На географических картах пятнадцатого века в углу изображали большое безымянное пространство, на котором были начертаны три слова: Hic sunt leones («здесь обитают львы», лат.). Такие же неисследованные области есть и в душе человека. Где-то внутри нас волнуются и бурлят страсти, и об этом темном уголке нашей души можно также сказать: «Hic sunt leones».
Виктор Гюго
После долгого сна Чимин чувствовал себя лучше. Затянутый по времени траур — это не про нынешнюю жизнь. Здесь только позволишь себе расслабиться, как тебя растопчет в пыль, пережуёт и выплюнет каменная утроба метро. Слабые не выживают, таков закон природы. А Чимин никогда не был слабым. Не будет и сейчас. Пропала постоянная работа? Не беда, ведь уже нашлась новая. Чимин сам попросился охранять выход на поверхность, который вот-вот должны были закрыть навсегда. Это решение отдалит их с Тэхёном друг от друга, но уже как-то плевать. На станции особо выбирать не приходилось. Не ухватился за предложение? Пошел убирать дерьмо… А Чимин не для этого проходил обучение в военном училище и ходил сталкером больше трёх лет. Тут уже даже на дружеские связи приходилось закрывать глаза. Возможно, что где-то внутри Чимин даже радовался подарку судьбы в виде запрета на выход из метро. Это раньше он, как и Тэхён, грезил поверхностью, грезил сражениями с чудовищами, грезил возможностью задрать голову к небу и смотреть, впитывать в себя бесконечность, которой не найти под землей. Но с каждой новой вылазкой всё крепче держался за оружие и всё меньше смотрел вверх. Потому что не было никакой бес-ко-неч-нос-ти — только белесый ядовитый туман, и звери со светящимися в темноте глазами, имеющие одну определённую цель: сожрать, растерзать, убить… Выживание строится посредством распределения мест в пищевой цепочке. К сожалению, человек утратил свои прежние позиции. Однако, Чимину также было очень больно прощаться со своим сталкерским обмундированием. Он с ним сроднился. Прикипел. А теперь приходится сдирать, словно сдираешь вместе с кусочками кожи. Даже автомат дорог сердцу, пусть он и не приносит ничего кроме пороха и синяка на плече от мощной отдачи, а всё равно… всё равно — это важная часть жизни; распрощаться — смириться с тем, что отныне метро — это (действительно!) навсегда. Чимин хоть и выступил против тэхёновых вылазок, но сам до последнего не отказывался от своей работы! Бродил. Смотрел. Искал. А что искал? Кого?! Теперь уже не важно… В палатке механика аншлаг: сталкеры потеряли работу и всем скопом решили ворваться в хоромы Агуста, чтобы сдать, потерявшую свою надобность, химзу и оружие. Чимин туда тоже причалил, как потерявшая своё весло лодочка — прибило волной. — Так, — он говорит сам с собой. – Всё. Хватит. И самым последним валит на стол свой неподъёмный мешок, переполненный скорее даже не сталкерской снарягой, а останками прошлого, несбыточными надеждами, уже гниющими и нуждающимися в скорейшем погребении. — Разговариваешь сам с собой? — Юнги, как и всегда, на рабочем месте, он же и забирает из рук Кафы мешок, как прежде забрал у всех остальных сталкеров такие же поклажи. Чимин почему-то улыбается, в голове проносится мысль, что Агуст ныне избавлен от постоянной возни со сталкерами. Соберет сейчас химзу, фильтры, фонарики с карманными динамо машинками, патроны, оружие, и будет что-то новое выдумывать. Для станции! Для общего будущего, неразрывно связанного с метро. Ещё один человек, которому поверхность долгое время отравляла жизнь не только радиацией, освобожден от тяжкой ноши… Возможно, стоит продолжать цепляться за плюсы, отбросив минусы? Даже если эти плюсы относятся к кому-то другому, а не к тебе самому. — А что? Это плохо? — спрашивает, но сам ловит себя на том, что не может оторвать грустных глаз от своего калаша, который Юнги забирает из его рук и откидывает в сторону остальных автоматов. — Нет. — Пожимает плечами механик. Сегодня у него есть желание поболтать. — Иногда это единственный способ не сойти с ума. Хэй? — Щёлкает пальцами перед глазами бывшего сталкера. — Смотришь так, будто бабу любимую хоронишь. — Это очень похожие ситуации. Не знаю… — А у Чимина вот — есть желание откровенничать. — Я рад или нет? Странное состояние… — О-ой, да ладно! — Агуст закатывает глаза, понимая чужой ход мысли наперед. — Ты заразился от Тэхёна? — Нет, но… — Вот на нет и суда нет, понятно? Прежде, чем задумываться на такие темы, всегда вспоминай, что говорил на днях. Про поверхность там, мутантов всяких… — Не закончив предложение, механик оглядывается по сторонам. В небольшом помещении склада они теперь остались наедине — другие сталкеры, скинув обмундирование, спешно удалились по своим (новым) делам. — Ты… — он уже говорит, но мгновенно передумывает, отходит прочь, отдаляясь от своего собеседника… — Чего? — Чимин всем сердцем ненавидит недосказанности! — Ничего. — Более грубо и более похоже на свой привычный тон. — Съебывай. У меня дел дохрена и больше. Нет времени на базар с молокососами.***
Этим же вечером бывший сталкер одним из последних приплетается ужинать. Его появление едва ли кто-то замечает, только Тэхён машет ладонью и подзывает сесть рядом. Кафа не противится и уже собирается хлебнуть безвкусного бульона, как его планы рассыпаются сухими листьями осеннего листопада (вспомнилась фотография из старой книжки…). И как не приметил, что лучший друг выбрал места в отдалении от других ребят? Естественно, ведь секреты требуют уединения. А Чимин… святая простота! — Меня попросили молчать. — Тэхён воровато оглядывается, склоняется ещё ниже, прямо к уху товарища и продолжает: — Но я так больше не могу! Если не расскажу хотя бы тебе, то умру от нетерпения. — Говори. — Громче положенного, отчего Тэхён шикает на друга и больно пинает ботинком в бедро. — Тише. Объясняю же, что это не должны услышать остальные. Чимин закатывает глаза: пассивная агрессия для него — всё. Зачерпывает ложкой картофельный бульон и всё-таки склоняет голову к другу, сдаваясь чужим установкам дружеского таинства. Во-первых, ещё раз ссориться с Тэхёном не хотелось, а во-вторых — уже и самому было любопытно, что же за тайну ему сейчас поведают. — Так вот. — Тэ вмиг вспыхнувший, подобно самой яркой на станции лампочке, прочищает горло и ведёт свой рассказ издалека, упоминая возвращение Намджуна, объявление о закрытии гермоворот, роспуске сталкеров: всё то, что уже и так приелось, как оскомина. Только вот самое главное, как всегда напоследок оставляет, чтобы прибить к полу тяжким грузом… — Понимаешь, понимаешь? Он сказал, что на поверхность можно будет выйти! Как ты тогда и говорил — за пределы нашего города! Куда-то далеко-далеко! Понимаешь? Я же знал! Я верил! «Вверх» тоже поверили. Теперь они тоже хотят на поверхность выбраться. Даже выбрались уже! А теперь ждут, когда мы за ними! Когда мы тоже выйдем! Когда найдём наше новое место! Место под солнцем… — Мы? — Чимину не до похлебки как-то сразу стало, и вообще… не до чего. Он… только что ещё скорбел за своими соседями по цеху сталкерского дела, а теперь ему говорят, что все они живы, и, вообще, айда наверх! За нами! — Мы? — Ну да. — Тэхён будто не видит широко раскрытых от неожиданности глаз друга (как если бы без предупреждения ударили в солнечное сплетение и теперь ты задыхаешься). — Ты же пойдешь со мной? Кафа взъерошивает волосы, отводя взгляд. Лишь на краткий миг он встречается глазами с механиком, сидящим напротив и, как оказалось, внимательно следившим за ними. Кажется, что Юнги не надо слышать, о чем Тэхён рассказывал Чимину, чтобы всё понять. Он тоже знает. Чимин это прекрасно видит. Теперь его ответа ожидают сразу двое. А Чимин… он был и есть верный друг и глупец одновременно. Для него это неразделимые понятия. Кто, как не верный друг последует за своим лучшим другом в настоящий Ад Земной? И кто, как не глупец также сделает это? Чимин снова ерошит волосы, и среди густой чёрной шевелюры, вопреки его ещё небольшому возрасту проглядывает несколько седых прядок. Кажется, что скоро их станет ещё больше — от этой мысли сталкер грустно усмехается. Выбор он уже сделал; ставок больше нет. На кону всё или ничего… Чимин говорит: — Да.***
— И куда же ты собрался? А? Кафа? — Знакомый голос звучал незнакомыми интонациями. Механик говорил мягче, скорее не ковыряясь в гниющей ране, а ласково поглаживая по больному месту. После ужина Чимин спешно отговаривается от общества Тэхёна, прикрываясь плохим самочувствием. Отчасти, это не является ложью, ведь Чимину, правда, не очень хорошо. Именно сейчас — даже паршиво. А кому будет хорошо, когда он прекрасно понимает, что собственной рукой подписал себе смертный приговор? Вопрос этот риторический и не требует ответа. Всё сложно — это даже близко не стояло. Впору перенять у Юнги несколько матерных словечек, от которых уши завернутся в трубочку, но которые намного лучше опишут сложившуюся ситуацию. Хочется или проблеваться или напиться в хлам и снова проблеваться. Забыться, пусть и ненадолго. Пусть! Это никого не спасет, и ничем не сможет помочь; однако силы на исходе, и непосильный груз давит на плечи. Чимин никакой не титан, способный удержать в руках небо; он даже не герой и уж точно не супергерой со страниц пожелтевших комиксов. Просто человек. Очень уставший от жизни человек. Потому и бежал сейчас дальше от людей, от Тэхёна… который вечно его втягивает в свои авантюры. А Чимин… не умеет говорить «нет». Только не Тэхёну. И только не тогда, когда в глазах друга светится нечто такое, что захватывает дух… — Чимин? Дёргается. — Что? — У тебя проблемы со слухом? Чимин глухо смеётся, потому что уверен: именно слух — не проблема. Слышит он всё прекрасно. Проблема с головой. И из головы уже идёт всё остальное… — Пока не жаловался. — Он оглядывается. Юнги стоит у самого входа в их палатку, смотрит прямо, серьёзно. Это не прищур, не презрение или усмешка, коих Чимин наполучал от механика навалом. Это нечто иное. Нечто, чему ещё нет определения — Чимин его не нашёл. — Не заставляй меня повторять. — Выдыхает. — Да? Ты серьёзно согласился? — Абсолютно серьезно. — А что ему ответить? От своих слов уже не отказаться — не позволит совесть и звание лучшего друга. — Пойдёшь за Тэхёном наверх? Вот так просто? Потому что он тебя попросил? Ты ебанутый? — Может быть, я сам этого хочу? Об этом ты не думал? — Думал бы. Но ты сам сказал, что там ничего нет, Чим. Это были твои слова. А теперь? Что изменилось? Отводит взгляд, не выдерживая напора. У Чимина нет ответов на вопросы Агуста. У него сейчас вообще ничего нет, даже силы, которая сдержала бы внезапно накатившие слёзы, позволив сохранить при себе хоть какое-то достоинство, не расплакавшись подобно младенцу — на глазах у человека, презирающего любые проявления слабости. — Иногда мне кажется, что у тебя раздвоение личности и давно едет крыша, Кафа. Чтобы согласиться на подобное нужно быть либо отбитым на всю голову, либо отбитым на всю голову. Иного варианта нет. Нормальные люди дорожат своей жизнью, а не рвутся её потерять. Простейшее понятие инстинкта самосохранения. И у тебя этот инстинкт будто бы вырубило разом. Закоротило. — Юнги осторожно подходит ближе. — Откажись, пока ещё есть время. Затея — хуйня. Оно того не стоит. — А ты записался в судьи что ли? Разбираешься в том, что стоит того, а что нет? — Чимин отвечает слишком дерзко, заламывая брови. Смачно швыркает. Под носом мокро. — Да, возможно, у меня уже едет крыша. Ну и что с того?! Я, правда, считаю, что поверхность давно мертва, что там нет ничего кроме смерти. Только вот… понимаешь… я хочу верить в обратное. Хочу выбраться отсюда, хочу… Пусть большее время не получается, но… я так устал задыхаться. — Сам делает шаг навстречу, выдыхая слова механику в лицо прерывистым шёпотом. Небольшой размер палатки позволяет сокращать ненужные расстояния. — Я мечтаю увидеть море… Глаза на мокром месте. — В сталкерство тоже ради моря подался? — Ты хочешь посмеяться над моей мечтой? Юнги смотрит; его глаза в полумраке тоже начинают поблескивать. Когда Чимин всё больше пятится назад, механик хватает его за плечи, возвращая на прежнее место. И почему они раньше не говорили? Вот так, как сейчас — никогда. Чтобы изнанкой наружу, чтобы нутро чужое видеть! Вот человек скала, а вот он внутри — весь переломанный… И море! Почему Чимин раньше про него не сказал? Может быть… может быть, Юнги бы тогда на него совсем по-другому смотрел!.. Так и столкнулись: один плакал, а другой уже учился переживать за чужую шкуру больше, чем за свою. Намджун прав: причина всегда найдётся, если тебе есть кого защищать; даже сломать собственный уклад жизни — ничего, если имеется достойный противовес на другой чаше весов… — Куда же ты собрался, Кафа? Ответ не нужен. Выбор сделан, и ставок… ставок больше нет! Всё или ничего. — Наверх. Кафа — производное от Катастрофа.***
— Зачем? Какого чёрта, Намджун? Почему такие новости доходят до меня… вот так, как дошли вчера? — Я должен был сказать сначала тебе, а потом ему? Чтобы потом ты нашёл способ скрыть от Тэхёна известие о том, что его мечта выбраться из метро — теперь уже не просто мечта, а цель? Точная цель, которая уже машет ему рукой на горизонте… — Оставь эти речи, Нам. Да, нашёл бы способ. Нашёл бы способ спасти его от мучительной смерти! От тебя! От неизвестности наверху! Он же теперь только о том и думает, что выйдет наружу! Штаб Командующих не впервые полон разногласий. Ранним утром Юнхо соскочил с постели, оставляя Тэхёна досыпать положенные часы, а сам сорвался к Намджуну. В штаб. Вымещать скопившуюся за прошлый день злость и обиду. Последний прошедшей ночью не сомкнул глаз, поэтому отвечал на чужой полукрик-полурык вяло, не повышая голоса. — Ты сейчас мне это всё говоришь, потому что ему вчера не высказал? Бережешь мир и гармонию? — Я устал с ним ругаться. — Поэтому ругаешься со мной. — Я ругаюсь с тобой потому, что именно из-за тебя и твоих слов ему не живётся спокойно. — Ему не живётся спокойно потому, что он хочет жить. Не существовать. А жить! Люди были рождены наверху, значит там — наше место. Наш Дом. — Ты застрял в прошлом, Нам. Это уже давно не так. Мы приспособились. Мы теперь здесь живём. Это наш «дом», а не то, что на поверхности осталось. Намджун посмеялся грустно, потянулся за рацией в кармане, покрутил её в руках. На Юнхо, скалой возвышающегося и отбрасывающего широкую тень, загораживая собой свет лампы, не смотрел. Пожевал сухие губы, коростой покрытые, снова рацию покрутил. Понял. Всё понял. Рация зашуршала. — Нашли два локомотива. Вагоны для пассажиров. Пути, что в черте города проложены, целые — проверили. Ждём вас три дня, пока мастера наши работают, а потом уезжаем. Удачи, Кэп. Конец связи.***
Голова пухнет от мыслей, в ней роящихся. Таймер, отсчитывающий мгновения до того, как он оглянется на метро в самый последний раз, неумолимо тикает: тик-так, тик-так. Вера в жизнь на поверхности теплится в груди угольком. Всё, как и всегда, лишь сухой кашель стал донимать сильнее, чем прежде. Новое утро — начало нового дня — новый виток времени, что необходимо потратить на ожидание. Тэхён не жалуется. Намджун ясно дал понять: пока они точно не знают, когда случится долгожданное возвращение «домой», поэтому остаётся подгонять время вперёд, не умея ускорять тиканье часов одной только силой мысли. Юнхо куда-то ушёл ещё рано утром — почти ночью. Тэхён лениво зевает, вытягиваясь во весь рост на кровати, ненарочно высовывается своими длинными и худощавыми конечностями из-под тёплого стеганого одеяла и тут же сворачивается в кокон. Холодно, как и всегда. А Тэхён всё никак не может привыкнуть… Без Юнхо одиноко, но не то, чтобы Тэ и к этому не привык. Обычное дело. У Юнхо дела Командующего, у Тэхёна… тоже дела. Большую часть времени они существуют раздельно, ведь у них не те отношения, когда два человека срастаются в один организм. Да и не отношения это вовсе. Так… оба нашли друг друга, ну и остались вместе. Так считает Тэхён. Вставать не хочется совсем. Тэ сегодня особенно ленив; так и тянет впасть в спячку до того момента, как истечет таймер и нужно будет лезть наверх. А пока… скукота! Из обязательных дел только дневное дежурство на ферме. Но вставать всё равно нужно, поэтому повалявшись ещё минут пять-десять, Тэхён послушно вылезает из-под одеяла. Ох уж эта утренняя побудка — тяжелейшее испытание! Какие тут подъемы на поверхность? Встать бы с кровати! Завтракать ещё не позвали, но Тэхён, одевшись и умывшись в общем умывальнике, идёт в сторону раздачи. Сегодня там дежурит Хосок с Давон. Хосок на станции — разнорабочий, а его сестра просто везде рвётся ему помогать. — Хэй. — Хосок замечает друга ещё издалека, с улыбкой салютуя. — Ты сегодня рано. Не спится? — Юнхо рано поднялся и разбудил. — Поможешь? Нам с малой ещё порций пятнадцать осталось. Тэхён соглашается — только рад помочь. Давон выдает ему запасной фартук и половник, быстро объясняя каким должен быть объем порции, где находится чан с рисовой кашей и где стоят чистые тарелки. Тэхён на всё кивает, не упуская возможности задеть девчонку за чрезмерно серьезный вид, отчего она вся тут же румянится и замолкает. В три руки управляются быстрее, и уже через пять минут Хосок звонит в общий колокол, созывая народ станции завтракать. Ежедневная рутина — тоже жизнь. И кому-то эта рутина нравится. Тут дело вкуса: вот каша, как всегда, пресная, и кисель… переслащенный. Юнги с Чимином опаздывают, приходят вместе, садятся тоже вместе. Только молчат. Тэхён находит это странным, но решает не лезть в чужое болото раньше времени. Давон сразу реагирует на появление бывшего сталкера — вся заливается румянцем, скукоживаясь и сгибаясь над тарелкой сильнее прежнего. Чимин остаётся безучастным. Тэхён хмыкает. — Тэ, ты когда сегодня на дежурство? — Хосок пихается локтем, пододвигаясь ближе. — После обеда. — Поможешь мне? Юнхо распорядился порося старого на завтра порезать. Я уже договорился с ребятами — тебя заменят на «грядках». — Хорошо. — Тэхён! Лёгок на помине. Юнхо идёт со стороны раздачи, в руках у него тарелка, как и у всех вокруг, такой же граненый стакан. На него оглядываются, ведь обычно Командующие не появлялись в общей столовой, оставляли даже приемы пищи — в своем штабе. — Тэхён! Ребята вокруг напрягаются. Особенно Хосок — у него с Юнхо постоянные военные действия. Юнги даже головы не поднимает, продолжая жевать. Чимин кидает вопросительные взгляды в Тэхёна, впервые проявляя хоть какой-то интерес к окружающему миру. Тэ единственный кому нормально, ведь он живет с этим человеком бок о бок несколько лет и давно к нему привык. — Юнхо?.. Командующий тяжело опускается рядом с Тэхёном. — Составишь мне компанию после завтрака?***
— Господин Командующий? — У Тэхёна внезапно игривое настроение, он улыбается, посмеивается чему-то своему. — Вызываете меня на ковер? — Удивительно, но нет. — А для чего? — Сейчас узнаешь. Мы почти пришли. — Впервые за сегодня на пасмурном лице проскальзывает подобие улыбки. Юнхо распахивает перед Тэхёном полу палатки штаба Командующих, пропуская вперед. Намджуна внутри не обнаруживается, зато Тэ сразу замечает на столе стопку своего сталкерского облачения и «Ваншот» (картечный пистолет-дробовик, как у Намджуна), удобно пристроенный сверху… Что? — Что?.. — Одевайся, — говорит он небрежно. Юнхо ухмыляется чему-то своему нарочно игнорируя чужое замешательство. Сам подходит к своему креслу — там другая стопка одежды — его собственная. — Но… — Тэхён, меньше слов больше дела. Давай же, не тупи. Пока Тэ хлопал ресницами, рассматривая переодевающегося Юнхо, последний успел скинуть с себя форму офицера и принялся надевать тяжёлую сталкерскую химзу. — Что ты делаешь? Привычнее было воспринимать понятия «Юнхо» и «верх» несовместимыми друг с другом. Как Тэхён должен понимать то, что видит сейчас? — У нас не больше часа. Если ты не поторопишься, то мы либо вовсе никуда не пойдём, либо… — «останемся на поверхности», — так им и не произносится, но упоминается между строк. Юнхо осекается, забывая об улыбках, он понимает, что угрозой может быть только первый пункт; к последнему тянутся все тэхёновы стремления. — Не больше часа на что? — Снова недоумение. Тэхён всё-таки задвигался, стягивая гражданское и накидывая спец форму для защиты от радиации наверху. — Пойдем. — Никаких ответов — сплошное указательное восклицание в повелительном наклонении. Как всегда. Плащ-пончо, сапоги да и вся химза привычно тянет к земле своим большим весом. Прошло всего-то несколько дней, а Тэхён успел по этому заскучать, как наркоман по новой дозе. Дозе рентген. Они проходят мимо охраны, стоящей у ещё открытых гермоворот, поднимаются по замершим навеки эскалаторам, минуют длинный коридор и взбираются по подвесной лестнице к люку в потолке. Весь путь преодолевают в полнейшем молчании, только тяжелые вздохи, искаженные противогазами и звуки с поверхности не поддерживали абсолютную тишину. Наверху… ничего нового: разруха, белесый туман, сливающийся со снегом в иное измерение, и пустота — всё на своих местах. — Это странно, да? — Тэхён оглядывается на Юнхо, идущего позади, и улыбается, прекрасно понимая, что эта улыбка скрыта от чужого взгляда защитной маской. — Это ты меня впервые на поверхность вывел и всё тут показал. Я никогда не спрашивал, но всегда хотел знать: почему? — Теперь, когда думаю об этом… — Он прервался, придержав за плечи Тэхёна, что едва не навернулся лбом вперед, запутавшись ногами в торчащей из асфальта арматуре. — Осторожнее, — сказал с усталым грудным выдохом. — Когда думаю о нашей первой вылазке, то… — «…хочу вернуться в то мгновение, когда решил, что привлечь твоё внимание, выпустив тебя наверх, — хорошее решение». Но говорит другое: — Я просто хотел тебе угодить. Вот и всё. А вышло так, что, выпустив наверх, потерял навсегда… — Если бы не ты, то я бы так и сидел внизу. Вместе со всеми. Спасибо. Это не та благодарность, в которой нуждался Юнхо. Это не те слова. Больно кольнуло в груди от понимания. Он всё понял, но ещё надеялся что-то изменить… Вокруг них бушует и воет ветер, цепляющий с собой в полёт льдистые осколки, бросается на переломанный хребет старого города, как шакалы на кусок гниющей падали. — Я только не понимаю зачем мы вышли сейчас, когда на днях собираемся устроить побег навсегда. — В голосе Тэхёна вспыхивают искорки-смешинки. Он счастлив, но вовсе не из-за того, что для него сейчас организовал Юнхо — не из-за нынешней импровизированной прогулки под кодовым названием: «попрощаться». Прощаться здесь должен только Юнхо. — Пообещаешь мне кое-что? — Что? — До того, как… план Намджуна и его друзей осуществится, мы с тобой съездим до столицы. Я уже обо всём договорился. Мы управимся за один день и вернёмся, а потом… — Хорошо. — Перебил. Не дал договорить. Подошёл ближе. Датчик считал рентгены, зловеще потрескивая. — Я и сам бы очень хотел съездить. Я давно не видел маму. — Хорошо. — Спасибо. Прости, что так редко тебе это говорю. Спасибо. — Ага. Рука в руке — зацепились вместе. Ветер всё крепчал, смазывая очертания, обтянутых резиной черепов. Вместо глаз — глазищи, иллюминаторы в количестве двух штук, и две большие блямбы-таблетки — вместо рта. С первого раза не разглядеть за химзой человека, с которым только вчера падал в одну и ту же постель. Какое-то чудище грязно-зеленое заняло его место — новый житель Земли, в сталкерский наряд облаченный. Так и замерли. Два чудища. Пока сбоку не мелькнула ещё одна тень… — Мы здесь не одни. — На пару со словами замирает и сердце. Тэ на автопилоте тянет из кобуры «Ваншот», подражая движениям Юнхо. Руки расстаются; щелкает взведенный курок. Всего в паре метров из-за угла здания, от которого сохранилась лишь пара стен, выглядывает чья-то… голова. — Подожди. — Тэхён хватается за чужой локоть, останавливая; сам опускает свою пушку. — Не лезь под руку! — Не стреляй, слышишь? Не надо. Даже с такого, казалось бы, небольшого расстояния разглядеть мутанта было сложно. Он почти сливался с туманом и снегом, выдавая себя лишь чёрными глазами на фоне бесконечно белой бури. Тэхён всё щурился, уже хотел сделать шаг ближе, но ему не дали, преградив путь рукой. Существо смотрело в ответ. Лысая голова и большие чёрные глаза напоминали карикатуры на зелёных человечков. Тэ впервые видел «опасную нечисть с поверхности» так близко; те же демоны всегда летали высоко, а другие просто не околачивались рядом с выходом из метро, поэтому так хотелось растянуть мгновение этой внезапной встречи. — Он не похож на других. — Какая разница? Ты отвернёшься, а он бросится тебе на спину. — Не стреляй. Юнхо, что всё это время не убирал палец от спускового крючка, взрыкнул от еле сдерживаемой злости. Опустил дуло к земле, но не убирал пальца, и глаз не сводил. Существо тоже словно замерло в ожидании. Не двигалось. Как скульптура из чистейшего мрамора. — Иди к люку. — Юнхо. — Я не буду повторять. — А вот теперь в нём проснулся Руководитель. Холодный тон морозил сильнее стужи вокруг.***
К ферме Тэхён прибыл весь дерганный, нервный; пробирался к загону со свиньями в своих сапогах резиновых по колено — хорошо, что навоза по щиколотку. В глазах сильно щипало. От смрада? Хосок стоял рядом с одной из самых старых хрюшек, покуривал самокрутку. Спокойный до опупения, и хряк вместе с ним — спокойный. Готовый ко всему. И оба — в дерьме по щиколотку. — Что-то случилось? — спросил Хосок. Тэ не спешил отвечать, кивнув на уже почти что мёртвый кусок мяса, мол: давай уже начинать. — Как скажешь, — пожал плечами. Решил потом залезть в тэхёново нутро, а пока залезет своими руками, за перчатками спрятанными — в хряка, когда будет разделывать. Кушать хочется всем. И всегда. И здесь нет места милосердию. Хряк не противился, когда его из загона на выход повели; других тоже не пришлось держать — хрюшки безучастливо смотрели собрату вслед своими глазками-пуговками. Тэхён действовал на автомате, стараясь ни о чём не думать, а Хосок поспевал шутить, разговаривая больше с хряком, чем с молчаливым помощником. Так подошли к толстому деревянному столбу с ржавым крюком на самой верхушке. Из-за пазухи Хоуп выудил толстую веревку с петлей на конце, снова к хряку обратился, за ухом почесал, приласкал, как котенка. В ответ тихо хрюкнули. — Тэхён? Отвлечешь его? — Да. Опустившись на корточки, протянул руку к морщинистому рылу; какие-то слова из рта полезли, пальцы жесткую шерсть перебрали и слёзы из глаз всё-таки показались. От смрада. Да. От него самого. Пока Тэхён отвлекал, Хосок ткнул в приоткрывшийся от удовольствия рот петлю — за клыки пропихнул, а сверху на рыле затянул; за поводок подтащил к столбу, перекинул веревку через крюк, стал натягивать. Тэ остался в стороне, смотрел, как рылом к верху свинья на задние копытца встает. Брюхо показалось, всё в грязи и навозе перепачканное. — Тэ?.. — Да. — Глухо. Разучился что-то другое отвечать. Хосок вручил ему старый, но остро заточенный нож для колки, больше похожий на длинный штырь. Тэхён взял, осмотрел. Всё как всегда. На рукояти — вон — кровь старая запеклась. Провёл рукой по брюху, нащупал пульс, ребра и следом — сердце. Уже не первый раз таким занимается. Приставил остриё напротив свиного сердца. Не собирался прощаться. Свободной рукой хлопнул по рукояти с силой. Хряк вскрикнул, а потом опал. Замолчал. Навсегда.***
Захотелось закурить. Тэхён давно этим не баловался, поэтому с непривычки закашлялся, сглатывая горечь. — Что Агуст туда пихает? — стряхивая пепел. — Не хочу знать, — глухо засмеялись. Позади осталась мясная тушка — только разделать и разложить по тарелкам, предварительно сварив вместе с приевшимся бульоном. — Ты как? — Хосок участливо разглядывал лицо друга. Тэхён всё отводил от него взгляд. — Если бы… — Затянулся и выдохнул блеклый дым. — …Я сказал, что мы сможем на поверхность выйти. Навсегда. Ты бы мне поверил? — Наверное, да. — А ты бы пошёл за мной? — В лучший мир? — Да хотя бы и так. — Если в этом мире найдётся место для меня и моей сестры, то почему бы мне не пойти?