Мне снилось, что я стою в центре солнца, и солнечная радиация жарит моё сердце изнутри. Мои зубы завиваются, а ногти падают в карманы словно монетки. Если бы я мог — я бы ел, но, похоже, я способен поглощать только морскую воду. Если бы тут ещё обитал домашний скот — я мог бы одичать и питаться им. Я истощен так же, как тело на хирургическом столе, вскрытое для выяснения причин преждевременной смерти.
Dear Esther
— Вы пришли не полным составом. Почему? Тэхёна от голоса, искажённого попорченными динамиками, пробрало дрожью. Ему сказали, что Юнги вынудил Намджуна соврать, когда речь зашла про состав команды, другие важные данные о них. Нельзя доверять. Пора усвоить! Но если бы не бдительный механик, то Намджун мог запросто выдать все их слабости. Не по глупости — по желанию доверять. И вот сейчас, стоя перед железной огромной гермодверью, Тэхён чувствовал только страх. Ему, правда, стало страшно. И камера эта… через которую на них кто-то смотрел, кто-то говорил — как дуло, приставленное ко лбу, как занесённый над беззащитной шеей меч — прямая угроза жизни. Зная, что люди с той стороны считают, что за спинами прибывших к ним людей ещё почти три десятка человек, Тэхён прекрасно понял к чему необходимо было преувеличить действительность. Чтобы иметь хоть какую-то подушку безопасности за спиной… Пусть эта подушка и сомнительная, и, вообще — они блефуют. Но хоть какая-то — уже лучше, чем ничего. Так и решил хрупкий воин. Но бояться не перестал. — Остальных оставили на путях, — Юнхо говорит кратко. Без лишних слов, объяснений и страха. Он встал впереди всех и смело смотрит в грязный объектив камеры наверху. — Снаружи опасно — сообщите им. Пусть загоняют состав в главный шлюз на дезактивацию. А вы… — Динамик громко зашуршал, прервав связь, а потом заработал вновь. — Проходите по туннелю и спускайтесь на лифте. Там вас встретят. Добро пожаловать на «Ковчег»! Со скрежетом огромной гермодвери сломался последний стержень смелости. Тэхён пожалел, что согласился. Намджун не зря говорил, что всё одно — темнота. Горы или подземелье — пространство, которое замкнуто само на себя. И люди в нём тёмные. Слепые… Он неосознанно шагнул назад, но дрезина уже едет вперёд. Каменный тоннель глотает их всех за раз, одним укусом. И только Чонгук позади, его рука на плече — не даёт упасть. Мысль о том, что во всём мире можно доверять только людям, что сейчас едут с ним на дрезине и остались ждать новостей на локомотиве — приходит слишком поздно. Но бьёт больно, точно молния, и сжигает изнутри страхом, наместо огня. Сектанты хотя бы не скрывались — про них всё сразу стало ясно. Да и лес — не бункер, схлопнувшийся единственной гермодверью за спиной… Пустой туннель. Брошенные вагоны. И ни одной живой души. Только кости… те же, что снаружи — человеческие. — Охрана у них никакая. Конечно, дверь шикарная, но разве по всем правилам не должно быть… Вдруг Юнхо грубо оборвал Леона: — Я же сказал: надо разворачиваться. — Он вновь влетел в рубку. Злой, как чёрт. Только другие прекрасно понимают, что злость — броня, которая прячет их общее чувство страха. — Что мы сейчас сможем сделать?! Это их бункер. Их территория. Мы как… мышь в клетке с котами. И никакой калаш и ваншот нас не… — Тише, Командующий. Умерь пыл. Ещё ничего не случилось. — Леон в противовес говорит спокойно. Мерно. Его голос не глушит даже маска на лице с фильтрами противогаза. — Действуем по обстоятельствам. Намджун же рассказал тебе главную причину нашего здесь нахождения. Это не люди. А информация. — Вниклись в записки сумасшедшего старика. Это я знаю. Теперь помрём за них? — Карты, которые мы можем получить, стоят того, чтобы рискнуть, — почему-то Леон сказал это тихо. Постарался, чтобы его слышал только Юнхо. — Вот и посмотрим, чего они на самом деле стоят. На этих словах дрезина остановилась. Леон и Юнхо, наконец, перестали буравить друг друга тяжёлыми взглядами. В воздухе пахнет затхлостью, ржавчиной и гнилью. Где-то громко капает конденсат, скопившийся на каменных стенах. — Идём? — Хосок, проспавший почти всю дорогу, выглядит бодрее и смелее. Что же… Только вопрос времени: насколько хватит бодрости и смелости? Минджэ в последний момент поймал Тэхёна, завалившегося вперёд, стоило спрыгнуть с дрезины. Ноги не держат, стали какие-то ватные. Если бы пограничник хоть немного просчитался, то хрупкий воин лишился бы и миловидного личика, и жизни — попросту разбил голову. — Спасибо. — Не убейся, — лаконично ответил Минджэ, отпуская чужие плечи. У них с Тэхёном своя разбитая дружба, которую они так и не смогли собрать вновь. — Так, — привлёк к себе внимание Леон. — Мы сейчас опять разделимся. Знаю, у каждого свои мысли на этот счёт. Обычно подобный финт не обходится чем-то хорошим. Но я всё равно думаю, что нам необходимы люди здесь. Хосок и Минджэ, например. В случае чего, вы будете тут. Двигатель дрезины я не заглушил. Потом просто дёрните один рычаг и она поедет. — Да. Всё продумано. Только гермодверь закрыта, — встрял Тэхён. Его больше всех, кажется, волнует факт того, что их заперли. — На этот случай здесь остаётся второй человек. Держи. — Леон протянул Хоупу рацию. — Вторая у меня. Если что-то пойдёт не так, то я дам сигнал. Минджэ запустит дрезину, а ты побежишь искать пульт управления. Тут везде должны быть указатели, если краска не стёрлась. Но это — просто перестраховка, так сказать. Мы здесь слепые, как выразился Юнхо, котята, поэтому стоит лишний раз себя обезопасить. Но в случае, если с нами что-то происходит, то вы оба решите: спасать или бежать. Понятно? Хоть кто-то должен отсюда выйти — помните, пожалуйста. — Как-то не предполагал я, что до этого разговора дойдём, — выдохнул Хосок. Он вдруг снял с лица маску. — Думаю, тут уже можно без них. Да? Датчики не трещат. За ним повторили остальные. — Сначала всегда так: не хочется думать и говорить о плохом. Но когда-то это сделать всё-таки стоит. Поэтому… Прощаться не будем! Не прощаемся. Не… Леон умело делает вид, что говорит ни о чём. О пустяках. Будто бы то, что они могут не выйти — изначальный план событий. Но — нет. Никто, в действительности, не готов погибать, рвать грудь на части. Не готов. Это страшно. Это до дрожи страшно. Вот и Тэхён молчит. Его трясёт. Он не храбрый. Самый слабый. Так чего же бежит без сожалений? Чтобы потом бояться? Отступить нельзя, ведь впереди — только больший страх. А телу всё равно не прикажешь вести себя под стать званию воина. Пусть и хрупкого. Вокруг торса чьи-то горячие руки дарят объятие. Крепко. Надёжно. Тэхён весь мякнет в этих руках. Он знает: кто это и почему. Юнхо любит вот так — тепло, чтобы успокоить истерику сердца. Он (тоже) говорит без слов: «Я рядом». «Всё будет хорошо». Уже другой голос. Чонгук тоже рядом. И вдруг Тэхён понимает — мутант в его голове. Это ощущение… будто его скрученные в узлы нервы кто-то насильно распутывает. — Спасибо. Миг слабости сразу кончился. Руки опустились. Пора идти. И они идут. Не прощаясь. «Приветливо» открыты створки лифта. Внутри железного короба-гроба мигает старая жёлтая лампочка. Кто-то вообще любил эти коробки, которым в прошлом люди дарили свои жизни за нежелание самостоятельно двигать ногами? Ступить в такой — ещё одно испытание на прочность. Тэхён сжимает кулаки в карманах курточки под его плащом.***
— Юнги? — Вижу. — Они следят за нами. Сталкер с механиком стоят у противоположных обзорных окон рубки. Стоило дрезине свернуть на поворот к «Ковчегу» в лесу замаячили непонятные силуэты. Чимин сколько не смотрел в бинокль — не мог разглядеть в деталях. А издалека получались видеть лишь резкие движения у кромки леса. Юнги грязно выругался, достал из кармана самокрутку и задымил. — Наш штатный мутантик был бы здесь к месту. — Он бы не отлип от Тэхёна. А Тэхён всегда на линии огня… хотя где теперь эта линия — вопрос, конечно, спорный. — Кафа, ты же понимаешь, что мы будем стрелять, если они покажутся? — А если они?.. Такие, как те мутанты из города? Что если?.. — А если они — люди? — Разве мы не занимаемся поиском выживших? Ребята же пошли в?.. Так они пошли не за тем, чтобы помогать или просить помощи? Юнги закатил глаза, швырнул кончик самокрутки в сторону и ответил: — Мы узнали, что в бункере стоит приёмник спутниковых сигналов. Там, — механик указал пальцем вверх, — всё ещё летают спутники, передающие разные данные нам. И, насколько мы поняли, в бункере есть архив с картами мест, где фон радиации допустимый для жизни человека. Намджун не хочет с кем-то объединяться. Он хочет найти такое место, где мы могли бы жить сами, а не с кем-то чужим. — Почему вы вечно не говорите всё? Почему мы вечно ничего не знаем? — Теперь знаешь. Настала очередь Чимина закатить глаза. Он смотрит на злого от переживаний механика и понимает, что, на самом-то деле, большой разницы нет. Знай они об этих картах, всё равно бы пошли… Но что же такого сакрального в картах со спутника, что про них нельзя, в самом деле, рассказать заранее? — Это для Тэхёна, да? — Кафа, блять! Перестань придумывать! К чему мы бы, мать твою, стали заморачиваться ради этого мальчишки? Мы просто не стали усложнять. Не успели. Всё сложилось вместе! Отъебись от меня с этим, договорились?***
Тэхён помнит лифт, шутки Леона по пути, помнит скрежет механизмов, и как закладывало уши, когда они спускались вниз. Потом был коридор, мигающие лампочки, посторонний шум, комната, яркий свет в глаза, отчего стоящие перед источниками света человеческие силуэты казались чёрными тенями на стене. Леон что-то сказал им, он всё ещё улыбался, прислонив руку к лицу так, как если бы хотел закрыть глаза от Солнца. Но, что случилось далее Тэхён уже помнил плохо. Кто-то закричал, Юнхо было дёрнулся к нему, но замер и осел на пол, Чонгук за спиной тоже взрыкнул, будто в него вселился тот лесной монстр, которым он раньше управлял. Леон пропал из зоны видимости первым. И темнота накрыла хрупкого воина покрывалом ужаса и боли. Собственное падение он уже не запомнил, а как оказался в камере с ужасно холодным камнем наместо пола — попросту не знал. Пробуждение только порождает вопросы, а ответы… ему придётся ещё подождать. Болит тело. Боль — единственное сейчас чувство в принципе. Из глотки сам собой рвётся надломленный стон. Когда его здесь бросили, то не позаботились о сохранности чужого лица — кинули прямо мордой в холод и грязь, повезло, что ничего не сломалось, отделался ссадинами и синяками. Кап-кап-кап. Каждый звук — в уши, в голову, в существо. Тэхён долго собирается с силами, чтобы сдвинуться с места. От холода, от потасовки, где, видно, выкрутили руки-ноги, конечности дрожат. Всё тело дрожит, ноет, жалуется… — Проснулся? Чужой голос, как толчок или пинок в драке. Вспышка адреналина. Он не один. Дёргается вверх, смотрит. Голос женский. Напротив него сидит девушка в рванье, грязная, с длинными волосами до пояса, что сбились в один сплошной комок. Тоже дрожит. А глаза… хищные, звериные. Только в темноте не светятся. — Был бы ты, как они. Уже бы горло расцарапала. — Как они? — Тэхён собственный голос не узнал. — Урод. Псих. Ты не урод. Псих ли? Пока не знаю. — А ты? Девушка дико засмеялсь, схватившись за живот, который… выпирает. Незнакомка беременна. Половина срока — не меньше. Или меньше, ведь худоба у неё нездоровая. — Поверишь, если скажу, что хуже, чем они? — Женщина, которую загнали в угол, опаснее любого мужчины. Особенно с ребёнком. — Особенно сейчас, — хмыкнула, согласившись. — Меня зовут Момо. — Тэхён. — Я знаю. Тебя звали из соседних камер, только недавно успокоились. Твой хахаль? — Моих людей повязали. Ничего не понимаю. — Тэхён схватился за голову. Челюсти сомкнулись почти до хруста зубов. — Если вы пришли сюда по доброй воле, то я могу только позавидовать вашей тупости. Это же надо. Вы откуда вообще появились такие чистенькие, милые, с оленьими глазами? В моём мире люди жрут других людей, и это — уже повседневность. Здесь раньше было что-то вроде лавки мясника. Только свиные тушки скоро заменили человеческими. Ну знаешь… мы тут в бункере закрыты, запасы кончились — осталась какая-то крупа. У людей зубы и волосы скоро полезли. Фон только недавно стал уменьшаться, как волна схлынул. Пришлось выкручиваться. Стали заманивать к себе и жрать. Всё одно — мясо. — И ты? Он посмотрел на Момо, та отвернулась. Перестала хмыкать и скалиться. Брови надломились, и взгляд стал мягче. Только смотрела она куда-то в пустоту. — И я, — ответила она, наконец.***
Удары сыпались один за другим. Юнхо перестал их считать. В лицо, в живот, в грудь — так, что потом задыхаешься. Кажется, в итоге сломали рёбра. Или нет? Боли столько, что определить её источник невозможно. — Говори, мраз-зь! Где остальные?! Рядом допрашивали Леона. Тот всё ещё находил силы шутить. Плевался кровью, но ни на секунду не позволял самому себе сдаться. Железный человек. Наверное, кости тоже железные? Что-то хрустнуло. Состав спрятали в лесу. Достаточно далеко от поворота. Этим «пещерным» жителям придётся долго идти по путям, чтобы найти оставшуюся команду. — Хочешь, чтобы мы твоего сучонка так, как тебя отделали? Да он же подохнет от одного удара. Вон как кровью харкал, когда мы вас сцапали! Не говоришь?! Молчи-молчи, ублюдо-ок! Всё равно найдём ваших. — А ты скажи, что мы его не побьём, а трахнем! Всей толпой! И сожрём с потрохами. Такие сукины дети пасутся за дырки, которые трахают! Юнхо скрипнул зубами. От перекошенных лиц перед ним тошнит. Эти существа напоминают людей разве что тем, как умеют говорить. Да и то — некоторые из них просто хрипят или шипят точно змеи — одно единственное слово… «Мясо». Мясо-мясо-мясо! — «Смеющаяся смерть» , значит. — Юнхо не видит лица Леона, но, кажется, тот отвечает на сумасшедшие улыбки собственным оскалом. — С кем я могу поговорить здесь, вместо того, чтобы обмениваться оскорблениями?***
— Давон мне всё рассказала. — И что ты думаешь? Горький дым самокрутки Хосок глотает с улыбкой на губах. — Думаю, что это чертовски здорово. Она впервые говорит о ком-то, кроме Чимина, со своим неповторимым влюблённым взглядом. Знаешь? Сердечки в глазах. Вот как смотрит. Я очень рад. — Любовь зла. — Ну ты же не собираешься её обидеть. — Я — нет. Чимин занимался этим постоянно. Хоуп… кивнул. Трудно отрицать очевидное. Прошлое они оставили в метро, но оглядываться и сравнивать не перестали. Пограничник, солдат — понятия старые, канувшие в Лету. По крайней мере, Минджэ точно старался забыть о том, как раньше всех пришедших принимал с улыбкой. И как тепло было у костра на заставе — забывал тоже. Ныне от радушия при встрече с кем-то чужим приходится отказываться, ведь если раскрыть объятие не перед тем, рискуешь получить удар ножом под дых. А то и вовсе — в сердце. Леон наглядно показал, как работает новый мир. И пограничник оказался к подобному уроку не готов. — Что между вами тремя произошло? Защищали же друг друга. Тэхён с Чимином часто к тебе на смену бегали. Да и когда поступили сюда — везде ходили вместе. А сейчас? — С Чимином мы давно не общаемся так, как общались ещё в четырнадцать. На «Конечной» так вообще контачили только тогда, когда Тэхён был рядом. Наш сталкер… — Это из-за Давон? — Отчасти. Но с ним стало тяжело задолго до того, как я заметил односторонние чувства твоей сестры к нему. Чимин просто перестал быть тем мальчишкой, с которым я рос. Он предпочёл общество грубого алкоголика, а не друзей. Конечно, другие могли не замечать. Но я заметил. — А Тэхён? — За Тэ мы всегда присматривали вместе. Думаю, поэтому их дружба сохранилась. Чимин продолжает за ним присматривать не смотря ни на что. А я… отдалился от них намеренно. Детство прошло. И я остался бы в метро, потому что, честно, мне не нравится здесь. Холодно, опасно… там на заставе я чувствовал себя на своём месте. Здесь я чужой. — Мы здесь все чужие, Минджэ. Пограничник пожал плечами. Для него прошлое так и осталось местом, на которое хочется обернуться. Которое хочется вернуть. Забыть — потому что знаешь — вернуть уже не получится. Помнить — потому что знаешь — ещё нет сил отпустить. Замкнутый круг. Мёртвая петля. — Если была возможность вернуться в прошлое, ты сделал бы иной выбор? — Да. Я бы не пошёл с Тэхёном. Остался на месте. И его оставил… — Тебя бы не уничтожила собственная совесть? — Хочу думать, что она сейчас хоть как-то уничтожает Тэхёна. Или Чимина. Один сломал жизнь мне. Другой разбил сердце девушке, которая мне нравится. Как думаешь? Кто из нас должен мучиться? И кто поступает, как друг? А кто эгоистично живёт так, как хочется, но требует обратного от всех остальных? Правда. Что такое дружба? Помнится Тэхён всегда жалел, когда у него выходило обидеть близких. Он считает, что друзья остаются друзьями, даже имея разные, абсолютно разные взгляды на мир. Ссоры неизбежны. Один друг не обязан во всём соглашаться с другим. Люди так не устроены. И всё можно забыть и простить — был бы повод. Но согласился бы Тэхён с Минджэ сейчас? Простил его? Отверг? Остаётся только предполагать. — А Давон? Она привлекла тебя только сейчас? Если бы ты не пошёл с Тэхёном, с ней ничего бы не получилось. Как много «бы»! Уже тошнит. На этот вопрос (или утверждение) Минджэ ответить нечем.***
— «Отъебись»? Ты издеваешься, Агуст?! Да чтоб тебе так ответили, когда ты места себе не находишь! Поддерживать ты умеешь мастерски! Не нашли времени? У нас вечно так, а потом мы на грани жизни и смерти! Столица была плохой, потому что всё замалчивала, а вы?! Чем вы лучше, чёртовы лидеры?! Да мы с вами, как мухи перемрём! — Чимин кричит, плюётся словами. У него истерика, всё тело дрожит. Он сам за себя не отвечает. — Пошёл ты нахуй, понятно?! Ублюдок… как же… Пошёл ты! — От крика сталкер весь покраснел. У него перед глазами всё расплылось от слёз. Мысли спутались в комок. Он даже Юнги напротив различал лишь потому, что изначально фокусировался на нём. — Я догоню их. Всё скажу. Понятно? Его шатает, как пьяного. Ноги подкашиваются… — Куда собрался? — Жёсткая хватка на плечах. Горький запах самокрутки. Пропахшая железом и порохом кожа. Юнги. Рядом. Вдруг стал близко. — Ты не в порядке. Хочешь помереть в лесу? — Только бы от тебя дальше! Отпусти! — Весь вывернулся, взмок, взъерошился, но оттолкнуть так и не смог. Не захотел? — Истеричка. — А ты!.. Не успел ничего сказать. Его заставили молчать чужие губы. Горячие, сухие. Горькие на вкус. Не поцелуй — укус, насилие, отсутствие нежности как таковой. Просто Агуст не умеет иначе. Сердцу не приказать безразличие. Глупый орган если хочет болеть, то болит. От слов, от вида чужого страха. Чимин дрожит в его руках, плачет. Что-то похожее уже было между ними, но тогда хватило рук. Губы — последний способ усмирить. Шокировать. Попробовать… Среди шума, крика, гула крови в ушах, ударах пульса двое не заметили, как на ступеньках, что ведут в рубку, застыла перепуганная Давон. Она пришла на голос Чимина, переживая о том, как бы строгий механик не набил сталкеру лицо за подобные ругательства. Не набил. Теперь они не могут оторваться друг от друга. Чимин осторожно положил руки на чужие острые скулы… Давон не стала смотреть на подобное откровение дальше. Ей вдруг захотелось бежать. Внутри упала и разбилась чашка, полная чувств. Эти чувства растеклись, разбежались, изрезались осколками и теперь кровоточат. Она заплакала, стоило спрятаться в купе. Укрылась одеялом от мира и свернулась комком прямо в одежде. Слёзы намочили наволочку, стекли к виску. Ей стоило выкинуть, забыть эту глупую влюблённость. Чимин никогда не смотрел на неё так, как на Агуста. Она прекрасно это понимала. Но всё-таки… надеялась на лучшее. Хотелось быть одной. В следующий миг — хотелось быть с кем-то. Она вспомнила о Минджэ. О том, как он ей улыбался. Ей захотелось улыбнуться сквозь слёзы — ему. Даже если он ей только кажется. Нет. Это не похороны прошлого и отболевшего. Так должны родиться новые чувства — сквозь кровь, боль и слёзы. Ведь именно так приходит в мир человек. Именно так начинается жизнь. А значит… так начинается и всё, что нам дорого.***
— Тише! — Момо вздрагивает, замирает на месте, а потом резко оказывается в дальнем углу их камеры. — Они идут! — Кто? — только и успел спросить Тэхён, когда единственная железная дверь распахнулась с оглушающим грохотом. В камеру, как рой саранчи, влетела толпа людей. Или кто это такие? Тэхёна так сильно не пугали гули, порвавшие в клочья сектантов. Резкие движения, неразборчивая речь, кривые, заплывшие лица с запавшими стеклянными глазами. Двое из них подхватили его, подняли, мерзко заржали над тем, что поняли только они. Тэхён замер. Страх сковал его не слабее цепей, наручников или верёвки. Страх — всё, о чём хрупкий воин может сейчас думать.