Дурная ночь, звериный след, Мы пробираемся сквозь бред Желаний, вымыслов, причин, Безумий, грязи, звезд, морщин.
Du Levande
Под ночь станция затихала, и, лишь в отдаленных уголках, люди не засыпали, работая до утра наизнос. Например, дежурство на ферме всегда велось круглосуточно: загоны, грядки, чайные плантации — всё требовало усиленного внимания в условиях подземной изоляции. Кроме фермы, не спали и пограничники, как всегда рассевшись вокруг костра и травя свои байки, которым нет ни конца ни края. Но этой ночью свет не тушили ещё в одном месте — в штабе Командующих всё не ложился спать Намджун. С того момента, как рация зашуршала при Юнхо, сообщая о трёхдневном сроке, других сообщений больше не поступало. Помехи шелестели одиночеством, но даже они напоминали о том, что жизнь стремительно менялась, ведь до этого момента рации были под строжайшим запретом — никому не разрешалось связываться с их помощью (да был только тот телефон, что мог звонить по одному и тому же номеру). Оттого Намджун и радовался рации, как одному из компонентов масштабного переворота системы, заставившей людей спрятаться под землю и послушно сидеть в ней, медленно возвращаясь к истокам — к темным пещерам и наскальным рисункам, как в древности. Насущный вопрос: почему? Стал риторическим сразу после того, как Намджун вступил в «Вверх». Конечно, никто не брался судить: правильно иль нет поступало руководство; у каждого своя правда. Политика столицы поддерживала жителей метро вот уже пятнадцать лет — надо отдать им должное; но в этом мире нет ничего вечного, кроме человеческой глупости, поэтому даже в самом организованном обществе однажды, вопреки всему, обязательно появится кто-то недовольный. А за недовольным пойдут другие недовольные. Столице в этом плане повезло лишь в том, что «Вверх» не стремилась устроить государственный переворот, революцию… Нет. Система останется жить вместе с теми, кто готов и дальше существовать, подчиняясь ей, просто из неё уйдут те, кто стремится начать жить с чистого листа, незапятнанного тьмой, подземельями и зловониями. В перерывах между размышлениями Намджун листал журнал отчетов по работе систем очистки станции, по состоянию фермы, по количеству вторжений извне… Если он уйдёт, то «Конечная» будет уничтожена, и журналы станут никому ненужным хламом; Командующий покинет место, которое клялся защищать, оставит свою станцию на растерзание неумолимой смерти, что уже ждёт свою новую гостью, протягивая костлявые руки. Предательство? Он не знал; думал обо всём сразу и ни о чём — тоже думал. Снова вспоминал о смерти, о жизни, о прошлом и будущем, ожидающем их впереди; и всё листал страницы, надписи на которых уже стремительно теряли для него свой прежний интерес и смысл. Утонувший в своём болоте, не заметил ночного гостя на пороге штаба. Юнги стоял и молчал в тени, пока Намджун случайно не посмотрел в его сторону. — А вот и ты. Механик принял эту фразу за приглашение. В руке у него нашлась бутылка с красной надписью «Агуст»; с ней и сел рядом с Командующим — на пол, облокотился спиной о железную ножку стола, запрокинул голову. — А вот и я. — Решил опробовать нпз? — Намекнул на бутылку любимого пойла. — Как дела с твоим решением? Юнги пьяно похмыкал (успел накидаться перед тем, как явиться на чужой порог), голову опустил, засмотрелся частью станции, малькнувшей в просвете выхода из штаба. Заговорил: — У меня в детстве друг был лучший. — Глоток. — Я всегда думал, что мы с ним вместе и в огонь, и в воду, и к самому черту на рога. Верил в нашу дружбу, короче. Всем сердцем, ха! — Присосался к горлышку, увеличив дозу бессметным количеством новых глотков. Заговорил снова: — Ему всегда хотелось лезть куда-то, к кому-то… Синяки и ссадины с него не сходили, как и с меня. Мама спрашивала каждый раз: «А если он прыгнет с крыши, то и ты прыгнешь?» А я ей: «Да». Шутили, конечно. А я прыгнул. Не с крыши. — Глоток. — Из метро. Когда ещё на «Мастерской» жили. Там тогда выход наверх не закрыли. А вот друга моего мутанты и… задрали. Насмерть. Я не успел выстрелить вовремя. Рука задрожала! Было поздно… Глоток. — Чимин похож на него? Агуст засмеялся, после выпив снова. В глазах защипало. А к чему, если не к этому он вёл свой монолог? — Наверное, только тем, что башки на голове нет, чтобы думать. — Зато на тебя похож тем, что за другом, как ты, готов хоть на край света пойти, даже если тот воспринимает этот подвиг как что-то должное. Последние слова застряли между ними, отражаясь в ушах эхом. Бесконечный репит неприкрытой истины. Юнги глотнул ещё раз, протянул Намджуну, тот не стал отказываться. — Ты нужен мне там. Без тебя не справимся. — Глоток. — В работе паровоза я знаю не больше твоего. — Нас не бросят одних, Юнги. «Вверх» уже лет пять разрабатывает план побега. Они шарят в паровозах, как профессионалы. У них даже есть какой-то иностранец, который специально приехал в город до войны, чтобы осмотреть наши локомотивы. Если нам очень повезет, то заберем у них хотя бы одного знатока железнодорожного дела. — Засмеялся. — А ты лучше всех разбираешься в других железках. Один из лучших механиков метро! — Льстец. — А ты гений. Ещё посидели в молчании. Из самодельной раковины с подвисным ковшом умывальника надоедливо капала вода. — Как это всё произойдёт? — спросил спустя время, протягивая руку, чтобы забрать свою бутылку. — Мы просто уйдём? А как же жители, которые не хотят выходить? — Сделаем так, как сделала «Первая»: отправим своих на ближайшие станции, разрешим собрать всё самое необходимое и сами закроем гермодвери, чтобы извне никто не смог больше зайти. — Другие станции не резиновые. Им бы своих прокормить, а тут ещё наши люди… — Это уже не наши проблемы… — «…и не наши люди» — подумал, но не сказал. — Вот как ты переживаешь за своих подопечных? Намджун ничего не ответил. И механик не стал соглашаться на побег из метро вслух. Всё понятно без слов. Бутылка с красной надписью «Агуст», навернув ещё один круг, вернулась в руки хозяина. Журнал с отчетами, зашелестев, свалился со стола, когда его неосторожно смахнул (уже почти бывший) Командующий. Последняя ночь на станции «Конечная» продолжалась.***
Во сне Тэхён вновь видел девочку в белом платье. Она и в этот раз махала ему рукой. Только Тэ не мог даже пальцем пошевелить, чтобы помахать ей в ответ; и крикнуть не получалось — пропал голос. Оставалось лишь смотреть. Вперёд. Без оглядки — как он хочет делать всегда. А незнакомка с лицом Давон всё смотрела на Тэ в ответ, её тонкая рука без остановки мелькала в воздухе, хвастаясь чистой кожей, что цветом почти сливалась с платьем. Сон казался зацикленным рядом кадров, поставленным на бесконечный повтор, пока… не раздался выстрел. Оглушительный. Брызнула ярко-алая кровь, и, девочка, будто подбитая бабочка, упала на грязные рельсы. Изящная ручка выгнулась тонким запястьем вверх… Тэхён проснулся с криком, что неумолимо рвался из его рта. Юнхо подскочил, будто и глаз не смыкал, собрал Тэ в горсть вместе с одеялом и затряс, пытаясь привести в чувства. — Убийца! Отпусти меня! — Услышал в ответ. — Тэхён, тише. Ты сейчас всю станцию на ноги поднимешь! Тише-тише. — Не знал указывать или успокаивать лаской. Тэхён диким зверем рвался прочь из его объятий. — Ты убил её! Девочку ту! Убийца! — В глазах ни капельки сознания. Изо рта брызжет слюной — сквозь сжатые в оскале зубы. — Тише, Тэхён, тише… — Сильнее прижимает горячую голову к груди. У звереныша не хватает мощи вырваться, поэтому он лишь дергается, как птичка, которую заперли в клетке. Но дергается! Из последних сил!.. — Лучше бы ты умер! Ублюдок! Ещё больнее? Юнхо не реагирует. Он тоже человек-скала… и он тоже внутри… весь переломанный. …Так наступает утро.***
После трудной побудки собирались молча; «Конечная» ещё дремала, объятая дымкой сна. Тэхён часто закашливался и на вопросы Юнхо о самочувствии не отвечал. Так добрались до перрона, а там их уже ждала дрезина без вагона. В дрезине сидел бородатый мужичок с сухим острым лицом; Тэхён его не знал, поэтому не стал здороваться, быстро прошмыгнув мимо. Дрезина тронулась с места, сильно зашумела, туннель объял её своей тьмой вместе с пассажирами. Мимо погранки промчали, не отмечаясь; поехали дальше. Тэхён смотрел вперёд, отсел от Юнхо, хотя пасадочных мест едва ли хватало на двоих. Водила молчал. Юнхо смотрел на Тэхёна. Девочка в белом платье с простреленной головой не хотела уходить из головы вместе с тем… мутантом. Тэ видел, как Юнхо прострелил черноглазому существу голову. Брызнула красная кровь. Не зелёная или чёрная, чтобы хоть отождествлять погибшего непохожим на них: на самого Тэхёна, на Юнхо и других… нет. Кровь была красная, а мутант… ничем не отличался от человека. Руки дрожали. Кашель рвал горло. Нужно было отвлечься… Решил считать станции, вспоминая особенности каждой, играл сам с собой в ассоциации. «Конечная» — девятая станция по счёту, а «Склад» — восьмая; её тоже проехали без остановки. Тэхён старался вспомнить, как они с Чимином и Минджэ выросли здесь, как играли с хламом, который массово свозили сюда со всего метро, как в четырнадцать лет с этой станции их нерушимую троицу забрал на службу Юнхо… Забыть! Забыть!.. «Аванпост» — следующий пункт прибытия. Седьмая станция. На ней организован кпп для проверки паспортов у граждан, желающих попасть в столицу. Кроме того, именно сюда свозили и продолжают свозить детей от четырнадцати лет — в то самое военное училище метро. Забыть!.. Почему «Аванпост»? Из уроков военного дела Тэхён знал, что так обычно называют посты или отряды, которые в целях безопасности выставляли для охраны… в сторону предполагаемого противника. В метро таких постов насчитывалось две штуки: седьмая станция и четвертая — окружение столицы… Тэхёну нравилась ирония ситуации. Он ещё подростком всё понял. И кто «друг», и кто предполагаемый враг — тоже понял… Юнхо взял за локоть, когда дрезина остановилась. Тэхён вырвался и вышел сам. Здесь не пахло дерьмом, как на «Конечной», что снабжала метро мясом, но от этого воздух не был легче и приятнее. Сбоку звякнула горсть патронов, ссыпаемых в руку хозяина дрезины — Юнхо расплачивался за проезд. Вокруг вышагивали военные и курсанты, которым до Тэхёна не было никакого дела, пока рядом с ним не возник Юнхо. Хотелось не думать. Забыть. Уйти… …даже туда, куда не глядят его глаза. Контрольно-пропускной пункт прошли без проблем: паспорта в идеальном состоянии, со всеми необходимыми печатями, и лицо Юнхо, знакомое пропускающему их солдату. Впереди — величавая столица — станция «Королевский сад».***
Утром Намджун в рупор объявил об обязательном утреннем собрании на центральной площади, поэтому после сытного завтрака, состоявшего из рисовой каши с кусочками свинины, люди послушно подтягивались к помосту; костры решили не тушить. — Я не могу найти Тэхёна. — Чимин заметил на площади Хосока с Давон, с ними и поделился одним из главных своих переживаний. — Он вчера сам не свой на дежурство пришёл. Наверное, опять что-то с Юнхо не поделили. У него других проблем и не водится почти, кстати, благодаря Юнхо. Не переживай. Наверняка где-то засел успокаиваться. Кафу такая мысль не утешила, но времени искать друга дальше уже не было — на помост вышел Намджун. Второго Командующего не наблюдалось. Сталкер напрягся, старательно избегая плохих мыслей. Если Тэхён с Юнхо, на самом деле, опять поссорились, то от безбашенного фаворита Командующего можно было ждать всё, что угодно. Оставалось надеяться, что отсутствие Юнхо связано именно с тем, что он старался спасти Тэхёна от необдуманных действий. По плечу тяжко хлопнули. Чимин обернулся, смаргивая беспокойство. Рядом стоял Юнги, от которого привычно пасло спиртом. — Хочу, чтобы ты знал, что… — Но не успел договорить, Намджун успел начать свою речь раньше. Юнги покачал головой, потянул Чимина за подбородок, заставляя перевести взгляд с него на помост, ставший центром всеобщего внимания. Что он хотел сказать? Так и останется для бывшего сталкера неизвестностью… — Прежде, чем я начну излагать то, что должен изложить, я хочу вспомнить одну интересную притчу о двух лягушках, что случайно попали в крынку с молоком. Одна из лягушек, рационально мыслящая, наверное, попалась, вовремя поняла, что сопротивляться обстоятельствам — бесполезно, и что судьбу не обмануть. А там вдруг ещё загробная жизнь её впереди ждёт — так к чему же тогда излишне напрягаться и напрасно тешить себя пустыми надеждами? Так подумала, наверное. Сложила свои лапки и пошла ко дну. А вторая — дура, скорее всего, или атеистка — решила барахтаться до последнего. Казалось бы, чего ей барахтаться, если всё уже решено? Если судьба так распорядилась? А она всё равно дальше барахталась… Пока молоко в масло не превратилось. И вылезла. Если раньше ещё слышались редкие шепотки между людьми, то сейчас всё окончательно смолкло. Люди не могли знать, то, что будет сказано далее, но могли хотя бы проникнуться намджуновым обаянием лидера. Временно. И пусть впереди их ждут не самые лучшие новости, даже притча на это намекала. Чтобы вылезти наверх, придется взбить масло, — главный вывод… — Наверное, многие не поймут меня и мои мысли. У каждого из нас своя дорога впереди, по которой мы до своей конечной станции дойдем. Мы встречаем людей, расстаемся и идём дальше с теми, кому с нами по пути. Пусть вместе мы дойдем лишь до следующего поворота, до развилки, которая разведёт наши дороги в разные стороны, пусть. Но мы дойдем до этого поворота вместе, поддерживая друг друга до самого конца — пока руки не расцепим и пока не разойдемся навсегда. — Вздохнул. Тяжко держать на себе взгляды людей вокруг. Силы на исходе. — Сегодня со многими из вас мы дошли до той самой развилки. До конца, который разведёт нас в разные стороны и подарит новое начало… Толпа охнула одним голосом. Для многих этот голос зазвучал нотами неприкрытого страха. Намджун продолжал: — Всю эту ночь мы с нашим станционнным механиком провели за подготовкой к выходу на поверхность. — Молчание распалось ропотом шепотков. — После обеда мы начнём нашу операцию закрытием гермодверей, отделяющих «Конечную» от другой части метро навсегда. Ночью состоится выход наверх. Поэтому сейчас прошу тех, кто готов покинуть метро вместе с нами, выйти вперед. Остальные могут отправляться собирать, необходимые для переезда на другую станцию, вещи. С этого часа я снимаю с себя все регалии Командующего станции под названием «Конечная».***
В метро всё решается патронами, как в старом мире решалось деньгами. Новая валюта дзынькала в карманах богачей и молчала… у всех остальных. Мир не изменился апокалипсисом, просто стал более жестоким к своим обитателям, что ещё заставляли, как блохи, чесаться хребет погибающей Земли. Повезёт, если окажешься на такой станции, как «Конечная», где местная кормежка бесплатна для своих, в то время, как остальные обыватели метро килограмм картошки могли купить лишь за семь патронов, а кусок свиного мяса — за пятнадцать (целое состояние!). Были и другие «полезные» станции. Например, третья по счёту промышляла медикаментами, потому что после открытия метро сталкеры умудрились добыть и притащить туда лекарств из уцелевших на поверхности больницы и аптеки. Также там делали таблетки, содержащие в себе витамин д, который частично мог заменить собой солнечный ультрафиолет, необходимый для здоровья человека. За каждую таблетку «Поликлиника» (так называется эта станция) требовала два патрона. Другим же повезло меньше. Лишь седьмой и четвертый «Аванпост» и «Королевский сад» (объединение шестой и пятой станций) могли похвастать своим высоким уровнем жизни. Столица постоянно разрасталась за счет расширений туннелей и платформ. Наемные рабочие со всего метро копали здесь землю за «копейки» (два патрона в день), пока «Королевский сад» проводил очередной банкет неподалеку. Сейчас шестая станция больше напоминала каменную шахту, полную рабочих с кирками; уши болели от бесконечного шума, а в воздухе стояла пыль, дерущая носоглотку. Тэхён закашлялся, прикрылся рукавом, оттолкнув респиратор, который протянул ему Юнхо. Защитная маска упала в грязь. Командующий не выдержал: дернул на себя Тэ и, пока тот пытался понять, что происходит, натянул на него свой респиратор. Всё это без крика, без слов; зато вместо рта отлично кричали глаза. На них заозирались провожатые, с «Аванпоста». — Отвали. От. Меня. — Успокойся. — Я здесь только потому, что хочу увидеть маму. Оставь меня. Я дойду сам. Я знаю дорогу. — Мы доберемся до твоей матери. Но сначала нужно проверить тебя. Твой кашель может оказаться предвестником чего-то серьезного. — Мне плевать. Юнхо закатил глаза, пересилив собственную вспышку ярости, наклонился ближе к чужому уху, чтобы его точно расслышали; опустил руки на плечи, чтобы от него точно не убежали: — Если ты хочешь идти наверх, то должен быть уверен, что сможешь этот верх выдержать. Мы просто тебя проверим. Я знаю, что ты зол на меня, знаю, что ненавидишь за то, что я нас защитил. Знаю. И в очередной раз прошу прощения. Если тебе плевать даже на себя, то мне — нет. Хочешь попрощаться с мамой — идёшь со мной. А если нет, то мы прямо сейчас возвращаемся на «Конечную», и ты больше уже никогда не увидишь свою мать. Шантаж — это подло, но если он работает, то грех им не пользоваться. Тэхён остывает. Заставляет самого себя остыть. Ради мамы он потерпит общество Юнхо так же, как терпел его прежде.***
Стоит отойти от шестой платформы, миновать ещё один кпп, и уже находишь себя в другом мире; только подобные Тэхёну сочтут этот оазис под землёй жалкой пародией на прошлую жизнь. В столице светлее, чем во всём остальном метро. Чище. Тэхён не возьмется говорить, что и дышать легче, но, в сравнении с «Конечной», воздух здесь действительно приятнее на вкус. Не хватает только зелени и чистой воды из-под крана. Больница на территори своя и совсем не похожа на палаточный госпиталь «Конечной». Настоящие стены и двери — вместо продуваемой материи; кабинеты врачей и палаты для пациентов; пока Джин выкручивался, как мог, здешние доктора не знали никаких проблем с лечением своих пациентов. Понятно же, что политика руководства — продвижение дедовщины? Лишь лучшие достойны лучшего. Такие времена. Тэхёна завели в пустую белую комнату, покрытую чистым кафелем от пола до потолка. Юнхо попросили удалиться, и он без вопросов вышел прочь; за дверью вновь дзынькнули патроны. После зашёл врач в белом халате и в маске, только брови черные выделялись, нависая над глазами; руки в перчатках, а голова под цветастым чепчиком. Не здороваясь, прошёл мимо Тэхёна, едва не толкнув его плечом, как прокаженного. Тэ решил никак не реагировать на чужое поведение, поэтому отвлекся, скинув с себя куртку и сняв тяжёлые сапоги до колена, сел на кушетку. Старался не смотреть в сторону доктора, что листал тетрадь, которую принес с собой. До сих пор всё нутро горело от обиды и злости на Юнхо (ещё и мужик в халате белом подкидывал дровишек). Но Тэхён понял, наконец, что должен успокоиться. На них и без того оглядывались и провожали взглядами, а ещё сам Тэ давал повод для повышенного внимания. Юнхо за ннего беспокоился, тратил патроны и время, старался понять и поддержать, а Тэхён, на самом деле, слишком редко его благодарил. Забывал благодарить. Принимал, как должное. Просто привык, что если он попросит Юнхо прыгнуть, то тот спросит: «Как высоко?..» — Раздевайтесь до трусов, — поступило указание. Хорошо, что вывернуться наизнанку не попросил.***
— Юноша здоров. В самом расцвете своих сил. Опухолей не нашел, облучен, правда, но пока всё в пределах нормы. Дышит без хрипов… — А кашель? — Могу предположить, что чего-то надышался. Откашляет всё — пройдёт ваш кашель. По симптомам, которые вы мне сказали, подумал на тубер, но у мальчика его не обнаружил. Пока, по крайней мере. — Пока? — Да вы не переживайте так. Организм молодой — со всем справится. А если не справится, то жду на новый прием — всегда рад здесь таким приятным посетителям. — И постучал по карману, в котором зазвенела горсть патронов, намекая на свой недёшевый прайс добросовестности. Юнхо покивал, что-то ещё спросил. Тэхён уже не слушал — торопился одеться и сгинуть прочь из этого места, и забыть прикосновения холодных пальцев, объятых белой резиной, как второй кожей. Вышли из больницы, пошли по широкой улице. По бокам домики одноэтажные стоят, где-то двери открыты приветливо, где-то закрыты наглухо. Впереди мелькнул яркий шатер местного борделя, из которого резкая музыка в уши долбанула. Тэхён старался по сторонам не смотреть — насмотрелся уже давно. В лоне новой цивилизации тебе улыбались в лицо не люди, а куклы, полые внутри. Тэ среди них, как белая ворона, слишком ярко взмахивал крыльями, минуя столичные улицы. Рука сама потянулась к чужой руке; Юнхо сжал чужие холодные пальцы в ответ. Так и пошли дальше, собирая на себе взгляды местных жителей. Тэхён прижался к плечу Юнхо и подумал, что вот так, как сейчас, ему намного комфортнее преодолевать испытание станции под названием «Королевский сад». Юнхо, второй Командующий станции «Конечная» — третий аванпост — только для Тэхёна… Идти оставалось недолго, но внезапно из толпы их выдернули грубоватым жестом. Военная форма грязно-зеленого цвета встала стеной перед глазами — широкой грудью военного офицера. — Юнхо! Тэхён узнал человека пред ними — это отец Намджуна. Седой мужчина с грубым лицом, полным морщин и шрамов, но ещё хранивший в своем стареющем теле силу. Тэхёна он на дух не переносил, поэтому не здоровался и даже не смотрел. В принципе, этот мужик и сына своего не жаловал — наверное, за те самые мысли про смысл названия «Аванпост», про предполагаемых врагов и про поверхность; ведь не Тэхён здесь идейный вдохновитель революции. В закутке, где для троих было откровенно мало места Тэхён чувствовал себя лучше, чем в толпе. Даже в неприятной компании отца Намджуна, не мучила клаустрофобия. Столичные жители, на самом деле, не похожи на жителей остального метро. Пустые куклы — это не просто преувеличение. Тэ так их и видел: полые внутри, пластиковые снаружи. И улыбки натянутые до ушей, якобы счастливые. Конечно, жить в центре метро лучше, чем на окраине, но от этого и гравитация давит сильнее, прижимая не только телесный пластик, но и головы, что лишены стремлений и надежд… Почему столица жила богаче? Понять не сложно. В центр свозили всё, а чтобы перебросить товары с одной половины метро на другую, нужно было пройти столицу. А там уже «Королевский сад» успевал собирать налоги с проезжающих торговцев. Так и текли ежедневные поставки — в руки скупердяев. Конечно, не все здесь были такими, но большинство всегда пожирает меньшинство, поэтому и приходится делать вывод по тому, кто чаще всего попадается на глаза. — У твоей матери на днях был сердечный приступ. — Задумавшись, Тэхён не сразу понял, что обращаются к нему. Отец Намджуна взирал со своего почти двухметрового роста вниз на Тэ, как на противную букашку, которую хочется раздавить. — Врачиха сказала, что ей недолго осталось.***
Мир будет продолжать рушиться, а люди будут продолжать умирать. Течение жизни неизменно. Поверхность, пещеры, метро — просто локации одного спектакля. Они играют роль только для людей, а в масштабах вселенной эти мелочи становятся частичкой с приставкой микро. Небольшой домик на окраине встретил путников запустением. Обычно, когда Тэхён приезжал, в окнах горел свет, а двери, приветливо распахнутые, зазывали скорее вбежать внутрь. Сейчас же окна пугали темнотой, рвущейся изнутри; только в одном горел свет — в комнате матери. Юнхо остался позади, а Тэхён заскочил внутрь тревожным штормом. Ураганом. Мама, сложив тонкие руки на животе, лежала в своей постели бледной копией самой себя. Тэ опустился на колени рядом с кроватью, на коленях же дополз до изголовья. Всё происходило как на быстрой перемотке, когда прежде медленно тянулось липкой патокой. — Мама. — Как маленький. Слова закончились, забылись. Осталось только то единственное — самое первое. — Мама… — Малыш. — Слабо. Пышные ресницы, доставшиеся Тэхёну по наследству, затрепетали на другом лице. — Это ты?.. Тонкие руки дернулись. Длинные изящные пальцы у Тэхёна — тоже от матери. Так и сцепили их вместе. Эти пальцы… одинаковые. — Я. Я пришёл… — Хорошо. Я тебя ждала. Давно жду. Думала… Боялась не успеть. «Куда?» — не решается спросить. Врач не нашёл у Тэхёна опухолей, но именно в этот момент в горле будто вырос огромный ком. Не получалось сглотнуть. Задрожали губы, и под носом — мокро. И кашель ещё вырвался. Только слёзы задержались в пути. — Мама… — Малыш. — Улыбка проблеском света мелькнула на изможденном лице. — Какой ты у меня красивый. — Второй рукой потянулась к сыну, но не дотянулась, не хватило сил, зато Тэхён сам щекой прижался к подрагивающей материнской ладони. — Ты самая красивая. — Вся в тебя. — Вновь заулыбалась. — Так соскучилась за тобой. — Большим пальцем провела по тэхёновой острой скуле. — Совсем про меня забыл со своими Юнхо и Намджуном. Забрали у меня ребенка. Бессовестные. Тэхён не стал спорить. Женщина замолчала. Засмотрелась, всё поглаживала пальцами щеки и скулы сына. Тот ластился, как ручной котенок. — Глаза такие грустные. Смотреть больно. Что же там за мысли в голове роятся, если в глазах всё отражается так отчетливо? — Мам. — Покачал головой. — Тебе кажется. — Грустные-грустные. Я же всё вижу. Не нашёл, что ответить, закусил дрожащую губу — вот и слёзы прибежали запоздавшие. Мама, прикрыв глаза, заговорила вновь. — А помнишь, как с папой на рыбалку ездили? Он тебе удочку показывал. А я смотрела за вами двумя, думала. Много думала. Мечтала, что вырастешь у меня таким же большим, как папа. Будешь рыбачить лучше него. А папа мне твой потом сказал, что мечтать — не вредно, и что из тебя никогда порядочного рыбака не выйдет, потому что сидеть на месте не сможешь. И рыбок тебе жалко, и червячков, и удочка в руках не лежит… А я подумала: и хорошо, что не выйдет, ведь моего мальчика впереди ждёт такое будущее… Такое! Лучше, чем у всех, ведь сидеть на месте не может и удочка… в руках не лежит… — Я люблю тебя, мама. — А я тебя сильнее… Что там? Про удочку?.. Не слышит. В ушах пробки. Судьба поймала на крючок.***
— Так и не нашли Тэхёна и Юнхо? На пороге штаба, отрицательно качая головами, стояли Чимин и Хосок. Намджун всё сильнее хмурился. Юнги безучастно покуривал самокрутку, рассматривая карту города. — Неужели… — Он увёл его, да? — спросил Хосок. — Очень похоже на правду. — А он же знал про всё «это», да? Раньше всех? — Я сказал ему одному из самых первых. Тэхёну и ему. Даже мысли не допустил, что он мог бы нечто подобное выкинуть. — Намджун устало потёр переносицу. Голова пухла от бесконечности забот. — Вывез его со станции. Даже у меня не спросил… Сволочь. — Тэхён его возненавидит. — Зато будет жив, — саркастично вставил Юнги своё веское слово. — Мы больше не можем ждать их, — выдохнул Намджун, игнорируя механика. — Если не закроем гермодверь сейчас — столица обо всём узнает. И тогда… всему придёт конец…