Нахождение в частной клинике напомнило Стиву как однажды он, весь напружиненный и на взводе, топтался у палаты Питера и покусывал ногти в ожидании увидеть друга вновь, как пропускал мимо ушей слова обеспокоенной ЭмДжей, одно за другим, и как неожиданно для себя и неё впал в мгновенный ступор. Людей рядом словно забрали сверху инопланетным притягивающим лучом, вокруг всё вдруг поблёкло и посерело, утеряв все свои краски, в точности, как если бы зрение моментально село до максимума и все предметы вблизи и вдалеке потеряли свою чёткость и характерное им очертание. Именно в тот день, пару месяцев назад, ЭмДжей первым же делом отвела Стива в сторону, подальше от посторонних любопытных глаз и суетившихся поблизости медсестёр, чтобы Роджерс как можно скорее вдохнул в сжимавшееся спазмами горло лекарственный раствор и пришёл наконец в чувство. Это был первый приступ панической атаки за долгие несколько лет, когда кроме напуганной ЭмДжей над ним склонилась одна из молоденьких медсестёр, та самая, по имени Сьюзан, и о чём-то взволнованно переспрашивала его, переводя своё внимание со Стива на подругу Питера и наоборот. Всё было как в тумане, и слов Стив никак не мог разобрать: речь казалась бессвязной и запутанной, а в ушах непрерывно шумело, будто после громоподобного, оглушительного взрыва, впоследствии которого надолго можно было остаться травмированным и сильно потрясённым.
Тогда с ним всю эту неприятность пережила ЭмДжей, но в период, когда пришло известие о гибели отца, именно Сара, ещё чётко не осознававшая, какая трагедия настигла их маленькую семью, стала первой свидетельницей того, как её единственный ребёнок теряет связь с окружающим миром и взгляд его светло-голубых глаз постепенно становится стеклянным и безжизненным. Поздними вечерами он босыми ногами наведывался к Саре и просился поспать рядом, на что молодая женщина, спешно вытирая собственные слёзы рукавами ночной рубашки, укладывала подле себя укутавшегося в одеяло сына и приговаривала, что всё у них наладится. Эти извечные, вызубренные на зубок «всё у нас наладится» и «всё у нас будет хорошо» отпечатались в памяти как предвестники неотвратимого грядущего несчастья и беды, ведь уже тогда Сара чувствовала, как её хрупкий мир рушится и всё выходит из-под её контроля. Совсем скоро она подсядет на сильные психотропные лекарственные препараты, оставив маленького Стива наедине с собой. Но ненадолго.
У него появится первый и единственный воображаемый друг, со всеми нужными ему боевыми техниками и приспособлениями и лучшими человеческими качествами: решительный и смелый, отчаянный и бесстрашный, борющийся за справедливость и защищающий город от бесчинства общественных деятелей и тайком захвативших власть тёмных личностей, перебравшихся из местных преступных группировок на самый верх. Он должен был быть непобедимым и мужественным, о нём бы в безмерном количестве слагали всякого рода мифы и легенды, и никто бы не знал, как он выглядит на самом деле. «
Он точно незыблемый бессмертный дух, а тело его всего лишь физический сосуд для потусторонней, неубиваемой силы!» — предполагали бы все вокруг. Некий монстр во плоти, двуногий бронированный зверь или дьявольское отродье, вышедшее на белый свет из горящей преисподней. Но по какой-то неизвестной причине действующее иначе, как предписано подобным мистическим существам. Без имени, лица и происхождения — его прошлое стёрто и более не имеет смысла в будущем. Оттого он и безымянный блюститель закона. Безымянный Солдат.
Сейчас же его вымышленный персонаж, казалось, ожил и сошёл с десятков разрисованных страниц, словно сам же Стив, того не ведая, вдохнул в него жизнь и всеми усилиями собственных желаний сделал его настоящим, осязаемым. Этот факт понемногу настораживал, несколько пугал Стива — неужели одни только мысли, порой даже самые сокровенные и вздорные, могут быть настолько материальными и нечто необъяснимое и таинственное всё-таки взаимодействует с нами, с простыми смертными, и преподносит требуемое нами в качестве заслуженного приза за пережитые невзгоды. Стив бы ещё долго размышлял об этом и разузнал бы мнение Питера, вот только данный момент был весьма неподходящим для подобной занимательной болтовни.
У Питера ВИЧ. У Питера действительно обнаружили ВИЧ, и предположения, однажды допущенные Баки, оказались истиной. От тёти Мэй и ЭмДжей подолгу скрывать эту шокирующую новость не пришлось, да и не удалось бы, как бы ни хотелось: миссис Паркер первой же узнала всё со слов лечащего врача, а его девушка — чуть позже. Стив не винил друга нисколько, что долгое время оставался в неведении о его состоянии здоровья, поскольку по себе знал, как тяжело порой сказать вслух то, что моментально делало бессильным и немощным в глазах другого. Не смел осуждать, но был расстроен и взвинчен, приняв очередной нещадный удар судьбы теперь уже за нечто неизбежное и в какой-то степени обязательное для них всех, необходимое, что ли. Как что-то более никем не предотвратимое и должное, от чего ну никак было не отвертеться и улизнуть, будто они заслужили все эти выпады извне за грехи и ошибки прошлых жизней.
Теперь подошла очередь и Стива: Питер кое-как, с трудом уговорил его анонимно сдать анализы и после быть уже в курсе всего, чем быть неосведомлённым и подвергать опасности близких ему людей. «
Эта сука не предохранялась же? Взяла тебя силком неподготовленным и, прости меня, насухую… И мало ли сколько грязи и болезней могло перейти тебе через кровь и его вонючую сперму», — случайно вырвалось у Питера, как только подростки оказались внутри клиники. Паркер ещё раз извинился за свою неуместную прямоту и длинный язык, но Стив остановил его и согласился с ним: всё так и произошло тогда. Питер был прав в том, что Стив мог запросто заразиться, но вот чтобы ещё и свыкнуться с положительным результатом теста на ВИЧ, ему потребуются дни, месяцы, а то и годы. Может, и не хватит целой жизни на это, ведь пошатнувшееся здоровье время от времени будет давать о себе знать, а вот что касается партнёров… Баки, ох, Баки… Это известие однозначно станет для него последней каплей, на этот раз он просто отвернётся и перечеркнёт всё, что между ними было и потихоньку начинало набирать обороты, и помогать ему чем только сможет решиться лишь придерживаясь расстояния, а общаться — через мать. Втихую подумывать о серьёзных отношениях с ним — так вообще станет безумством, чем-то из ряда вон выходящим и по-детски ничтожно наивным: каждый контакт со Стивом сулит быть последним, каждая близость — рискованна и скользка. Словно они оба в канун Рождества, ни о чём не подозревая и рука об руку прогуливаясь в северной части Центрального парка, заблудятся и не сразу заметят, как под ногами расходится заснеженная земля, и следом Стив тянет Баки вниз за собой в самое пекло.
Плакат над настенными часами с жирной надписью «ВИЧ — не приговор», казалось, не сулил ничего хорошего, а то и вовсе нагнетал атмосферу, не вселял надежды и веры в чудо, нисколько не переводил дух в нужное оптимистическое русло. Напротив, перед глазами Стива лишь отображался силуэт Баки, поверженного и разбитого, в чьём взгляде так и читалось немое: «
За что ты так со мной, Стив?»
— Мы возвращались домой в полной тишине, — Роджерс хотел было отвлечься, постаравшись завести беседу о чём-нибудь нейтральном и менее трепещущем нервы, но неволнующих тем для этого так и не нашлось, — и картина вся эта напомнила мне сцену из какого-нибудь старого чёрно-белого кино. Триллера в духе Хичкока. У Баки кровоточила рука, но он как ни в чём не бывало продолжал держать руль и вымазывать его собой. За всю дорогу он не проронил ни слова, надев тёмные очки, чтобы я не видел его глаз, ничего не понял по его взгляду. Моя мама вскоре уснула. А я наблюдал за всем этим сумасшествием с заднего сидения и молчал, как истукан.
— Жесть. И как она сейчас? Миссис Роджерс теперь ведь в порядке, да?
— Это опять повторилось с ней, Питер. Она не в порядке. В точности как после кончины моего отца. Она всё время спит, со мной мало о чём говорит. А если долго смотрит на меня и что-то при этом вспоминает, так сразу плачет. Я все эти дни был с ней, не позволял оставаться в одиночестве. Хотя знаешь, а ведь это по мне моя мама так горюет, и было бы лучше оставить её в покое и не мозолить ей глаза… На определённое время, может быть, съехать… Но я не могу. И не хочу. Потому что люблю её, мою маму, и обязан присмотреть за ней. Я должен быть рядом, если вдруг ей станет хуже и потребуется помощь.
— А я и не сомневался в этом, Стив. Нисколько не сомневался, что ты любишь её, — Питер сжал его хрупкое плечо и легонько похлопал по спине. — А что насчёт личного психолога или, на худой конец, реабилитационного центра?
— Она об этом категорически не желает говорить.
— А мистер Барнс? Он-то как на всё это отреагировал? То есть, я понял, что он чуть не разгромил комнату, все дела… — Питер не услышал ответа на данный вопрос и исподлобья недоверчиво взглянул на недоговаривающего собеседника. — Стив, вы вообще общались после возвращения сюда?
— Нет. Не виделись где-то… — Стив задумчиво потёр пальцами искривлённую переносицу и сделал вид, будто всерьёз не может вспомнить. — Кажется, неделю. Ну, почти.
— А если точно? — смекнул Питер, вопросительно приподняв бровь.
— Восемь дней.
— Многовато. Это он не желает видеться с тобой?
— По приезде я сменил номер, возможно, Баки не мог дозвониться до меня. А я звонил ему. Всего пару раз и… И давал отбой.
— Вот ты дурень! — воскликнул Питер, и весь находившийся в холле медперсонал, включая и девушку на ресепшене, подозрительно засмотрелись на расшумевшихся подростков. — Какой же ты… Я даже слов подобрать не могу! Где ты этого нахватался, Роджерс? Звонить, слушать голос, и ещё добавь, что прерывисто и томно вздыхал, передёргивая себе. Прости меня, конечно, но именно такая картина вырисовывается. Порой ты так тупишь.
— А что я должен был сказать? — возмутился Стив, попытавшись не повышать голос и говорить полушёпотом, тем самым заставив Питера сбавить обороты и притихнуть.
— Вообще не надо было звонить. Так, постой. Стив, ты наяривал ему с неизвестного? — Питер закусил собственный кулак, но не выдержал и полминуты и заржал, вдобавок ещё и хрюкнув. — Ты слушал его, то, как он произносил твоё имя, представлял, какой он из себя, как выглядит на другом конце линии… На тебя вообще не похоже. Кто-то точно насмотрелся мелодрам. Причём с пометкой восемнадцать плюс.
— Не смешно, — Стив побагровел как поджарившийся на углях рак. — Я просто замешкался и струсил.
— Ладно… Но знаешь, как бы поступил настоящий Стив Роджерс, создатель великого и ужасного Безымянного Солдата? Стив Роджерс, с которым я знаком? Пришёл бы к Баки и постучался к нему в дверь. Настойчиво, непреклонно. А если никто не открыл бы в итоге, то вышиб бы её ко всем чертям.
— Я не хулиган, чтобы вышибать чужие двери.
— Да-да, это же совсем не по-христиански, — Питер по-издевательски ухмыльнулся. — Извини, я забыл, что шибко верующие католики себя так не ведут.
— Да иди ты.
— А если за той дверью — Баки, пойманный бандой преступников и привязанный к стулу? К электрическому стулу, между прочим.
— Питер… — Стив отрицательно покачал головой, чтобы Паркер наконец успокоился и перестал подшучивать над ним. — Это же ясно, что он не хочет сейчас со мной видеться. Может, это и к лучшему.
— Это ваше «сейчас» затянулось аж на целых восемь дней. Откуда такая уверенность, что не хочет? Может, ещё как хочет, но только на нейтральной территории. Не у вас, а у него дома. Может, он вообще караулит тебя…
— Нечего ему больше делать…
— … когда ты куда-то намыливаешься поздними вечерами и блуждаешь по хулиганским районам. Это как раз-таки в твоей манере, искать приключения на свою худосочную задницу. Я и не говорил, что он день и ночь только и делает, что выслеживает тебя. Но и о тебе он не забывает. Стив, ну а что насчёт Эдварда? — мгновенно переключился Питер.
— Раз у этого ублюдка нет никаких связей — значит, и нет каких-либо препятствий, чтобы заявить на него в полицию.
— К чёрту полицию.
— Эм… — не совсем сообразил Питер, к чему это он, и нахмурился. — Но почему? Можно же…
— Не можно. Питер, убийцу дяди Бена до сих пор не нашли. Ты забыл? А лет пять назад около одного ночного клуба, прямо брошенным в мусорке обнаружили труп молодого парня. Имени его так и не узнали, ближайших родственников или знакомых не вычислили. Но потрудись бы и подними свои пятые точки, выяснили бы всё и нашли бы тех, кого надо. Зато в крови умершего обнаружили ряд запрещённых сильнодействующих болеутоляющих и решили, что скончался он якобы от передоза. И дело сразу же закрыли, не попробовав даже копнуть глубже. И вот представь себе только, Питер, что там, в заброшенном доме отыскали бы тебя не мы с Мишель, а группка безответственных копов. Нашли бы через неделю, и то это в лучшем случае, давно мёртвым и начинающим гнить, и заявили бы тёте Мэй, что её племянник мало того, что точно также скончался от передозировки, так ещё и ВИЧ-инфицированный. И на тебя бы наплевали. Так что к чёрту! К чёрту их всех, им нет до нас дела.
— Молодой человек, это вы обращались ко мне пару дней назад? — молодая женщина доктор, лет тридцати пяти, перебила их двоих и одновременно проводила девушку, находившуюся только что у неё на консультации, и вновь обратилась к Роджерсу. — Твои результаты готовы. Можешь пройти в кабинет.
— Ни пуха, ни пера, — напоследок подбодрил Питер, видя, насколько Стив встревожен. — Стив, ничего не бойся, каков бы ни был результат. Это не конец — это я тебе говорю, твой ВИЧ-инфицированный друг. Видишь — я живой, зрячий и ходячий. И вообще, что бы ни случилось, я пройду через это вместе с тобой. Можешь рассчитывать на меня — я тебя поддержу.
— Спасибо, Питер, — Стив поблагодарил его осипшим голосом и с тяжёлым сердцем двинулся вперёд, в кабинет, в диком мандраже от дожидавшейся его там, в нескольких шагах неизвестности. Вместо этого лучше бы он обнял Питера и поблагодарил бы его за всё, что сделал для него и делает, по-товарищески бы договорились покинуть клинику и забежали бы в ближайшую кофейню… Но время поджимало и отвлекаться было некогда. Стив сообразил, что пугало его не столько собственное состояние здоровья, сколько расширяющаяся между ним и Баки глубокая пропасть, в точности как постепенно углубляющийся из года в год разлом в Сан-Андреас. Что если второй удар для него станет немыслимым потрясением, заключительным аккордом? Отправит в абсолютный нокаут, и от Стива ему впредь придётся ожидать только самого страшного и худшего, бьющего прямо под дых, вышибавшего всю жизненную энергию и силы прямо через одни только лёгкие?
— У тебя отрицательный результат, — во второй раз услышал Роджерс, но, видимо, для достоверности не помешало бы повторить ему и в третий. Ну или в четвёртый, может быть.
— Что? Что это значит? — побледневший и почти потерявший надежду на что-то хорошее, Стив будто вышел из комы только сейчас, сидя напротив доктора, почему-то внешне напомнившую ему Шерон. — Я болен, да?
— О, нет, — доброжелательно улыбнулась женщина в белом халате, поигрывая шариковой ручкой. — Отрицательный в нашем случае — это хорошо. Вдохни и выдохни, давай. Повторяй за мной. Вдох и выдох, вдох и выдох. Вот так, молодец. Расправь плечи и расслабься, — доктор поднесла ему упаковку салфеток и воду в одноразовом стаканчике, пока Стив ещё не совсем сообразил, в каком он сейчас виде, раз она принялась так его успокаивать и в мелочах объяснять, что к чему. — Отрицательный результат значит, что в твоей крови не обнаружено наличие антител к ВИЧ-инфекции, а это указывает на то, что ты здоров.
— Здоров… — повторил Стив лично для себя, вытерев салфеткой подступившую на лбу и висках испарину. — Это точно?
— Ты можешь сдать анализ повторно, но через определённый срок, если тебя что-то смущает и по-прежнему мучают сомнения. Но в большинстве случаев первоначальный тест сразу выявляет текущее состояние здоровья человека.
— Спасибо вам, мэм… — протараторил Стив, взглянув на прикреплённый на её груди бейдж, по форме своей напоминавший ему кредитную карту. — Миссис Андервуд, благодарю вас. Я могу идти, да?
— Конечно. Но впредь, молодой человек, попрошу не забывать о контрацепции. Будь бдительнее и занимайся безопасным сексом. Я не должна, конечно, вмешиваться в твою интимную жизнь, но мой тебе совет, как матери сыну: не разменивай себя на регулярные беспорядочные связи. Занимайся всем, чем только захочется с одним партнёром — любимым человеком. Который позаботится и о твоём здоровье, и о своём, разумеется, в том числе. Удачи.
— Да… Хорошо. Ещё раз спасибо.
Стива немного пошатывало и слегка лихорадило, но ему всё равно хотелось выбежать из кабинета, подпрыгнуть как можно выше и завопить во всё горло: «
Я здоров! Да! Да! Здоров!», но Роджерс сдержался и сухо оповестил Питера о результате, сделав максимально угрюмое лицо.
— Так это же здорово! Стив, что это за вид чучела огородного? Почему ты не радуешься? Ты же здоров, придурок!
— Потому что ты — нет, — подростки молча направились к выходу, и только снаружи, вдохнув полной грудью свежего воздуха, а не стойкого запаха медикаментов, Питер наконец заговорил.
— Эх, Стиви, Стиви… Твоя кислая мина не излечит меня, поверь. Так что хотя бы за себя порадуйся. Ты этим меня нисколько не заденешь, правда.
— А как ты сам на это отреагировал?
— Как я отреагировал? — переспросил Питер для уточнения, остановившись вместе со Стивом у высокого стенда с рекламой. — Стив, ты помнишь, когда там, в палате я сказал тебе, что выгляжу уродливо и чертовски боюсь, что Мишель, увидев меня таким вот обезображенным, не захочет больше иметь со мной ничего общего? Я соврал тебе тогда, мне до задницы был мой шрам на пол-лица и бритая башка. Я боялся, что она меня бросит, потому что… Ну, не захочет рисковать, а это большой риск — жить со мной. Элементарно в быту — я порезался ножом и забыл его продезинфицировать, а Мишель возьмёт и в этот же день также случайно ранит себя. Презерватив может порваться, а может и нет — это как игра в лотерею: даже если ты натянул на член суперпрочную непробиваемую защиту, это ещё ни о чём не говорит. Никто из нас ни от чего не застрахован. Да, Стив, это действительно сложно.
— Но это ведь не конец. Так?
— Так, — кивнул Питер и продолжил: — Я долго раздумывал об этом, ну, о наших отношениях с Мишель… Даже если когда-то наши пути с ней разойдутся — мы не знаем, что случится сегодня или завтра, понятия не имеем, что ждёт нас здесь и сейчас — и вот когда каждый из нас заживёт своей жизнью, я всегда буду любить её всем сердцем. Как хорошего человека — мало таких встретишь сейчас на своём пути, как она. Мишель не бросила в такой тяжёлый для меня период и продолжила быть со мной. Вопреки всему. И не из жалости — и это лично для меня самое главное. Однажды мы поссорились из-за того, что я на полном серьёзе попросил её оставить меня, в общем, расстаться. На почве этого мы очень сильно поругались, наговорили друг другу всяких гадостей и не виделись ровно неделю, но в итоге сошлись. Она не ушла. Мы, Стив, стали ещё ближе и лучше понимать друг друга, поддерживая во всём. Прежде у нас всё было несколько иначе.
— Потому что Мишель любит тебя по-настоящему, — отчего-то в груди знакомо закололо, и Стив ненароком вновь вспомнил Баки и те три дня, проведённые с ним в Техасе.
— И я люблю её. А ты?
— А я? А что я? А, ну и я вас обоих люблю.
— Я о мистере Барнсе, дурень. Не тупи, а.
— Насчёт него… — Стив глубоко вздохнул, наморщив лоб. — Я не уверен. А что касается меня…
— А ты, значит, да, — по выражению лица Стива, говорившего намного громче и достовернее, чем какие-либо слова, Питеру всё стало ясно. — Да?
— А я да.
— Ну, что я могу сказать. В некоторых парах так устроено, что один любит, а другой позволяет. И ничего, живут себе припеваючи и не жалуются. Вроде бы.
— Но мне этого мало, Питер, — откровенно признался Стив, глядя ему прямо в глаза снизу-вверх, забыв о существовании людей вокруг, проезжающих мимо машин и автобусов, взявшись упорно гнуть своё, с жаром отстаивать свою точку зрения. Несмотря на то, что Питер даже и не собирался перечить ему. — Я хочу, чтобы и Баки меня полюбил. По-своему, как он это умеет. Очень сильно хочу. И я ради этого готов пойти на многое. На всё.
— В пределах разумного, я надеюсь? — удостоверился Питер, не получив ответа. Стив промолчал — однозначно не к добру. — А ты напрямую сказал ему, что любишь его?
— Ещё нет.
— А то, что ты гей?
— Тоже… Не совсем.
— Стив. Увидишь, полегчает после признания. Скажи, что ты гей. Открыто. Ну, давай.
— Прямо здесь? Почему?
— Не беспокойся, ядерная бомба не упадёт на нас после твоего заявления. А кто услышит и вознегодует — мы сами ему накостыляем.
— Что ж… Как же сказать это… Ну… До поры до времени, — неохотно начал Роджерс, — я сомневался в себе вообще. После случая с Эдвардом — так вообще запутался. А ещё до Шерон ты часто спрашивал у меня, вот, на химии, например, на лабораторной часто дёргал меня и показывал на Лили Малтерз, на биологии восхвалял красоту Мэри Керриган. И, кстати, ты очень больно тыкал мне в спину ручкой… Вспомни ещё, как ты долгое время был зациклен на Мишель, пока ты с ней в конце концов не сошёлся… В общем, я о том, что… Мне было безразлично. Я ничего не чувствовал по отношению к ним, ко всем этим девушкам. Однажды я вообще обнаружил у тебя твои журналы с обнажёнными женщинами, ну, чисто случайно, — взял, полистал, оценил красоту каждой, отложил и забыл. И не хотел ни с кем обсуждать, что девушки абсолютно не вызывали у меня желания — остерегался недопонимания абсолютно ото всех, кто окружал меня. Мне и так по горло хватало стычки со сверстниками, а тут ещё… Но вот насчёт парней я не знал — хочу я их или не хочу. Пока не остался один на один с Баки… Точнее, пока не встретил его. А в Техасе всё встало на свои места наконец. Так что, да. Я — гей, Питер.
— Я сейчас так горжусь тобой, ты представить себе не можешь, как… О боже, взгляни наверх! — Питер взволновано дёрнул его за рукав майки и пальцем показал на небо.
— Что? Что там?!
— А, реактивный самолёт, всего лишь. Думал, комета пролетела. Прости.
— Идиот.
***
Стив хоть и отнекивался при Питере, строил из себя святошу с огромным сверкающим нимбом над головой и вовсю называл подобное поведение бестактным и неподобающим, всё-таки решил поздним прохладным вечером выйти на улицу, не забыв при этом осмотреться по сторонам, чтобы в целости и сохранности без предупреждения нагрянуть в гости к Баки и не попасть впросак. Сара уснула совсем недавно, и засыпала она только в присутствии сына, в точности как когда-то четырёхлетний малыш Стиви закрывал глаза рядом с мамой после кошмарного сна, разбудившего его посреди ночи. Вот только её личный кошмарный сон стал реальностью, и казалось, будто она и не прочь была более не проснуться, оставшись в царстве Морфея навеки вечные. Где не ощущаешь боли, где не терзают сожаления, а ты не заставляешь себя день ото дня существовать, мучаясь от угрызений совести и скорби.
Оттого Стив не собирался надолго задерживаться у Барнса, лишь стремился увидеть его и напомнить о себе, после вернувшись обратно домой, к матери. А сейчас он старался выглядеть максимально незаметным, особо не привлекающим излишнего внимания нисколько не вселявших доверия посторонних: Баки действительно жил в одном из самых убогих хулиганских районов, где кишмя кишели беспризорники, торговцы наркотиками и другие подозрительные личности, вызывавшие неудобство и неконтролируемый страх. Позади него на протяжении всего пути доносились чьи-то шаркающие вперемешку с цокающими шагами, пока Стив не расслышал оставшиеся одни тяжёлые и не насторожился. Он принципиально не оборачивался и продолжал идти вперёд и только вперёд, ускорившись. Некто последовал за ним в том же темпе, уменьшая дистанцию между ними двумя. Стив нервно сглотнул и резко остановился. Незнакомец тоже. Стив подождал всего каких-то ничтожных десять-пятнадцать секунд и рванул дальше, столкнув собой по дороге полную мусора урну, чтобы тот, кто преследовал его, не устоял на ногах и упал, а сам Роджерс выиграл бы пару минут. Но тот всего лишь фыркнул и перешагнул через отбросы и спокойно пошёл за неугомонным беглецом. За Стивом, к своему превеликому везению, оказавшемуся на улице, где жили Романова и Барнс. Он впопыхах забежал в обшарпанный подъезд, взлетел по ступенькам лестниц наверх, будто хотел поставить личный рекорд по дальнему забегу, и чуть лицом вниз не рухнул прямо у порога нужной ему квартиры. Стив лихорадочно забил кулаками по двери, со всей силой, но никто так и не открывал. Даже Нат: она всякий раз, слыша посторонние звуки или подозрительный мельчайший шорох, выходила наружу: если одного она дружелюбно могла поприветствовать, то другого прогнала бы, чтобы попросту не ошивался тут и не тревожил жильцов. Но именно сейчас, как назло, Роджерса никто не слышал, никто не подходил к дверям, чтобы посмотреть хотя бы в глазок. Ничего, абсолютная тишина, знакомая, мать её, гнетущая Тишина, от которой Стива воротило и сводило челюсти. История повторяется, Баки снова отсутствует, и Стив попал в стальной, с острыми зубьями капкан, запрыгнув в него самостоятельно, оставшись один. Тот самый незнакомец в толстовке, без особого утруждения миновав последние ступени, опустил капюшон, и Стив, прижавшись к двери, ошарашенно уставился на него.
— Мелкий ты засранец. А если бы меня не было дома? И, как видишь, меня не было дома. И что бы ты тогда делал, будь на моём месте кто-то иной?
— Вышиб бы дверь, — Стив на автомате повторил слова Питера, возжаждавши прямо сейчас же подбежать к этому самому «незнакомцу» и постараться как можно сильнее прижаться к нему и задушить в собственных объятиях. Чтобы он раз и навсегда запомнил, как дорог ему и как много значит для него в этом бренном, несовершенном мире.
— А, ну да, конечно, как же я не додумался… С вертухи бы мне дал ещё, наверное? А что это у тебя в руках? Папка? До смерти папкой забил бы меня? И как бы ты оборонялся, салага? Как ты вообще всё это себе представляешь?
— Не знаю, — Стив заулыбался ещё шире и лучезарнее, заметив, как глаза мужчины напротив точно также вспыхнули знакомым ему озорным огоньком, как это было несколькими днями ранее. В Техасе.
— Не знает он… И ещё, Роджерс. Это ты мне наяривал чуть ли не каждый день и молчал в трубку?
— Да, — честно ответил Стив, словно гордясь своими маленькими, ничего не значащими проступками.
— И чего ты этим хотел добиться?
— Твоего внимания, Баки. Горел желанием снова услышать тебя. И хотел, чтобы ты понял, что это именно я, а не кто-то другой.
— А я что, экстрасенс, чтобы с первой же попытки догадываться, кто там на обратной линии? Где ты этого насмотрелся?
— Я не люблю мелодрамы, честно. И не смотрел я их ни разу, — соврал ему Стив, почему-то думая, что в этом есть что-то плохое, а выглядит всё это не совсем сносно и по-мужски. И ведь всему виной всего лишь навсего навязанные обществом ханжеские стереотипы.
— Стив, а я и не сказал, что мелодрамы — это плохо. Да выдохни ты уже. Всё хорошо.
— Мне тебя не хватало, Баки, — сердце забилось так, как начинало биться только в те редкие моменты, когда рядом оказывался он. Стив сделал шаг вперёд, навстречу. И встретил два в ответ. — Я скучал по тебе, я очень скучал по тебе. Ты не обнимешь меня?
Стив бы ещё добавил многого — ему было что сказать, но Баки ему не позволил произнести ни слова больше, заткнув его известным всем действенным способом: он просто приблизился к нему, взял его лицо в свои крупные ладони, запустил пальцы в его светлые, непослушные волосы и поцеловал. И целовал на этот раз ещё требовательнее и нестерпимее, настойчивее и со всей неистовой жадностью, не разрешая Стиву ответить на него, лишь дав возможность руками держаться за его большущие предплечья и отдавать всего себя. Баки и не собирался отстраняться, крепче прижимая Стива к себе, к своему напряжённому телу, с ненасытностью пробуя вкус его полных губ, принимая и довольствуясь покорностью подростка. Он влажно выцеловывал уголки его распахнутого рта, распухшего и бесстыдно покрасневшего, покусывая нижнюю губу, вылизывая её изнанку и посасывая, и вновь углублял пылкий поцелуй. Плевать на сующих везде свой нос любопытных соседей-сплетников, что в любой момент могли выйти наружу и застать их у двери, сцепленными в ласковых объятиях друг друга как в единое целое. Этот значимый для них двоих момент не мог длиться бесконечно, и Баки хотел растянуть эти мгновения как можно подольше, а Стив — умереть от счастья хоть прямо здесь и сейчас, зацелованным от и до, от макушки до щиколоток, его губами. Мягкими, чувственными, невозможными. Стив не заметил, как перестал отдавать отчёт своим действиям, как начал бессовестно тереться своим худеньким телом о массивное тело Барнса, как опустил свою дрожавшую руку к его часто вздымавшейся груди, замахнувшись коснуться его рельефного пресса, хорошо ощутимого даже сквозь плотную толстовку и дойти до… Баки вовремя перехватил его загребущую ладонь и завёл её Стиву за спину.
— Ни стыда, ни совести… Пойдём ко мне. Продол… Поговорим там, у меня, — прохрипел Баки, прервавшись, и наспех открыл дверь, войдя в квартиру первым, пока Стив ещё не полностью пришёл в себя и просто по инерции последовал за ним внутрь.
Быстро разувшись и оглядевшись вокруг, Стив не мог не подметить для себя, что сейчас холостяцкая квартира Барнса стала намного светлее и уютнее, несмотря на то, что паркет под ногами до сих пор продолжал страшно трещать и местами проваливаться. Существенные изменения всё же были налицо, а значит, Баки, как только избавился от инвалидной коляски, прекратил жить в непригодных для человека условиях, прямо с порога вызывавших дискомфорт и меланхолический настрой, и как следует занялся своей берлогой. Стив решил направиться в гостиную, где когда-то Баки в одиночестве сидел в кресле у замызганного окна, но Барнс опередил его, и закрыл дверь туда на ключ.
— Нельзя, — послышалось за спиной чёткое недовольство, произнесённое низким осипшим голосом. Стив всё же успел углядеть на столе разложенное в ряд оружие и забеспокоиться. От трепетного волнения в самом внизу живота ничего уже не осталось. — Есть вещи, о которых тебе не следует знать.
— Что ты задумал? Скажи, что ничего дурного.
— Со мной ничего не случится. Закончим на этом. Пойдём ко мне в спальню, Стив… — Баки тут же притормозил, чувствуя, что начинает действовать сейчас совсем неправильно, поддаваясь сиюминутным эмоциям и инстинктам, и переменил тему. — Покажешь мне, что у тебя в папке. Хотя я уже врубился, что там не газовый балончик.
— Ладно, как скаже… — Роджерс не успел даже договорить, как дверь в ванную громко захлопнулась.
Не теряя ни минуты больше, Баки оставил слегка сконфуженного и ничего толком не сообразившего Стива сидящим на кровати, а сам закрылся в комнате и открыл кран над раковиной. Опустил голову под напор громко шумевшей воды, промочил волосы и лицо, избавился от мешавших ему толстовки и джинсов и нетерпеливо запустил живую руку в боксеры, схватившись за собственный эрегированный член и взявшись проводить по нему сжатой в кулак ладонью, пытаясь как можно поскорее довести себя до разрядки и вернуть себе покинувший его здравый смысл. Особо долго не играясь с собой и не церемонясь, не представляя в мыслях никого и грубо надрачивая себе, он кончил без наслаждения и нужного удовлетворения, выругавшись вслух одними проклятиями. Материализовавшийся недовольный призрак с омерзением взглянул на него прямо через отражение в зеркале, и Баки принялся торопливо вытирать салфетками испачканный в сперме живот, тщательно вымывать руки будто от застывшей на них грязи, переводя дух и приводя сбивчивые мысли в порядок. Там, снаружи, его ждал влюблённый в него подросток, заслуживавший намного больше, чем мог себе представить, а он, взрослый тридцатилетний мужчина, стоит тут и, словно впервые заведённый с полоборота мальчишка, по-быстрому доводит себя до никакущего болезненного оргазма, да так, чтобы никто ничего не заподозрил и не поймал его с поличным. С возвращением, развязное давно позабытое юношество. Ну пиздец просто, молодец, сержант Барнс. Давно его так никто не касался, давно его так никто не будоражил и не сносил крышу одними только движениями неловких пальцев рук: тело Баки как будто моментально превратилось в один огромный оголённый нерв, и Стив воспользовался его уязвимостью, нарочно проделывая с ним все эти сладкие ухищрения. О, как же захотелось овладеть Стивом прямо здесь и сейчас…
Но у Стива всё будет иначе, и первое занятие любовью у них будет правильным, нежным и незабываемым, а не спонтанным и движимым одними животными порывами. К нему необходим особый подход, и для этого нужно приложить все усилия, чтобы не травмировать вновь, не напомнить ему той роковой переломной ночи, а наоборот, постараться понемногу начать стирать из памяти всё худшее и мешавшее ему жить дальше, заполняя прожжённую в юной душе глубокую дыру собой.
— Садись рядом, — Роджерс сразу же позвал Баки сесть рядом, едва тот успел выйти к нему и переодеться в чистую одежду. — Мне есть, что тебе показать и рассказать, — Стив немедля открыл папку и вынул оттуда множество разрисованных листов бумаги, протянув их Баки. — Я думаю, тебе будет интересно узнать кое о чём. Когда мой папа умер, я очень нуждался в ком-то особенном и не имеющем себе аналога, кто станет мне примером для подражания, кто поведёт меня дальше и укажет мне путь. Вот я и впервые нарисовал его, неосознанно, интуитивно, словно я должен был создать этого героя. В общем, мой персонаж — бывший военнопленный, из-за жестоких экспериментов оставшийся без конечностей, но в итоге его нашли, и попал он на попечение государства, где его и снабдили новыми руками и ногами. После реабилитации он не захотел более оставаться незаметным и без дела и укрылся ото всех, решив самостоятельно без чьей-либо помощи навести порядок в городе. И… когда я рисовал его, приписывая ему некоторые черты моего отца, я так хотел, чтобы когда-нибудь кто-то появился вроде него в реальности.
— И тут появился я. Нежданно-негаданно. Правда, знатно припозднился… Феноменально. Мне это напомнило один фильм, Стив… — Баки сам себе ухмыльнулся, насмешливо покачав головой. — Назывался он, кажется, «Практическая магия»*.
— Я не видел. А о чём он?
— Мелодрама с элементами мистики, — Баки тепло улыбнулся и продолжил: — Там одна из главных героинь, чтобы никогда не влюбиться и не причинить никому боли, создала вымышленного героя, с которым, как ей изначально думалось, никогда не встретится. Это я так, к слову. Неважно, в общем… Ну, а твой любимый фильм?
— «Пёрл Харбор»**. Ну так, посмотрим его как-нибудь вместе?
— Я видел «Пёрл Харбор», но если тебе так хочется…
— Нет, я о «Практической магии».
— Хорошо, посмотрим. Конечно, посмотрим его. Вдвоём.
— Ну, — Стив ткнул пальцем в рисунок, — а ты замечаешь за ним сходство с собой? Я назвал его Безымянным Солдатом, так и не подобрав ему подходящего имени.
— Оно уже у него есть. Джеймс, пускай его зовут Джеймсом. Прямо как меня, — склонив голову набок, Баки внимательно рассматривал каждое его творение и удивлялся. Вымышленный персонаж Стива действительно как две капли воды был похож на него. Вот какие они, никем необъяснимые проделки судьбы… — Стив, ты очень сглупил, что передумал поступать в университет. Что мне нужно сделать, чтобы ты услышал меня и подал заявление?
— Ты сделаешь всё, о чём я тебя попрошу? Обещаешь?
— Сделаю, — не раздумывая, ответил Баки. — И кроме того, я сделаю для тебя намного больше, чтобы… Чтобы загладить вину перед тобой, что меня не было рядом, когда ты особенно нуждался во мне.
— А я и не виню тебя нисколько. Но ты обещаешь мне?
— Да. Да, я обещаю. Говори уже, не томи.
— Я хочу, чтобы отныне ты был со мной. Чтобы и ты, и я перестали друг друга избегать, как вдруг случается что-то неладное. Даже если будет стыдно посмотреть друг другу в глаза, а сказать — нечего. Что бы с тобой ни случилось, что бы ты там ни задумал, в итоге ты всегда будешь возвращаться. А я хочу стать твоим… — Стив замялся совсем некстати, дотронувшись его неживого предплечья.
— Моим? Кем? — прервал неловкую паузу Баки, непонимающе улыбаясь. — Бойфрендом?
— Больше.
— Мужем? Ты уверен, что…
— Баки, я хочу быть для тебя тем, ради кого ты будешь просыпаться по утрам, — с чувством высказался Стив, ближе пододвинувшись к Баки. — Тем, кто будет делать тебя счастливым день ото дня. Тем, кого бы ты любил и с кем разделил бы все свои чувства, сдерживаемые тобой внутри. А я с радостью разделю с тобой свои. Люби меня именно так, как ты умеешь. Я слишком о многом тебя попросил, да?
— Нет, совсем нет… Но тебе будет непросто со мной… Ты не знаешь, о чём просишь, Стив. Понятия не имеешь, на что подписываешься.
— Знаю, — согласился с ним Роджерс, собственными руками прижимая к груди листы бумаги. — А мне и ничего никогда не давалось легко. Я готов подождать. Если тебя смущает мой возраст.
— Дело не в возрасте, Стиви. Ах, если бы только в этом была загвоздка… Дело в том… Меня может не быть рядом с тобой день, два. Может, и больше. Я занимаюсь не теми делами, какими стоило бы заниматься законопослушному гражданину. Но я думаю, это временно, и я завяжу с этим.
— Получается, я могу тебя потерять в любой момент? — не скрывая огорчения, Роджерс встал с кровати и наклонился к его лицу, возразив. — Это слишком, Баки. Лишиться и тебя — для меня слишком.
— Ты меня не потеряешь, Стив, — Баки схватил его за руку и усадил обратно на место рядом с собой. — Захочешь — не отвяжешься. Вот это я тебе точно обещаю.
Стив улёгся на спину, что-то негодующе пробубнил и прикрыл веки в ожидании того, что Баки теперь будет делать дальше. Сейчас они одни, на кровати, испытывающие друг к другу самые сильные чувства и ничем не подавляемое влечение. Не отрываясь ни на секунду, Баки углубился в рассматривание его угловатого лица и россыпи милых веснушек на носу и щеках и решительно коснулся его слегка приоткрытых полных губ, тут же нахально обхвативших его большой палец. Баки подождал, пока Стив распробует его и перестанет щекотать кончиком языка, вновь ощутив возникший по-прежнему неуместный прилив возбуждения, и вынул его изо рта увлажнившимся. Он не мог не остановиться и не дотронуться теперь и до его бледной шеи, и до острых ключиц, плавно перейдя к груди и солнечному сплетению, задержавшись на пупке.
Да как вообще можно было взять и поступить с ним вот так… Что произошло с тобой, Эдвард, ёбаная ты сука, Клайн, что без малейшего зазрения легко перешёл всякую грань и навредил ему, попытавшись убить в нём всё самое светлое и чарующее?
— Что ты чувствуешь, Стив? — еле слышно спросил Баки, проверяя то, как реагирует его тело на подобные интимные касания. — Скажи мне, это важно.
— Хочу продолжения… — не открывая глаз, расплывчато ответил Стив, жадно ловя губами воздух. Ему хорошо, ему запредельно хорошо. — Хочу больше прикосновений. Тебя хочу…
Тебя в себе.
Баки тихо охнул от такого неожиданного признания и накрепко приобнял Стива, теперь уже нагло закинувшего ногу ему на бедро.
— Бесстыдник ты, Роджерс. Коснись его там, коснись его здесь. Вот сейчас прям взял и потрогал тебя. Не так у нас всё это будет.
— А у нас это будет? — встрепенулся Стив, подняв голову.
— Будет, — дерзливо ухмыльнулся Баки, но мимолётного юношеского смущения на лице Роджерса не увидел. Странно, но интригует. — Просто запасись терпением, и я покажу тебе, как по-настоящему вылюбливают.
— Чёрт… Обалдеть просто, — Стив не сдержался и радостно уткнулся носом в его широкую шею, щекоча одним только кончиком.
— Да, именно это ты и произнесёшь подо мной.
— Значит, ты хочешь меня, — ни в какую не унимался Стив. Словно ему только что пообещали на день рождения дорогую игрушку, и всё внутри заликовало от поминутно растущего нетерпения.
— Получается, что да. Я никогда не делил постель хоть бы с кем.
— А я, кажется, люблю тебя, Баки, — прозвучало в точности, как если бы сейчас, летом, возник гром среди ясного неба, а за ним бы последовали сверкающие молнии и начал падать огромных размеров град, способный разбить человеку голову. Теперь Баки понял суть этого выражения. Барнсу как будто только что этим же самым градом проломили череп, и он озадаченно взглянул на Стива, хотел было что-то сказать в ответ, но… — Нет, можешь промолчать сейчас. Скажешь, когда поймёшь это и почувствуешь. Сейчас это не обязательно.
Умиротворённый и обласканный, Стив оглаживал его повреждённое плечо, и казалось, предоставь ему возможность, он бы безо всякого отвращения и брезгливости нежно провёл бы ладонью по уродливому обрубку, впервые для себя увидев его без протеза. Его даже не оттолкнули его неходячие ноги и тяжёлый характер, бурные вспышки гнева и подпорченная репутация, что уже заставляет более не сомневаться в искренних чувствах Стива. Он и правду полюбил Баки, все его достоинства и недостатки, сам ещё не осознавая, насколько гораздо сильнее и безграничнее него заслуживал быть любимым. С глухим рыком Баки закусил его худое плечо, будто безвозвратно брал под своё покровительство, делая Стива своим и только своим, чтобы никому более не позволить подступиться к нему и овладеть.
Стив отныне его.
Они бы так и пролежали вместе, нос к носу, потеряв счёт времени, и медленно уснули бы друг с другом, если бы в кармане брюк не завибрировал мобильный и не возвратил их обратно на землю. Баки неохотно ответил на звонок, внимательно выслушал и довольно заулыбался чему-то, но Стиву так ничего и не сообщил, приободрённым вернувшись к нему в цепкие объятия.
— Можешь остаться у меня, Стив. Переночуешь со мной. Я не отпущу тебя, если для этого не найдётся весомых причин.
— Не могу, как бы я ни хотел, но не могу. Моей маме всё ещё не здоровится…
— Хорошо, я понял. Тогда я провожу тебя до дома, — в ухо произнёс ему Баки, нежно целуя в мочку.
— Но ведь я и сам могу добраться...
— Даже не пытайся возразить мне. И чтобы больше ночью в одиночку не заявлялся в этот район. Смотри у меня.
***
— Вот и всё, — Сэм обернулся к Броку, неподвижно стоявшему у окна, как только сообщил последние новости Барнсу. — Всё кончилось. Клайн сам себя же подорвал. И руки пачкать не пришлось.
— Ты думаешь? А с хера ли так просто? Тебя правда ничего не настораживает?
— Мы его засекли, мы за ним проследили, мы сами с тобой видели, как машина его вдруг неожиданно загорелась и от взрыва разлетелась на части. Да, от трупа ничего не осталось, как и личных вещей, естественно. Ничего не опознано. Но…
— Но? Вот это самое грёбаное «но»… — Рамлоу с укором взглянул на Сэма, и Уилсон тут же пожалел о своём однозначном, поспешном выводе. — Ничего не кончилось, Сэм. Так просто ничего не заканчивается. Послушай: я знаю и понимаю, что хочется поскорее разобраться со всем этим дерьмом, но… Зря ты обнадёжил Баки, вот очень зря.
Сэм не решился поспорить с ним и пришёл к заключению, что лучше будет ничего не сказать и не перечить, просто втихомолку покинув его квартиру. Брок безразлично наблюдал за поспешными шагами Уилсона, за лающими во дворе уличными собаками, с вечера готовыми друг другу глотки перегрызть. Однако одна из них вскоре залезла на другую, подчинив себе и задействовав сверху характерными для совокупления движениями.
— Ага. Вы ещё поебитесь у меня на пороге, — огрызнулся Брок, резко задёрнув шторы. Сейчас бы не помешало выспаться, но как бы ни слипались глаза — в ближайшие ночи вздремнуть точно не удастся. Джек Дениэлс, по случаю, — лучший вариант и друг из всех, что на данный момент имелся у него под рукой. С ним он и проведёт время на кухне, за барной стойкой, который год в гордом одиночестве.
