Мой «Безымянный» Солдат

      За день до важной встречи Нат забронировала столик на двоих в недорогом, людном, но достаточно приличном кафе, находившемся на углу восемьдесят второй улицы суматошного, кипевшего однообразной жизнью Джексон-Хайтс. Назначенное время — семь часов вечера, ни раньше, ни позже: Нат рассчитывала на пунктуальность молодого человека. Снаружи уже который час лил хлёсткий проливной дождь, очевидно, не собиравшийся так скоро прекратиться, и продолжал беспрерывно, крупными каплями бить по стеклянному фасаду помещения. Однако Нат успела добраться до него прежде, чем попасть под беспощадный промозглый ливень. Перед выходом за дверь собственной квартиры она оделась непривычно для себя — неброско и по погоде, но удобно и тепло. О любимых однотонных футболках с короткими рукавами и просвечивающих блузках, открывавших вид на татуированные гладкие плечи и спину, пришлось позабыть на сегодня и отложить их на другие, более подходящие разы.       Многие прозябшие от суровой непогодицы и промокшие до нитки посетители, постоянные гости или просто случайные прохожие, вышедшие на ближайшей станции, все как один забегали в тёплое, пропахшее ароматным колумбийским кофе заведение и присаживались за ещё неубранные столики с недопитыми чашками чая, использованными пепельницами и счетами с чаевыми внутри. Замотавшиеся официанты не успевали принимать многочисленные заказы и обслуживать одновременно несколько столиков, бегали то туда, то обратно, мельтеша перед глазами. Непопулярное и чаще всего пустовавшее кафе этим вечером было переполнено новыми клиентами, большинство из которых оказались здесь чисто случайно и по необходимости, чтобы только дождаться окончания шумного и до дрожи прохладного ливня. Ещё одни недавно прибывшие гости, нетерпеливо высматривавшие освободившиеся столики, вынужденно теснились у стойки ресепшена, а после разочарованно покидали набитое битком заведение в поисках нового. Но Нат среди них всех всё ещё не наблюдала знакомого ей лица, которому она назначила точное время и место встречи. Этот кто-то был ещё совсем юным и скорее не достигнувшим совершеннолетия, если судить по одному найденному Стивом провокационному фото у неё на руках. Он мог запросто замешкаться и испугаться, или по личным соображениям передумать ещё раз увидеться с мерзавцем Эдди К.       А как выяснилось позднее, учился этот миловидный мальчик когда-то в одном учебном заведении с её дочерью — Еленой: он играл на одной сцене с ней в школьном спектакле, если Нат не изменяла память. Лене тогда было всего семь, а вот подростку тому — на несколько лет больше. Мир тесен и непредсказуем, конечно, но чтобы настолько. Хотя, Нат ничуть этому не удивилась: её, прошедшую через огонь и воду, и через всевозможные препятствия, уже мало чем можно было поразить или до глубины души шокировать.       Ограничившись лишь тем, чтобы только показать то самое откровенное фото с грязным, вызывающим посланием позади, написанный красивым почерком, но носивший омерзительный посыл, Стив резко отобрал снимок из рук Нат и затолкал себе в карман как можно глубже.       — Это самая что ни на есть настоящая уголовщина, Стив! А это, — с крайней строгостью высказалась Нат, указательным пальцем ткнув в сторону Стива и его спрятанной руки, — серьёзная улика, она мне пригодится. Давай сюда, немедленно!       — Сначала нужно выйти на контакт с этим парнем, встретиться и поговорить с ним в мирной обстановке, если получится. А там, дальше, видно будет.       — С каких это пор я играю по твоим правилам, цуцик?       — Пойми меня правильно, пожалуйста, Нат! — со всей сокрушенностью в голосе бедствовал Стив, не находя себе места. — Всё это мне нужно проделывать осторожно, не вызывая малейших подозрений. Мой лучший друг пострадал, верно не распланировав своих действий. А кроме того, что Эдвард заморочил голову моей маме, мне ничего больше неизвестно.       — Главное, чтобы эта мразь до тебя не добралась. Таких, как этот Эдди, нужно пытать самыми жестокими и изощрёнными методами, мать его! — размашистыми жестами показав то, как бы она расправилась с Эдвардом, Нат в конце концов взяла себя в руки и, собравшись мыслями, пояснила. — Так, Стив. Пообещай мне, что сам лезть в это не станешь, как твой слишком уж самонадеянный товарищ. Понял меня? Предоставь это мне.       Стив кивнул в знак согласия, но ничего не сказал о том, насколько однажды он был уже «близок» с этим самым Эдди К. Он молча отвернулся от Нат, похолодевшими пальцами сжимая тот злополучный снимок в кармане собственных джинсов, и нерешительно вынул его обратно наружу, договорившись с ней вернуть ему фото назад.       Прежде чем подойти к столику, тот самый симпатичный юноша появился весьма незаметно и неуверенно опустил с головы промокший капюшон цвета хаки, с явным сомнением в глазах осматриваясь по сторонам. Будто боялся быть пойманным на месте с поличным, увидевшись втайне один на один с Эдди К. Он пересёкся подозрительным взглядом с Нат, когда что-то заинтересованно расспрашивал у администратора кафе. И только потом, точно выяснив, кто именно ждёт его за столиком под номером тридцать девять, юноша с почти прозрачными светло-голубыми глазами и мокрыми от дождя пепельными волосами до плеч обворожительно улыбнулся ей во все тридцать два зуба. Тридцать два ровных, ослепительно великолепных, белоснежных зуба. В ответ Нат выдавила из себя что-то наподобие этой самой улыбки и одобрительно помахала ладонью, приглашая без промедления присоединиться к ней.       — Рыжие женщины воистину самые эффектные женщины, чего не скажешь о мужчинах, — сразу же заговорил юноша, как только Нат протянула ему свою руку для дружеского приветствия и вежливо попросила присесть. — Это я вам по личному опыту говорю, мне попадались одни грубые и неотёсанные мужланы. А что касается вас, вы прямо само очарование, и это не комплимент, чтобы вы знали, это факт. Даже не вздумайте со мной спорить.       — «Балабол». А я вижу, ты несказанно рад, что перед тобой никакой не Эдди.       — Давно не был чему-то так рад, уж поверьте, — присел наконец юноша, снимая коричневые кожаные перчатки с идеально ухоженных рук. Нат тут же отметила про себя, насколько он был хорош и добросовестно следил за своей внешностью: чистая кожа без единого изъяна, здоровые ногти и приятный, терпкий парфюм были тому подтверждением. — Я порвал с этим страшным человеком, и увидеться с ним сегодня было бы для меня сродни тому, чтобы умышленно забрести в логово к кровожадному зверю.       — Но всё-таки пришли.       — У него есть то, чем можно манипулировать мной, — честно признался молодой человек, скрестив между собой пальцы рук. — Я нахожусь в безвыходном положении, если честно. Так бы я сюда ни ногой.       — Речь ведь идёт об этой вещице? — не теряя ни минуты, Нат протянула ему фото, где юноша этот был запечатлён полностью обнажённым и крайне раскованным, но увиденное нисколько его не смутило и даже не обескуражило. Напротив — вызвало странное облегчение.       — Да, — согласился он. — И у Эда целая коллекция. Богатая, и не только со мной, как мне довелось узнать позже. Он никогда не держит их в одном месте, всё время перемещает их, лишь бы его не поймали на этом.       — И ты не спросишь, как она у меня оказалась? — удивилась Нат его поразительному спокойствию и невозмутимости, оказавшимся всего лишь напускным и наигранным безразличием.       — Честно говоря, я просто счастлив, что теперь оно у вас, — слишком уж разговорчивый молодой человек продолжал рассматривать себя на снимке, но ни на йоту не отвлекался от занимательного диалога с собеседницей. — Это единственное, что у него осталось от меня, другие я забрал с собой и избавился от них до единого… А вот вам-то незачем меня шантажировать этим? Я вам ничего не сделал плохого, как и вы — мне. Поэтому и поступите со мной благосклонно. Да и, ко всему прочему, мне кажется, настроены вы даже весьма дружелюбно.       — Что будете заказывать? — запыхавшийся официант остановился напротив них двоих, но держался молодцом, любезно взявшись принимать заказ.       — Что бы ни заказала эта прекрасная молодая женщина, я буду то же самое, — подмигнул юноша Нат. — Чувствую, у неё безупречный вкус.       — «Однозначно балабол». Два бокала воды без газа, пожалуйста, — Нат прервала его и усмехнулась про себя: мальчик чересчур взволнован и находится в ударе, готов беспрерывно нести первое, что придёт на ум, и всякую бессмыслицу, таким образом избавляясь от давящего на него нервного напряжения. Он ей не доверяет, может быть, в чём-то подозревает. Но вот только в чём именно, он, видимо, пока не определился. — Так, если ты уже понял, я не намерена раскрыть тебе свою личность, поэтому ты можешь последовать моему принципу.       — Мне скрывать нечего, меня и так знают в особо узких кругах, а вам, как видите, не составило огромного труда разыскать меня, — официант удалился, и юноша перешёл к детальным подробностям. — Я родом из Сан-Франциско, моя больная мама живёт по-прежнему там, а тут я снимаю однокомнатную вместе со своим другом. Зовут меня Марком Садовски, и мне девятнадцать лет. Я временно подрабатываю здесь, как вы успели догадаться. А неплохой доход мне приносит моё тело, — Марк ожидал от Нат хоть какой-нибудь типичной реакции от услышанного, но ни один мускул на лице её не дрогнул. Он расслабился и свободно расправил напрягшиеся плечи. Можно продолжать. — А вас мне хочется называть Черри на протяжении того времени, пока мы будем здесь вместе. Просто вы мне напомнили героиню из одного фильма*. Ну, ту одноногую танцовщицу, противостоявшую армии зомби.       — Мне не нравится Черри, — перебила его Нат. — Вообще. Уж извини, мой хороший, но оно слишком…       — Вульгарное? — понимающе отозвался Марк и с огорчением ухмыльнулся. — Так зовут одних дешёвеньких проституток и не особо талантливых актрис сомнительного кино?       — Я не совсем это имела в виду… — Нат тут же смягчилась, не желая обидеть Марка, столь добродушного и открытого к общению. Чрезмерно легкомысленного и бесхитростного. Такими «дурачками» часто пользуются в личных целях, а после избавляются, разбивая доверчивое, чистое сердце вдребезги. — А знаешь, зови меня этой самой Черри. Как-нибудь переживу ещё одно странное прозвище.       — Обожаю людей, которые идут на компромисс и легки на подъём. Значит, договорились.       — Марк. Давай остановимся на любезностях прямо сейчас же. Легка на подъём, говоришь? Ты, мой дорогой, наверное, ещё никогда так не ошибался в жизни. Что же, раз разобрались, не будем медлить. И чтобы перейти к моему допросу касательно Эдди К., я должна начать его с обоюдной честности. Предоставь-ка мне первое слово, Марк. С неизвестного номера писала тебе я, и договорилась с тобой о встрече тоже я. Эдди К. не имеет к этому абсолютно никакого отношения, равно как и не знает о нас.       — Потрясающая новость, Черри, но я догадался, что это был не он. Эд общался со мной как с маленьким щеночком и использовал всякие приторные словечки в обращении со мной. А у вас сообщения больше напоминали приглашение на деловую встречу. Да и Эд стал для меня последним человеком, с которым мне хотелось бы вновь встретиться и прийти к перемирию. Мы с ним расстались, точнее, я порвал с ним.       — Что же произошло такого, Марк? Что он за человек такой, этот Эдди К.?       — Кто такой Эдди? — переспросил юноша, чтобы перейти к откровенному признанию. — Да, тот ещё выродок. А ведь поначалу всё так хорошо начиналось у нас… С Эдом мы сошлись в ночном клубе, там он меня заметил и познакомился. Мне было семнадцать, но в сексуальный контакт мы вошли по обоюдному согласию. Я занимаюсь этим с шестнадцати, поэтому для меня это всего лишь работа, а разница в возрасте меня никогда не волновала, собственно, как и тех мужчин, с которыми мне довелось ложиться в постель за неплохие деньги. А когда я сошёлся с Эдом, я завязал на время со своим сомнительным родом деятельности и целиком и полностью посвятил себя этому мужчине. Эд был идеальным ухажёром и любовником: он взялся обеспечивать меня, покупал мне хорошую одежду и выделял солидную сумму на лекарства моей маме. Он также оплачивал моё проживание в приличном отеле. Но потом я задался вопросом: откуда у простого филолога из небогатой, неполной семьи столько зелёненьких «друзей»? Эд рассказывал мне о своей матери и об отце, который бросил их вскоре после его рождения, что всего Эд добился сам, ни на кого не рассчитывая. А я, естественно, сострадал ему и восхвалял его, утешал и подбадривал, и все эти жалостливые истории приводили в итоге к одному — сексу. Таким вот хитроумным манёвром он закрывал тему о своём левом заработке. Кроме того, у Эда были особые предпочтения в нашей интимной жизни: он сильно заводился, когда мы всё это записывали на плёнку, иначе говоря, снимали совместное хоум видео. Он также обожал фотографировать меня обнажённым и убеждал меня, что прекраснее мальчика в жизни не встречал. А как оказалось позже, я был не единственным у Эда на его многочисленных дисках и фото. Да, я зарабатывал деньги, на первый взгляд может показаться, самым лёгким, но позорным путём, но ради него я отказался от прошлого и делал для него всё, чего бы он ни захотел. Я ведь не какая-то одноразовая кукла для непотребства, без эмоций и чувств: я имею право любить и быть любимым. А с Эдом, я думал, у нас всё серьёзно и надолго.       — Всё правильно, мой хороший, в этом я с тобой поспорить не могу.       — Что-то я слегка расклеился не к месту, простите меня… Просто Эд настолько сильно разочаровал и предал меня. Но все эти изменения в нём происходили постепенно, а не сразу вот так, с бухты-барахты. Первым пунктом в нашей совместной жизни был безопасный секс. Вторым — никаких других сексуальных партнёров, пока мы вместе. Третьим — не кончать в меня: я никому этого не позволяю, и даже пусть это будет регулярный партнёр, самый надёжный и здоровый любовник. Вот не могу я переступить через это, и я ему всё разложил по полочкам. Вроде бы поняли друг друга. Но, как вы думаете, чем всё завершилось? Правильно, Эд несколько раз начхал на мои условия: не давал мне отстраняться, когда он вот-вот должен был кончить и… Он будто с цепи срывался, становился грубым, невменяемым, наносил мне телесные повреждения, оправдывая себя тем, что он это любя. Или, как говорил, из-за проблем на работе он терял голову и не мог совладать с собой. У меня появились первые подозрения о том, что, возможно, у него появился кто-то ещё, и первым делом я забеспокоился о себе. Я раз в полгода сдаю все анализы и проверяюсь на ВИЧ-инфекцию. Эду я перестал доверять, поэтому взялся за себя, за собственное здоровье, если на своё ему было наплевать. Моя мама больна СПИДом, и ей жизненно необходимы дорогие поддерживающие лекарства, капельницы, медсёстры-сиделки, частые профилактические процедуры. Она в тяжёлом состоянии и… Я видел каждый день, как она мучается, и будь я на её месте, я бы заплатил врачу неплохую сумму, чтобы он покончил со мной и избавил от этого дерьма. Это не жизнь, поверьте мне. А я такое слабое ничтожество.       — Все мы в чём-то слабы, Марк, — Нат сжала его плечо и понимающе взглянула на Марка. — На то мы и люди. И никакое ты не ничтожество, раз идёшь на всё ради матери.       — Не знаю… Она сильная женщина, а что же я? — прочистив горло и сосредоточившись, Марк продолжил дальше. — В общем, как вы поняли, Эд стал жесток по отношению ко мне и неуправляем. А позже я застукал его… Простите, а вы случайно не…       — Из ФБР? — закончила за него Нат и беззвучно хохотнула. — Вовремя, однако, ты спохватился, Марк. Я, по-твоему, похожа на агента из ФБР?       — Вообще-то, не совсем, — сомневаясь в собственных же словах, ответил Марк.       — Если серьёзно, я не доверяю копам, правительству, да и верхушке в целом, если уж начистоту. И нет, я не шпионка тоже. Так что расслабься.       — Раз это так, думаю, я тогда могу продолжить. Когда в тот день я вернулся в отель и направился прямиком в спальню, я своими глазами увидел, как он крупным планом снимал на плёнку гениталии тринадцатилетнего ребёнка. Или четырнадцатилетнего, может быть… Да какая к чёрту разница! Этот был ребёнок! Я всегда знал, что ему нравятся мальчики помладше него, реже — девочки: ему тридцать восемь, а хотелось ему партнёра помоложе, лет так восемнадцать-двадцать. Но чтобы склонять к сексу детей… Этот мальчик был точной копией меня, он любил таких светленьких, голубоглазых, худеньких, веснушчатых и с пухлыми губами.       — Стив, эта сволочь живёт с тобой под одной крышей. Тебе бы не помешало быть осторожным.       — Я давно не живу у себя в квартире. Я переехал к Питеру.       — Почему же? — настороженно спросила Нат.       — Мы… — как всегда Стив запнулся, в голове прокрутив события той злополучной ночи. — Мы не поладили с Эдвардом.       Нат прикрыла потяжелевшие веки, ощутив, как по всему телу болезненно пробежали мурашки, будто нечто неведомое иголками проткнуло её кожу. Худенький, светленький, веснушчатый. Стив.       — Почему же ты… Господи боже… — Нат больно закусила нижнюю губу и хотела сорваться на ни к чему не причастном собеседнике, испуганно отстранившемся назад к спинке сидения. — Марк, ты до сих пор ровно сидел на жопе и не обратился в полицию?       — Какая ещё полиция, вы о чём? — Марк наклонился к её уху и тихо заявил. — Сводный брат Эда — известный, преуспевающий адвокат в этом городе, ни разу не проигравший судебное дело. В полиции работает ещё один его кузен, который прикроет ему спину в случае чего, да ещё и обвинителя сделает виноватым и безжалостно припишет ему какое-нибудь грязное дельце. Уж это они там умеют. Вы же только что сами заявили, что не доверяете копам. Почему же сейчас вы начали противоречить самой же себе?       — Я просто… Забей. Выплеснула вслух первое пришедшее в голову. Не знаю, как покончить со всем этим беспределом и к кому обратиться за помощью, — на сей раз Нат искусно соврала, прекрасно понимая, кто именно способен разобраться со всем этим зловещим беспорядком, но боялась за того человека, готового пойти по головам, если только потребуется: если он брался за что-то, его, отчаянного солдата, было ничем не остановить.       — Поверьте мне на слово. Если при вас сейчас имеется звукозаписывающее устройство, то и это вам нисколько не поможет: вы подставите не только меня, но и себя, так что, если вы решили, что на шаг впереди Эда — вы глубоко ошибаетесь. Я жил с совершенно иным человеком, каким он представил себя мне при первой нашей встрече. Я бы ни за что не связался бы с аморальным ублюдком-педофилом.       — Я верю тебе, можешь не оправдываться. А что с этими дисками и фото? Где он их хранит, хотя бы приблизительно?       — Ох, если бы я только знал. Но уверен, у Эда большая коллекция детской порнографии. А вот это моё фото у вас — его невнимательность. Жаль, что на ней я уже восемнадцатилетний, притом, добровольно согласившийся на откровенную съёмку. С моей стороны обвинениями его не засыплешь. Да я бы, может, оправдал Эда, обернись ситуация иначе и не будь всего этого дерьмеца, связанного с ним. Когда мне было шестнадцать, я принял второго по счёту в своей жизни клиента, кардинально отличавшегося ото всех остальных, кто у меня был после него. Как сейчас помню — это был дешевенький мотель, а мужчине тому было за сорок. Он был подавлен, зол, чем-то опечален, а когда я сел на колени перед ним и взялся расстёгивать его ширинку, он заплакал навзрыд и сказал мне отстраниться и не делать этой гадости. Попросил весь наш час посвятить его честному признанию о том, как он болен и мучается от своего постыдного недуга — любви к малолетним мальчикам. Он клялся, что за всю свою жизнь ни разу не обидел ребёнка, лечился всевозможными способами, посещал многих психотерапевтов, только бы избавиться от этого грязного влечения. Он даже женился два раза, но детей так и не завёл из-за страха причинить им вред в будущем. Оттого и браки эти оказались недолгими: его женщины хотели полноценной семьи. Этот несчастный хотел исправиться, но не мог. Понял, что ему никто и никогда не найдёт оправдания, не попытаются даже вникнуть в суть его болезни, представить себя хоть на секунду на его месте. Вместо всего этого его сочли бы помойным отбросом общества, преступником, никогда не совершавшим преступления, да что там, он и мухи не обидел за свою такую недолгую, печальную жизнь. Этот бедняга вскоре покончил с собой, а я стал единственным, кто знал истинную причину его самоубийства. Я пообещал ему тогда, в мотеле, что никто не узнает об этом, а он лишь горько улыбнулся и отдал мне все свои деньги из кошелька, до единого цента. Ни за что. До сих пор сердце болит за него. А вот что касается Эда — вот его стоит закопать живьём. Делайте с этим куском дерьма всё, что только вам вздумается. Я даже готов помочь, если понадобится.       — Не понадобится, — переубедила его Нат, собираясь покинуть переполненное шумное кафе, — главную свою задачу ты уже выполнил на «ура».       Вскоре, окончательно разобравшись, что к чему, и договорившись больше не пересекаться, если этого в случае чего не потребуется, Нат и Марк покинули кафе, разойдясь по разным направлениям, так и не дождавшись официанта с двумя бокалами воды без газа.

***

      После утомительных учебных занятий в школе Стив и ЭмДжей выбегали оттуда со звонком, ещё как-то успевая по дороге перекусить в забегаловке и после пешком впопыхах добираться до ближайшей остановки. Навещали они Питера каждый день без пропусков, проводя в больнице около шести-семи часов в сутки, если не больше. Там они встречали тётю Мэй, всегда усталую, разбитую и расстроенную, после работы проводившую почти всю ночь у постели племянника, несмотря на то, что в этом не было необходимости, как в один голос заверяли её заботливые и услужливые медсёстры. Питер приходил в себя достаточно долго после нападения и жестокого избиения, измора голодом и пичканья тяжёлыми наркотиками, но молодой организм справлялся с нанесёнными телесными повреждениями и травмами куда лучше, чем предполагалось ранее. Три сломанных ребра, сотрясение мозга, многочисленные гематомы и колотые раны и — Эдвард был весьма щедр с подростком и не оставил его без основного запоминающегося подарка на всю дальнейшую жизнь — уродливый глубокий шрам от уха до подбородка, вырезанный будто тупым предметом, криво и наотмашь.       Стива почти клонило в сон прямо в коридоре у палаты Питера, когда он услышал, как ЭмДжей тихо произнесла ему мрачное и неутешительное:       — Стив… Посмотри, — напротив них сидела молодая заплаканная девушка, вся на нервах дожидавшаяся вердикта доктора, — здесь умирают почти каждый день. Вот поэтому я так сторонюсь людей в белых халатах. Они словно предвестники смерти, провожающие больного на тот свет. Только без косы за спиной и чёрного плаща с капюшоном.       — Тебе не помешает немного оптимистичного настроя, — высказался Стив, протерев слипавшиеся от усталости глаза.       — А сам-то ты оптимистично настроен? — ЭмДжей и без того знала, что Стив всегда старается выглядеть непринуждённо и сдержанно, даже сейчас, пока внутри него нёсся разрушительный ураган, сметавший на пути последние остатки хрупкой стойкости и фальшивого спокойствия. — Доктор направляется к нам. Ты первый пойдёшь к Питеру, хорошо?       — Да, Мишель, конечно. Не вопрос. А ты сама как? Всё в порядке?       — Да, да, разумеется, — протараторила ЭмДжей, готовая вот-вот сдаться и расплакаться хоть сейчас, как однажды, когда в первый раз увидела Питера на больничной койке и, выйдя из больницы вместе со Стивом, в голос разрыдалась прямо на середине оживлённой улицы. Это двое за все эти дни, пока Паркер восстанавливался, стали намного дружнее и ближе, и будь проклято такое коварное стечение обстоятельств, позволившее им узнать друг друга получше и объединиться лишь после свалившегося на них общего горя. Узнай Питер о том, как Стив и ЭмДжей поддерживают друг друга, он бы радостно завопил во всё горло торжественное: «Аллилуйя!», но сейчас был не совсем подходящий момент для всеобщего веселья и празднества.       — Ну, как ты, Пит? — Стив вошёл в палату к другу нетвёрдой походкой, и как всегда первым на глаза ему попали медицинская капельница у постели Питера, по левую сторону от него — электродами прикреплённый к груди кардиомонитор и пульсоксиметр, сжимающий кончик пальца побледневшей, исхудалой руки, отчего прибор этот казался ещё больше обычного.       — Как видишь, — Питер сощурился и сжал потрескавшиеся губы, и лицо, бескровное и худощавое, исказилось в недовольной гримасе, а вместо некогда сияющей улыбки — его и вовсе перекосило. Эдвард, по всей видимости, задел лицевой нерв, когда изгалялся над ним, и сейчас Паркер не мог всецело контролировать мимику. — Эта медсестра, кажется, Сьюзан её зовут, та ещё садистка. Она всё не успокоится и тычет этим зеркалом в моё лицо, уверяет, что не всё так страшно, как мне кажется. А мне страшно, Стив. Мне очень страшно… Честно, никогда бы не подумал, что буду беспокоиться о каком-то там шраме… Ещё говорят, что они украшают мужчин. А если я стану не нужен Мишель таким вот «мужественным» и изувеченным?       — Перестань, — Стив присел напротив постели Питера и лишь вблизи заметил временные залысины на выбритой голове. Паркер, разумеется, соврал ему насчёт их появления, но Роджерс понял и безо всяких объяснений, что Эдвард таскал его за волосы по помещению, вырывал ему их, когда допытывался у Питера и не слышал в ответ ничего убедительного, что могло бы его удовлетворить. — Это бред какой-то. Тех, кого любят, не бросают из-за таких-то вот… Мелочей.       — Мелочей? — раздосадованно буркнул Питер. — Лучше говори мне в лицо правду и всё, что на самом деле думаешь, а не то, что мне хотелось бы услышать.       — В нашей школе тебя прозвали настоящим героем, или, как Шерон именовала в своей статье в школьную газету — теперь ты «Выживший»**, — попытался подбодрить его Стив, но всё это сейчас было без толку.       — А у неё и правда есть чувство юмора, — ответил Питер и буквально на долю секунды помрачнел.       — Питер, послушай, — Стив ещё ближе пододвинулся к Питеру и взглянул ему прямо в потускневшие глаза. — Я не хочу, чтобы ты опускал руки и отчаивался. Не хочу видеть тебя вот таким: теперь я как никто другой понимаю, каково тебе было видеть меня в бреду и всего трясущегося. Но это же ты, Питер Паркер, научил меня ничего не бояться, несмотря ни на что. Я помню, как ты остановил меня в то утро и не позволил тогда сбежать из города, не спал и проверял каждую ночь, наклоняясь ко мне, жив я или нет. Это ты, чёрт тебя дери, Питер Паркер, поставил меня на ноги и заставил продолжать идти вперёд и жить дальше, как бы это нелегко ни давалось мне. Поверь, я бы сделал для тебя то же самое, присмотрел бы за тобой лучше, чем все эти медсёстры…       — Особенно лучше, чем чертовка Сьюзан, — Питер поджал губы от боли, попытавшись немного улыбнуться, но попытки его были бессмысленны.       — Во сто крат лучше чертовки Сьюзан… Господи, что же ты натворил… Питер, я же так боялся тебя потерять!       — Не дождёшься, сопляк, — Питер вяло приподнял руку и смахнул указательным пальцем вечно выпадавшую светлую прядь со лба Стива. — От меня ты так легко не отвертишься. И не радуйся особо, ты никогда меня не потеряешь, если даже сильно захочешь, — пообещал ему он, когда ЭмДжей в нетерпении приоткрыла дверь к ним в палату.       Уже находясь снаружи, Стив наблюдал за ними через жалюзи, тихо и неподвижно, словно завороженный и немного завидовавший. Он по губам уловил её искреннее признание в любви ему, видел и восхищался тем, как трепетно она относилась к Питеру, целовала его руку, нежно сжимая его худую ладонь в своей. «Кто есть особенный человек? Тот, который сильно повлияет на тебя. Пойдёт ради тебя на всё, на все безумства и крайние меры, только чтобы считать себя вправе быть с тобой. Человек, который будет лучше тебя в том, в чём ты явно проигрываешь и до чего не дотягиваешь, так сказать, станет достойным примером для подражания. Он будет способен изменить тебя самого, даже перевернуть всё с ног на голову, не спрашивая: «А оно тебе надо вообще?» Просто без спроса ворвётся в твою жизнь сумасшедшим ураганом и станет чем-то большим, важным и намного значимее, чем сама эта твоя жизнь: нелёгкая, несладкая, никакая». Отчего-то в груди жгуче защемило, ведь ЭмДжей говорила ему всё, что сама чувствовала, и поделилась этим откровением со Стивом, который ещё никогда не влюблялся и избегал подобного, притворяясь незаинтересованным, слишком отстранённым и непонимающим всего этого. Стоило бы выйти наконец из зоны комфорта и рискнуть, ведь Питер и ЭмДжей рискнули и не пожалели, что приобрели в друг друге тех, кого им обоим так не хватало.       Стив впервые ощутил такую острую и нестерпимую необходимость быть кому-то нужным и любимым, как Питер был нужен и любим ЭмДжей.       Проходили дни, незаметно, быстро, неуловимо сменяя друг друга, а ответа и других утешительных вестей от Нат Стив так и не дождался. Полный решимости, он направился к себе домой, и будь что будет. Роджерс пропустил занятия и закрыл глаза на то, что там, на пороге, его мог бы встретить Эдвард с надменной ухмылкой, перераставшей с зловещий оскал. Нужно было набраться смелости и взглянуть уже страху в глаза, как бы ни подкашивались коленки и ни колотилось сердце, как бы ухищрённо ни создавалась иллюзия в воспалённом воображении и ни преследовало ощущение, будто он попал в чёрно-белый мир, потерявший все яркие краски и живость, оставив за собой острую панику и смятение. Но дома Стива, к счастью, встретила Сара и пригласила пообедать с ней, как в старые добрые времена. Когда отец был ещё жив.       — Стив, — Сара угостила сына чёрным чаем и добрым куском вишнёвого пирога, прежде чем присоединиться к нему. — Некоторые вещи в твоей комнате, что ты оставил, фигурки супергероев и зарисовки по-прежнему на своих местах. Они соскучились по своему владельцу.       — Мам? Мы говорили с тобой об этом, ты же знаешь…       — Эдвард больше здесь не живёт, — перебила его мать. — Двери сюда для него закрыты.       — Но как? — с недопониманием опешил Стив. — Он ведь сделал тебе предложение?       — А ты уже решил, что я выйду за него? — Сара махнула рукой и остановила Стива, чтобы он больше не напоминал ей об этом недоразумении, с которым она столкнулась. — Я ещё не совсем выжила из ума. А язык без костей, если наобещал, ещё не значит, что сдержит слово. Эдвард успел смыться до моего прихода с работы. Испугался ответственности и исчез, негодяй. Ни записки, ни контактов, абсолютно ничего после себя не оставил. А оно и к лучшему, пусть катится к чертям собачьим.       — Сбежал… — еле слышно произнёс Стив и охнул от негодования.       — Что теперь, Стив? Здесь, в Квинсе, сплошь и рядом одни хулиганы и преступники, но вот кто есть кто, не узнаешь так просто, по щелчку пальца. Я виделась с Мэй Паркер, и я не знаю, что бы стало со мной, если бы ты пострадал как Питер. Мне очень жаль, что всё так сложилось, и я представить себе не могу и не хочу даже представлять, что сейчас переживает она. Так что будь сейчас со мной, слышишь меня?       — Мам, успокойся, пожалуйста, — лицо Роджерса приобрело задумчивый вид, когда ладонь его едва коснулась кармана и нащупала острый кончик полароидного фото. Либо сейчас, либо никогда. — Мне необходимо кое-что тебе показать, а затем выслушай меня внимательно.       — Да, сынок, нам действительно есть о чём поговорить… О тебе и Эдварде.       «...Ты сказал ещё как-то однажды, что он сильно обидел тебя. Так что он с тобой сделал? Послушай меня, мне даром не сдался этот Эдвард! Я держу его рядом с собой, только чтобы найти ответы, чтобы докопаться до него и выяснить, что не так стало между вами обоими…       Эдвард сам никуда не уходил. Роджерс будто очнулся после глубокой комы, прозрел и воочию увидел перед собой ясную картину: Сара собрала его вещи и прогнала, сама не зная, как усугубила и без того шаткую ситуацию. Мать и сын оказались на самом краю пропасти, но вот кто первым потянет за собой в чёрный скалистый обрыв, зависело теперь от Стива.       И как только он приоткрыл рот, решающий на тот момент роковой стук в дверь прервал его, возможно отгородив от самого необдуманного, бедственного поступка, за который ему пришлось бы поплатиться самым дорогим — судьбой матери. Эдвард убрал бы с пути Питера и легко разобрался бы и с ней, глазом не моргнув, и только потом перешёл бы на Стива и закончил бы с ним: сломленным, впоследствии потерявшим всех родных и друзей, беззащитным и опустившим руки, бросившим бороться. Да и стоило ли бороться дальше, если бы было бы больше не за что и не за кого? Если никто и никогда не узнал бы подлинную историю всех ключевых событий, произошедших с семьей Роджерса, а трагические происшествия были бы выдвинуты стражами закона за несчастные случаи, и вскоре дело закрыли бы?       Первой в гостиную вошла Сара, немного взволнованная и растерявшаяся, за её спиной появились и нежданные гости — улыбчивая и яркая Нат и он рядом с ней. На ногах, ходячих, длинных и ровных; чуть прихрамывавший и державший вставной рукой металлический костыль, опираясь на него всем телом. Таким Стив его когда-то нарисовал, но тогда Барнс сие творение забраковал, оставив почему-то при себе. Стив никогда не представлял в уме, насколько Баки здоровый и мощный, как бык, высокий и стройный, каким был его красавец отец. Но уставший и измотанный, болезненный и бледный, будто его только сегодня подняли с постели и выписали из больницы, причём, раньше положенного срока. Вообразив на секунду Барнса в военной униформе, а не в мешковатых серых вещах, которые на него словно силком натянули и выставили за дверь собственного дома, Стив сжал в руках кружку и не мог выразить вслух ничего вразумительного и по делу. Вместо этого у него напрочь перехватило дыхание и вспотели ладони: то ли от смущения и неловкости, то ли от безудержной радости, от которой его прямо-таки распирало изнутри. Баки наплевал на своё изнурённое состояние, его нисколько не заботило, во что он одет и как выглядит: сейчас для него было важнее совсем другое. Тепло улыбнувшись Саре, он произнёс ей хриплым, приглушённым голосом, какой бывает после утреннего похмельного пробуждения: «Я так давно хотел познакомиться с вами, миссис Роджерс», и только потом Баки молча, но со всей красноречивостью во взгляде обратился к Стиву:       — Как же давно я тебя не видел, Стиви. А ты ничего не хочешь сказать мне?       Не раздумывая о том, как двусмысленно всё это могло смотреться со стороны и как бы Сара и Нат отреагировали, Роджерс подбежал к Баки, чуть не сбив его с ног, и крепко обнял, настолько крепко, насколько это было возможно, чтобы Баки в полной мере ощутил его силу, хоть и незначительную для него, но всё же силу. Пусть только он навсегда поймёт и попробует забыть, что даже в таком хрупком и маленьком теле есть кроткое и пылающее сердце, способное отдавать и дарить, не требовавшее чего-то большего и невозможного взамен, кроме того, как быть рядом. Баки вернулся обновлённым, встал на ноги ради него (пускай эта мысль звучит довольно самонадеянно и наивно) и, по всей видимости, наконец поборол свой недуг, а больше Стиву от него было ничего не нужно. Он щекой прижался к его груди и зажмурил глаза, но руки позади никак не сцеплялись пальцами в кольцо на его широкой спине. Зато здоровая ладонь Баки, сильная и огромная, приблизила Стива к себе ещё теснее и долго не отпускала. И не отпустила бы, будь у него такой шанс — никогда больше не отпускать Стива в свободное течение без него.       «…И он сотрёт твои нынешние планы на будущее и всё, что было когда-то с этим связано. Заставит позабыть прошлые неудачи и заполнит твоё настоящее собой. От тебя уже только будет зависеть, захочешь ли ты начать всё с чистого листа, последуешь ли за ним, если он протянет руку и позовёт с собой».       Пора завязывать с вечным одиночеством и притворством, что врозь справляться со всевозможными трудностями и препятствиями куда более по-мужски, солидно и по-героически. Пусть все эти традиционные устои и принципы останутся неопровержимыми для тех, кто когда-то придумал их, а в настоящие дни следуют им лишь те, кто в трудный час так и не дождался подмоги. Или вовсе отверг её.