? Лишённой всех красок, неполной, а так не должно быть, понимаешь? Я необходима тебе сейчас как никто другой, да и не только сейчас. Я всегда буду нужна тебе, как и ты мне, и эту связь никто не в силах оборвать, слышишь? И никто не встанет между нами.       — Мне тебя очень не хватает, мам, — признался Стив, ни поднимая растерянного взгляда. — Правда.       — Так же, как и мне тебя, сынок. Возвращайся уже домой.       — Мам…       — Стив!       — Но…       — Дослушай меня и не смей перебивать, пока я не договорю до конца, — Сара усадила Стива на скамейку и принялась убеждать его по новой. — Всему своё время, и ты ещё успеешь устроиться на работу. Но перед этим тебе нужно закончить школу и поступить в университет. Или в колледж, куда твоё сердце только пожелает. Я это к тому, чтобы ты перестал мучать себя тем, что ты вбил себе там в голову. Мне не нужны твои заработанные деньги, кроме того, ты так мне и не объяснил, откуда ты и как в прошлый раз нажил такую сумму. Не нужно обеспечивать меня, трястись надо мной, забывая о том, что тебе самому нужно и как тебе хочется жить. Ты появился на свет не ради того, чтобы только думать обо мне, при этом всецело забивая на себя. Стив, сынок, ты — желанное дитя, родившееся от большой и светлой любви, и мы с папой хотели только самого лучшего для тебя, чтобы ты был счастлив и ничем не обременён. А стакан воды в глубокой старости я сама себе налить смогу. Я о себе позабочусь, не волнуйся, мой дорогой, и никому в обиду не дам. Но вот что касается тебя…       Невыдуманные истории. Часть пятая.       — Моя мать забеременела в шестнадцать лет, а вот отца я никогда не видел. Как только он узнал обо мне, ещё зародыше, так и след его простыл. Не знаю, что для мамы стало большим ударом — разрыв с горе-папашей или моё незапланированное появление в её жизни. Короче, она сдалась и опустила руки: родители её упорно настаивали на аборте, уговаривали найти и договориться с какой-нибудь бездетной семьёй, которая всеми руками и ногами были бы «за» моё усыновление, но нет. Мои бабушка и дедушка были против моего появления, а дочери своей они нисколько не помогли со мной. О высшем образовании ей пришлось забыть. Сколько я себя помнил, она только и делала, что страдала и выпивала, бывало, целыми неделями отсутствовала дома, а я каким-то образом умудрялся не откидывать коньки и продолжать кое-как выживать. Даже если бы дома были хоть какие-то нищенские остатки еды, которую нужно было разогреть, мне, трёхлетнему мальчику, вряд ли удалось бы додуматься до этого.       Мать приводила своих друзей-собутыльников к нам в съёмную каморку, притом поздно ночью, почти ближе к утру. Мне, кажется, было неполных шесть лет, когда один из подвыпивших уродов нагло заявился ко мне в детскую и сделал со мной это впервые. Я тогда не совсем врубился, что именно произошло, но внутренне я чувствовал себя униженным, уязвлённым. И это «унижение» продолжалось длительное время, пока мою маму не лишили родительских прав, а я вскоре не оказался в детском доме.       Того ублюдка звали Полом, и на протяжении почти четырёх лет он растлевал меня. Он всегда запирал за собой дверь, будил меня и заставлял раздеваться догола, а сам начинал дрочить при мне. Так он делал каждый раз, как только напивался, пока остальные его обкуренные дружки лежали кто где и впоследствии теряли связь с реальным миром. Месяцы спустя Пол перешёл к избиениям, если я отказывал ему или начинал плакать. «Завязывай капризничать и ныть, мелкий сосунок!» Его вонючие прихоти становились куда паршивее и отвратнее: я собственными руками передёргивал ему, а чуть позже я уже начал…       Я не хочу рассказывать дальше, остановите съёмку!       — Эндрю…       — Мать вашу, перестаньте укладывать мне волосы, вы документалку снимаете или ёбаный голливудский блокбастер?!       — Успокойся, Эндрю. Можем перенести…       — Охренеть, ага! Вы меня свести с ума хотите? Ты, Джек и ты, как там, тебя… Боже, убери эту грёбаную кисточку с моего лица!       — Я Джессика…       — Всё равно. Вы, вот вы все, понятия не имеете, каково это — ворошить прошлое, от которого никак не убежишь. Давай завтра, давай перенесём, переснимем, блядь… Это как хвост ящерицы, только вот она способна избавиться от него и отращивает себе новый, а мне никогда его не сбросить.       — Можешь отказаться тогда, Эндрю. Я только хочу, чтобы ты чувствовал себя комфортно здесь и после добровольного признания на весь мир. Мы не гонимся за сенсацией, мы всего лишь хотим помочь всем тем, кто скрывает свою боль и мучается от неё, борется один на один и доводит себя до нервного и психического истощения.       — Включайте свои камеры тогда.       — Точно?       — Ну, раз пришёл сюда, не останавливаться же на полпути.       — Кадр первый, дубль один.       — Меня зовут Эндрю Стэнфорд, мне двадцать восемь лет, и я — жертва изнасилования. Сейчас я работаю оператором промышленных машин и установок на заводе. У меня есть девушка, есть друзья и хорошие напарники. С мамой мы почти не общаемся: она не выходит из реабилитационных центров, часто срывается и вообще не хочет видеть меня. Говорит, это я испоганил ей всю жизнь… Но я не виню никого в том, что со мной происходило в детстве, я лишь благодарен всем внеземным силам, что до сих пор жив и живу полноценной жизнью… Да туфта эта ёбаная!       — Эндрю, сядь, пожалуйста!       — Хотите правду — переснимите!       — Ладно, только сначала успокойся…       — Я спокоен, Джек, по мне разве не видно?! Попробуй только приблизиться со своими щётками ко мне, Джессика!       — Начинаем заново тогда?       — Кадр первый, дубль два.       — Короче, слушайте меня внимательно. Подростковый возраст — самое дерьмовое время для ребёнка с неустойчивой психикой. Я ни с кем не общался, плохо учился и всего боялся. В тринадцать впервые попробовал наркотики, дважды пытался покончить с собой, но не получилось: оказывается, руки нужно было резать вдоль, а не поперёк…       — Это не нужно, Эндрю. Это лишнее уже.       — Вырежете. В общем, я это к тому, что далеко не легко складывалась моя жизнь после, меня сильно травмировали и посмертно оставили это грязное клеймо мученика. Но я ведь сейчас здесь, перед всеми вами, а значит, я как-то пережил тяжёлый период и выстоял, хоть и пошатываюсь иногда на ровном месте. В будущем, когда я стану родителем, я не позволю какому-нибудь выродку обидеть моего ребёнка и не допущу сломать ему жизнь, отобрать детство. Никогда и ни за что. Так что будьте хорошими родителями, коими не были мои.       — Со мной всё хорошо, мам, — хотел успокоить её Стив, хотя уже с самого начала он ощутил в Саре обеспокоенность и волнение: в голосе, в движениях и мимике. Как бы упорно она не старалась всё это скрыть, Роджерс сумел уловить её неоднозначные эмоции и тревогу. — У меня есть друг…       — Тот самый Питер, да? Ну, допустим.       — Я так и не понял, чем он плох-то?       — Я не говорила, что он плохой. А ты не отходи от темы. Дальше, продолжай.       — У меня есть Питер, ещё я неплохо общаюсь с одной девушкой… — а вот тут скорее нужно было промолчать.       — С девушкой? — заинтересованно приподняв бровь, Сара добродушно улыбнулась. — И как её зовут?       — Мам, ничего такого между нами нет. Мы просто друзья, — и тут Стив умолчал, что и друзьями они перестали быть: Шерон отдалилась от их с Питером компании и сразу же нашла других, куда более подходящих ей приятелей. А заводить новые знакомства Шерон никогда не составляло особого труда.       — Ну ладно. Раз просто друзья — это уже хорошо. Но имя ты мне так и не скажешь, как я понимаю?       — Нет, то есть, да, я собирался, — замялся Стив. — Шерон. Шерон Картер.       — О, я знаю, кажется, о ком идёт речь. Она случайно не внучатая племянница Маргарет Картер? Той, что работает в органах правопорядка?       — Без понятия, — потирая ладони друг о друга, ответил Роджерс. — Но она очень хорошая и… красивая.       — А ты говорил ей об этом?       — О чём?       — О том, какая она хорошая и красивая.       — Нет, как-то до этого не доходило, — дошло, но Стив не был в этом так заинтересован, отчего злился на себя за то, что допустил себе сблизиться с Шерон, а после оттолкнуть её. И никакой букет цветов не изменил бы их отношения, переведя обратно в дружеские.       — Делать комплименты девушкам совсем не сложно, да и ждать подходящего момента для этого не нужно. Сделанное что-то приятное неожиданно и спонтанно всегда греет сердце. Ты стесняешься чего-нибудь в её присутствии?       — Нет.       — А вы оставались наедине?       — Нет, мам, нет, — вновь засуетился Роджерс, вспомнив, как он знатно тупил и этим своим неоднозначным поведением сбивал Шерон с толку.       — Стив, а она тебе всё-таки нравится? Не как друг, а как девушка. Ты можешь быть откровенен со мной в этих вопросах, — Сара поняла, что далеко не всё так просто с этой Шерон, и подошла с другой стороны. — Или может, есть кто-то другой, о ком ты стесняешься говорить?       — «Баки, Баки, Баки». Нет. Он, то есть она, Мишель… Шерон, да, Шерон. Она моя подруга и ничего больше.       Сару этот ответ, естественно, не удовлетворил.       Невыдуманные истории. Часть двенадцатая.       — Как я выгляжу, Джек?       — Потрясающе, Сьюзан! Как настрой?       — Самый что ни на есть позитивный. Моя группа скоро подъедет сюда.       — Значит, всё в силе, ничего не отменяется?       — Да, Джек. На последней моей фразе сзади появятся парни и девушки, все те, кто пережил насилие, в майках «Not a victim, but a warrior», и этим мы добьёмся того, чтобы каждый голос вскоре был услышан.       — Сьюзан, они уже тут!       — Прекрасно! Ну как я тебе, Джессика?       — Ты прям источаешь силу и уверенность. Мне нравится.       — Начинаем. Свет, камера, мотор!       — Мне очень нравился один мальчик из старшего класса, а я была младше него всего на каких-то полтора года. Он, то есть, Патрик, а фамилия его не так важна, всячески одаривал меня комплиментами, незначительными подарками. Радушно приветствовал при встрече и со школы провожал до дома. В один прекрасный день, весной две тысячи четырнадцатого, намечалась вечеринка у него дома. И он пригласил меня тоже, кроме всех остальных знакомых ему взрослых учеников. Тогда моему счастью не было передела…       Патрик и ещё трое его друзей надругались надо мной в спальне его родителей. В тот вечер я веселилась, танцевала, чувствовала себя особенной и влюблённой по уши, а Патрик любовался мной со стороны и приносил, как он мне сказал, безалкогольные коктейли, угощая меня ими. А как оказалось позже, в одном из бокалов мне подмешали снотворное. Я не могла контролировать своё тело, отвечать за свои действия, а гостям я казалась малолетней подвыпившей сучкой, поэтому никто не обратил внимания, как четверо пацанов тащат меня наверх. И если бы я даже перебрала, это не значило, что кто-то имел право лишать меня всяких возможностей и пользоваться моим бессилием, передавая по кругу.       Я забеременела. Абортировалась по собственному желанию, а родители и близкие мне люди только поддержали меня и одобрили моё решение. Я прекрасно знала, что в дальнейшем, после «чистки», я с трудом смогу забеременеть и возможно получу осложнения. Что буду вынашивать ребёнка с опасением, что в любой момент может произойти выкидыш. Но это моё тело, моя жизнь, и я решаю, что мне делать с ним. Когда и от кого беременеть мне никто не в праве навязывать и принуждать. И я сделала свой выбор.       Патрик и его друзья получили по восемнадцать лет тюремного заключения в особо строгом режиме, без права на пересмотр уголовного дела и амнистию.       И так. Я — Сьюзан Уильямс, и я — жертва изнасилования. Мне девятнадцать лет, и я борюсь за права всех девушек и парней, мужчин и женщин, подвергнувшихся домашнему насилию и сексуальному насилию в том числе. И я призываю не молчать об этом, а высказаться и поделиться своей болью с родителями, сёстрами, братьями и близкими друзьями. Ведь молчанием мы только усугубляем наше положение, а эти мерзавцы продолжают жить безнаказанно и припеваючи, не сожалея ни о чём. А все вместе, мы с вами намного сильнее любого подонка и его последователей, потому что мы — не просто их жертвы, мы — новое воинственное поколение.       — Снято! Молодцы! Можете похлопать себе, браво!       — Готовы устроить революцию? Мы сделаем всё, чтобы очистить этот мир от подонков!       — Умница, Сьюзан. Этим мы и завершим показ.       — Эдвард сделал мне недавно предложение, — поделилась Сара, не переставая наблюдать на ежеминутно менявшейся реакцией сына. Он, как и она сама, был весь как на иголках на протяжении недолгой беседы: чем-то встревожен и недоволен, то расстраивался, то неожиданно оживлялся. — Можешь представить себе?       — Ты… Что ты сказала на это?       — Ответила, что подумаю. Знаешь, я не совсем уверена, что мне это надо, что хочу этого. Если вы не ладите, если ты ни в какую не воспринимаешь его и недолюбливаешь всеми фибрами души, то я не могу и не хочу идти наперекор тебе.       — Так брось его, — Стив вскочил со скамьи и наконец умоляюще посмотрел матери в глаза. Это возникшее недоразумение стало настоящим началом конца, но рано или поздно их отношения должны были или закончиться, или же перейти на новый уровень. — Расстанься с ним, пожалуйста.       — Стив, с тобой всё в порядке? Скажи мне.       — Нет, мама, я совсем не в порядке! — возмутился Роджерс и разочарованно простонал, на нервах сняв с себя куртку и бросив её рядом с сумкой, лежавшей на скамье. — Всё очень будет плохо, если ты свяжешь с этим уродом свою жизнь. И я сейчас имею в виду только тебя. Он испортит и отнимет всё, что у тебя есть, нагадит в душу, воспользуется тобой и бросит. Если этот… Эдвард, — имя его было произнесено с таким остервенением и яростью, что прозвучало в ушах обоих как отборное ругательство, — обидит и тебя, я клянусь, мама, я сделаю всё возможное, чтобы так ему на этот раз с рук не сошло.       — Стив, что это всё значит? — Сара встала напротив Стива, но он так и не задержался на одном месте, расхаживая то туда, то сюда. — В смысле, на этот раз?       — Ничего, мам, забудь, — Стив больно закусил собственные губы и промолчал. — Просто я хочу уберечь тебя от него, но даже не знаю, как. Не знаю, с чего начать.       — Нет, мой дорогой, ты прекрасно знаешь, с чего надо начинать, но не договариваешь мне. Вы ведь с Эдвардом якобы поругались, как он говорит и как ты за ним повторяешь. Стив, милый, что он на самом деле с тобой сделал?       — Мама, ничего, — остановил её Роджерс. — Пожалуйста, перестань задавать мне эти вопросы.       — Ты сказал ещё как-то однажды, что он сильно обидел тебя. Так что он с тобой сделал? Послушай меня, мне даром не сдался этот Эдвард, плевать мне на него! Я держу его рядом с собой, только чтобы найти ответы, чтобы докопаться до него и выяснить, что не так стало между вами обоими. Что произошло в ту долбаную ночь?! Прошу, ответь мне, не молчи. Я ведь не смогу тогда тебе ничем помочь!       — Мама, — Стив дотронулся тонкими пальцами до предплечья матери, хотел что-то сказать, но нужные слова застревали в горле и кажется, перекрывали доступ воздуху. Это было невозможно, но паническая атака разносила по голове самые что ни на есть абсурдные мысли и вызывала неконтролируемый приступ тревоги.       — Да, мой хороший, — Сара отступила и взяла себя в руки. — Говори.       — Просто беги от него, как можно скорее и как можно дальше, — наконец на выдохе еле произнёс Стив, понимая, что пока проигрывает в этой борьбе между настоящим собой — упрямым, не отступающим и рубящим правду-матку в глаза, и слабым внутренним я — боязливым и нерешительным. — В идеале давай мы с тобой вдвоём покинем этот чёртов Квинс и вернёмся домой, в Бруклин. Ты и я, а о большем я никогда уже ничего не попрошу тебя.       — Стив, постой! Не смей поворачиваться ко мне спиной и уходить вот так!       — А если ты не расстанешься с Эдвардом, — Стив уже не слушал её, собирал свои разбросанные вещи со скамьи и продолжал как вне себя настаивать на своём, — я сам с этим разберусь.       Сара осталась одна в огромном зелёном парке, поняв для себя многое, а Стив даже не обернулся назад, прекрасно понимая, как неправ перед ней. Пожалуй, настало и её время действовать иначе, пока Стив разрабатывал свой план действий.       Стив не помнил, как скоро оказался в аптеке прямо у прилавка, как пробубнил что-то на счёт ингалятора и как страшно задыхался. На «дексаметозоне» и «ацетилцистеине» его язык начал предательски заплетаться, а увидев рядом, у одной из полок, знакомые разрисованные женские плечи, он второпях расплатился с фармацевтом и пулей вылетел на улицу, умудрившись упасть с лестницы.       — Так, я не поняла, — Нат появилась тут как тут и подняла его за локоть с колен, — от кого это мы так петляем?       — Ни от кого, просто день не удался. Знакомо должно быть тебе.       — Когда у меня всё начинает идти через задницу, грубо говоря, — отойдя в сторону от аптеки, Нат отвела Стива к ближайшей телефонной будке, чтобы тот опёрся об неё спиной и пришёл в себя, — в такие моменты, как бы я этого сама ни хотела, в общем — я не одна. Он со мной. И я сейчас тебе говорю о том человеке, которого ты усердно избегаешь.       — Я никого не избегаю, Нат, — в который раз за сегодняшний день соврал Стив, прижимая к груди кулёк лекарств, будто бесценный редкий трофей.       — Да? А когда ты в последний раз виделся с Баки? Если ты на него обижаешься и зуб точишь по каким-то своим, личным причинам…       — По каким, таким? — нахмурившись, перебил её Роджерс.       — Предположим: с какой это стати сержант Барнс оказался в числе выживших, а твой папа — нет? Или: виноват ли сержант Барнс в том, что встал рядом с твоим отцом и в нужный ему момент воспользовался им в качестве живого щита? Прости меня за мою прямолинейность, но я даже не знаю, какие ещё аргументы привести. Такая ахинея выходит, как ни крути, согласись?       — Я не обижен на него, Нат, и тем более, ни в чём его не виню. Я просто не знаю, готов ли я общаться с тем, кто всё время будет напоминать мне о гибели моего отца. Вообще понятия не имею, что я при этом буду чувствовать.       — Мальчик мой, — Нат наклонилась к нему и пожала плечо, — у меня сейчас абсолютно нет времени нянчиться ещё с тобой и подтирать твои сопли, так что, раз на то пошло, запомни: как бы ты ни избегал Баки, он тебя из-под земли достанет. Не пугайся, в хорошем смысле, я имею в виду. Мало ли, что с тобой может случиться. Ты мальчик щупленький, добрый, но нудный и надоедливый, и хочешь — не хочешь, кто-то может взять, да и задеть тебя. Или ты кого-то затрахаешь своими выебонами и получишь за это по шеям. А Баки — самый настоящий солдат, преданный друг, честный мужчина строгих правил и со здравомыслящей головой на плечах, и тебя в обиду он никому не даст. Он пообещал это твоему отцу, когда один из них был ещё физически здоров, а другой — жив. Чтобы ты знал.       — Но Нат… Когда он это пообещал? — на минуту усомнился Стив в сказанном ею. — Баки говорил мне, что они мало общались.       — Но того малого вполне хватило, чтобы узнать о твоём существовании, малыш, — многообещающе ухмыльнулась она и слегка похлопала Стива по спине напоследок. — Только не хворай и под ноги смотри.