Каждый имеет право на второй шанс. Стич был создан, чтобы разрушать все вокруг. Но любовь и забота Лило превратили злого инопланетянина в доброго и отзывчивого друга!
Лило и Стич
Как закрутилось время, после выхода из бункера «Ковчег», Чонгук не заметил. Он и раньше мало следил за тем, как сменяется ночью день, и как тепло приходило наместо холода. В поезде всегда тепло, а день и ночь почти не различны, когда горит под потолком лампочка. Значит время потеряло все прежние ориентиры. Только холод со стороны Тэхёна длился вечность (по ощущениям), хотя хрупкий воин забыл злиться на Чонгука уже на следующее утро. — Доброе утро, Гуки, — сказал утром, зайдя в гости в соседнее купе. Тэхён не утруждался стуком в дверь для предупреждения, зная, что его ждут ещё задолго до того, как он даже встанет на ноги и наденет на голые ступни ботинки. На голове — фонтанчик из волос, собранных резинкой, чтобы отросшие прядки не лезли в глаза, а лицо припухшее, со следами складок от подушки на щеке. Стоило Тэхёну опуститься рядом с Чонгуком на нижний ярус, как последнего, точно вторым одеялом, окутало теплом чужого тела. Тем самым теплом, которое копится организмом во время сна. Не успел мутант даже в мыслях хоть что-то спросить, а Тэхён лёг рядом, под бок, скинул с ног ботинки и закрыл глаза. Ещё через несколько мгновений Чонгук понял, что хрупкий воин вновь уснул. Вскоре подобная побудка стала их общей привычкой. Тэхён таким способом сбегал от дел и ленился. Чонгук в принципе не соблюдал общий график, но иногда сидел на ночных дежурствах рядом с Леоном, пока тот рассказывал ему истории из прошлой жизни, сказки или просто прочитанные им книги. В этом уединении было своё очарование. А позднее Чонгук понял, что уставший за ночь организм с радостью принимает утренний лишний час в постели — гораздо лучше, чем замереть от странной близости Тэхёна столбом, размякнуть вместе с ним и видеть сны. Возможно, что даже общие — одни на двоих. Так пробежали недели. Много времени было потрачено на очистку железнодорожных путей от снега и развалов. Грузовая дрезина сильно выручала, как и прежде. Путь вёл состав через просеку густых лесов, а потом деревья стали редеть, и всё чаще встречались города. Пустые здания вокзалов, здания с голодными чёрными провалами вместо окон. Картина не менялась. Только степень разрушений варьировалась от места к месту — где-то бомбы задели строения больше, где-то меньше, а где-то даже сохранились окна и личные вещи прошлого. Так, в одном из городов, команда, отправившаяся на вылазку, набрела на целое здание с красивыми колоннами на входе и обвалившейся где-то ещё белой штукатуркой стен. Леон сказал, что так раньше выглядели театры. Что такое театр, мужчина тоже рассказал, в красках разложив один из собственных походов туда. Сейчас весь смысл спектаклей, концертов и выступлений потерялся, и ребята, фактически с этой деталью прошлого незнакомые, могли только покивать, с любопытством оглядывая стены когда-то величественного и в то же время изящного здания. Одни слова, рассказы — всего этого мало, чтобы понять. А знать слова и сухие факты… недостаточно. В этом театре засели надолго — просто из любопытства. Тэхён с Чонгуком случайно остались наедине среди главного зала — на ступеньках поднимающихся к обвалившейся сцене. Хрупкий воин из интереса перебирал кучу вещей, небрежно сваленных в углу. Достал из неё странные тапочки с длинными пожелтевшими лентами от пятки, твёрдый носочек вызвал ещё большее удивление и вопросы. — На них же невозможно ходить! А Чонгук молчал первое время, потом нахмурился. Тэхён в тот же момент увидел у себя в голове то, что видел мутант. Мутная, как в тумане, картина яркого зала, целая сцена и балерина в центре. В «странных тапочках». Тэхён охнул, сморгнул, посмотрел на Чонгука скоро намокшими глазами. Такая тоска была в чужих мыслях, такая… боль пробралась в сердце сквозь туманную картинку. «Это моя мама». — Ты… видел её… мысли? «Она сама. Делилась со мной. Показывала». «Она была, как ты?» «Нет. Просто хотела. Чтобы я знал». — Она любила тебя, — Тэхён, забыв про пуанты, отбросил их в сторону, порывисто пригладил взъерошенные волосы Чонгука. Чёрные прядки подвиваются у лица, давно отросшие, мягкие, пропахшие мылом и… костром. Одна слезинка всё-таки сбежала по щеке. А Чонгук расплакался, как маленький, когда Тэхён обнял его за шею и прижал к груди, коснувшись ладонями спины и плеч. Когда дело касается мамы… немногие сдерживают слёзы. И Тэхён посчитал это обстоятельство чем-то общим. На них двоих. Эти чувства к женщинам, которые однажды любили их всем сердцем. Сидели какое-то время, покачиваясь, как детская колыбель. Потом Чонгук сам отстранился, вытирая покрасневшие глаза. Тэхён вернулся к исследованию кучи вещей, пока не добрался до чьего-то посеревшего черепа. И театр стал могилой — ничего не изменилось. Краткий миг прошлого мгновенно омрачился настоящим. Но уже не было сил из-за этого горевать. Та жизнь ушла. Пятнадцать (почти шестнадцать) лет назад. Сейчас шла новая. И стоит больше думать о том, как прожить текущий день, чем вспоминать о том, как хорошо было когда-то сидеть в концертном зале и смотреть, как в белой пачке и пуантах в центре сцены, лёгким пёрышком летает балерина. — «На войне есть только одно правильное мнение — моё». С такими мыслями и идут друг на друга, идут убивать. Или нажимают кнопки, пуская в небо ракеты. — Говорит Леон, рассматривая стопку жёлтых бумаг. Чонгук с Тэхёном находят его и остальных в общем приёмном зале. На каждый шаг в подошвы впиваются осколки хрустальной люстры, давно уже не радующей гостей своей красотой и светом. Вокруг поваленная мебель, хлам, люди, которые нашли здесь своё последние пристанище уже очень давно и истлели под гнётом неутолимого времени. — Что это такое? — спрашивает Хосок, опустив калаш и взяв в руки клочок бумаги. — Реклама спектакля, — улыбнулся мужчина. — А вот это, — он дал парню листок, который рассматривал сам. — Призыв прислушаться к одной из противоборствующих сторон. Такие раздавали за месяцы до катастрофы. — Чертовщина, — фыркнул Хосок, даже не прочитав до конца. — Какая разница? Они убили друг друга. На этом всё. Пусть так и будет. — Победителей и побеждённых нет. Есть только выжившие, — согласился Леон. — Пойдём. Надо успеть вернуться до темноты.***
Спустя месяц Момо стала жаловаться на сильные боли в животе. Тогда снег сменился голой землёй, а где-то изредка попадалась зелень — внизу и на ветках деревьев. Сокджин, всё время наблюдающий за состоянием девушки, хмурился, проводя очередной осмотр. Он чувствовал себя максимально беспомощно. Беременность — не ссадины и синяки, и даже не рваные раны. В метро от родов погибло много женщин, много детей погибло вместе с ними или остались сиротами. Но то — метро. И приют, и другие семьи легко принимали к себе чужих. А здесь? Команда каждый день рискует жизнью. Если Момо вдруг не станет, что с младенцем делать кучке несмыслящих в детях мужиков и совсем ещё молодой девочке? — А я первая спрашиваю у вас, почему не догадались взять к себе немного больше женщин? Док улыбнулся. Действительно, о том, что они не взяли с собой в дорогу больше, чем одну женщину, никто не подумал. — Когда мы уходили из метро, с нами пошла только Давон. Не забирать же с собой кого-то силой? — Я достаточно услышала про ваше метро. Проще было убить, чем их там оставить. Если бы я… могла что-то изменить, то заставила бы выйти силой. Они же сделают это метро собственной могилой. Все ваши сталкеры их бросили. Надолго ли ещё хватит сил жить под землёй? — Девочка, ты пытаешься разбудить во мне совесть? Она и не спала. Но о былом мне уже тошно говорить. Теперь у нас есть ты. Появятся ещё — я не сомневаюсь. Метро осталось в прошлом. Что о них горевать? — И что? Совсем не хочется женщины? Джин улыбнулся снова, он поправил на Момо кофту, прикрыл её живот, сел в сторону и ответил: — Помнишь, ты сказала Давон, что не все мужчины такие, как мы? Теперь я хочу повторить. Момо, не все мужчины такие, как те, с которыми тебе пришлось жить. Говорю лично за себя. Я не животное, чтобы делать секс с женщиной, точнее его отсутствие, первостепенной проблемой. Или ставить его на одну ступень с едой. — А с мужчиной? — Не думаю, что я сейчас заинтересован в каком-то контакте с любым человеком. Мужчина, женщина. Не жди за каждым углом опасность — было бы проще рассуждать. Момо сощурилась, скептично осмотрела Дока, тот ответил на её взгляд с очередной улыбкой. Впрочем, глаза его не улыбались. — Что со мной? — спросила девушка. — Будем надеяться, что ничего серьёзного. Я не эксперт. Но принимал роды много раз. Остаётся только надеяться. — повторился. Неутешительный вердикт. — Если я сдохну, — начала девушка и сама прервалась. Задумалась. Улыбнулась. — Если я сдохну, пообещай, что вы не бросите того, кто из меня вылезет. Договор? — Договор, — согласился Док.***
Чонгук завёл музыкальную шкатулку, и та тихо заиграла, едва слышимая за стуком железных колёс. Тэхён напротив читает дневник Доктора Смерть, попутно листая книжку Иоанна. Как были… похожи их мысли. Как холодно они говорили о том, что ничего, кроме ужаса и презрения, не должно вызывать в любом живом человеке. Как под лупой — другие люди. Объекты для исследования. О своих же семьях эти двое писали также, как о том, что бесчеловечными опытами убили очередную животину: будь то собака или крыса. За раздумьями хрупкий воин не заметил, чужого взгляда, что лезет под кожу не хуже медицинского скальпеля. Удобно вытянул перед собой ноги, скрестил их на нижнем ярусе напротив. А Чонгук смотрел на округлые косточки щиколоток и вспоминал, какая в этом месте у Тэхёна нежная кожа. И как странно будоражило нутро дальнейшее прикосновение. Захотелось потрогать. Исследовать дальше. Он только видел под покровом ночи, уже не задавался вопросом, как именно один мужчина «прыгает» на другого. Всё стало ясно. Наглядно. Только что не ощутимо. Поезд остановился. Пришло время Чонгука не замечать, отвлекаться и пропускать моменты. Тэхён лениво пнул пяткой Чонгука в бедро, а потом не отстранился, оставив этот контакт, продолжая делиться теплом, хотя они определённо должны были поменяться ролями. Ведь вечный мерзлятик здесь вовсе не Чонгук. — Хочешь погулять? Чонгук хочет всё, что хочет Тэхён, поэтому кивает. — Уйдём тихо, чтобы никто не остановил? Только оденусь. Так и соскочил с места, босиком прошёл в соседнее купе. Чонгук быстро набросил курточку, натянул шапку и замер в проходе, заглядывая в щель приоткрытой двери. Тэхён что-то ищет, подняв верхний ярус и придерживая тяжёлую полку рукой. Шорты — в прошлом брюки, у которых срезали дырявые штанины, задрались, откровенно выделяя бёдра. Потом, найдя то, что искал, Тэхён снял и шорты. Остался в белье. Трусы крепко обтянули округлые ягодицы — Тэхён умудрился хоть немного набрать в весе. Сухие мышцы немного смягчились, кости перестали слишком отчётливо торчать сквозь кожу. Чонгук не мог перестать смотреть. Сейчас он завидовал Юнхо. Ему хотелось потрогать Тэхёна, как его трогал Юнхо, хотелось… Словно весь мир клином сошёлся на этом глупом, «слепом» человечке! — Что делаете? — От подглядываний за уши отодрал вопрос Давон. Мутант обернулся. Девчонка улыбнулась Чонгуку, тут же из купе выглянул наполовину одетый Тэхён. — Если ты нас не… — он прервался, заметив за спиной Давон её почему-то притихшего старшего брата и поправился: — Если вы никому не расскажите, то мы сможем выйти погулять, пока не стемнело. Брат с сестрой согласились. Чонгук был не сильно рад компании, но по старой памяти молчал. Когда они уже вышли с вагона, Чонгук почувствовал парочку зверей, подобных тем, что обитают в городах — гули или демоны в небе. Мутанты бродят в нескольких километрах, и Чонгук только из соображений обеспечения для хрупкого воина (только для него, ха!) максимальной безопасности отсылает их прочь, изрядно припугнув вдогонку. Надо же! Тэхён хочет знать новый мир, но в итоге ничего не видит, замыкаясь на собственной мечте. Идеале. Вне стен и законов случается только анархия, и он её жаждет. Чонгук же делает видимость этой анархии, на деле же строит стеклянные стены, которые видно только если с разбегу удариться об их «прозрачность» лбом. Идеальный обман. Юнхо стоит поучиться, ведь он со своей взрощенной искренностью и нежеланием врать — всё равно остаётся не у дел. Приступы у Тэхёна сократились до минимума и больше не были похожи на скорую смерть. Нездоровость, слабость, чрезмерная хрупкость — всё ушло. Тэхён здоровел на глазах, а вместе с ним набирались силы и цвета другие. Под солнцем бледная кожа рук и лиц покрывалась загаром, кроме Тэхёна ещё и Минджэ с Чимином обзавелись россыпью веснушек на щеках и скулах (вот же… святая троица друзей). Жизнь расцветала в венах — глубоко под кожей, и что-то всё-таки менялось в головах. Переживать ужас «Ковчега» пришлось достаточно долго, но человеческий мозг широко известен своей забывчивостью, когда речь заходит о не самых лучших воспоминаниях на подкорке памяти. Поэтому уже спустя два месяца о миссии на «Ковчеге» вспоминали только то, что теперь среди них есть Момо, и скоро у неё появится малыш. Другое… а что оно такое, чтобы помнить? От Доктора Смерть остались только жёлтые страницы, сохранившие в себе чернила и его кривой почерк. Под ногами хрустят сухие ветки. Где-то даже проглядывает зелёная трава — обычно на полянах, где земля и солнечный свет могли встречаться без преград в виде ветвистых деревьев. Тэхёну нравится гулять в лесах, особенно в таких — без густой растительности и непроходимых зарослей. Города лишь напоминают о том, что когда-то люди в них жили. Теперь же… всё иначе. В какой-то момент Чонгук замирает, Тэхён врезается ему в спину. «Что такое?» Насторожившись, хрупкий воин не решается заговорить вслух. Хосок с Давон тоже останавливаются, не спешат спрашивать. — Смо-три. — Чонгук показывает пальцем чуть выше уровня глаз. На дерево. Там в большом гнезде кормит кричащих птенцов какая-то птица. Из-за хруста сухих веток никто не слышал писка малышей, зато сейчас все навострили уши. — Какие крохотные, — умильно прошептала Давон со спины. Казалось бы, уже должны привыкнуть к многообразию жизни вокруг. Но Тэхён аж замирает от вида маленьких птенцов, прокручивая в голове, что даже нечто настолько хрупкое имеет место в новом и по всем меркам жестоком мире. Чем же хуже люди? На крохотной поляне в невысокой траве гордо торчал один жёлтый цветок, а рядом с ним сидел круглый колючий шарик — Тэхён узнал в этом «шарике» ежа с картинок энциклопедии. По пути они встретили двух рыжих лисиц с ещё пышными длинными хвостами. Одинокий волк, точно собака, оскалился, стоило ему заметить людей, но почти сразу заскулил, прижав уши к голове. Тэхён в этот раз раскусил хмурого Чонгука. Волк с волком делили территорию, и тот, что с хвостом, явно проигрывал. — Почему они… ну… нормальные? — спросил Хосок за всех. Если подумать, то всё чаще они встречали живность без каких-то заметных глазу мутаций. Здоровые звери, вполне похожие на картинки из книжек. — Намджун с Юнги говорили, что это связано с местами взрывов. Мы сейчас в местности, которая на картах обозначена достаточно чистой зоной. Здесь почти не бомбили, — ответил Тэхён. — Наверное, что-то в них всё-таки изменилось. Может быть, не у каждого зверька. Или вообще — внутри перевернулось. Просто мы этого не видим. Потеряв на прогулку ещё около получаса, решили возвращаться. Уже издалека разглядели костёр и услышали гитару. Голос Джина неизменно напоминал о сказке про «Город Золотой». Никто не ругался на отлучку ребят. Юнхо протянул Тэхёну горячую плошку, полную похлёбки из диких кореньев, которые они разрыли ещё на вчерашнем привале. Чимина видно не было, а Юнги меланхолично стоял в стороне и курил. Тэхён вздохнул. За прошедшее время между сталкером и механиком то теплело, то морозило так, что представить страшно. Давон негромко смеялась с шуток Минджэ. Вот уж кому хотелось завидовать. Эти двое успели свести свои мосты, даже подумывали перебраться в совместное на двоих купе. Хосоку стоило провести лекцию по поводу неожиданных беременностей. Впрочем, Тэхён не раз шутил, что друг и сам готовится стать «папашей», всюду бегая за Момо, как курица за крохотным цыплёнком. Момо в команде приняли быстро. Говорила она как «бандитка» — грубо и просто. Не церемонилась. Поэтому легко сошлась с механиком на почве обсуждений всяких железяк. В куклы она давно не играет, зато выросла среди «рабочих» и не раз отбивала себе пальцы гаечным ключом. Намджун, Леон, Юнхо и Джин ныне тоже редко разлучались. Чимин шутил, что четвёрка спелась по зову желания всех спасти. Никто их не осуждал. А Леон обучал остальную троицу обращаться с локомотивом. Такое умение никогда не будет лишним. Тэхён стал замечать, что Юнхо проще даётся общение, он стал чаще улыбаться и меньше смотреть исподлобья, словно вечно на что-то обиженный и совсем забыл терять над собой контроль в минуты гнева, когда, образно говоря, кровь заливает глаза. Свежий воздух? Или просто в метро все только и делали, что думали о плохом? Сложно вечно злиться, когда перед глазами растекается чистое голубое небо — как океан. Или когда Солнце встаёт на востоке, после падая на западе. Словно метро концентрировало, сжимало стенами, давило, вытесняло всё хорошее, пока не оставалась пустая оболочка, неспособная на подвиги и банальную возможность улыбнуться всем невзгодам назло. Конечно, это не значило, что Юнхо изменился до неузнаваемости. Нет. Он был прежним. Стационарным. Но теперь хотя бы стремился понять и принять. Привыкнуть. А не думать о том, что вот-вот — он откроет глаза, и мир снова станет тёмным, пропахшим сыростью и навозом. Когда ужин съели, отложили плошки и забылись в треске костра и переливах струн гитары, Тэхёна поймали за руки. Сразу с двух сторон. Он посмотрел на Чонгука, сжимая его горячечные пальцы в ответ, потом повернулся к Юнхо. Последний не отводил глаз от костра. Для них двоих сидеть так — переплетя пальцы — было привычным делом. Юнхо и Тэхён держались за руки уже неосознанно. А Чонгук… сделал так впервые. И Тэхён не отпустил. Сохранил тайну. Подумал, что хочет остаться в этом мгновении навсегда.***
— Сыграем? — спросила однажды Момо. — Во что угодно. Устала сидеть без дела. После обеда почти вся команда расположилась в общем вагоне, оборудованном под столовую. Не хватало только Леона — он стоит у руля локомотива, и Чимина — сталкер верно дежурит в, замыкающем состав, вагоне. Тэхён мгновением ранее выпросил у Момо потрогать её живот, как бы странно это не звучало. Когда сквозь футболку, обтянувшую пузо, выпятилась маленькая ручка или ножка — крохотным бугорком, хрупкий воин сдался чувству крайнего любопытства. Тэхён отнял руку, заворожённый, будто раньше не видел беременных, не сидел с детьми, не помогал принимать роды, потому что слонялся без дела, и Док приплетал его ко всем возможным своим деятельностям. — Во что? — Давон единственная отреагировала на этот вопрос серьёзно и заинтересованно. — В прятки. — Юнги в своём репертуаре продолжил без запинки: — Скройтесь с глаз. — Механик перебирает и чистит калаши — ему не до лишнего белого шума. Только странно, что до сих пор сам не ушёл в своё купе, где давно обустроился под его не самую чистую деятельность. — Хорошая идея. — Момо усмехнулась. Тяжко встала с места, толкнув в сторону задумавшегося Тэхёна. — Я буду водить. — Совсем с головой не лады? — Механик покрутил пальцем у виска. — Раз! Минджэ подхватил за локоть Давон, та притормозила лишь на секунду, осмотрев остальных. Как дурочке прятаться, пока другие просто шутят — ей не хотелось. Но вот — Тэхён тоже встал, Чонгук двинулся с хрупким воином так, точно они отработали свою синхронность заранее. Хосок засмеялся и рванул к выходу первее всех. Вслед ему Момо крикнула: — Два! На третий счёт все, кто хотел играть, убежали из общего вагона прочь. — Дети, — усмехнулся Намджун. С ним согласился Джин. Юнхо, читающий в стороне книгу и головы не поднял. — Даже если уже не по возрасту так называть. — Давай-давай, пока будешь искать, сама разродишься, и у Дока проблем не будет, — бросил механик в спину уходящей Момо. Та ему не ответила, неуклюже вышагнув из общего вагона. — И чего тебе вечно надо ей палки в колёса вставить? — спросил Намджун. — Попробуй тут. Вставь. Хоть палку, хоть балку. Она их перерубит, даже не поморщится. Помимо взаимопонимания механик нашёл с Момо (точнее — наоборот) общие темы для разговора. Уже спустя несколько недель после того, как «Ковчег» остался позади, она пришла к нему в купе и заявила, что тот должен немедленно наладить связь с одним небезызвестным сталкером. На что Агуст ожидаемо поинтересоваться: «С хуя ли?» Подобных разговоров было много. Момо не сдавалась. Юнги знал, что и с Чимином она говорила тоже. Вряд ли рассказывала о том, в чём исповедовался ей механик, но говорила. Иногда этого достаточно. Ещё многие хотят, чтобы выслушали их. Этим Момо занималась тоже. — Ты не понимаешь, — вторила она. — У нас каждый день, как последний, а вы обижаетесь и молчите. Сам знаешь, что потерять — вопрос времени. Не страшно? — Я сделаю так, чтобы этот придурок прожил намного дольше меня. — Что за глупости? Ты не можешь быть настолько уверен в себе. — Представь себе, могу. — Пиздабол, — заключила девушка, плюнув переубедить последнего скептика. А через несколько дней пришла снова. Юнги ещё какое-то время молча рассуждал, вспоминал. Потом выругался. Бросил калаш. Пошёл за компанией детей-переростков и одной двинутой персоной, которая, наверное, забыла, что и сама обязана думать о ноше в раздутом животе. Ведь там тоже жизнь, сильно ей дорогая. И это не сталкер с автоматом на плече, вполне способный защищаться и защищать. — Пойду присмотрю за ней, — зачем-то оправдался. Намджун улыбнулся, а Юнхо так и продолжил читать, не обращая на механика внимания.***
— Сюда! — взвизгнул Тэхён, открывая пустое купе. — Здесь есть закрытая верхняя полка. Она большая, спрячемся на ней вдвоём! Чонгук подсадил Тэхёна, залез сам. На деле полка оказалась совершенно не такой уж большой, как предполагал Тэ. Мутант с ним всё-таки не настолько субтильный, а его рост буквально заставил поджать ноги, крепко столкнуться с таким же стиснутым у стенки Тэхёном и с силой закрыть за собой дверцу. Мгновенно стало жарко. Дыхания смешались. Чонгук и так печка, а сейчас… Тэхён весь вспрел своих шортах и футболке, но азарт игры на многое заставляет закрывать глаза. Пока он и сам не осознавал неудобств. Или не хотел осознавать? «Что это за игра такая?» «Надо просто спрятаться. Чтобы нас не нашли». Они улеглись лицом к лицу, и когда Тэхён поднял голову, то ткнулся носом в чужую щёку, замерев так на несколько секунд. У него удачно получалось гнать неприличные мысли, крепко связанные с Чонгуком. Забыть о том, что, казалось бы, получилось на корню перерубить. Но хватит одной искры, чтобы потухшее вновь возгорелось. Да так, что пожар теперь едва ли остановишь. Дыхание стало тяжёлым не только у Тэхёна. В полутьме горели глаза Чонгука, как две лампочки. Они не говорили. Не в мыслях, не вслух. Время запеклось в янтарь. И про игру как-то забыли. Внутри Тэхён кричал, а на деле не мог и звука из себя выдавить, кроме хрипа, с которым надсадно вдыхал через приоткрытый рот. От Чонгука пахнет всё тем же: костёр, мыло. Но есть ещё одна нотка. Что-то терпкое, тёплое и… будоражащее. Постепенно от молчаливых ёрзаний становится невозможно скрыть возбуждение. Как получается так, что Чонгук упирается коленом Тэхёну в пах — последний не знает. От невозврата «спасает» чей-то крик снаружи. Доигрались…