Приюти людей… Корми их… И придется привыкать к их любви.
Ходячие мертвецы
— Чонгук, всё снимай. Я не шучу. Отодрать мех с дикого юнца — относительно несложная задача. Чонгук, с долгими уговорами и просьбами, снял доспехи сам. Сложности начались потом, когда настало время нижней одежды. Миссия невыполнима. Однозначно. — Тэ, дальше сам с ним возись, я устал, — отчеканил верный лучший друг и ушёл прочь, скрывшись за дверью дальнего по проходу купе. Чимин единственный согласился помочь привести пацана в приличное состояние и отмыть многолетнюю грязь с тела. Но вот на психологическую поддержку он не подписывался. Если у Чонгука проблемы со стеснением в условиях общего пиздеца вокруг — это не проблемы Чимина. Тут уже Тэхён идёт ответственным за состояние своего подопечного. На станции в общем душе друг друга давно разглядели во всех приятных и нет деталях. Интимность отошла на второй план. Даже детей делали, прикрывшись тканевой палаткой. Что уж говорить о прочем. Команде же пришлось некоторое время терпеть неудобство от страха перед неизвестностью чужих намерений и не самого приятного запаха, исходящего от новичка. Поэтому наладить душ и вымыть Чонгука — стало задачей первостепенной после обустройства вагонов и решения в выборе следующего пункта назначения. — Чонгук, теперь тут ты и я. Меня-то ты уже не боишься напугать? Я всё видел. Мне не страшно. Нам нужно тебя вымыть, тебе же самому от этого неудобно. «Мне всё равно». Ну да. Он же и не знает такого понятия, как «чистота». Стоит проявить огромное терпение… — Пожалуйста. Мне не страшно. Это ты. Рука — твоя часть. А тебя я не боюсь. Тэхён, в подтверждение своих слов, осторожно тронул Чонгука за перебинтованный локоть. Он потянул за ветхий узелок, намеренно распуская крепление. Сопротивления не чувствовал, только огромное напряжение во всех возможных мышцах юного тела напротив. — Ты просто особенный. Это не уродство. — Тэхён продолжал открывать свету чужую тайну. — Твой отец не был сильным. Он был слабым. В его голове такое просто не укладывалось. Знаешь, у нас в метро было много особенных. Даже сиамские близнецы. Знаешь, кто это такие? «Нет». Чонгук смотрел на Тэхёна таким пронизывающим насквозь взглядом, что последнему стало не по себе. При этом он не останавливался. Уже не мог. И скоро повязка полетела прочь. На ощупь кожа руки ничем от человеческой не отличалась. В спокойном состоянии пальцы складывались на манер звериной лапы. Когти прятались и никакого страха от одного лишь вида не было. Тэхён выставил перед собой раскрытые пальцы с тыльной стороны и с улыбкой попросил: — Давай сравним насколько ты круче меня? Чонгук безропотно приставил свою ладонь, расправив и когти тоже. Вышло вдвое больше, чем у Тэхёна. Тот ахнул, но со смесью неподдельного восхищения. — Сиамские близнецы — это когда два человека рождаются в одном теле, представляешь? А у тебя когти, как у саблезубого тигра! Чего ты стесняешься?! Всё решает подача, с которой говорят одно слово. «Особенный» от отца — болезненный и спорный комплимент. А у Тэхёна поблёскивали глаза, всё рассказывая без слов. Чонгука захлестнуло чужим чувством с головой. Это как… ему даже сравнить не с чем. Никто и никогда не врывался к нему в голову так ярко, как Тэхён. Первый человек, готовый принять его настоящего… Без глупых пряток. Это слишком много для Чонгука. — А теперь давай мыться. Нам дали не больше часа… — Не успел договорить, как мальчик сдёрнул с себя затёртую временем футболку с длинным рукавом. Оголилась линия широких плеч, выпуклая грудь, как если бы Чонгук с детства тягал штангу или вагоны, плоский живот с чётким рисунком пресса. Едва ли получилось похоже на ребёнка-подростка пятнадцати лет. Чонгук разве что бородой и волосами на груди не хвастался, а так весь комплект при нём, как если бы его укусил радиоактивный саблезубый тигр, позволивший стать сверхчеловеком и превзойти большинство погодок… Не слишком далеко от правды. Нет, правда. От вида голого тела в метро мало кого штырило. Все про всех всё знали: складочки, выпуклости и наоборот. Наизусть. Но то — метро. А Чонгук ведь совсем новый человек. Тэхён искренне верил, что вымыть его — ничего необычного. А на деле вышло иначе. Испытание на прочность. Под штанами нет белья. И стыда теперь тоже нет. Тэхён же сам убедил себе довериться. Вот пусть теперь терпит. Живёт мыслью, что перед ним «просто мальчик», а не эталон мужской красоты со старых журнальных обложек, которые рассматривал когда-то очень давно, посещая библиотеку шестой станции. — Вот. Садись. — Поставил табуретку, найденную в прошлой кабинке проводницы в центре помещения душевой — прямо над стоком для воды. Душ, кстати, устроили, пробив стену между туалетом и кабинкой проводника. Получился объединенный санузел с фанерным настилом и утеплением из тёплой воды, циркулирующей вокруг комнаты по трубам. Чонгук сел, как есть, как ему сказали. Голый-голый. Тэхён нашёл лейку душа. Воду не спешил включать, она нынче в большой ценовой категории. — Я тут вспомнил, что у меня в сумке есть машинка для стрижки. — С такими словами в душевую зашёл Сокджин. — Подумал предложить помощь. И вот. — Из кармана достал бутылёк с неопознанной жидкостью. — Бензин. Если у него вши. Выведем. Почему-то Чонгук на появление доктора даже не среагировал. Тэхён насторожился, но парень как сидел на месте, рассматривая что-то в углу, так и сидит. Очередное чтение мыслей? Или Сокджин вообще у всех вызывал чувство безопасности и надёжности? Даже у мутантов… — Думаю, надо сначала убрать волосы ножницами. Промыть и выбрить. Иначе машинка не возьмёт. Так и сделали. В две руки отстригли косу старыми ножницами. Густые волосы рассыпались по фанере, оголилась широкая шея и загривок. Тэхён включил воду. Грязи получилось знатно — вместе с водой она стекала в сток. Чонгук молчал, даже не двигался, выдерживая не только напор Тэхёна, но и Сокджина тоже. Настоящий подвиг. «Спасибо». «Тебе». Мочалка скребла кожу до красноты. Пахло самодельным мылом из свиного жира (запасы из метро). Ниже пояса Чонгук попросился тереться сам, снова встал во весь свой высокий рост и, повторяя движения Тэхёна, растирал крупные бёдра, пах, икры и стопы. Вроде как не стеснялся, но ради приличия оба помощника всё-таки отвернулись. Преображаясь на глазах, Чонгук ещё больше походил на того, кому в прошлом грозило светлое модельное прошлое. Сколько бы сердец он разбил? Не сосчитать. Даже как-то печально стало… — Не хочу у него вообще всё с головы сбривать. Слишком симпатичный, — посмеялся Док, перебирая ещё длинные, подвивающиеся у подбородка, волосы. — Давай ему что-то приличное сделаем, а ты уже займёшься профилактикой от вшей. Если они у него есть, конечно. Сокджин ещё на станции не пренебрегал парикмахерскими услугами — в свободное от основной работы время. Его сестра в прошлом держала собственный салон красоты. Док рассказывал, что она так в нём и осталась… навсегда. Вот теперь он перенял её мастерство по наследству. Тэхёна тоже стриг, но редко — хрупкий воин часто бродил с отрастающей шевелюрой, хвастаясь сальными кудряшками. У Чонгука стрижка вышла такой, словно именно сейчас в Сокджина вселилась его сестра. Получилось ровно, складно, волосинка к волосинке — мокрые пряди сверху, с чёлкой спадающей на лоб, а сзади коротко стриженный затылок ёжиком. — Можно тоже открывать салон и стричь таких вот красавчиков. — Давно забыв про осторожность, по-отечески пожурил, взлохматив мокрую причёску. Тэхён не стал лезть палкой в колёса. Сокджин всё ещё был из тех, кто голосовал против. Но время точит даже камень, что значит — всё можно изменить. Такой Чонгук не оставит выбора. Какой зверь? Самый настоящий человек. А рука? Мы все не без изъяна. Мутанты — это не про уродство. Мутанты — это будущее, которое можно только принять. Приручить или отвергнуть — изначально неправильный выбор.***
— Что делаешь? — спросил Юнги, подсев к притихшему Леону. Тот закрылся в своём купе и ковырялся в какой-то незнакомой коробочке в гордом одиночестве. Что странно. Обычно этот мужик в каждой дырке — затычка. А тут… от всех ушёл, затих, уединился. — Тэхён попросил посмотреть. Сказал, что разбил, когда Чонгук его в подвале запер. А вещица необычная, значится. Не зря парень её с собой в дорогу прихватил. А ты, что? Вдруг весь из себя дружелюбие. Механик ловко перехватил из чужих рук коробочку. Маленькая балерина сразу стала ему видна. Такое зоркий глаз издалека увидит. Диковинка старого мира… — Дай сюда. Сломаешь. — Знаешь, как чинить? — Знаю, как не сломать. Шестерёнка выскочила. Одна. Но из-за неё поломался весь механизм. Юнги вытащил из кармана пинцет, осторожно вернул — зубчик к зубчику — на место, закрыл и открыл. Снова заиграла музыка, закружилась маленькая балерина. Как если бы вернулось что-то прежнее. То, что уже никогда и никому не вернуть. Самое реальное волшебство… — Мальчик этот. Хороший. Точно знаю, что ты не ошибся, поддержав Тэхёна. — Очень на это надеюсь. И очень хочу верить, что однажды ночью не проснусь с чувством, что мне откусывают хрен. Леон засмеялся. — Твои методы самые действенные. Юнги, ты знал? Лучше тебя никто не смог бы меня отвлечь. — Даже не пытался. — Я знаю. Где-то там, до выскочившей шестерёнки, до кровавой бойни, до выхода из метро и входа в него, осталось то, ради чего Леон стрелял в людей и принимал решение довериться убийце во благо продолжения пути. Этот путь неизменно вёл его к одной единственной координате. И если ради этого он будет и дальше принимать решения за гранью человечности, то он их примет. Или передвинет грань. Третьего не дано. Ну а пока… Главное, чтобы рядом ещё кто-то был. Кто-то, кто сможет заставить тьму хоть на немного отойти. Тогда всё обязательно получится.***
— Уйди, Давон. Я сейчас не самый лучший собеседник. Не хочу, чтобы ещё и тебе досталось. Да и холодно тут — замёрзнешь. Но девушка уходить не собиралась. Минджэ фыркнул, но продолжать настаивать не стал. Просто решил игнорировать. Это всегда работает, если хочешь остаться в гордом одиночестве. Никому не нравится чувствовать себя пустым местом. — Мне тоже страшно, — призналась Давон спустя какое-то время. Снаружи их обдувало ветром. Вечерело. В тамбуре, сидя на выдвигающейся для поднятия в вагон лестнице, было действительно холодно зимним вечером. Но это не мешало Давон желать составить компанию мрачному пограничнику. — Я не боюсь. — Нет, боишься. И Чонгук боится. Ты не думал? Все эти сектанты, его отец… были против него, держали за зверя. Он вырос таким, каким его сделали. Но это не значит, что с нами он таким и останется. — Не собираюсь проникаться к нему жалостью. Да и ты сама! Сама же голосовала против. — Мне страшно. Я же говорю. Но теперь… я хочу понять. Сейчас мы все — в одной лодке. Большинство проголосовало за него. Значит мы должны это принять. Иначе невозможно будет выжить. Понимаешь? Чонгук теперь один из нас. И мы обязаны его оправдать и простить, чтобы продолжать идти. — Тебя кто-то подговорил мне на мозги капать? — Всё огрызается, теребя кобуру и ваншот. — Знают, что тебе вреда причинить не смогу. Вот и используют. — Никто меня не подсылал, Минджэ. Мне очень трудно далось решиться на этот разговор с тобой. Прошу, просто послушай меня и не воспринимай в штыки. Перед глазами кровь. Мертвецы. Ужас… Курок спускает не оружие, а человек… Как и когти выпускают не лапы, а зверь. Ужасная константа. Давон легонько коснулась напряжённого кулака Минджэ своей раслабленной рукой. Посмотрела в глаза встрепенувшегося, но сломленного воина. — Дай ему время. Ты всегда был из тех друзей моего брата, кто смотрит глубже, чем другие. Мы тут все в этом схожи. Иначе бы не смогли выйти. Но, смотри! Мы боялись поверхности, боялись дышать, а теперь наши лёгкие полны чистого воздуха. Земля больше не сковывает нас… мы свободны. За это приходится платить, но разве — хоть немного — ты не счастлив? Не позволяй страху тебя поглотить. Отпусти это. Что бы оно ни было. Позволь чему-то новому войти в твою жизнь, даже если это дикий мальчик из леса. С когтями и клыками. Новое — всегда страшно. Так перебори себя. А если сможешь ты, то и я перестану бояться. Хорошо? Так много слов! Минджэ отвернулся, пряча слёзы от чужих улыбающихся глаз. Тепло ладони Давон куда-то просочилось сквозь поры. И осталось там. И когда-то Минджэ всё же сможет за него поблагодарить. Но не сейчас. Не сейчас…***
Сокджин ушёл, напомнив о скорой смене очереди в душ. Тэхён махнул рукой, а потом решил, что успеет и сам привести себя в нормальный вид. Лицо, покрытое пылью и каплями засохшей крови смотрело на него из маленького зеркала на стене, в то время как чумазый Чонгук хвастался румянцем на мягких и чистых щеках. — Знаешь что? — взволновал чужой интерес Тэхён. — У нас сегодня с тобой обмен доверием. Да? Я тоже хочу быть чистым. Не против? «Ты не боишься меня?» — Нет. И хочу, чтобы ты перестал переживать, что кого-то пугаешь. Хорошо? Ничего не ответив, Чонгук вцепился глазом в то, как Тэхён стянул с себя свой старый колючий свитер. Какие-то руки-веточки показались из-за крупно вязаного материала — он делал их больше на первый взгляд. В натуре же бледная кожа обтягивает кости, и это ни капли не выглядит здорово. Сквозь кожу, как сквозь пергамент проглядывает рисунок синих вен. Если бы захотел, Чонгук бы переломал каждую косточку, но всё, что он чувствовал — желание защитить. Чужая хрупкость делает его сильнее. И это необъяснимо. Жизнь под землёй лишила здорового цвета кожу, и если искусственные витамины позволяли хоть как-то существовать дальше, то отсутствие настоящего света ничем не получилось заменить. Никакие витамины не восполнят человеку солнца. Без него организм чахнет, истощается быстрее и не подлежит восстановлению. Тэхён ещё может набраться здоровья и мощи, но пока в нём закончились силы и краски, поэтому Чонгук рад, что оказался рядом. Это было необходимо. Его выбор… был самым правильным. Да? — Скажи, Чонгук. Что ты чувствовал тогда, когда ты решился сделать то, что сделал?.. Тэхён стянул с себя майку, штаны спали, стоило расстегнуть ремень, а ботинки слетели даже с завязанными шнурками. Все торчащие косточки — въелись в память. И как только кожа не расползалась по шву, натягиваясь на ключицах, рёбрах или щиколотках? «Я думал о том, что они сделают с тобой». «И не хотел, чтобы это случилось». Сейчас было не меньше грязи. Тэхён и сам не пах чистотой и свежестью. Он облегчённо подставлялся под едва тёплые водные струи, стараясь растянуть мгновение в бесконечность и не стесняясь собственной наготы. — И ты совсем не сомневался? «Мне было страшно». «Но из всех тех людей, я слышал только тебя…» — И это решило всё? Кивнув, Чонгук спрятал лицо в ладонях. Глаза множества людей со стороны беспощадных гулей будут преследовать его ночами в кошмарных снах. Он ведь всё это чувствовал, всё слышал… каждый крик! Куда делся парень, говорящий о том, что люди ничем не лучше скота, употребляемого в пищу? Он остался. Изменился рацион. Когда начинаешь есть тех, кого считал чем-то немного большим, чем просто дичь — мир распадается на части. Даже если ты местный Маугли, не знающий любви… Завёрнутый в полотенце Тэхён тронул за плечо, обжигая теплотой своего голоса: — Спасибо, что выбрал нас.***
Юнхо, оставшись без внимания своего хрупкого воина, снова вызвался куда-то идти. На этот раз — в разведку. Группу из трёх человек собрал Намджун — под эгидой их абсолютного незнания дальнейшего пути. Леон вовремя вспомнил, что они встретили местного отшельника на окраине бывшего города. У него могли бы сохраниться хоть какие-то данные по близлежащим точкам на карте. Поэтому стоило его посетить перед тем, как уехать в неизвестность. Третьим пошёл Чимин. И пока возражающих этому плану не нашлось, троица быстро удалилась, прихватив с собой небольшой мешок с продовольствием — для самого настоящего подкупа. Джихан точно не должен отказаться от не лишней корки хлеба… Но всё, что они нашли, добравшись до хибары старика — лужу крови, пистолет и холодное тело. В руках трупа — рамка со старой фотографией. И ничего больше. Чимин присел рядом, прикрыл Джихану застывшие навсегда глаза, подтащил из кучи тряпья одеяло — скрыл следы смерти. — Должно же у него хоть что-то остаться. — Намджун не постеснялся, как крот, зарыться в чужие вещи. У него знатно поубавилась спесь благородства. Сейчас он думал лишь о том, чтобы сохранить жизнь своей… семьи. А чья-то ещё его уже не волнует. Что-то щёлкнуло внутри, навсегда сломавшись. Сами собой разобрались приоритеты. И Чимин с Юнхо не остались в стороне. Вместе перерыли самую настоящую свалку. Но нашли. Стопка карт с пометками в разные местах — лежала в одном из деревянных ящиков. — Их надо составить вместе. Смотрите! — Чимин вырвал из намджуновых рук карты и разложил прямо на полу. — Одна продолжает другую… — «Ковчег»? — Юнхо тыкнул пальцем в обведённую точку на карте. — Тот самый, о котором говорили парни с железной дороги… — Сегодня нам очень везёт, — улыбаясь заключает Намджун.***
От нового вида Чонгука у многих ломается прежнее мнение о нём. Бьётся в осколки первое впечатление. Легко ненавидеть монстра, но когда монстр становится человеком, ещё ребёнком (по мнению Тэхёна) с огромными испуганными глазами — даже у самого последнего ублюдка дрогнет сердце. Конечно, мех и прочие атрибуты дикаря убрали прочь. Чонгука одели в запасную одежду и обувь, причесали, не забыв прежде устроить бензиновую процедуру по выселению лишней живности с головы. Кстати, оказалось, что у Чонгука этой живности нет. Только ради профилактики от него всё равно густо пахнет. Но так даже лучше. Прежний запах был во сто крат неприятнее нынешнего. Кто-то тоже уже успел вымыться и кутался в одеяло, пряча мокрую голову, кому-то ещё только предстояло удовольствие вновь вспомнить, что такое чистота. Но в воздухе — холодном и льдистом — всё равно пахло чем-то по-домашнему уютным. Даже снаружи тёплого корпуса вагона. Все собрались снаружи. Разбили костёр, расставили вокруг скамейки, принесли еды и даже вытащили гитару. Сокджин вновь перебирает струны, Хосок всё требует дать и ему возможность сыграть что-то из личного репертуара, Минджэ в стороне отсвечивает наигранным безразличием, скуривая хрен-знает-какую-по-счету самокрутку… Давон помешивает похлёбку в котелке, болтающемся на самодельной перекладине над костром. Намджун, Леон и Юнхо заняты разговором о «Ковчеге». Тэхён рядом слушает их вполуха, верно удерживая горячую ладонь своего «Ю», переплетаясь пальцами. Он говорит с Чонгуком, рассказывает ему про какой-то очень-очень смешной случай со станции, а (почему-то) грустными глазами смотрит прямо в яркое пламя костра. Тоже думает о своём. Юнги с Чимином спускаются с вагона, только-только вымывшиеся. В руках у Агуста лежит уже знакомая коробка, и он вручает её хозяину без страха, даже садится рядом, фокусируясь на реакции. Чимин тоже, нахохлившись, садится с другой стороны и внимательно смотрит на Чонгука. — Давай, Гуки. Открывай. Это я попросил ребят её починить. «Гуки?» — Мне нравится сокращение. А тебе? Чонгук открывает коробочку осторожно, словно теперь уже он боится сломать собственное сокровище прямиком из забытого прошлого. Перебивая гитару, начинает играть музыкальная шкатулка, прокручиваясь всеми своими механизмами. На постаменте танцует маленькая балерина… Юнги первый видит слёзы в глазах цвета самого яркого янтаря. — С-спасибо. — Неровным голосом мыслей. Опять каждый звук режет горло, но он старается и всхлипывает, смаргивая солёные капельки. «Что со мной?» «Тэхён?» — Ты плачешь. Где-то на фоне Чимин с усмешкой прошепчет что-то вроде: «Вы привыкнете. Они так постоянно делают». «Плачу?» «Что это такое?» — Делают что? — Понимают друг друга без слов. «Так случается, когда вспоминаешь, что ты всё ещё жив, Чонгук».