Короче, когда ты в лесу, ты становишься частью леса. Весь, без остатка. Попал под дождь — ты часть дождя. Приходит утро — часть утра. Сидишь со мной — становишься частицей меня. Вот так. Если вкратце.
Харуки Мураками
Тэхён пришёл в сознание с болью и солёным привкусом крови во рту. Чувствовал себя прескверно: нестерпимо болела голова, и вновь мучил кашель — от него и проснулся, как от ватки нашатыря в нос. Слипшиеся веки едва получилось раскрыть, чтобы обнаружить себя в окутанной полутьмой комнате. Тэхён старался не двигаться, ведь сначала нужно оглядеться, оценить обстановку, в конце концов, а потом уже решать, что стоит делать, а что — нет. Так его науськивали в военном училище, и об этом всегда повторял Юнхо, когда сам же готовил его к первому выходу на поверхность… Ох… Юнхо. Тэхён наобещал ему остаться в локомотиве под присмотром Дока, но грош цена обещаниям того, кто никогда не подкрепляет их чем-то более весомым, чем пустые слова. Тэхён не жалел, что ослушался, но — в данный момент — и не радовался этому обстоятельству, подкармливая в груди змею, поглащающую его страх, как амброзию прямиком с божьего пиршества. Слишком страшно терять себя в подобной ситуации — когда ты практически один посреди мира, что неведом тебе. Слишком страшно находить себя в неизвестных доселе координатах… Тэхён поморщился, когда, попытавшись приподняться, ощутил затёкшую от шеи до кончиков пальцев, руку, на которой лежал. Глаза пришлось вновь выучивать вглядываться во тьму, но и тут промах — сознание возвращалось степенно, как и функции органов чувств, поэтому, окружающее пространство расплывалось, рябило, будто по водной глади кто-то нарочно запускал камни, следы от коих ломали четкость отражения, троекратно его искажая. Всё-таки нарушив установку «сначала оцени, а потом действуй», Тэхён завошкался, попытавшись принять хотя бы сидячее положение. В затёкшую руку тут же впились тысячи невидимых игл, и не получилось сдержать нервный вдох-выдох. Но никто на него не кинулся, не собрался угрожать и идти войной — он в этой комнате совершенно один, да ещё в таком-то положении едва ли смог бы хоть кому-то дать отпор. Слабый, полуслепой, с кашей в голове, полнейшей растерянностью и страхом на подмостках, он ничему не представляет угрозы. Зато для него угрозу представляет всё. Внезапно в полнейшей тишине стали слышны лёгкие ритмичные шаги, а после полутьма помещения окрасилась цветами светлого дня. Тэхён не дёрнулся, но зажмурился, теперь вообще растерявший зрение с непривычки резкой смены освещения. Открывшаяся аккурат напротив Тэхёна дверь обрисовала по контуру высокий мужской силуэт. Прокашлявшись, вновь задал всё подкрепляемый интересом и страхом вопрос: — Кто ты… такой? Воспоминания степенно возвращались дырявой фотолентой — по кадрам. Отрывисто Тэхён вспоминал, как пошёл следом за неизвестной тенью, вопреки всем своим обещаниям, как оказался на той просеке и как снял противогаз, вдыхая воздух, обжигающий ноздри холодом… Тем временем силуэт сменил позу, сделал несколько шагов, сокращая расстояние меж собой и Тэ; последний с этого напрягся, но заглянув в невероятно юное лицо, расслабился, чего сам себе так и не смог объяснить. С незнакомого, всё ещё чумазого лица буквально в душу смотрели светло-карие глаза, казавшиеся Тэхёну янтарными. Теперь юношу не скрывали меховые доспехи. Зорким взглядом Тэ приметил чёрную длинную косу спутанных волос (прежде скрытую одеждой), уходившую за широкую спину и, наверное, прятавшую в себе несколько лет чужой жизни, как годовые кольца дерева, потому что волосы выглядели не то, чтобы неухоженными — всеми забытыми. Никто не стремился за ними ухаживать. Казалось бы, выходец из метро, со станции где разводят скот, и где постоянно пасет зловонием, и сам не знает слова «чистота». Но Тэхён всегда за собой ухаживал и даже в диких условиях умудрялся найти подход к соблюдению гигиены. Вот здесь и зачесались руки навязчивым желанием вымыть чужую голову… но Тэ отбросил неуместные, глупые мысли, продолжая предельно внимательный осмотр чужого облика. На вопрос ему так и не ответили, что и раздражало, и раззадоривало — в равной степени. Незнакомец подошёл ещё ближе, опустился рядом с местом, занятым Тэхёном, сел, поджав под себя ноги, и — уже знакомо — склонил голову к плечу, рассматривая тэхёново лицо в ответ с не меньшим любопытством. Что там следует после оценки обстановки? Оценка состояния на наличие травм или пут, мешающих передвижению? На случай, если имеет место плен и прямая угроза жизни. Тэхён не чувствовал себя пленником, разве что, когда он вновь захотел подняться и поморщился от боли в затёкшей руке, его придержали от падения и помогли, наконец, принять сидячее положение, в тот же миг отняв руку (одну из, а вторую мальчишка настырно прятал за спиной). Но это и не было ограничением, наоборот, трамплином помощи, прыжок с которого тянул вверх, а не вниз. Одежда парня представляла собой нечто из лохмотьев, неровно сшитых меж собой: кофта с длинными рукавами и штаны — всё неопознанного тёмного цвета; на ногах тряпичные сапоги до середины голени — видимо на них потом ещё что-то надевалось (как и поверх штанов с кофтой). И больше ничего. Ну ещё запах немытого тела — ко всему прочему — после метро и бункера Тэхён на такое потерял особую чувствительность. В нынешней ситуации едва ли найдёшь кого-то, от кого бы пахло хоть немного приятнее, чем аромат застоявшегося, густого пота. — Что у тебя с рукой? — Тэхён сел, зеркально отражая чужую позу. Ему не ответили. — Ты немой? — Опять тишина. — Немой. — Разочарованный вздох. — Но ты меня слышишь хотя бы? Кивни, если да. — И тут остался не у дел. Раз не работают слова, в ход идут действия. Тэхён нагло тянется к спрятанной за чужой спиной руке, юноша дёргается от него, испуганно моргая, но не успевает отскочить… Тэхён, несмотря на его весьма плачевное состояние, быстрее — хватает за локоть, крепко цепляясь пальцами в перчатке. Они так и застывают — у воина не хватает в запасе сил, чтобы до конца раскрыть тайну, вытянув её из-за чужой спины, но он крепко держит в кулаке, не желая так просто отпустить. — Н-не н-надо, — еле выбив из себя пару слов, незнакомец буквально умоляет Тэхёна прекратить. — Кто ты? — На старый лад. Сразу. Быстрее скорости пули, покидающей ствол автомата. — Ты умеешь говорить, поэтому больше не получится молчать. Ответь мне, и я отпущу руку. Обещаю. Невозможно отказать, когда Тэхён говорит мягко, но уверенно, будто опытный гипнотизёр, заглядывает в самую душу в поисках нужных ему ответов. Уж это он умеет делать на высшем уровне. Что-то же в нём должно быть такое, чтобы люди шли за ним следом, как за единственным светочем. Дёрганные жесты и мимика выдают небольшой возраст мальчика: он дует губы, хмурится, раздувает ноздри, выдыхая и вдыхая словно дикий вепрь, которого пытаются поймать охотники. Но сдаётся, не в силах отказать взгляду тёмных глаз напротив — они страшнее любого заряженного и нет ружья. — Чонгук. — Своё имя смог сказать без заиканий, хотя было видно каким непосильным трудом ему даётся сложение звуков в слоги и слова — будто наживую ковыряет ножом собственную кожу. Голос казался ломаным, хриплым, ужасно тихим — приходилось прислушиваться, из последних сил напрягая уши. Да и Чонгук говорил медленно, как если бы каждое слово, на самом деле, причиняло ему нестерпимую боль. Но Тэхёна это не отталкивало — он хотел продолжать: — Чонгук. — А вот Тэ распробовать на языке чужое имя совсем не в тягость. Но одного имени мало, чтобы утолить жажду знать всё возможное и нет о новом, нежданном знакомом. Тэхён так и не отпускает чужой локоть, наоборот, крепче впивается пальцами, как и новым вопросом: — Ты здесь один?***
— Могу предложить вам кислой похлёбки и кипятка с травами. Большим похвастать не имею возможности. В дом Леон с ребятами зашли опустив оружие и сняв защитные маски — таков уговор с мужчиной, прежде проводившего собственного сына навсегда, а теперь пригласившего к себе других — новых гостей. — Я вас сразу заметил. Хорошо, что сын мой невнимательный с пелёнок. Мужчина тяжко шаркает по гнилому полу, участками прикрытому почерневшими от грязи и пыли коврами, а частями представляющему собой чёрные дыры, ведущие в никуда. Разруха, покосившиеся стены, гнилое дерево под ногами, грязь… едва ли отличишь этот быт от быта в метро. Но всё же… всё же даже здесь есть свои достоинства: почти чистый от радиации (да и в принципе — просто чистый) воздух напару с небом над головой, не ограниченным кишкой подземного хода. Леон первый снял маску, забывая в очередной раз проверить уровень фона по дозиметру. Но прибор не подавал голоса, значит, как минимум, количество рентген не превышает средне допустимое значение. Воздух на вкус показался колючим — от холода, сладковатым — от гниющего деревянного пола. Распознать каждый оттенок чистых запахов поверхности — привычка из давно похороненного прошлого. Но теперь-то она вновь оказывается нужной! Примеру негласного лидера последовали и остальные. Минджэ, за ним Чимин, а после Юнги. Механику пришлось сложнее всех, но сталкер вызвался помочь. Тайна всё ещё дрожащих рук самого — как думалось раньше — железного волей человека останется с одним только Чимином. — Не нравится мне всё это. — Чистосердечно. Агуст заглядывает в глаза напротив и шепчет, стараясь остаться неуслышанным для всех, кроме Кафы. — Ладно мутанты. Но люди… Чимин молча кивает, принимая чужие опасения. Одна мысль о том, что впереди их всех ждёт неминуемая встреча с теми из людей, выучившихся выживать здесь — наверху — приводила в ужас. Ведь выходцы из метро не знали порядков нынешнего времени, долгое время жившие изолированно, они вообще, как оказалось, разучились… выживать. — Да вы садитесь, ребята. Не стойте. Впереди долгий разговор. — Мужчина приземляется на пол — на один из ковров. Из какой-то коробки выуживает стакан, из другой бутыль — воздух полнится густым запахом спирта. — Если хотите есть — лучше скажите сейчас. Потом уже не встану. — Мы сыты, — как можно более мирно ответил Леон. Он справедливо рассудил не брать из рук незнакомого человека подачки, ведь какими бы добрыми эти руки не казались, доверять им — дело самого последнего глупца. — Спасибо за предложение. Только сесть рядом с мужиком Леон не побрезговал, опустился на пол, махнул, зазывая остальных. Так и сели полукругом, уставившись на мужчину, уже успевшего залить в себя первую кружку едкого даже на запах напитка. — Мне лицо твоё больно знакомо, — вдруг брякнул выпивающий, смачно рыгнув вдогонку. — Мы до войны не пересекались? — Сомневаюсь. — А я уверен, что знаю тебя. Лицо запоминающееся. Иностранное. — Мужик закивал каким-то своим мыслям. — У тебя имя ещё такое звучное, как тигр или лев. О! Точно!.. Леон. Вспомнил. А я Джихан. — Ваше лицо и имя мне не вспоминаются, — Леон почему-то отвечает холодно — ни следа от прежнего весельчака с глупыми анекдотами. — Да как же… Я из тех ребят с железных дорог. Ты всё ходил записывал себе что-то в блокнот, паровозы смотрел! Ну точно! Теперь я точно уверен, что это ты! И взгляд совсем не изменился! Меня-то время не пощадило, а ты всё тот же. Даже обидно… Леон не спешил отвечать, наблюдая степенно мутнеющий взгляд выпивающего и тонущего в своих воспоминаниях человека. Он действительно не помнил его, но сомневался, что тот мог выдумать или взять и случайно угадать его имя. Услышать? Нет, не мог. Если только не следил за ними от самого локомотива… — Многие не знали про тебя ничего, — внезапно продолжил, разговорившись. — А я вот знал. Мы общались иногда, а ты не помнишь. Не веришь — по глазам вижу. Что ещё мне сказать, чтобы убедить тебя, что я не следил за вами и не подслушивал? — так сказал, точно прочитал мысли, лишь заглянув в бестрастные глаза того, кого пытался убедить в своей честности. — Враги вокруг вас — все остальные, а я уже ни с кем не хочу враждовать. — Его не спешили перебивать, поэтому спустя недолгую паузу, подразумевающую, что спросивший ждёт ответа на свой вопрос, Джихан продолжил вновь, так ничего и не дождавшись: — У тебя в блокноте на развороте скрепкой всегда была фотография прибита, а на ней — молодой мужчина в окружении толпы детей… Ты же так и не вернулся домой, Леон? — Раз уж я здесь, твой последний вопрос не нуждается в моём ответе, верно? — Вопросом на вопрос. Леон не изменился в лице, сказал с той же настороженостью, что и прежде. Наверное, он не хотел верить до самого конца, но то, что не знал никто из живших и живущих в метро, не мог знать тот, кто врёт. Даже если в такую странную встречу верилось с большим трудом. На этом замолчали. Взяли перерыв — на переваривание фактов. Минджэ, Юнги и Чимин потеряли нить разговора ещё с момента, когда мужик стал шевелить извилинами, вспоминая подробности своей и чужой прошлых жизней. Фото? Мужчина и дети на нём?.. Кем бы они ни являлись — это то, что уже никогда не вернуть. Это то, что уже не имеет прежнего смысла… — Кто наши враги? — не выдержав, спрашивает механик, стягивая с рук тёплые перчатки. Он первым решается перевести разговор в более практичное русло, нежели было до — чужое личное никак не касалось их общей безопасности. — Да все подряд. И я не только о тех, кто сейчас околачивается в ближайших окресностях. — Нальёшь? — Юнги как старого знакомого просит разделить стакан голой самогонки. В этом весь смысл. И он не боится найти смерть на дне предложенного стакана. Джихан хмыкает, но из той же коробки, из которой достал себе стакан, берёт ещё один, заливает туда горькую гадость. Юнги принимает, не чокаясь, глотает залпом, даже не поморщившись — опытный алкоголик, но без болезненной зависимости. Это его способ мимикрировать в мире, в котором он не рождался, но в котором теперь был обязан жить. И никто не в праве его за этот способ судить. — А теперь давай по делу и без отступов от главной темы. В этот момент воздух вибрирует серией автоматной очереди. Прежняя тишина, встретившая путников, обрывается тонкой капроновой нитью…***
Юнхо чувствует лишь то, как от боли горит его плечо. Пуля проходит по касательной, вспарывая куртку, не задевая кожи, но оставляя за собой тёмный след будущей гематомы. Ничего страшного в масштабах вселенной, но болезненно — для человека, попавшего под дождь из смертоносных пуль. Другим везёт больше: Намджун успевает прижать своим телом к земле брата и сестру, даже до конца не осознавших происходящее. Юнхо встречается взглядом с Кэпом и позоволяет себе облегченно выдохнуть, находя своих (пока что…) живых и здоровых попутчиков. — Мать твою! Какого хрена ты открыл огонь, придурок?! — Вы не слышали?! Чёртова рация в кустах! За нами следят те типы с паровоза, в тех кустах они и сидят, чтоб их! — Я ничего не слышал. А вот нас явно услышали! — Сейчас сюда набежит толпа ебаных гулей и сатанисты эти местные без башки! Хана нам и нашему паровозу, чтоб тебя! Неизвестные ругаются ещё какое-то время, а потом, хватая за шкирку открывшего огонь по кустам, начинают отступать в сторону городских построек у каймы железнодорожной полосы. Они не полезли проверять кусты, что было весьма странно, но Юнхо не мог оценивать их действия от и до, потому что в сущности ничего не знал о «том» или «тех», что могло или могли появиться проверить причину шума. Сердце колотится в диком ритме, дыхание сбито и хорошо, что пуля не пробила плоть, а то ко всем проблемам прибавилась бы кровь, потеря которой в нынешнем положении весьма нежелательна. Намджун порывисто срывает маску, поднимаясь с распластавшихся на земле Хосока и Давон, которых собрался защищать собственным телом. Вкус воздуха заполняет собой лёгкие лидера, и если бы можно было пьянеть от одного только вдоха, Намджун бы уже забылся в своих ощущениях. Он сразу вспомнил — будто и не было пятнадцати лет под землёй — холодный зимний воздух, все его составляющие: детские игры, снеговики, прогулки в лесу, где пахнет деревом, мхом и снегом. Выросший в деревне он помнил простор, не ограниченный по периметру каменными стенами и землёй, и лишь сейчас действительно понял, что всех его прежних сомнений о правильности их побега быть не должно. Люди в метро выбрали свою сторону, а он свою. И теперь каждый нашёл (или вновь обрёл) своё место в этой жизни. До этого момента сердце полнилось сомнениями, а теперь каждая мысль сожаления вспорхнула к небу лёгкой птицей — обещала никогда не возвращаться. — Намджун, мы должны уходить. — Юнхо уже поднял на ноги Давон и Хосока, молчавших, ещё не до конца пришедших в себя. — И нацепи пока маску, мы не… — Мой фильтр изжился. Лимит его работы закончился, поэтому лучше его снять — в нём сейчас пыли больше, чем в воздухе. Дышать легко, и счётчик не трещит… — Отрывистые фразы летели одна за одной. Намджун, как во сне, поднимался на ноги, хватаясь за руки Хосока и Юнхо. — Снимите уже свои маски. — Ты в своём уме? — Более чем. Снимайте. Дальше идём без них. — Командным тоном. Прежний лидер вернулся ото сна. Намджун словно окончательно пришёл в себя, раскрыв глаза, что долгое время были закрыты или вовсе смотрели не в ту сторону. — Возвращаемся к локомотиву. Юнхо, оповести об этом Леона по рации. Мы здесь не одни. Без многоточий.***
— Я должен знать! Почему ты опять молчишь?! — У Тэхёна от досады даже руки опустились. Чонгук напротив, наоборот, расслабленно выдохнул, когда его перестали дёргать за локоть. — У тебя что-то с речью? Тебе больно говорить? Почему ты молчишь?.. Но Чонгук не поддался обиженному тону и губам, выпятившимся вперёд, как у ребёнка, которому никак не хотели дать то, что он просит. Парень лишь снова склонил голову к плечу, как собака — одна из тех, бегающих вместе с кошками по тоннелям метро… пока их всех не съели в голодные годы. Ей-богу, у этого чудика повадки животного! — Скажи хотя бы: где мы? У меня друзья остались там. Я должен их найти. — Нет. — Прилетает неожиданно чётко. — Почему? — Но Чонгука хватило лишь на три буквы. — Ты издеваешься? Боже… Тэхён замолкает. Отвлекаясь от неразговорчивого собеседника, он рассматривает помещение, в котором оказался наедине с Чонгуком. Голые каменные стены и пол, соломенная подстилка под ним и кучи ящиков, горами сдвинутые от центра. Теперь он мог всё это видеть, так как комнату освещал дневной свет снаружи — сквозь распахнутую единственную в своём роде дверь. Кроме запаха нечистот здесь ещё воняло затхлостью и старыми вещами. Неизвестно что можно найти в этих ящиках… — Тогда я сам пойду. — Не видел больше смысла оставаться. Новый человек новым человеком, конечно, но Тэхёна сейчас волновало то, что он один, неизвестно где и с кем. Пусть Чонгук пока не проявил агрессии и, кажется, не собирается этого делать. Но спокойнее не становится, и всё гонит вперёд. Без остановок, но… — Нет. — И вот опять эти три ненавистные Тэхёну буквы! Мало того — Чонгук хватает его за локоть, неосознанно открывая свой секрет — берётся той ладонью, до этого момента спрятанной за спиной. Неосторожно… Страшно?.. Даже сквозь свой грязно-зелёный плащ и свинцовую подкладку Тэхён чувствует когти зверя, впивающиеся в его плоть…***
— Мы живы. Приём. — Несколько минут назад мы слышали выстрелы. Вы с кем-то столкнулись? Приём. — Пятеро вооружённых человек… это было многим… Вы слышали не нас… Пш-ш. Сигнал рации искажает речь. Юнхо то пропадает, то вновь появляется в эфире, поэтому каждое его предложение обрывается то в начале, то в конце. Леону, Юнги, Чимину и Минджэ приходится порядочно напрягать уши. — Намджун говорит… возвращаемся к локомотиву. Приём. — Принято. Через несколько часов будем там. Конец связи. — Почему мы не услышали выстрелы, которые были до? Почему сейчас? — Минджэ трясло от мысли, что кто-то из другой группы мог пострадать. Он впервые заговорил с того момента, как Джихан завёл их в свою хибару. — Причин достаточно, парень. От того, что вы разбрелись кто куда, до оружия, которым стреляли тогда и сейчас. Скорее всего, мы слышали кого-то другого — того, кто находится ближе ваших друзей. Это же логично. — Икнул, заливаясь новым глотком самогонки. — Начни сначала. — Юнги перебивает чужие переживания. Сейчас главное — то, что вторая группа здорова; следующий по важности пункт — узнать кто мог стрелять тогда и сейчас. — Сектанты, бандиты, мутанты… рассказывай про всех. — Какой настойчивый. Давайте максимально сокращу… м… Самые опасные — сектанты, сразу после них — мутанты. Бандитами тут кличат всех чужаков, поэтому вы тоже сойдёте за них. — А пояснение будет? — Чимин тоже решил вставить своё слово в общее русло речи. — Сектантов держит один мужик. Иоанн. Вы, наверное, слышали, когда подкрались к моему дому. У этого Иоанна под контролем церковь и несколько домов поблизости — там обитают постовые. В церкви живёт несколько десятков людей. Мой сын… Все они не считают себя сектой, и вера для них — то, что спасает. И я не могу их судить. Никто не может, если говорить честно… — В чём заключается их вера? — спросил Леон, складывая рацию в один из карманов своей куртки. — Никакой библии и прочего, если ты об этом спрашиваешь. Хоть он и зовёт себя Иоанн, вера, в которую он… погружает своих… прихожан скорее… языческая? У них нет Бога как такового. Но есть лесное божество, которому они еженедельно приносят жертву. — Мужик выдержал паузу и только тогда прошептал: — Из числа чужаков. — Приносят жертву? Человека?.. — Ну да. Взамен это божество якобы охраняет их церковь от местных гулей. Это такие мутанты. Они очень похожи на людей, но всё-таки не до конца. Они опасны тем, что, как хамелеоны умеют прятаться, буквально сливаться со стеной, и долго сидеть в засаде, поджидая свою жертву. В открытую не полезут, но если случайно наткнётесь на их логово… накинутся скопом и сожрут заживо. — И помогает им эта… жертва? — фырчит Юнги, допивая свою порцию спирта. — Они особо не шастают по городу, но по словам сына ещё ни разу гули не набредали на них. И никто не пострадал от их клыков и когтей, — у Джихана удивительно просто получается пить и почти не выдавать своё степенное опьянение, только иногда он запинался, но почти сразу реабилитировался и далее говорил размеренно и чётко. — Это божество… оно вообще существует? — не сдерживает интереса Минджэ. — Да. В лесу обитает огромный мутировавший медведь. Его-то и считают божеством. Он жрёт бедняг, которым просто не повезло, а Иоанн со своей сектой закатывают пирушку в честь избавления от проблемы с гулями. Что раньше секты считались чем-то вроде раковой опухоли общества, что сейчас — ничего не изменилось. За закрытыми дверями — по общим представлениям людей извне — происходили самые разные эпизоды человеческого безумия. Теперь же эти двери открыты, и секта уже не кажется чем-то из ряда вон выходящим. Люди как могут спасают себя, даже если это противоречит той же человечности, как понятию, в нынешнее время скоропостижно теряющему весь свой изначальный смысл. Есть даже такое мнение: «Беседуя с сектантом или идеалистом, помни, что говоришь не с ним, а с его божеством»*. В данном же случае помнить стоит о том, что сектанты Иоанна говорят голосом своего лидера, а не божества с клыкастой пастью… В метро секты запретили с самого начала. Такое явление контролировали с той же серьёзностью, как и оппозицию, первые несколько лет ещё пользовавшуюся популярностью у жителей разных станций. Группа лиц с любой единой идеей (какой бы эта идея не была и какую бы направленность не имела) — прямая угроза действующей власти, якобы удерживающей общество в узде, не давая раскачивать судно так называемого «порядка», чтобы после перевернуть его, устроив революцию. Чимин неосознанно потянулся к своей шее, где под слоем химзы и тёплой одежды простой верёвкой его обвивало холодное распятие из серебра. Он редко вспоминал об этой безделушке, но иногда, когда казалось, что больше никто не сможет разделить с ним то, что он чувствует, он обращался к Богу, как учила его мама. Она верила, что это ей поможет, что это обязательно спасёт их всех, и Чимин в моменты слабости заражался этой мыслью, как болезнью — температурил верой в того, кто никогда ему не ответит… «Когда не сможешь верить даже близкому другу, останется верить лишь Богу, сынок», — говорила женщина своему маленькому сыну. Это потом, когда мать у Чимина забрали, ему кратко объяснили, что она просто верила слишком сильно, иначе говоря — состояла в секте. И теперь сталкер, поддавшись воспоминаниям и доставая из-за пазухи свой крестик, задавался лишь одним вопросом: смог бы он, оказавшись в этом городе, выбрать Иоанна своим лидером и позволить себе стать одним из тех, кто верил бы в избавление от чудищ путём уничтожения чьей-то случайной жизни?.. — Это другое, Кафа. — Ударило сбоку шепотом. Механик единственный заметил замешательство на чужом лице и крестик, зажатый в кулаке. Единственный из всех… — Я знаю. — Безгласо. Юнги прочитал ответ по губам. — То есть нам следует держаться от церкви Иоанна как можно дальше? — А беседа продолжалась. Другие не заметили чужой заминки или же просто решили закрыть глаза. — У вас это не получится в любом случае. Рано или поздно они сами придут. Изначально предложат остаться, наобещают, что за принятие их веры позволят жить с ними и быть под защитой божества… Многие живут так годами, но если чужаков, которые открыто не примут их «религию» будет не хватать или не будет вовсе, то все пришлые автоматом попадают под удар и угрозу быть съедеными. Ну и да, если вы отказываетесь принять их веру, то вас принесут жертву сразу в назначенный еженедельный час. Такие у нас порядки… — А как выжил ты? — Я знал Иоанна ещё с пелёнок. Он считает меня старым другом, закрывает глаза на моё презрение и позволяет жить обособленно. Даже порой посылает ко мне постовых — интересуется, жив я ещё или уже нет. — Мы должны вернуться к локомотиву. — Поднялся на ноги Леон почти сразу после последних слов Джихана. За ним потянулись и остальные.***
— Отпусти. Мне больно, — едва ли не раскладывая слова на буквы точками, зашептал Тэхён, в попытке усмирить вспыхнувшего Чонгука. Когти не проткнули материю, но ощутимо уперлись в кожу, принося неприятное ощущение на грани с болью. Тэхён старался не шевелиться вовсе, удерживаемый чужой силой, он мог лишь смотреть, как и прежде оценивая обстановку. Руку парень изначально прятал не просто так — и без уточнений понятный вывод. Вместо человеческой ладони у него было что-то среднее — родственное больше хищникам, чем людям. Пальцы в спокойном состоянии казались короткими, перепонки меж пальцев, как у летучих мышей, делали их и того короче, но они могли спокойно удлиняться, кожа растягивалась, натягивалась на суставах, почти рвалась, цепляясь за острые косточки. Это не выглядело жутко, но Тэхёна всё равно прошибло холодным потом страха. Мутант. Перед ним ещё один мутант… Чонгук отпустил, но ощущение угрозы осталось вместе с фантомным следом его когтей на грязно-зелёной ткани. — Зачем ты меня притащил сюда? — полезли вопросы сквозь дрожь в голосе. — Ты читаешь мои мысли? Я уже общался так с другими… Чужие глаза опять сверкнули янтарём в темноте. Тэхён вздрогнул, попятился ползком, но упёрся спиной в стену. Чонгук смотрел на него теперь совсем иначе, прежняя аура детскости осыпалась пеплом, оставляя открытой сущность, сидящую внутри. «С другими?» — знакомое ощущение вторжения в голову. Только теперь оно стало голосом уже знакомым. Чонгук в голове Тэхёна заговорил намного чище, без запинок. С мутантами Леона общение казалось более абстрактным, и Тэ скорее чувствовал, чем слушал их. С Чонгуком всё было иначе, будто парень создавал отдельный мирок только для их с Тэ общения… — Там, откуда я пришёл, были мутанты, которые тоже читали мысли и общались, как ты. — А хрупкий воин говорил всё вслух, не умеющий ещё выражаться мыслями, как речью. «Я не умею читать мысли. Только говорить вот так, как сейчас», — обиженно. Тэхён позволил себе выдохнуть. Чтение мыслей — умение полезное для того, у кого оно есть, но страшное для тех, против кого оно используется. — Чонгук, отпусти меня к моим друзьям. Я должен быть там. «Там опасно», — неуклонно. — Сейчас нигде не безопасно! — Липкий страх отпустил. Просто Чонгук снова не казался опасным, даже со своими когтями и способностью общаться без слов. Тэхён подорвался встать, но от резкого скачка в глазах потемнело, и он шлёпнулся обратно на свою подстилку. «Ты слабый. Одному нельзя», — добивает правдой сверху. — Ну так пошли вместе, если переживаешь за меня! — Тэхён ударил ладонью по соломе. Он обратил полный злости взгляд на Чонгука, но тот уже усмирил самого себя. Даже глаза не блестели. На чужое негодование ему начхать. «Нет», — Чонгук себе не изменял до последнего. И когда Тэхён снова дёрнулся в его сторону, он одним движением поднялся на ноги и в пару шагов пересёк комнату. Дверь хлопнула, что-то похожее на ключ, провернувшийся в замке, скрипнуло, оглушая пленника. Несвобода — то, что всегда пугало Тэхёна больше любой опасности мира наверху…***
Намджун первым увидел локомотив вдалеке. Гордая машина в чёрном градиенте, как и прежде казалась Кэпу зверем, коего они смогли укротить, приручить своей воле. Даже подчинение себе малой части нового мира влекло за собой чувство победителя. Пусть приз пока невелик, но начинают всегда с малого, а значит — всё впереди. С каждой секундой они были ближе к чему-то новому, к чему-то большому и необъятному… эти мысли поражали воображение. Если раньше, незадолго до войны люди ломали головы над тем, чтобы представить себе бесконечность космоса, то теперь… бесконечность собственного мира никак не приживалась там, где раньше находилась на постоянной основе. — Тэхён, Джин! Это мы! Вернулись! Никто им не ответил. — Слишком много следов… — Заметил Хосок, взглянув под ноги. — Не наши следы. — Кровь… — ахнула Давон. Намджун взбежал по лестнице, заглянул в рубку и… никого не нашёл. Юнхо замер недвижимой скалой посреди хаоса. В голове единственное имя маячило красной лампочкой с посылом «авария» — Тэхён. Где Тэхён?..