— Очень непросто жить, когда полагаешься на кого-то. Наверное, паразит — подходящее слово. Но ты знаешь, чем жертвует паразит, чтобы его не прогнали?
Дюрарара!
В детстве Тэхён прочитал много пособий для начинающих машинистов метропоездов. Он выучил рубильники, но понятия не имел, как они работают. Поэтому таким удивительным казалось то, что всего лишь на второй раз Юнги уже разбирался в механике паровоза. Тэхён чувствовал себя дураком, но едва ли это стоило считать преувеличением. Он знал, что это правда. Его высшая степень полезности — крутить педали на велосипеде и помогать накапливать электроны в батареях, а следующая степень и вовсе — не отсвечивать и не мешаться под ногами. Первая степень уже отпала, когда они покинули метро, осталась вторая. Этим и занимался весь последний день — не отсвечивал. Сегодня вся группа Намджуна (включая и самого Кэпа) отправилась на локомотив. Во главе, как и прежде, шёл Леон. Тэхён от него не отставал, а за ним и Намджун бодро перебирал ногами и, наверное, предвкушал встречу с их новым верным механическим конем, вместо ржания, издающий гудки и пыхтящий паром. Утром Тэ заметил одну немаловажную странность: Юнхо не молчал и, что боле всего странно, шёл вместе с Хосоком. Позднее выяснится: бывшего Командующего определили в тот же спальный блок, в котором разместились брат с сестрой. Хоуп не поделился загадкой их перемирия, и Тэхён не стал лезть туда, где его не ждали. Почему-то мысль о том, что Юнхо сменил кнут на пряник, подняла ему настроение (но он не хотел это признавать). — Кафа. Блять. Кончай тупить! — Агуста было слышно даже издалека, сквозь вой ветра и противогаз. Они со сталкером ушли вперёд остальных и уже успели начать работать. А Чимин уже успел накосячить… Тэхён впервые залез в локомотив. Изнутри не нашёл ничего кроме надстроенной поверх главной паровой машины, рубки с пультом управления и картой на специальном стенде, выуженные из бункера. Тэ не знал, какую территорию охватывает эта карта, но, судя по достаточно обширному масштабу, расстояния там немаленькие. Рубка, к слову, на время, пока они не найдут жилой вагон, станет временным домом группы. Едва ли хоть кому-то удастся здесь отдохнуть, поэтому так важно отоспаться ночью на вечность вперед. Но Тэхён даже рад таким трудностям — готов ко всему. Только бы вперед, и — желательно — не делать бессмысленных остановок по пути. Он не видит проблем вокруг — это не важно в нынешнем положении. Другие постепенно подстраиваются тоже. Вчерашний день научил многому, например, не сожалеть о своём выборе. Ведь он уже сделан, а пути назад боле не существует. — Помнишь, я сказал, что не могу тебя понять? — Сокджин впервые за прошедшие дни вышел наверх вместе со всеми. Тэхён не видел его лица под маской, когда обернулся на голос, но в этом голосе мелькнула какая-то странная теплота, появлявшаяся обычно лишь на пару с такой же теплой улыбкой. Кивнув, Тэ отвёл взгляд. Док встал рядом, и они вместе уставились на пролегающие вдаль рельсы и шпалы. Локомотив (пока) остался позади. — Помню. — Я всё ещё не понимаю. — В его голосе мелькнул тихий смех. — Но теперь я не боюсь вот так стоять и смотреть вперёд. Это уже говорит о многом: начало положено. Осталось ещё немного.***
К вечеру на поверхности привычно сгустился туман. Пришлось включить специальные налобные фонарики, чтобы не потерять друг друга в молочных сумерках. Никто не боялся быть найденным мутантами, потому что Леон всех уверил в том, что никаких опасных стычек не предвидится. Умолчал, правда, почему именно. Фонарики работали от ручных динамо машин; Тэхён как раз баловался одной, прокручивая ручку, как у музыкальной шарманки. Жаль только, что вместо красивых звуков получался лишь противный уху треск. Рядом паслись два мутанта, то переглядывающиеся друг с другом, то рассматривающие Тэхёна. С последнего он умилялся, отвечая парочке тем же заинтересованным взглядом. Больше они с ним не общались, но чувство чужого присутствия в своей же голове Тэхёна не покидало. Он не был против «вторжения», потому что уверился в том, что ничего плохого от такого контакта не приключится. Слова Леона о его бесспорном отличии от «других» участников «экспедиции» в Новый мир (или, как любит говорить Агуст: «Ад Земной») грели внутри. «Избранный» — звучит пафосно, но гордо, а Тэхёну, что в детстве, что сейчас не претит задирать нос и считать себя не таким, как все вокруг. — Насколько больно потерять кого-то? — Тэхён будто спросил пустоту перед ним, а на деле заговорил со своими белокожими спутниками. Но не был уверен в правильности обращения, потому что не знал точно: каким образом они его поймут? «Будто у тебя заживо выдирают сердце». Ассоциации полезли в голову кровавым месивом жестокости и боли. Грудина словно разошлась под напором чужих сильных… рук? Когтей? Тэхён хотел вдохнуть, но не мог. Хотел попросить перестать, но не получалось даже всхлипнуть… Беспомощность и боль смешались друг с другом. И опять это белое платье… — Это Она меня звала?.. — спросил он после долгого отходняка, хватаясь рукой в толстой перчатке за плащ на груди. — Девочка в белом платье… «Мы чувствуем её боль душой». «У тебя тоже есть душа». «Ты тоже можешь её чувствовать». — Простите. — Сорвалось с губ так порывисто и искренне, как если бы Тэхён в этот момент извинялся разом за весь мир, а не за себя одного. — Ю. Он. Не знал о вас ничего. Он не хотел. Он… защищал меня… Зачем кинулся оправдывать, если сам совсем недавно обвинял во всех грехах? Не знал. Просто так захотелось. «Мы знаем». «Мы не держим зла». «Мы тоже тебя защищаем». Тянуло зареветь, как маленькому. Навзрыд. С соплями и хрипом, с криком, что проберет до костей. Так гадко и больно сделалось душе. А девочка в белом платье вдруг показалась воспаленной галлюцинацией впереди — на убегающих в густой туман рельсах — улыбнулась, взмахнула рукой. Попрощалась? Или позвала за собой? — Ты в порядке? — Чимин своим голосом буквально вырвал из небытия. Тэхён покачал головой в ответ. Он не знал: в порядке ли? Быть «избранным» — не так просто, да? Весь пафос куда-то делся. — Тэхён! — со спины окликнул Леон. — Пойдём, переведём стрелки на нужные нам пути? — Подошёл ближе. Стекло его маски скрывало глаза, но обеспокоенность читалась в каждом жесте. Заторможенно кивнув, Тэ оставил непонимающего Чимина и двинулся за Леоном. Мутанты пошли следом. Больше не говорили. — Что-то случилось? — Мне последние дни всё мерещилась девочка в белом платье. Всё приходила: сначала во сне, а потом и вообще везде её мог увидеть… А теперь оказалось, что это был тот мутант… которого Юнхо… чтобы меня… защитить… «Убил», — так и не слетело с губ. И не надо. Леон всё понял и так. Он потянул специальную ручку, до которой добрались в недолгом молчании; пути перенаправились. Скрипнуло железо — всхлипнуло, заплакав, как человек. — Понимаешь, Тэхён. Все мы должны помнить, что в любой ситуации, даже самой сложной и опасной, мы — прежде всего — должны оставаться людьми. Мир изменился, но только мы решаем оставаться нам человечными или нет. — Мужчина отошёл от рычага, приблизившись к своему всё ещё подрагивающему от переизбытка чувств спутнику. — К чему я это сейчас сказал? К тому, что каждый рано или поздно ответит за своё, но мы с тобой… — Он замолчал на мгновение, подбирая слова. — Вовлечены в нечто большее, чем другие. А значит: должны принимать на себя больший удар. Тэхён впервые не нашёл в его словах смысл. Сердце всё билось, дрожало и болело чужими чувствами. Мутанты стояли рядом, как и Леон. Туман растекался в пространстве… — Однажды ты поймёшь. Добило. Стрелять можно и словами, если знать, куда целиться. Но Леон промахнулся. Или так и было задумано?.. Потом… бахнет рикошетом?***
Вечером все собрались вокруг большого костра. Кто-то выудил пару гитар, давно запрятанные в закромах; одну присвоил Джин — так и решили поделить по одной на две группы, как прежде локомотивы. Полилась музыка, разговоры, треск костра — перемешалось в одно бесконечное определение уюта. Посреди холода и радиации, снова под землёй… боле нет ощущения безнадёги, ведь завтра их всех ждёт начало нового пути. Жизнь продолжается. Сокджин перебирал пальцами струны, Стивен подхватывал, хоть и не был в игре на гитаре профи. Это не важно. Душа сквозила в каждом жесте и вибрации струн. Песню пока не пели, но немного грустный мотив рассказывал свою историю, которую хотелось слушать и без лишних слов. В конце концов, слова дают свои рамки, а музыка лишь направляет в какую-то сторону, но путь по ней ты прокладываешь свой собственный. Полёт фантазии в заоблачные дали… Ох. Кому-то из собравшихся такой полёт — далеко не в новинку. Тэхён, как вернулся в бункер, чувствовал себя бесконечно потерянным. Иногда подобное случалось, да и наложение происшествий последних дней, кого угодно доведет до ручки. Ему нужна опора, стена, на роль коей всегда подходил один и тот же человек. Юнхо не оттолкнул блудного воина, когда тот сел рядом, позволил уткнуться лбом в плечо, взять за руку, задергать светлые волосы на коже оголенного предплечья — что-то вроде ритуала успокоения на двоих. Другие не поймут, но в этом никто и не нуждается — каждому своё. А музыка всё не прекращается. Вместе с тем Сокджин всё же решает песней вновь рассказать историю Золотого города с прозрачными воротами и со зверьем невиданной красы… И бункер замолк, впитывая в себя сложную цепочку неповторимых слов. Кто-то решил подпевать, кто-то молчать. Давон вновь не сдержала слёз. Какая же всё-таки ирония! Буквально несколько дней назад «Конечная» скорбела за потерей «Первой», а теперь они сидят все вместе. И всё это с одним и тем же музыкальным сопровождением: — Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят, пускай ведёт звезда тебя дорогой в дивный сад… Люди с «Первой» всё-таки нашли свою Звезду, пока не обещавшую указать точную дорогу до Золотого города, но освещавшую путь. И, может быть… только… может быть? В этом городе найдётся место и для живых?..***
Хаджун с Намджуном легли позднее всех и встали раньше, как должно всем начальникам и капитанам. Путь предостоял дальний и тяжёлый — в обе стороны только мир, полный радиации, как неизвестности. Там обитают львы… Кэп держался, но беспокойные мысли, как назойливые мухи над дерьмом, жужжали, лезли вперёд, мелькали перед глазами — не отмахнуться рукой. Всё тянула ответственность за людей, что остались в метро, всё беспокоила дорога, всё болело за каждого, кто по доброй воле решил идти следом в бездну, которая заглядывает в глаза мутно-белыми глазами тумана. Намджун не мог себе позволить дать слабину, но собственный стержень, то и дело, гнулся к земле, как хлипкое дерево, которое на самом деле вовсе не хлипкое — просто ветер слишком сильный. — Как-то прочитал в одной книге. — Хаджун шумно отпил из железной кружки горячий чай. — Такую умную мыслю. — Замолчал немного, нахмурился, наверное, вспоминая; продолжил: — «Всякий, стоящий у государственной власти, обязан избегать войны точно так же, как капитан корабля избегает кораблекрушения»*. Думаешь, правду пишет? — Как бы больно ни было признавать, но мировой опыт прошлого показывает, что без войны человечество застаивается, как болото. Тухнет. Разрушения… всегда несут за собой что-то новое, а смерть, которую приводит за собой война… напоминает нам о бесценности жизни любого человека. — Хочешь сказать, что и ядерная война — выход из застоя? — Скорее вход в него. — Усмехнулся, но добавил: — Для кого-то. — Ты про метро? — Хаджун подхватил смешинку, скривив сухие губы; снова глотнул из кружки. — Кому-то нравится постоянство. Привычка. Не каждый может выйти из своей скорлупы. И мы с тобой не должны думать о тех несчастных, кто не смог. Если вышел на свет, то иди на него. Без сожалений… — Разве тебя не гложет чувство вины? Командующие обязаны заботиться о своих. Но мы взяли и ушли. Бросили. Разве у тебя нет желания вернуться и вытащить их силой? Резкая перемена темы отнюдь не смутила Хаджуна — он с легкостью её принял. — Слышал миф про Орфея и Эвридику? — Намджун отрицательно покачал головой. — Ну, значица слушай. Согласно греческому мифу, жена чудесного певца Орфея, нимфа Эвридика, погибла от укуса змеи. Чтобы вернуть жену, Орфей спустился к самому Аиду! Звуки его кифары укротили адского пса Цербера и растрогали подземную царицу Персефону, которая разрешила Орфею вернуть умершую Эвридику на землю, но с условием не оглядываться на тень своей жены и не заговаривать с ней до выхода на дневной свет. Орфей же… нарушил запрет и навсегда потерял свою Эвридику. — И какой смысл был в этом запрете? Хаджун невозмутимо продолжал: — У римлян, когда они отправлялись в дорогу, было запрещено оглядываться назад. И в современных суевериях есть такая установка: уйти и вернуться — быть беде. А в мифах же сам образ дороги связывают со смертью, дорогой в преисподнюю. Человек должен пройти путь смерти, пространствовать в буквальном смысле слова, и тогда он выходит обновленным, вновь ожившим, спасенным от смерти. Он не должен ни оглядываться на пройденный путь, ни возвращаться по пройденному пути, ибо это означает снова умереть… — Бывший Командующий с «Первой» многозначительно вздохнул, замолчав. — Предлагаешь мне самому сделать выводы из твоих — несомненно — умных изречений бывшего историка? — У Намджуна на лице явно читалось то, что он сдаётся пред мудростью старшего товарища. — Предлагаю перестать оглядываться назад. — Кратко улыбнувшись, допил свой чай. Время торопило. К утру уже подтягивались завтракать первые жаворонки. Может быть, Намджун и не перестанет думать о метро, но Хаджун однозначно добавил ему новой пищи для размышлений. Остается надеяться, что однажды Кэп всё-таки сможет эту «пищу» переварить.***
Прибившись одинокой лодкой к каменному берегу, Тэхён провёл с Юнхо всю ночь перед их отъездом. Ничем не смог объяснить собственное поведение. Да никто этого от него и не требовал. Юнхо всегда принимал, а обида — детское свойство, едва ли ему знакомое. За рядом исключений обижался лишь Тэхён, а Юнхо более «взросло» смотрел на многие вещи, в том числе — на их до бесконечности странные отношения. «И любить не можется, и прогнать не хочется», — отвечал Тэ, если самый лучший друг спрашивал его про Юнхо. Чимин, например, как и многие другие считал, что их связь держалась лишь на взаимовыгоде, но сейчас это мнение скоропостижно опровергалось. Метро установило свои методы выживания, и Тэхён успешно их освоил. А теперь? Прицепившись паразитом-лакрифагом, пил слёзы своего крокодила даже тогда, когда они потеряли ценность. Лакрифагия — паразитизм, если говорить коротко. К нему были склонны некоторые виды чешуекрылых бабочек в прошлом (может быть, и сейчас склонны тоже). Зачастую, в определенных районах земного шара, где этим крылатым существам не хватало элементов питания (как людям витаминов в пище), необычным источником добычи влаги и микроэлементов становились телесные жидкости других животных. В данном случае: либо слёзы, либо кровь из глаз. Бабочки могли стаями окружать черепах, крокодилов или даже птиц, протягивать хоботки и тянуть всё необходимое, как пыльцу цветов. Получали ли от такого соседства хоть какую-то пользу «цветы»? Нет… …Так и от Тэхёна нет пользы, кроме миловидного личика наместо расписных телец чешуекрылых. Зато у Юнхо наместо слёз (было) и положение Командующего, и отдельное жильё, и деньги-патроны в кармане. Недаром мама Тэхёна так скоро перебралась в столицу, хоть её сын и не любил то место всем сердцем. Но ведь всем известно, что жить в центре, даже в далёком прошлом было престижнее, чем на окраинах. Сам же Тэхён остался на «Конечной» — под боком своего негласного хранителя, как у Бога за пазухой — продолжал добиваться исполнения уже своей (а не маминой) мечты. И, в конце концов, добился, естественно. Сомневаться в нём не пришлось, хоть и хотелось. Чимин почему-то вспомнил тот раз, когда спустя несколько месяцев после выпуска из военного училища они с Тэхёном, оказавшись на «Конечной», пересеклись впервые за долгое время. Один уже вступил в ряды сталкеров, а другой… остался собой. «Этот будет мой», — сказал тогда Тэхён, указывая на Юнхо, а Чимин лишь посмеялся. Конечно, они доверяли друг другу свои самые смелые мысли, но большинство из подобных воспринималось скорее шуткой. «Ха. Не придумывай. То, что вы сидели рядом в дрезине, когда он забрал наш взвод на «Конечную», не значит ничего», — Чимин и понял, как шутку. А теперь не смешно уже несколько лет. Тэхён идёт по головам, и любить его — последняя стадия глупости. Но… сталкер ведь и сам не лучше, поэтому какие уж тут могут быть нравоучения. Юнхо волен выбирать по какой причине болеть его сердцу, а Чимин друг Тэхёна, и они совершенно по разные стороны баррикад. Потому, когда Кафа смотрит вслед этой странной парочке, провожая их взглядом до самого выхода из общего зала, он чувствует лишь отголосок какой-то жалости. Но не больше. Как к тому, кого мог, но не хотел понимать. И речь не о Тэхёне… С ним и так всё уже понятно. «Парочка» пропадает — куда? Чимин не хочет знать. Ныне их провожают аварийные огни красного цвета, и перепутьем коридоров они добираются до пустующего медблока. Плечом к плечу — сначала, а потом — лицом к лицу. Ближе. Это как игра в догонялки, только никто не хочет убегать, а догонять — пожалуйста. Исход предельно ясен, и закрыта дверь (к ней подтащили стул, подперев скрипучую ручку). Столько всего за короткое время: ссора, мир, снова ссора, столица, мама и поверхность, бункер… Тэхён не хотел иметь с Юнхо общие точки соприкосновения, но всё ещё имел. Позволял их иметь. До сих пор. И держал за руку, и льнул к плечу. Устал от новых впечатлений, но не хотел от них отказываться — взял перерыв. Решил открыть кран, чтобы из него плеснуло сначала тонкой струйкой, а потом рвануло водопадом — всё это о чувствах. Тэхён всегда чувствует слишком много для одного человека, одновременно с этим не чувствуя ничего. Как? Необъяснимо. Когда в последний раз они были так близко, как сейчас? Телесно. Уже и не вспомнить, хотя, если честно, то не так уж и давно. Просто никак не лезет в голову столь «важная» сейчас информация. У Юнхо удивительно нежные жесты, хотя грубость его общеизвестной личности категорично им противоречит. Или, может быть, эта нежность (вся, как есть) принадлежит лишь Тэхёну; от того другим и не остаётся даже одной её жалкой капли? Риторический вопрос. — Посмотри до чего нас довела твоя безумная тяга на поверхность. — У Юнхо очень грустная усмешка прячется в уголках его красивых губ. А голос ломаный, как битое стекло — осколками режет слух. Руки тянут с худых плеч потертую куртку, цепляются длинными пальцами за футболку под ней — уже не разобрать каков их изначальный цвет за сотней стирок вручную сделанным мылом. — До поверхности? — Тэхён жмётся кожей к коже, когда их перестаёт разделять ненужная одежда. Отвечает поздно, хмурит брови, потираясь щекой о щёку, как котенок. Оба тяжело дышат. — Мне всегда было страшно, что эта твоя мечта заберёт тебя у меня. — Чистосердечно. — Было. А сейчас? — Тэхён хрипит, шепчет на ухо, прикусывая мочку. Температура накаляет все нервные окончания, и рука, скользящая вдоль позвоночника вниз, оставляет за собой обжигающий след. — А сейчас мне ещё страшнее. …Ну и? Каковы на вкус крокодиловы слёзы, Тэхён?..***
«Вверх» — более, чем говорящее название для группы людей, решивших сменить место дислокации под землёй на новое (или прежнее?) — надземное жильё. У этого названия и предыстории особой нет — обозвались первым, что пришло на ум, не прогадав. Попали в самую цель. Ведь когда следующим утром Хаджун у люка, ведущего на поверхность, спросил: «Вверх?» Мурашки пробежались по коже даже у молчаливого механика, всё думающего про свой вариант напутственного слова, неизменно гласившего: «Мы все идём в ад». Группа Хаджуна в неполном составе тоже присутствовала здесь, хоть их выезд и был запланирован на завтра. С кем-то из них «Конечная» попрощалась ещё вчера, поэтому люди преспокойно досыпали свои часы, но кое-кто всё-таки решил поддаться сантиментам. Иона, например, неподкупная дева-воительница, выла на плече у Леона и выпрашивала у него обещание вернуться. Мужчина поглаживал её по спине, кивая на всё, что она говорила, утирал слёзы, как отец своей дочери. Возможно, так оно всё и было на самом деле, ведь Иона буквально выросла рядом с ним. Стивен и Минджэ всё не могли наговориться, обсуждая будни пограничников, но теперь только обменялись по-мужски скупыми рукопожатиями и хлопками по широким плечам — вместо напутственных пожеланий удачи. Чимина окружили сталкеры, во главе которых больше других болтал Минхо. Кафа грустно улыбался, лишь изредка кивая на какие-то вопросы. Ситуацию спас Юнги, молча протянувший парням одну из двух оставшихся бутылок с самогоном. Те приняли подарок с мокрыми глазами, и у Агуста не получилось уклониться от массовых объятий благодарности. Вокруг Сокджина собралась стайка девушек-сестер, всё не находящих в себе силы отлипнуть от статной и мужественной фигуры доктора с самого первого дня его нахождения в бункере. Тэхён ни с кем не прощался, как и Юнхо, зато они наблюдали за другими, встав плечом к плечу, и казались многим ближе прежнего — благодаря прошедшей ночи. Хосок с Давон, дождавшись момента, когда Иона, наконец, отпустит Леона, вдвоём обняли девушку, ради них зачем-то пожертвовавшую собственным удобством сна. Давон благодарила подругу за всё, и теперь они ревели обе, а Хосок просто обнимал их за плечи, как самый настоящий старший брат. Намджун вместе с Хаджуном смотрел за всеми со стороны. Невыразимая грусть прощания трогала и его душу тоже, но он всё-таки объявил об окончании «посиделок на дорожку». Давно уже пора отправляться… Однако, у локомотива, встретив уже до боли знакомые фигурки бледнолицых мутантов, Тэхён отлип от Юнхо и своей группы, поддавшись порыву хотя бы попытаться сказать «до свидания» по-человечски… — Не хотите с нами? Черноглазые «голожопые» чудики смотрели на него без эмоций на лицах, совсем безразлично, но их мысли, потоком вливающиеся Тэхёну в голову, выражали совершенно противоположные чувства: «Мы узнали от тебя достаточно, Тэхён. Теперь мы понимаем больше человеческих эмоций и ощущений, чем прежде. И мы сможем передать эти знания другим». — Передать? Кому? Вы здесь не одни?.. «Нас много. Мы хотим уметь думать, как люди, а для этого мы должны передать знания другим». — В этом городе есть такие же, как вы? «Мы не живём в городах. Но часто их смотрим. Мы здесь задержались. Должны вернуться домой. Рассказать всем про тебя». — Но… зачем? «Людей необходимо понять хотя бы для того, чтобы уметь жить, как вы, но не повторять ваших ошибок». Тэхён ничего не понимал. В его голове варилась такая отвратительная каша, что он буквально ощущал, что захлёбывается этими клейкими комочками… А мутанты боле не хотели ничего объяснять. Шмыгнули за корпус локомотива и были таковы. Вот и сказал «до свидания»… — Ты идёшь? — Чимин приблизился со спины, окликая застывшего друга. Ветер взметнул полы плаща-пончо грязно зелёного цвета. Тэ поежился, обернувшись. Помимо Чимина на него посмотрели и другие участники «экспедиции». А паровоз уже пыхтел разогретым паровым двигателем и готов был вот-вот сорваться с места, уносясь в далёкие дали из которых обратную дорогу уже вряд ли получится сыскать. — Иду.***
Мир за окнами рубки тянулся полотном, основным его элементом выступали заснеженные (порой кривые от воздействия на них безжалостной радиации) деревья и рельсы со шпалами — внизу. Туман отступил, поэтому видимость стала многим обширнее прежнего. Иногда по пути попадались и целые столбы бывших электропередач и сами кабеля, волнами перекинутые меж опор. Раньше они передавали электричество, а сейчас уже, оборванные тут и там, просто висели мёртвым, никому не нужным грузом. Но не смотря на это, Тэхён не отлипал от окна и не отнимал от уха счетчик радиации, с каждым новым километром трещавшим всё тише и тише, пока не замолкнувшим вовсе. — Подождём до города, Тэхён, — сказал Леон, вставший на место «рулевого». — Фильтры пока робят, не станем рисковать лишний раз. Если в городе фон будет в пределах нормы, то попробуем снять защиту. Наверное, только Леон и мог умерить бесконечный тэхёнов энтузиазм, бьющий фонтаном. Другие даже не пробовали встрять. Спустя ещё несколько часов пути, Леон объявил, что они приближаются к городу. Пока им везло на цельные железнодорожные пути, но локомотив всё равно не брал максимальные скорости, ограничиваясь средней, чтобы, в случае возникновения опасной ситуации, была возможность хоть как-то противостоять огромной массе железа паровой машины. При приближении непосредственно к городу, Тэхён заметил над кронами деревьев странные сооружения, что, как и лес вокруг, неуклонно тянулись к самому небу, всё ещё наглухо затянутому беспросветными белыми тучами. — Неужели этот старинный замок выстоял в войну? — охнул Намджун, как и Тэхён, с удивлением рассматривающий (как выяснилось) острые шпили строения, возведенного в черте города ещё много-много лет назад. Другие тоже рассматривали заснеженные «иглы», а Юнги признался, что когда-то, ещё в детстве, посещал этот замок с экскурсией: — Там был музей какого-то древнего рода или что-то типа того. Я не помню. Но помню, как там было так холодно и страшно, что моя группа очень быстро свернула обширный осмотр до минималки, и мы уехали. Неприветливое место… Тэхён всё не мог оторвать глаз от уже удаляющихся, остающихся позади шпилей старого замка. Такие одинокие… они всё тянулись к небу — вопреки разбитому миру прошлого. Это было какое-то иное чувство — не похожее на то, когда смотришь на руины города. И Тэхён снова не мог объяснить: почему? С недавнего времени он совсем перестал понимать самого себя. За руку его вдруг взял Юнхо, а Тэхён не оторвал взгляда от вида за окном рубки, чтобы посмотреть на него. Голова чесалась под противогазом. Хотелось вдохнуть чистого воздуха.***
Прямо до вокзала добраться не получилось. На подходе к городу локомотиву встретилась целая колея поваленных на бока собратьев — электропоездов. Прежде красивые гладкие туловища стали одной ржавой массой грязного хлама. Их некому было чинить, и они ныне никому не нужны… и грустно смотрели на мир вокруг сквозь свои битые окна, как самые настоящие мертвецы, которых уже никогда не укроют могильной землёй. Кому-то пришлось остаться на локомотиве — дождаться ушедших на поиски дрезины или другого приспособления для расчищения дороги к вокзалу. Тэхён добровольно-принудительно выбрал локомотив на пару с Сокджином, не особо горящим желанием шарахаться по развалинам незнакомого города. — Тэхён, ради Бога, никуда не уходи от Дока. Умоляю. Нам не хватит сил, чтобы потом искать ещё и тебя, — наказывал Намджун, перед уходом, как малому ребёнку. — Оставить бы ещё кого-то с вами, дак Давон — вон — рвётся с братом, а другие нужны для… — Я тебя понял, — фыркнул «ребёнок». — Мог бы и не напоминать мне, что я весьма бесполезный член нашей группы. — Серьёзно, Тэ. Никуда не уходи, — следом и Юнхо добавил, немного задержавшись. — И не злись на Джуна. Это я попросил его оставить тебя. После твоего приступа… — Я понял, Ю. Иди уже. И группа ушла, разделившись на две равные подгруппы. Тэхён не смотрел им вслед, а Сокджин ещё завис ненадолго у окна, провожая родные спины взглядом. О чём говорить — не знали, поэтому, оставшись наедине, молча разбежались по разным углам. И время вновь тронулось вперёд, потянулось лентой ожидания. Тэхён уже и не вспомнит, в какой именно момент, среди спокойного леса заметил непонятное движение… Всё внутри потянулось к деревьям снаружи (к тому просвету, где мелькнула странная фигура), плюя на каждое предупреждение об опасности. И Тэхён, пока Сокджин меланхолично смотрел в другую сторону, рванул прочь из рубки, по всем спускам-подъёмам поезда — вниз. На землю. И дальше — в лес. Он не думал об опасности и совершенно забыл о том немаловажном факте, что прежде не сталкивался нос к носу с настоящей угрозой лишь потому, что его оберегали мутанты. От других мутантов. Но теперь-то такого не было! Стоило хоть на мгновение задуматься о возможных последствиях! Тэхён не думал. Вообще ни о чём. В голове — космический вакуум, а в теле — необъяснимая сила. Он так ещё никогда не бежал. Никуда. Даже сквозь толпу — на подходе к «Конечной», когда думал, что потерял последнюю возможность выйти на поверхность… Им говорили, что мир снаружи жесток, опасен и совершенно, абсолютно мёртв. Их уверяли, что сохранение жизни под землёй, в многокилометровых тоннелях метро — единственное, что осталось важным для выживания человечества… Массивная фигура, так привлекшая тэхёнов взгляд, вдруг застыла посреди узкой просеки. Лес наискось разделяла бывшая дорога, оставшаяся лишь следами крошащегося асфальта под слоем белого снега. Мех покрывал фигуру впереди с головы до пят; и она стояла прямо на одном из кусков того самого асфальта, немного возвышаясь над землёй… Тэхён остановился у кромки леса, фигура обернулась… дыхание сбилось окончательно. …но Тэхён смотрит в чужие янтарно-жёлтые глаза, блестящие за прорезями костяной маски, и понимает, что мир на поверхности куда живее, куда больше, чем все они могли себе представить. Перед ним, буквально в нескольких метрах, стоит облачённый в меховые накидки человек. Человек! Пусть глаза, неестественно янтарные, так ярко горят сквозь пустые глазницы чьего-то черепа (костяная маска); но впереди стоит человек! И Тэ почти набирается духа, сил и смелости, чтобы попробовать хоть что-то сказать, приветствуя незнакомца, как где-то в стороне, раздирая пространство, грохочет рык явно грозного зверя, перебивающий любые мысли и заставляющий кровь застыть в жилах. Новый мир — большой и тяжёлый — падает на плечи хрупкого воина именно в этот момент — когда на просеку, вальяжно перебирая лапами, выходит огромное существо, способное переломить пополам и раздробить каждую косточку в теле лишь малой частью своей первородной мощи…