Человечность — это дар от наших животных истоков, а жестокость человечество породило само.
Ганнибал
Укачивая в руках Чимина, Тэхён потерял счёт времени. Мир снаружи стёрся, сосредоточившись в комнате, где он имел честь очнуться после первой прогулки в местном лесу и где оказался снова — вдвоём с Чимином, находящимся в бессознательном состоянии. Сталкер не спешил открывать глаза, но хотя бы дышал без сбоев и хрипов. Это успокаивало. Среди всего чуждого, близкий друг — точка защищённости. Мнимой, но и её достаточно, чтобы продолжать сохранять рассудок в относительном порядке. Чонгук больше не приходил. Осмысливать неосмысливаемое — не то, чем хотелось заниматься сейчас. Поэтому Тэхён просто пялился в пустоту. Молчал. Чимин его в этом поддерживал. Да и не может он обдумывать то, в чём ещё до конца не разобрался. Вообще не разобрался — честнее. Чонгук, огромный зверь, жуткие мутанты… Слишком много нового. Слишком. И Чимин, взявшийся из пустоты, свалившийся на голову — не дарил прояснения ни на миг. Только порождал очередные чёрные дыры там, где должны откладываться знания о Новом мире. Кашель схватил за глотку без предупреждения. Когти безымянной болезни продрали стенки слизистой. Тэхён сначала испугался задохнуться, а потом сорвался бесконечным приступом, норовя выплюнуть свои внутренности. Кашляя он отполз от Чимина, оставляя того жаться щекой к холодному камню; свернувшись клубком в стороне, Тэхён размечтался о чём-то, что сможет прекратить этот болезненный кошмар любым возможным способом. И такой способ нашёлся. Пришёл сам. Тэхён ничего не видел, глаза слезились, горло рвало на части, по лицу растёкся нездоровый румянец от натуги. А потом мир перевернулся. Его насильно усадили, содрали плащ и куртку, сдавливающую шею воротом, оставив в старой вязаной кофте дрогнуть на танцующих в комнате сквозняках. Но не это было сейчас главной проблемой. Приступ — первое, что необходимо успокоить. Уже после стоит заботиться о переохлаждении. В насильно открытый рот закапала горячая жидкость с металлическим привкусом. Густым сиропом эта жидкость согрела, смягчила гаркающие, царапающие звуки. Тэхён понятия не имел, что сглатывал, но помощь извне не отталкивал, принимая отчаянно и благодарно. Ему ли сейчас капризничать? Так дыхание пришло в норму. Тэхён, как младенец, руками зацеплялся за всё подряд, стоило успокоить взволнованный организм. Не отдавая себе отчёт, он потянулся к близкому теплу. Сознание же от него убегало, темнело в глазах, рассыпаясь звёздным небом, которое Тэ (пока) видел только на картинках старой энциклопедии. Но он не с концами провалился в бессознательное. Чьё-то неуверенное пыхтение на ухо удерживало на плаву. Тэхён обвился руками крепче, прижался сильнее, зарылся лицом в… меховую накидку. Шокированно распахнул веки, стреляя взглядом в беззащитно оголённый участок чужой шеи. Чонгук его не отталкивал. Тэхён не отпускал. Замерли. Вместе со временем.***
Леон и Минджэ решили идти в ночь. Выбор времени всем дался нелегко, но оспорить аргумент, что лучшая маскировка — темнота, никто не смог. Укомплектовались фонариками с регулировкой яркости и дальности светового луча. Закинули в карманы батарейки. Рюкзаки набили сухими галетами, парой бутылок воды на каждого. Оставшееся место заняло оружие. Леон даже выудил из собственных запасов самодельный прибор ночного видения, убедив Минджэ в том, что такая штучка мало чем сможет помочь, но взять её необходимо — он водрузил ПНВ на свой шлем и был таков. Решили не прощаться. Оставшуюся группу загнали в рубку, выставив на страже одного дозорного — им вызвался Юнхо. Леон пожал бывшему Командующему руку и кивнул. Передал регалии условного вожака тому, кто в данный момент может и способен их принять. — Мы вернём парня. Всё будет хорошо. Юнхо кивнул в ответ. Других мыслей он не смел допускать.***
— Ты здесь совсем один, да? — Тэхён не хотел отстраняться. Прикипел. Пригрелся. А Чонгук ещё и горячечный такой, как печка. Мягкий — из-за меховых накидок своих. Сам не отталкивает. Позволяет греться, проявляя немыслимое терпение. — Мне сначала страшно стало. Когда ты сказал, что людей, ну… А теперь вот думаю… Ну… Что ты прав. — Поделился подведёнными итогами. Чонгук промолчал. — У нас в метро тоже такое было. Друг друга ели. От безысходности. Этим не удивить сейчас. Сильный слабого и так и так сожрёт, если проголодается. Так что мне больше не страшно. Только интересно. Но ты же со мной не разговариваешь… «Ты болеешь?» — Это не болезнь. — В миг воодушевился хрупкий воин. — Аллергия. Этот мир меня не хочет принимать, — конец он проговорил грустно, крепче сминая пальцами мех чужой накидки. «Этот? А есть какой-то другой?» — Есть такое, знаешь… Такое место, где раньше ходили быстрые поезда… «Поезда?» — Ты… — Тэхён отстранился немного, заглянул в чужое лицо, чьи очертания едва получалось разглядеть под светом дня, льющимся сквозь открытую дверь. Янтарные глаза потеряли дикий блеск, до чёртиков пугающий, сделались по-детски круглыми. В этот раз Чонгук к себе располагал. — Видел же ту… штуку, с которой я слез тогда в лесу? Чонгук кивнул. — Это называется паровоз. А в метро ездили поезда. Но разница небольшая. Метро — это дорога под землёй. Как пещера… — Тэхён замолчал, когда заметил одно сплошное недоумение на лице своего слушателя. Ему это выражение показалось милым. Чонгука захотелось глупо потискать за щёки, но хрупкий воин себя остановил — мельком заметил острый блеск клыков в момент их прошлой встречи. Проверять на стойкость мутанта не горело желание, каким бы милым он ни казался снаружи. И каким бы мизерным ни было чувство самосохранения, сидящее внутри Тэхёна. «Ты жил в пещере?» — Можно и так сказать. «Тебе тяжело здесь дышать?» — Я обязательно привыкну. Тэхён снова весь прижался к Чонгуку. Его почему-то стало неприятно морозить. В ответ лишь неловко, неумело придержали за тощую спину, не скрытую больше доспехами химзы. Он не позволял себе думать о том, что вместо привыкания его может ждать совсем иной исход. Нет. Иначе всё потеряет смысл. Хрупкому воину предначертано большее. Однозначно. Но с другой стороны… Разве он (уже сейчас) не сделал всё возможное, чтобы люди вышли из метро?.. — Твою ма-ать… Вот и третий поселенец тёмной комнаты пришёл в себя, собирая остатки наболевшего прошлого.***
— Мне страшно, — призналась Давон брату в гнетущей тишине, уснувшей рубки. — Мне страшно, что мы здесь так и останемся. Хосок обнял сестру крепче, согревая и утешая одним этим жестом. — Всё будет хорошо. Завтра всё решится. Найдём Дока, и Тэхёна. Прицепим жилые вагоны и поедем дальше. — Куда? — Туда, где хоть немного теплее, чем здесь. И нет диких фанатиков, и… — Какой оптимист. Только позавидовать, — едко встрял в чужой разговор Юнги, всё не смыкающий глаз и попутно подслушивающий. — А там, где теплее, думаешь, ждут нас? С распростёртыми объятиями. — А у тебя всё и всегда плохо. — Быть слепым глупцом — не повод для гордости. — Быть лжецом тоже. Механик не ответил. В чём заключается его ложь? Понять не трудно. Просто он не спит и не сводит глаз с той стороны, в которой скрылся сталкер несколько часов назад. Ждёт трупа у границы леса? Или хочет вновь увидеть этого человека с морем в дурной башке? Живого — обязательно. Хосок хмыкнул. Всё и так понятно. Давон крепче укуталась в старое одеяло, прижалась к брату. Снаружи свистел холодный ветер. Рядом спал Намджун, не солидно поджав под себя ноги и сложив руки под щекой. Девочка посмотрела за окно. Там размыто выделялся на фоне леса силуэт Юнхо. Почему-то это её успокоило. И она уснула, провалившись в мир снов, где всегда есть место тем, кто хочет спрятаться от жестокости реального мира.***
Во тьме лесной прячутся чудища неведомые днём — порождения богатого воображения. Скрипят деревья, колотятся друг о друга ветки — ими играет беспощадный ветер. Холод забирается во все щели, пуская по телу цепную дрожь. Из света — белый диск неполной луны, кличащий о скором полнолунии. За новым поворотом каждого ждёт своё — стоит только на него ступить, и судьба уже хватает, как коня за узду. Беспощадно и безжалостно. Бесчеловечно. Минджэ, проверенный годами службы в рядах пограничников, понимает, что вот так, как сейчас, ему ещё никогда не было страшно. С ощущением беззащитности среди бесконечности тёмного леса сравнится только беззащитность посреди бесконечности водной глади, но он пока не может сравнивать, так как пока второй вариант не успел пощупать на деле. Леон учит шагать на полусогнутых ногах, чтобы тело как бы пружинило, создавая меньше шума. И чтобы успеть среагировать на опасность, собрав всего себя в кулак, на всех скоростях сорваться прочь. Или в атаку — зависит от ситуации. Они идут осторожно, стараясь миновать травмоопасные места — за этим бдительно следит Леон, возглавляющий их скромную группу из двух человек. Меньше всего они нуждаются в травмах, которые запросто помешают и идти вперёд, и возвращаться назад. Вереница отпечатков ног, указывающих направление, ведёт пунктирной линией в неизвестность. Это настоящее испытание на прочность. Одно хорошо — отпала нужда в противогазах, поэтому ничего не мешает слышать и видеть окружающий мир без призмы стёкл и резины. Только холоднее стало. Неприветливее. И мёрзнет кончик носа… Молчание сжирает нервы по кусочку. Минджэ привык отвлекаться разговорами с другими мужиками, а проще говоря — балаболить без устали. Так отстраняешься от забот. Даже если один — мама учила петь песни, чтобы было не так боязно. А сейчас каждое неосторожное слово или звук грозит исходом летальным, окончательным и неоспоримым. И все уроки детства проходят мимо. Никакие детские песни тут не помощники. Наконец, вдалеке мелькнул огонёк дальнего света. Тело разом обмерло, задубело. Стало ещё больше не по себе. Как уже говорилось: тварь она и есть тварь, а человек — штука более сложная. Особенно не в метро, где все ходили под страхом руководства. Наверху всё другое. И самое страшное то, что Леон, Минджэ и остальная команда не приблизились к пониманию окружающей обстановки и на шаг. Сведения старика — воспринимать со знаком вопроса на конце. Леон безгласо наказал шагать ещё тише; ничего не задевать по пути (например, сухие ветки, по закону жанра хрустящие в самый неподходящий момент); стараться не дышать. И чем ближе они к дальнему свету подходили, тем сильнее хотелось рвануть обратно к локомотиву.***
— Кто это… такой? — Чимин жмурился, кряхтел, опираясь на локти и высматривая комок из двух тел напротив. — Тэхён? Пришлось отлепиться от живой печки. С трудом и какой-то невыразимой тоской. Чонгук тоже отнял руки нехотя. За краткие мгновения близости с ними случилось какое-то нечто, которому нет пояснения из книжки по анатомии или биологии. Молекулярный уровень — не в счёт. Дело в чём-то намного большем. — Чимин! — Тэхён сорвался к другу, вспоминая и другие свои связи с миром. Он резким жестом прижал к себе, обнял не до конца очнувшегося сталкера, даже всхлипнул, поддавшись эмоциям. — Ты как? — Отвратительно. — Тебя притащили сюда всего в крови, без сознания… Как… блять. Что с тобой случилось? — Отстранившись, Тэхён снова зарассматривал неутешительный внешний облик товарища. Но то — химза. А чтобы оценить чужое состояние полностью — надо заглянуть глубже. Как бы ни было двусмысленно. — Я не ранен. А кровь… — Чимин замолчал. Взгляд его стал в разы осмысленнее. Он смотрел прямо на Чонгука. И договорил спустя целую вечность. — Кровь не моя. — Сталкер как-то странно вылез вперёд, стеснив Тэхёна, оборонительно выставил руки. — Кто он такой, Тэ? Пространство одним укусом сожрало молчание. Проблема не в самом вопросе, а в спорном на него ответе. Кто такой Чонгук? Тэхён обернулся. Он не знает. Тот, кто запер его? Тот, кто спас? Тот, кто… Ничего путного не идёт на ум. Хрупкий воин зашёл в тупик. И опять начинал замерзать. Руки крепко помнили ощущение необходимого сейчас тепла, только подходящие слова никак не подбирались в идеальный рисунок логичного порядка. — Я не знаю. Он… — Это за ним ты ушёл в лес? — Да. — Блять. — Чимин не сводил глаз с Чонгука, не двинувшегося и на миллиметр с того момента, как Тэхён от него отстранился. — Мы вернулись с вылазки, а тебя и Дока нет. Помолчи, — рыкнул сталкер, когда друг только открыл рот для расспроса. — Дай закончить. Вас нет. Вокруг локомотива следы крови, натоптано толпой… Подумали, что Вас сцапали эти местные фанатики с медведем. Давон с Хосоком увидели ещё одни следы. Только одиночные. В сторону леса. Решили, что это ты. Я пошёл следом и… вот оказался здесь. — А другие? — Понятия не имею. — И что за фанатики с… медведем? — Пока ты занимался хрен знает чем… — Тут Чимин кивнул на Чонгука. — …Мы же на вылазку вышли. Там встретили местного старика. Он нам рассказал как тут люди живут. Либо набегами, либо сектой, которая поклоняется какому-то мутанту дикому. Этот мутант якобы жрёт неугодных, а их за это подношение не трогает. — Чонгук — не мутант. — Ага. То-то я по глазам вижу, что он самый обычный парень. — Перестань. — Тэхён дёрнул Чимина за руку. — Сядь нормально. Надо осмотреть тебя. — Кто он такой, Тэхён? Ты… Вообще понимаешь, что происходит?! — Я хочу разобраться, но сначала тебя надо осмотреть. — У меня ничего не болит. С какого момента ты вообще стал думать о ком-то, кроме самого себя? — Чимин включил откровенную язву. Пошёл в нападение. Но на то и расчёт — кто нападает первым, обычно выходит победителем. Он отдёрнул от себя чужие руки, стал сам снимать тяжкую химзу. Серьёзных травм на нём и правда не было. Живой и здоровый. Только на лице ссадины. И кровь на химзе — точно чужая. — Себя рассматривай, идиот. Не у меня опять весь рот, как… как у вампира, чтоб тебя… Глаза намокли. Устал злиться. Обнял, прижав к себе со всей силы. Не смог скрыть радости, что этот болван всё ещё дышит!***
Чем дальше он уходил, тем сильнее хотел назад. Пока след не простыл. Пока ещё есть шанс вернуться. Но он не возвращался. Сумеречный лес затягивал в своё болото без каких-то там разрешений — они ему ни к чёрту. Чимин привык шастать там, где обычный человек побоялся бы даже подумать пройти. Только вот сейчас всё иначе. Противогаза нет, напарников тоже. Он один на один с чем-то, что пока не поддаётся масштабам его осознания. Куда не глянь — везде обитают невиданые львы. Когда одиночный след оборвался, Чимин истерично засмеялся, прикрывая рот. Теперь у него тоже дрожали руки. Тэхён и тут предатель. Не наследил больше, пропал зачем-то, одно слово — нескончаемая беда. — Твою мать, — он обречённо выругался. Неподалёку ещё и деревья захрустели, заскрипели. Чимин резко обернулся, но никого не разглядел, как не щурился и не всматривался в лесную чащу. Возвращаться назад? Одному? Почему Чимин точно уверен, что эти следы принадлежат Тэхёну? Почему не может и шага сделать в сторону относительно безопасной стоянки? Потому что так поступают друзья? Он вглядывается в притоптанный снег под ногами. Где ты? Пока он не убедится, что действительно больше ничего не может сделать — не опустит руки. Как бы сильно не стучало сердце. И как бы сильно не мучил тремор рук… Ищущий да обрящет*. Вот и сталкер не остался ни с чем. Другие следы, ярко-алая капля на снегу — улики неизвестного ещё преступления. Так Чимин пошёл по второму следу, который вновь повернул его в заросли дикого леса — по переломанным хребтам дорог минувших дней. В подобном положении, наедине с самим собой, в страхе бесперечь снедающем, в голову то лезут ненужные мысли, то она вообще пустеет до состояния вакуума. Чимина пока донимал первый вариант — каждая тень мерещилась живой опасностью. Либо тварь с клыкастой пастью, либо человек с огнестрелом — и не разобрать, что из этого ассортимента хуже. Без карты и компаса, без точных ориентиров и хлебных крошек для обозначения обратного пути, Чимин рискует потеряться навсегда. Но сталкер беспечно об этом не думает. С момента выхода наверх вся их группа занимается подобной невнимательностью в вопросах, требующих серьёзности. Куда уж молодому парню с единственной целью в голове — найти лучшего друга. На землю мутным белым облаком опускался влажный туман. Он растекался у самых ног, сливаясь с белизной снега, и, казалось, что небо с землёй добровольно стирали собственную границу и скоропостижно единились друг с другом. Высокие деревья начинались из ничего и уходили в никуда. Как и Чимин со своим заряженным калашом — потерялись в пространстве. Но так относительно спокойно долго продолжаться не могло. Нет. Никак. Не та локация для мирной прогулки по лесу. Не то время и эпоха. Чимин даже в последний миг сумеречной тьмы разглядел вдали неизвестные развалины. А потом совсем рядом — у самого уха — знакомо щёлкнуло. Но то было не дерево и не ветка… — Дёрнешься — пристрелю. — Угроза незнакомца. Чимин замер, сглотнув огромный ком слюны — красочно «дёрнулся» только его острый кадык. Из всех угроз чужой человек — всё-таки самый опасный вариант. — Калаш отдай. И всё, что есть. И быстрее. Потерять снарягу — потерять жизнь. Но с дулом у виска думаешь только о том, чтобы сохранить свою жизнь именно в этот момент, а не потом, когда придётся выживать без бонусов сталкерской поклажи. Пока Чимин облегчался, скинув с плеч рюкзак, кинув автомат, что-то произошло ещё… что-то, изменившее всё… От гула чуждых слуху воплей на голове сталкера явно прибавилось седых волос. Вот теперь он реально замер столбом. Человек, наставивший на него оружие, даже не успевший показать лицо, что-то заорал, задёргался, замельтешил сбоку, а потом затих. Навсегда. Что-то смачно зачавкало. Только тогда Чимин подумал повернуться на ужасный звук и… потерял сознание от сильного удара по голове. Последнее, что смог запомнить — яркий янтарный блеск во тьме.***
— Достань из ножен на бедре нож и ударь его, Тэ. Мы должны бежать. Здесь… с ним небезопасно. — Сталкер вжал в себя Тэхёна, впившись пальцами в острые плечи, обтянутые колючим свитером. — Соображай быстрее, Тэ! — Он слышит тебя, Чимин. Он быстрее и сильнее. А ещё с ним куча мутантов. Какой нож? Как укус комара… — И что ты предлагаешь? Почему мы вообще здесь? Что происходит?.. — Чонгук сказал, что тебя не тронули, потому что ты не напал на них. Обезоружился. — Мне угрожали прострелить башку! — Чимин неласково оттолкнул Тэхёна, обернулся на Чонгука, больше не собираясь играть в тихого заложника. — Что тебе надо от нас?! Тэхён тоже посмотрел из-за плеча друга. Чонгук не сводил с него глаз, сидел спокойно, почти не сменив позы, с момента их объятий, неподдающихся логике и смыслу. — Почему? «Другие убивают. Ты — нет». — А он? — Чимин завертел головой от одного к другому. Казалось, что Тэхён говорил сам с собой, но слишком уж серьёзный вид состроил Чонгук. — Ты сказал, что не умеешь читать мысли. Охотишься на людей… Почему он всё ещё жив? «Я уже говорил». — Ты свёл меня и его, как знал, что мы знакомы! Не ври! — У Тэхёна тоже сдали нервы. — Почему ты держишь нас здесь? «Я уже говорил». — Ты врёшь мне, что не лезешь в голову, как те, другие! Врёшь… Всё ты умеешь. Просто скажи… — Хрупкий воин, ломая страх быть тем, на кого обрушится злость обиженного мутанта, отодвинул Чимина, подполз ближе, протягивая руки. — Просто скажи: зачем? Ответь. Ты здесь совсем один. Мне плевать на чужаков, которых ты убил когда-то. Они заслужили свою участь, как тот, который чуть не пристрелил Чимина. Мне не страшно. Я не боюсь тебя. Просто скажи, Чонгук… Наболтал всё подряд — сам запутался. Но так искренне и чувственно, что тронуло даже Чимина, застрявшего в непонятках. Чонгук сел так, чтобы до перемотанной руки Тэхён не добрался вновь. Но позволил коснуться другого локтя. Придержать. Ухватиться. «Я не читаю… мысли, но могу видеть. Я увидел, как он думает о тебе. Хочет спасти. И не смог его, как того. Убить». — Почему я? Что со мной такого, что ты… «Ты слышишь меня. Никто обычно не слышит. А ты — да. И тогда. В лесу. Не смог тебя обидеть. Не знаю почему». — Я должен идти к моим друзьям. Чонгук отрицательно завертел головой. Губы у него задрожали то ли обиженно, то ли как у зверя, который начинает угрожающе рычать. «Там нельзя. Опасно. Нельзя уходить». — Тогда пошли со мной. Вернулись к тому, с чего начали.***
— Думаешь, чужаки эти, на паровозе-то, такие же простенькие, как другие? — Насрать. Им в любом случае не вылезти из этого болота. Иоанн с нами. Не даст тёмной силе бесноваться за нашей границей. — Дело говоришь. Мы и медика их сцапали. Прибегут сами, а там мы их… Леон глянул на Минджэ, и тот кивнул. Всё понял. Док или здесь, или там, дорогу куда знает эта свора гиен у костра. Чуждые, незнакомые, ещё и говорящие непонятными жёсткими словами — местные только больше отвернули от себя. Миролюбиво — не модно и не дальновидно. Поэтому они ударят первыми. До зубов вооружённые. Беспощадные к чужакам. Но человечные… всё ещё че-ло-веч-ные!