Мой «Безымянный» Солдат

      Баки действовал мастерски технично и по-солдатски чётко и размеренно, решительно и с молниеносной быстротой, не проронив ни слова больше после того, как за закрытыми дверьми, закончил о чём-то долго уговаривать Сару, в общих деталях разъяснив ей возникшую ситуацию, в которой оказались сразу несколько человек. Стиву, скрытно приблизившемуся к гостиной, даже не стоило втихую подслушивать их, чтобы понять, что именно там происходило: находясь в расстроенных чувствах, Сара пару раз повысила голос, видимо, не соглашаясь с Баки, и всячески перебивала его не менее взволнованную, но всё же рассудительную и убеждающую речь. Здесь оставаться больше не имело смысла. И, несомненно, стало небезопасно. А значит, Баки разузнал нечто очень важное и не требующее отлагательств, чёрт знает что, грозившее для них всех обернуться пагубным исходом. Раз прямо сейчас все трое безо всякого промедления поспешно выезжали из штата, как если бы выбегали из рушившегося на части горящего дома. Бесспорно, пугающее сравнение.       Всю прошлую ночь Сара меланхолично собирала только необходимые им со Стивом вещи, аккуратно складывала их в потрёпанный, но вместительный чемоданчик, при этом с горестью вспоминая о былых счастливых годах. О муже. Всего несколько раз миссис Роджерс произнесла вслух что-то расплывчатое и не имевшее особого значения, смаргивала непрошенные слёзы, совсем некстати подступавшие и собиравшиеся в уголках глаз, смахивала их с лица, если те бессильно скатывались вниз к подбородку и шее, оставляя после себя мокрые дорожки. Под самый конец Сара безысходно присела на пол у края кровати и накрыла голову обеими сотрясавшимися ладонями, взявшись вновь произносить про себя что-то бессвязное и неразборчивое, будто находясь в лихорадочном бреду. Затем глубоко вдохнула воздуха в лёгкие и выдохнула, собралась духом и силами, и встала на ноги, закрыв напоследок все шкафчики на ключ, а двери за собой — на замок, и в скором времени присоединилась к Стиву, смирно дожидавшемуся её внизу.       Сейчас был не самый подходящий момент расстраиваться и разрывать на себе одежду в лоскуты, кричать от безнадёжной тоски на сердце, именно той самой, что давит на грудь и перекрывает доступ кислороду. И беспощадно проклинать себя за многие сделанные ею ошибки и допущения. Такое ей было непозволительно, такой ослабевшей и расчувствовавшейся её никто и никогда впредь не должен был видеть, пусть и не надеются. Сара Роджерс намного сильнее и жёстче, чем можно было бы себе представить; Сара Роджерс — несгибаема и бесстрашна, она выдержит многое и уверенно пойдёт дальше, даже если ей придётся шагнуть по головам людей, так сильно разочаровавших и обидевших её саму и её семью. Она пережила достаточно из того, что могло бы её давным-давно сломить, так что она — живая и неотступная сейчас — и через это сумеет пройти.       По пути к месту назначения Сара так и ни с кем не заговорила и даже не взглянула на Барнса, в свою очередь стойко сохранявшего невозмутимость и железное самообладание. Этим он и восхищал юного Стива: Баки демонстрировал исключительную стойкость, силу и впечатляющую выносливость, коими позволить себе похвастаться могли не многие. Всё-таки на то, чтобы провести за рулём без перерыва на сон больше целых суток, были необходимы все составляющие для хорошо подготовленного и натренированного теперь уже бывшего солдата ко всевозможным нелёгким жизненным условиям.       Он водил тихо и мягко, соблюдая все правила дорожного движения, больше не скрывал металлического протеза, а наоборот, позволил наконец другим ознакомиться с ним, восторженно откликнуться или просто заинтересованно осмотреть навороченный высокотехнологичный механизм от и до. Баки покончил с полным самоуничижением, стеснённостью, лишением себя нормальной и полноценной жизни вкупе со всякими там бредовыми предрассудками и несправедливым отношением к своей личности. Этот решающий, важный момент для него в итоге настал: пора было прекращать жалеть себя, выбраться уже в свет из защитного, собственноручно сплетённого кокона, чтобы теперь встретиться лицом к лицу с той самой реальностью, что пугала его очень долгие годы после поломки. Как физической, так и ментальной. Какой бы эта самая реальность ныне ни была. Последние несколько лет в Баки нуждались и надеялись на него, а он довольно-таки продолжительное время то и дело скрывался от всего и ото всех, всеми мыслями погрузившись куда-то в тернистые потёмки собственных страхов и тревог. Глубоко-глубоко, почти безвылазно, только бы быть подальше от настоящего, так ожесточённо поступившего с ним когда-то. Он — не единственный и не тот особенный, чтобы быть избранным, не первый и не последний, с кем судьба сыграла злую шутку. Он — просто одна из многомиллиардных пешек, попавшая под руку неведомой, не знающей милосердия силе, раскрасившей его жизнь чёрной жирной полосой сверху донизу. А если следовать инструкции, то на очереди сейчас должна была быть белая.       Расположившись рядом с Барнсом, Сара поначалу казалась совсем неподвижной и ни на что не реагирующей, вялой и ко всему безразличной. Спустя некоторое время ей стало как-то не по себе, если не хуже, что сильно насторожило и испугало Стива, а Баки — озадачило, заставив его нехило поднапрячься и начать сходу придумывать разного рода планы действий для разрешения кризисной ситуации, если им вдруг придётся столкнуться с чем-то непредвиденным и экстренным. Затем, слабо приоткрыв веки, она всего-навсего потянулась ладонью в сумочку и вынула оттуда ингалятор, принадлежавший Стиву, поднеся ему лекарственный препарат, хотя в этом не было срочной необходимости. Роджерс осторожно коснулся плеча Сары, чтобы точно удостовериться, всё ли хорошо, и узнать, что с ней вообще происходит. Сара выглядела болезненно-бледной, чрезмерно уставшей и вымотавшейся, но в ответ Стив не получил ничего удовлетворительного, напротив, мать задала ему встречный, тот же вопрос, вымученно улыбнувшись. И, как всегда недоговаривая, они и на этот раз о многом умолчали и вновь соврали друг другу прямо в глаза.       — Так у вас всё в порядке? — поинтересовался Баки, не понимая всех этих их недомолвок и скрытности.       — Ага, вроде бы. А у тебя?       Баки промолчал, сильнее сжав руль грузного пикапа: это «вроде бы» звучало совсем неубедительно, а так, словно от него хотели по-быстрому отвязаться или просто не беспокоить своими проблемами, которых у мальчика с матерью было предостаточно, хоть лопатой отгребай. Барнс же врать и вовсе не умел, а если и умел, то сейчас ему этого не особо хотелось. Сара и Стив и так что-то утаивали друг от друга — вся эта красноречивая недосказанность между ними так и витала в воздухе и наэлектризовывала и без того давящую обстановку. Внести свою ложку дёгтя о том, что у него всё просто «заебись», было бы уже слишком.       Сару мучили её же предположения о неоднозначных отношениях Стива и Эдварда, уже столько месяцев скрываемых от её глаз прочной ширмой, державшей её в неведении, и обескураживающая новость о том, что мужчина, неоднократно делавший ей предложение руки и сердца, искренне клявшийся в любви, будучи готовым повести её под венец, — это тот же самый мерзавец, оказавшийся причастным к двум человеческим смертям и обвиняемым в многократных изнасилованиях несовершеннолетних. Стива охватывал панический страх за Питера и тётю Мэй, что остались в Квинсе, а особенно его терзала безрассудная, навязчивая тревога за мать, именно та, что окончательно выбивала почву из-под ног. И этот его грязный, позорный секрет о сексуальном контакте с Эдвардом затмевал перед глазами абсолютно все объекты и силуэты, что встречались по пути за окном старенького пикапа, и превращал их в одну серую дымку. А Баки? Баки дико волновало то, что он мог вполне многое упустить или не успеть, ведь всё теперь зависело от него одного. Отныне семья Джозефа Роджерса — семья Баки Барнса, и он за неё был в ответе.       — Стив, — Баки встретился глазами со Стивом через зеркальце заднего вида, тут же равнодушно переведя свой пытливый взгляд на дорогу впереди, — давай поговорим с тобой кое о чём. Ты общался с Питером перед отъездом? Как он сейчас?       — Он в порядке, идёт на поправку, — немного колеблясь, начал Роджерс, сделав пару глотков газировки. — Если не брать в расчёт его частые кошмарные сны, бессонницу, постоянные приступы панической атаки и шрам на пол-лица. А так да, всё путём.       — Стив, — помедлил Баки, перед тем как заполучить ещё часть необходимой ему информации. — Тебе есть ещё, что добавить о его состоянии здоровья? Я знаю о том, что парень несколько дней пролежал в грязном закрытом помещении с многочисленными кровоточащими ранами, переломами… И кроме того, там были обнаружены валявшиеся шприцы — в чём-то измазанные, естественно, не продезинфицированные и, получается, не один раз использованные. Понимаешь, о чём я?       — А… — замялся Роджерс, потирая друг о друга запотевшие ладони. — Ты об этом? Нет, Баки, конечно нет. Он здоров. Во всяком случае, Питер рассказал бы мне всё. Я уверен.       — Парень выложил бы мне обо всём, случись с ним неладное. Давным-давно бы.       — Не выложил бы…       Слова Брока мгновенно всплыли в памяти и засели в мозгу вредоносной бактерией, плотно прикрепившейся шипами, и Баки остро ощутил своё бессилие и невластность над случающимися перед его носом гадкими событиями, которых уже не изменишь на собственный лад. А тут ещё и двусмысленная догадка, ненароком сказанная о Стиве… Ох уж этот треклятый Рамлоу со своими притянутыми за уши домыслами и подозрениями!       — Значит, Питер может быть болен… Так ведь, Баки? — неожиданно присоединилась Сара, покончив с гнетущим их всех молчанием.       — Всё может быть, но я стараюсь теперь не забегать слишком далеко. Если бы Питер не попал в больницу, то, естественно, он взялся бы уверять каждого второго, что здоров, а всё лишь потому, что при заражении ВИЧ он и вправду чувствовал бы себя в норме. Но это только пока. С течением времени, если всё-таки окажется, что он подхватил эту гадость, организм мальчика станет сильно уязвимым и восприимчивым к любому вирусу и заразе. А так как Питер лежал в клинике, ему и его тёте уже давно известно, болен он или нет. Как и его девушке — её-то он точно поставит перед фактом. Но чтобы рассказать об этом остальным, даже самому лучшему другу, Питеру потребуется время.       — Всё, хватит! — всполошился Стив, тяжело и хрипло задышав. Вот и приступ астмы подоспел. — Питер здоров, и нет у него никакой грёбаной ВИЧ-инфекции! Просто смешно… Я больше не хочу говорить и слышать об этом.       — Дорогой… — Сара обернулась к нему и хотела дотронуться, но он отдёрнул руку от неё, прислонившись всем телом к дверце и окну пикапа.       — Оставь меня в покое, мам, — нахамил ей Стив. — Я так же в порядке, как и ты сейчас.       Барнс сдержал эмоции при себе и больше не касался этой темы, что приводила Стива в дикое бешенство и позволяла ему дерзить матери.       Ближе к полуночи Баки остановился у ближайшей закусочной, неподалеку от которой находились автозаправка и скромный магазинчик только с самым необходимым. Мотелей, даже самых захудалых и дешёвых, поблизости было не найти. Стива клонило в сон, как и Сару, но Баки выглядел бодрячком и, казалось, даже сейчас был наготове свернуть горы. Или всего-навсего не подавал виду, как сильно утомился и был бы не прочь вздремнуть часок-другой. А на все уговоры миссис Роджерс о том, чтобы Барнс передохнул, а она сама села за руль и повела дальше, Баки отрицательно мотнул головой, отказал ей и убедил Сару пересесть назад, присоединиться к сыну и поспать. Пусть только подождут его возвращения, пока он не закончит отовариваться всеми необходимыми продуктами в дорогу. Осталось уже чуть меньше суток, чтобы доехать до нужного им посёлка в Техасе.       К раннему утру, когда начинало понемногу и ненавязчиво рассветать, Стив резко пробудился, будто и вовсе не дремал, широко зевнул и потёр заспанные глаза, вяло и вполсилы потянувшись. Взглянул на маму, всё ещё мирно и безмятежно спящую рядом с ним, такую невероятно красивую и солнечную. Аккуратно накрыл её лёгким покрывалом, сразу же вспомнив, как вчера в очередной раз нагрубил ей, и осознал, насколько неправильно повёл себя с ней: беспринципно, по-детски глупо и безрассудно. Он взялся вновь корить себя за то, что не умеет вовремя притормозить и рубит сгоряча, когда вдруг что-то не устраивает его и начинает злить. Вот хоть бы ненадолго представить себе, какие именно его мама испытывает чувства, когда бывает расстроена и разбита, и как она принимает удары судьбы, оставаясь при этом полной внутренних сил и оптимизма. Роджерс вряд ли когда-нибудь перестанет отрицать, что Саре было бы намного проще и комфортнее, не будь его в её жизни: сына настолько проблемного, тщедушного и нездорово выглядевшего она точно не заслуживала. Его мама была достойна сына точь-в-точь похожего на Баки: сильного, ответственного и надёжного. Непреклонного, временами наглого и ни в какую не отступающего и всегда идущего напролом. И на компромисс, конечно же. Стиву ничего не оставалось, кроме как гневаться на себя, что он до сих пор сидел на попе ровно, предоставляя все заботы и хлопоты об их семье Баки. А что же из себя представлял сам Стив?..       Сара проснулась мгновенно, отогнав безумные мысли сына прочь, пока Роджерс нежно поглаживал её мягкие кисти рук и пытался изобразить у себя на лице еле уловимую улыбку и толику радости, только бы родная мать не увидела ничего такого, чтобы могло бы её обеспокоить или опечалить. Натерпелась. Незачем ей знать, что творилось у Стива на душе и сердце, сам как-нибудь разберётся.       Тем временем за рулём Барнса уже не было, как будто и вовсе испарился и исчез из виду, но, внимательно посмотрев вперёд, Сара и Стив застали его рядом с каким-то коренастым седовласым латиноамериканцем в чёрном сомбреро и летнем лёгком одеянии, громко хохочущим и оживлённо жестикулирующим. Он часто хлопал Барнса по здоровому плечу, с любопытством изучал его металлическую руку, которую тот прежде прятал под слоями нескольких вещей с длинными рукавами или скрывал плотными перчатками, и трепал его за щёки, как самого милого и мелкого мальчишку с соседнего двора. Стив не сдержал искренней улыбки: после таких изощрений над Баки следовало бы угостить его мороженным или сладкой ватой, а затем отвезти на детские аттракционы. И пока мужчины любезно переговаривались о чём-то и вспоминали былые события, произошедшие здесь несколькими годами ранее, Стив заметил за ними два скромных одноэтажных коттеджа. «Отчаянные беглецы» наконец прибыли на место назначения.       — О, mi querido hijo (1)! Сколько лет, сколько зим! — тот самый пожилой мужчина в сомбреро, он же Санчес Кордео, заключил Барнса в крепкие объятия, как только увидел его, и так, словно хотел намертво придушить и больше не отпускать от себя. — Я так соскучился по тебе, сынок!       — Наверное, ты тут такой единственный, кто мог соскучиться по мне. Рад встрече с тобой, Санчес.       — Поверь мне, Джеймс Бьюкенен, таких, как ты, тут и вправду не найти. Развелось здесь всякого сброда куда больше, чем когда-либо, и порядок теперь навести тут некому. Всё ещё вспоминаю, как ты однажды показал некоторым из этого отребья кузькину мать и оставил здесь свой след на долгие годы! Тебе и ноги тогда были не нужны, а теперь, как я вижу, ты у нас титановый малый, если я правильно понимаю.       — Всё верно, титановый протез тут, металлический — здесь. Прямо как тот самый Робокоп восьмидесятых, если выразиться словами Сэма. Но не стоит меня так переоценивать, Санчес, — кто бы мог подумать, Баки, кажется, слегка оробел и засмущался, но под палящим солнцем покрасневшие щёки было не разглядеть, — я и рядом не стоял с хорошими парнями. Да ты и сам знаешь — я простой бывший военнослужащий, меня научили действовать…       — Нет, mi hijo (2), не прибедняйся. Хорошим человеком становятся не на службе, если ты сейчас об этом. Джеймс, мальчик мой, послушай меня, старика, успевшего прожить долгую и в достаточной мере интересную, насыщенную жизнь. Эта прыть и мужество в тебе были заложены ещё задолго до того, как ты научился ползти под стол и связывать одно слово с другим. А именно в те месяцы, когда ты находился в материнской утробе, у женщины под сердцем. И многое ещё зависело от воспитания, что твои родители дали тебе. И вырастили они тебя прекрасным молодым человеком, чтобы теперь, находясь там, на небесах, гордиться своим сыном. Упокой Господь их светлые души. Упокой Господь душу и твоей сестры Ребекки. И я премного благодарен твоим родителям, что удостоился чести пожимать твою руку.       — Да, верно. Уиннифред Барнс и моя Бекка — потрясающие женщины. Они — самое ценное, что было в моей жизни. И мой отец вместе с ними сейчас… — Баки запнулся и начал с трудом находить нужные слова, часто закашляв. — В лучшем мире.       — Так и есть, сынок, — согласился Санчес, увидев, как Баки всеми силами справляется с нежелательными эмоциями и не позволяет себе расчувствоваться. Уж слишком строг и требователен к себе. — Так и есть.       Позади Баки показались молодая привлекательная женщина с худеньким подростком чуть выше неё, дожидавшиеся скорого знакомства с престарелым товарищем Барнса.       — О, так ты не один приехал, — захлопал в ладоши старик. — Я и не знал, что ты женился…       — Погоди, нет, Санчес, — Баки почувствовал себя несколько неловко, не осмелившись взглянуть Саре в глаза. — Ты ошибся…       — Ну так скорей знакомь меня с гостями! — не унимался тот.       — Да, в действительности, теперь это и есть моя новая семья — Сара Роджерс и её единственный сын Стивен Роджерс. А это мой давний друг Санчес Кордео, родом с Кубы, а ныне — истинный техасец с собственным бизнесом. Санчес, я тебе уже рассказывал, что пару лет назад со мной произошла трагедия… так вот, сейчас, когда я наконец разобрался в себе и со своими проблемами, я взял на себя всю ответственность за семью Джозефа Роджерса, отважно пожертвовавшего собой ради меня. Того, что погиб на военном учении…       — Ваш муж поистине герой, — Санчес пожал хрупкую ладонь Сары и огромную жилистую — Стива и сложил их руки вместе. — Его, может быть, физически и нет с вами, но он продолжает жить в каждом из вас. Вот здесь, — старик указал в область своей груди и обнадеживающе закивал. — Дорогие нам люди не уходят навечно и не оставляют нас одних. Помните об этом.       — Спасибо вам, мистер… — ответил Стив, ощущая всю теплоту и искренность в словах седовласого мужчины, впервые видевшего их.       — Санчес. Просто Санчес. А, кстати, Джеймс рассказывал вам, как одними руками и грозным видом разделался с пятью хулиганами?       — Давай не будем об этом, старик… Я не за этим сюда приехал, — Баки был отрицательно настроен по поводу этого и махнул рукой, но всё равно понимал, что пожилого мужчину ничем уже не остановить.       — Не указывайте мне, молодой человек. Лучше осмотрите с миссис Роджерс её коттедж, а затем и свой. А мы со Стивом поболтаем о том, о сём. Все согласны?       — Я не против, — довольно улыбнулся Роджерс, предвкушая то, что на сей раз он узнает о скрытном человеке, полном тайн и загадок, с именем Баки Барнс. — Так, что же произошло здесь?       — Что ж, — Санчес отвёл Стива в сторону, где меньше всего палило солнце, готовясь рассказать историю, ставшую чуть ли не легендой в этих краях. — Это вовсе не выдумка и не старческий маразм, и тот день я помню, как вчера.       Несколько лет тому назад, когда я ещё работал в небольшом пабе, довольно известном в этом посёлочном городке, я постоянно стыдился того, что именно там сводил концы с концами и принимал к себе самых сомнительных и нелицеприятных персон. А на что-то же нужно было жить, иного выбора мне было не найти. Так что гордиться мне тогда, увы, было нечем. Вечно в этом кабаке ошивался всякий там сброд, хулиганы, бандиты, нагло приставали к официанткам, бывало и официантов задевали и обзывали тоже. А само помещение было вонючим, почти обвалившимся, кондиционер так вообще барахлил, телевизора не было, а музыка из колонок доносилась так, словно находилась в заднице носорога. Коротко говоря, общую картину я тебе воссоздал.       В один из вечеров, как всегда, собралась всякая шваль, хамоватая и непристойная, ругались матом и оскорбляли официанток самыми последними словами и ржали при этом как обдолбанные торчки. Я заступался за señoritas (3) как только мог, требовал немедленно прекратить этот балаган и сквернословие, ждал извинений за неприемлемое поведение, но никто ведь не считается с брюзгливым стариком. Вот и послали меня далеко-далеко, на три весёлые буковки и посоветовали впредь не вмешиваться не в своё дело и продолжать молча разливать напитки, если жизнь мне моя всё ещё дорога. В тот же вечер ко мне пришла моя единственная дочь, мой поздний ребёнок, моя любимица, чтобы забрать меня оттуда после окончания рабочего дня на своей трухлявой машине. Ей-богу, я так боялся, что однажды эта старая развалюха самовоспламенится, и мы взорвёмся к чертям собачьим! Суть, в общем-то, не в этом. Ну так вот. Я попросил Монику, то бишь, мою дочь, уйти в мой кабинет и не высовываться оттуда — предупредил, что публика тут не ахти, жениха ей точно здесь не найти, так что красоваться не перед кем. Она у меня послушная и скромная девочка, а я не потерплю, если какой-то там мелкий говнюк пристанет к ней и возьмётся за свои гнусные подкатывания.       Где-то спустя час к нам заявились двое странных на вид незнакомцев, напомнивших мне почему-то тех самых ребят из Смертельного оружия*: один из них — видный такой, крепкий афроамериканец, другой — угрюмый, весь обросший и бородатый, вовсю сосредоточенный на чём-то белый мальчишка-калека. Вот в нём я сразу разглядел милого и симпатичного молодого человека, которого изрядно потрепала жизнь. Джеймс уверенно подъехал на инвалидной коляске к барной стойке, пока его напарник цокал каблуками и намеренно привлекал к себе внимание. Он и нарядился тогда как-то очень… Празднично, что ли? Тот ещё позёр, скажу тебе. Мне даже поначалу показалось, что они оба слишком уж надменные и заносчивые… Но, как оказалось позже, я ошибся на их счёт. По иронии судьбы, когда они заказали самого дорогого и лучшего крепкого из моего бара, из колонок во всю заиграл Inner Circle — Bad Boys.       — О боже…       — Вот и я тогда не сдержал улыбки. Они будто со своим музыкальным сопровождением прибыли ко мне! Я чувствовал, что весь этот спектакль чем-то да закончится. Время было позднее, паб почти опустел, а те наглые пятеро мерзавцев за столом всё никак не закруглялись, мозолили мне глаза и испепеляли своими недовольными взглядами моих новых гостей, мирно попивавших бурбон. Ну и тут понеслась.       — Эй, безногое чучело, а в туалет ты как ходишь? Неужто твой черножопый друган плетётся за тобой и подтирает твою грязную задницу, а?       — Простите меня за них, они пьяны и не ведают, что творят…       — Слушай сюда, немой ты обрубок, я с тобой разговариваю! Отвечай же, ну! Кто тебе задницу моет? Или, может, ты сам себе её вылизываешь?       — А знаешь, я появился тут как раз для того, чтобы найти тех, кто по очереди будет вылизывать мне мою жопу дочиста. И кажется, я нашёл уже подходящую кандидатуру.       — Барнс, только не это… Тебе оно надо? Как всегда ты за своё… Давай, пойдём уже…       — Папа! Пап, нам пора домой. Видел, который час? Засиделся тут, совсем себя не жалеешь…       — А это что ещё за размалёванная девка? Ух, какая… Так бы и отодрал её прямо на этом же столе! Кто сделал бы тоже самое, поднимите руку!       — Нет уж… долго я вас терпел, молодые люди, а вы себе стали многое позволять! Вон отсюда! Живо!       — Погоди, старик, спокойно. Сейчас всё уладим. Парни, а что насчёт меня, безрукого и безногого, слабого и беспомощного? Давайте, спустите свои брюки на пол и начните с меня, если только осмелитесь подойти. А кто кого отдерёт первым, вот это уже под большим вопросом.       — Один из хулиганов отбросил стул в сторону и случайно запустил его в своего же товарища, сбив с ног и оглушив. Ну не бестолочь, скажи? Направился к Джеймсу, но не успел приблизиться к нему, как тут же оказался отшвырянным к стене, и знаешь, как? Как отбрасывают ненужный кусок мяса голодной собаке. Протез Джеймса — настоящее произведение искусства, сходу видна проделанная над ним ювелирная работа, восхитительное творение. Он словно был отдельной частью в этой заварушке, вскидывал всякого на дальние углы, едва мерзавцы приближались к Джеймсу и успевали коснуться его тела. А сам Джеймс точь-в-точь как Шумахер местного разлива управлял коляской туда-сюда, двигал ей очень быстро и увёртливо, оборонив собой Монику и меня в том числе. Ну, знаешь, как бывает во многих голливудских блокбастерах: обычно один из отпетых ублюдков хватает жертву и приставляет дуло пистолета к её виску и угрожает в суровой манере: «Сейчас размажу её мозги по стенке, если не прекратишь сопротивляться и не сделаешь то, что я тебе скажу». Джеймс это явно предвидел, понял, что это не те смышлёные бандиты, а группка бестолковых ребятишек, насмотревшихся кино и возомнивших о себе невесть что. Поэтому он заранее подстраховался, вывел нас на улицу, пока его напарник разбирался с негодяями один на один, заодно и дожидаясь своего друга. Джеймс вернулся в бар, и они оба задействовали слаженно и синхронно, как лучшая команда по спасению мира, а управились с отщепенцами за каких-то там неполных десять минут. Вот это было зрелище… Несмотря на то, что от паба в итоге ничего не осталось — всё разнесли вокруг.       Кажется, того разодетого афроамериканца, если не изменяет мне память, звали Сэмюэлем: он оттаскивал поверженных сопляков от столов, стульев, будто соскабливал прилипшие жвачки со стен. При этом что-то с недовольным видом выговаривал Джеймсу, отчитывал его, по-моему, и артистично закатывал глаза. На следующий день об этих парнях заговорил не только посёлок, но и весь город, а их прозвали безымянными блюстителями закона, меня же — «тем самым стариком, что когда-то имел с ними дело».       — Простите, как, ещё раз? Как их прозвали? — внутри как-то странно цепануло, и Стив часто и неровно задышал, пытаясь осмыслить услышанное. Такого просто не могло быть…       — Безымянные блюстители закона. Никто в этом посёлке так и не узнал их настоящих имён, кроме меня, разумеется. Мне хватило всего недели, чтобы успеть сдружиться с этими парнями, пока они пребывали тут инкогнито. Что ж, вот и вся история, мой мальчик, а мне уже пора по делам. Ну, как по делам, к внукам своим заскочу. Моя Моника недавно стала матерью двух близнецов, а я впервые сделался дедушкой! Ну а ты осмотри ваш с матерью коттедж, думаю, вы там обустроитесь. Всего доброго тебе, Стив!       — И вам всего доброго, Санчес!       Стив любезно попрощался с ним и заметил рядом у распахнутой двери «Безымянного» Баки, строго наблюдавшего за ним и стоявшего прямо на дощатой лестнице, словно готовой вот-вот провалиться под ним. Барнсу совсем было не до этого, и он с какой-то целью продолжал терпеливо дожидаться мальчишку. Роджерс нервно сглотнул слюну, не понимая, в чём он уже успел провиниться или что сделал не так. Баки равнодушно перевёл нахмуренный взгляд куда-то вдаль, на вид нетронутых, девственных лесов и необозримых гор за ними, но краем глаза всё ещё выслеживал Роджерса, неспешно проходившего мимо него.       — Послушай меня, Стив, говорю тебе лично, — остановил его Баки, недовольно осмотрев его с ног до головы. Стиву внезапно стало не по себе. — Не смей больше повышать голос и расстраивать мать. Она — единственная, кто в тебе души не чает и любит так, как никто и никогда не полюбит. И примет тебя со всеми твоими недостатками. Понял меня? Теперь можешь идти. Береги её.       Прежде Роджерсу никогда ещё не было так стыдно.

***

      — Научи меня пользоваться оружием.       — Прости, что?       — Научи меня пользоваться оружием, Баки, — нетерпеливо повторил Стив, с утра пораньше без стука в дверь заявившись на пороге коттеджа, временно принадлежавшего Барнсу.       — Я предпочту сделать вид, что ослышался, — отвернувшись спиной к настырному собеседнику, Баки нашёл на столе свой карманный нож и почесал им поясницу, приподняв чёрную майку, облегавшую его крепкую фигуру. — Займись уже каким-нибудь расслабляющим делом. Нарисуй, к примеру, что-нибудь. Прямо отсюда открывается впечатляющий вид на горы.       — С радостью, но я больше не рисую, — подытожил Стив, незаинтересованно высматривая узоры на деревянном полу, стараясь не пялиться на идеально сложенное тело мужчины. Ох, до чего же он был притягателен и недосягаем…       — С чего бы? — на мгновение удивился Баки, отложив сборочные детали пистолета на стол и обратив на себя внимание рассеянного Стива, что стоял у двери, как вкопанный.       — Хочу заняться более значимыми делами. Хочу стать полезным матери, — со всей твёрдостью в голосе объявил Стив. — Вот и поэтому я сейчас здесь.       — Стиви, можно уметь красиво рисовать и одновременно стрелять, как тот самый неубиваемый Эльфего Бака**. Одно другому не мешает, вот я к чему. Я очень хорош в боулинге, а играю в бильярд так, словно посвятил этому всю свою жизнь. Ещё у меня дома, в Бруклине, на стенах висят небольшие коллекции из засушенных насекомых. Редких, причём.       — Правда? — восхитился Стив, на минуту позабыв, с какой целью зашёл к Барнсу. — Круто, я и не думал, что…       — Что у меня могут быть другие интересы? — в ответ усмехнулся Баки. — Поверь мне на слово, особой любви к огнестрельному оружию так таковой у меня никогда не было. Просто то, чем я занимался долгие годы, приносило мне неплохую прибыль.       — Получается, ты добываешь и продаёшь вот это, — Стив пальцем указал на пистолеты, — нехорошим людям?       — Я этого не говорил, — возразил Баки, слегка нахмурившись. — Я имел виду тот период, когда работал в оружейном салоне.       — Ладно, будь по-твоему, — Стив приблизился к столу, с любопытством высматривая всё, что лежало на нём, а точнее, было небрежно разбросано: коллекцию перочинных ножиков, два пистолета — один разобранный на части, а другой, по всей видимости, целый и возможно, заряженный. И массивные кастеты, завалявшиеся где-то рядом с тарелкой нарезанных зелёных яблок.       — Что значит «будь по-твоему», — недоумевающе спросил Баки. Этот подросток насмехается над ним или в чём-то реально подозревает? — Я так понимаю, ты не уйдёшь, пока своё не получишь, да?       — Именно, я никуда не уйду, — внаглую не отступал Стив, нервируя Баки, обречённо вздохнувшего.       Ну что ж, так и быть, сам напросился. Игра началась.       — На, держи, — Баки равнодушно протянул Стиву пистолет. — Ну, стреляй давай, упрямец.       — Куда? Куда стрелять? — растерялся Стив, не ожидав, что так быстро уломает Барнса. — Прямо здесь? Может, выйдем…       — Мы никуда отсюда не выйдем, — холодно отозвался Баки и отошёл в сторону двери, заперев её. — Стреляй в меня, Стив.       Рука накрепко вцепилась худющими пальцами в ствол и окончательно сдавила его так, что всё предплечье занемело и перестало подчиняться, непослушно опустившись вниз. Чувства сделались напрочь атрофированными, пока трезвый рассудок поскорее пытался кое-как разобраться с происходящим безумием. Перед Стивом стоял живой Баки с бьющимся в груди здоровым сердцем, не вооружённый и доверительно подставивший себя, ожидая опрометчивых действий с таким спокойствием и беспристрастностью, от которых всё холодело внутри и покрывалось толстым слоем льда. Он дышал ровно, почти еле уловимо, смотрел на обеспокоенного Стива сквозь него, пока на душе у подростка творился немыслимый хаос и ужас, поглотивший всего его до кончиков пальцев на ногах. Баки настоятельно повелел, чтобы в него стреляли не мешкая, при этом избавившись от всех мыслей и чувств, мешавших сосредоточиться. Как это делает наёмный убийца на сложной операции, как обычно поступает опытный киллер ради получения выгодной, высокой платы за идеально выполненное задание.       — Я… я не могу, — весь трясясь и чуть не плача, признался Стив. — О чём ты меня просишь? Что с тобой, Баки?       — Я жду. И ты не выйдешь отсюда, пока не сделаешь того, о чём я тебя попросил.       — Но я не хочу делать этого с тобой! Я бы поступил так с кем-то другим и то под большим вопросом. Но точно не с тобой.       — «С кем-то другим» — это с кем? — Баки поймал его на слове, желая услышать продолжение.       — Неважно. Так, одним… из школы. Вечно донимал меня, — даже сейчас соврал Стив, весь покрывшийся холодным потом.       — Ну так представь его лицо вместо моего и действуй, — настаивал Баки. — Смелее.       — Нет.       — Да.       — Я сказал: «Нет»! — вскрикнул Стив, отпрянув назад. — Я не буду делать этого! Ты мне дорог, очень дорог, Баки… — сейчас Роджерсу было абсолютно по барабану, что это откровенное признание вырвалось само по себе, но сложись обстоятельства иначе, Стива бы задело безразличие Баки, не принявшего во внимание его искренних слов. Поэтому сейчас, борясь со всеми своими эмоциями одновременно — глубоко затаёнными и вырывающимися наружу — Стив перестал следить за языком и со всем негодованием накинулся на Барнса. — А ты, как какой-то перегревшийся на солнце чокнутый кретин, заставляешь меня стрелять в тебя, хотя я просил совсем о другом!       — Так нужно было думать, к кому ты без разрешения заходишь в коттедж, чего требуешь и о чём заявляешь с порога, — пояснил Баки, делаясь ещё более сумасбродным и одержимым бредовой идеей. — Раньше надо было шевелить мозгами, чтобы не сожалеть сейчас.       — А если я смертельно раню тебя?       — Постарайся тогда не смертельно ранить.       — Я же плох в анатомии, я могу задеть любой жизненно важный орган…       — Твои проблемы, не мои.       — А знаешь, что? Знаешь, что, Баки? — Стив собрался духом, взял себя в руки и… — Да что б тебя… Встань вот так.       — Вот так? — Баки опустил ладони на бёдра, будто собрался вот-вот продефилировать на подиуме и чуть собственной же дерзкой ухмылкой не сдал Стиву своих намерений, пока тот, весь перепуганный и не особо вникающий, что вообще происходит, метался из стороны в сторону, как загнанный в темницу дикий зверёк.       — Да, и не шевелись, — Стив наконец остановился и направил дуло пистолета на металлический протез. — Ты сказал стрелять в тебя, но куда именно не уточнил. Я ни за что не покалечу тебя, и плевать, что тебе там взбрело в голову. Я могу прицелиться в неживую руку. Но… Не стану.       — И что же на этот раз? — полюбопытствовал Баки, не сдвигаясь с места. — Что тебя останавливает?       — Пуля рикошетом может отскочить и попасть в тебя, куда угодно. В голову, например.       — Умница.       — Что? — то ли Стиву мгновенно полегчало, то ли наоборот — совсем поплохело, точно не разберёшь, а Баки, как ни в чём не бывало, нашёл у себя в кармане джинсов резинку и собрал волосы в хвост. — Что ты только что сказал?       — Ты — умница, Стив, — заключил Баки и молча направился на кухню. Меньше, чем через минуту он возвратился оттуда с двумя минералками и протянул одну из них Стиву, забрав пистолет из запотевшей ладони. — Прошёл тест на пять с плюсом.       — Ты издеваешься надо мной? Я чуть… чуть…       — Не обделался? — рассмеялся Баки, и это был первый раз, когда Стив увидел его таким радостным и беспечным. Пускай и такой ценой пришлось развеселить Барнса, но сейчас Стиву абсолютно было не до смеха. — Нет, я не издеваюсь, совсем нет. Во-первых, я должен был убедиться в том, что ты вменяем и в ладах с головой, что не станешь пулять в каждого, кто окажется поблизости или на эмоциях попросит об этом. Я манипулировал тобой, и ты всё равно не сдавался, не поддался моему натиску. Во-вторых, ты — не глупый и всё это время держал указательный палец за спусковым крючком, а не на нём. И вообще, я дал тебе незаряженный пистолет. Выдохни.       — Я чуть не умер здесь, Баки. Как так можно поступать с человеком? — всё ещё негодовал Стив, весь насквозь пропитавшийся потом и страхом. — Что, если бы я провалил этот твой так называемый тест?       — Но не провалил же. И, как я вижу, астма тебе больше не помеха? Когда у тебя был последний приступ? — Роджерс понятия не имел, откуда Баки в курсе, что уже ровно два месяца как он перестал пользовался ингалятором. Неужели от Питера? — Ну так радуйся теперь. А мне необходимо знать, с кем я имею дело и кого буду учить стрелять. Тем более, тебе ещё нет двадцати одного.       — Меньше, чем через месяц мне исполнится семнадцать, — возразил Стив: осталось только насупиться и недовольно топнуть ногой, да так, чтобы древесина затрещала под ним.       — И даже не восемнадцать. Пойдём. Тут есть кое-какое место неподалеку, где можно спокойно пострелять по стеклянным бутылкам и не попасться на глаза. Нет, Стиви, я больше не буду настаивать на том, чтобы целиться в живых людей. И в лесных зверей тоже. Расслабься. Я не изверг.       На сомнительное, но совершенно безобидное «развлечение» ушло где-то более двух часов, пролетевших практически незаметно, что было обидно. Баки знал этот лес и протоптанную дорожку к нужному им месту, как свои пять пальцев, а значит, бывал он здесь не раз. Может, в далёком детстве или юношестве, ещё с живыми родителями и сестрой, собиравшись с ними на семейный пикник. О них при Стиве Баки так и не проговорился, да и сам Стив не касался этой болезненной для него темы, покорно дожидаясь, пока тот сам расскажет, будучи готовым целиком и полностью на все сто.       Замызганные стеклянные бутылки на пеньках, расставленные в ряд от одного вырубленного старого дерева до другого, исчезали мимолётно, как только Барнс касался пистолета и метил прямо перед собой. Ему даже не стоило особо напрягаться, заранее приготавливаться к выстрелу, зачитывать священную мантру, вызывать духов из потустороннего мира и просить силы и везения у несуществующих богов, чтобы попасть точно в цель. Когда очередь дошла до неопытного, но чересчур упрямого Стива, едва притронувшегося к спусковому крючку, он почувствовал, насколько Баки близко подошёл к нему сзади, наклонился к его уху и взял его сцепленные пальцы с оружием в свои руки, огромные, чертовски сильные и требовательные. О Господи, только не это… Стив затаил дыхание, когда Баки полушёпотом и почти по-отцовски давал ему все необходимые наставления и умело направлял его, совсем неосторожно соприкасаясь ледяным металлом одной своей руки и тёплой кожей другой с липкими и покрывшимися мурашками рук Роджерса. Стив, разумеется, перестал что-либо воспринимать, потому и больше не вникал в суть его слов и происходящего вокруг, полностью погрузившись в свои нелепые мысли, жадно ловя момент единения, упиваясь наслаждением от щекочущего горячего дыхания на своей шее и максимальной близостью с мужчиной.       Стив мог поклясться, что даже всех этих существенных изменений в нём Баки в упор не замечал. Но как же досадно было бы, если всё-таки Барнс просёк, в чём тут дело, но не воспринял всего этого всерьёз. Счёл за детскую наивную влюблённость, проходящую так же быстро и незаметно, как сменяется летний сезон на осенний. И вообще, необходимо было научиться правильно использовать оружие по назначению, как Стив изначально и планировал, а не западать на взрослого тридцатилетнего мужчину, которому, может, и вовсе не хотелось ничего такого, чего так возжелал Стив. Ну а если и хотелось, так только с видными женщинами: утончёнными, яркими и фигуристыми. Миниатюрными, кокетливыми и вкусно пахнущими. Или с колоритными мужчинами: брутальными, зрелыми и здоровенными. Но точно не выглядевшими так убого и щупло, как Стив, будто вот-вот готовый слечь с температурой, едва подует тёплый ветер.       Внутри как-то неприятно защемило от осознания своей непривлекательности и никчёмности, и Стив наконец разбил пивную бутылку одним выстрелом, разом разогнав с верхушек деревьев всех перепуганных птиц.       Вскоре, возвратившись в коттедж матери, первым делом Роджерс наспех разулся и торопливо подбежал к холодильнику за освежающей водой и только потом расслабленно присел на стул, устало вздохнув. Баки же залпом осушил всю маленьких размеров бутылку и тут же застал Стива врасплох, смутив своими неожиданными компрометирующими действиями. Барнс избавился от чёрной футболки и с видом наглого кота протёр ею свою взмокшую от пота массивную грудь и точёный пресс прямо перед глазами смятённого Стива, не обращая внимания на него, бедного и сражённого наповал, забывшего, как дышать. Не сообразившего, что если Баки ничего и не видел и не подозревал, за ними двумя могла наблюдать мать, уловив все многозначительные взгляды сына. Ей было этого вполне достаточно, никаких объяснений тут и не требовалось. Он не смотрел на Баки, как юный мальчишка — на изобретательного старшего брата, как преданный сын — на заботливого и любящего отца, как непоседливый племянник — на шарившего во всех делах дядю. Их обоих она так и не побеспокоила, тихими шажками уйдя к себе в комнату. Как же много ещё от неё скрывал Стив… Неужели он и вовсе перестал ей доверять, раз больше ничем с ней не делился? Даже тем, что заинтересован в Баки, как в мужчине.       Глубокой ночью, когда снаружи монотонно затрещали сверчки, а где-то вдалеке послышался одинокий волчий вой, Стив беспокойно заворочался в постели, так и не найдя удобного положения для сна. В соседней комнате отдыхала мать, в коттедже поодаль, возможно, Баки также не мог как следует поспать и смотрел повтор «Холостяка», спрятав перочинный нож у себя под подушкой. Как назло, Барнс ни в какую не выходил из головы, и Стив сообразил, что не сможет сомкнуть глаз, если… Если не изобразит его на бумаге таким, каким впервые Баки предстал перед ним сегодня: вовсю улыбающимся, безмерно счастливым, немного усталым от затянувшейся лесной прогулки и… обнажённым по пояс.       Стив тихо, не издавая ни малейшего звука и лишнего шороха, нашёл у себя в рюкзаке под кроватью пару чистых белых листов бумаги и простые карандаши: на всякий случай он всегда держал комплект для рисования при себе. Мало ли. Взбив подушки, Роджерс удобно устроился на постели, включил ночник и занялся черновым наброском, основательно взявшись за первые штрихи. Во время процесса Стиву захотелось по-настоящему ощутить Баки рядом с собой, так сильно и жадно прижаться к нему всем своим немощным телом, чтобы уснуть в его убаюкивающих объятиях и быть уверенным, что к утру они проснутся вместе и всё будет хорошо. А самое страшное останется далеко позади и что-либо плохое перестанет им грозить. Острый грифель сломался на нарисованной пряжке ремня моментально и отскочил куда-то на пол, вероломно возвратив Стива в реальность.       Прежде Стив не задумывался о ком-либо в таком контексте, не заходил в своих сокровенных фантазиях слишком уж далеко, ведь интимная близость для него стала чем-то запрещённым и неприемлемым, отталкивающим и вызывающим опасение не ощутить абсолютно ничего. Или чем-то, что могло принести ему невыносимую, просто нестерпимо тяжкую боль, вместо ожидаемого блаженства. Только сейчас, подушечками пальцев обводя контуры ещё не до конца проработанного, но такого идеального нагого тела, он вспомнил, что давно не трогал себя и ни разу даже не пробовал поласкать.       Почти больше долгих полугода Стив жил в страхе так и не познать того самого сладкого ощущения, когда любят тебя безотчётно и пылко и делают с тобой всё, чтобы довести до немыслимого бурного финала, которого его искалеченное тело могло напрочь отторгнуть, неправильно воспринять, так и никого близко к себе не подпустив. Никогда. Даже Баки.