— Сегодня я расскажу тебе про любовь. Когда ее ищешь, она сбегает и наоборот. Все хорошее когда-нибудь кончается. Она сбежала! Что бы ты сделала? — Я бы за ней не погналась. — Почему? — Вдруг устану? — Не без смысла. Некоторые так думают. Выходит, это ты бы от нее убегала?
Пингвиний Барабан
Чимин не успел коснуться головой подушки, как его вновь поднял на ноги резкий вскрик совсем рядом с его купе. Они с Юнхо поменялись буквально несколько минут назад. Что уже успело случиться? Чёрт дери этот треклятый поезд и его жителей, у которых если день прошёл без происшествия — значит был скучный. В последнее время сталкер вышел на ступень смирения, просто плыл по течению. Поэтому когда услышал крик — молча встал и вышел узнать, что происходит. Что психовать, если остаётся только помогать выплывать на поверхность утопающим? Это и называется узы. Человеческие связи. В коридоре у стены зависла в полусогнутом положении Момо. Рядом с ней застыл комично перепуганный Агуст. Жаль, что Чимин не мог сейчас никак запечатлеть выражение лица механика. Он бы хотел запомнить, как выглядит страх Юнги. Настоящий страх. Искренний в своём ужасе. Нетрудно догадаться, что происходит, по позе кричащей девушки и расползающемуся по полу мокрому пятну. Отошли воды. В последнее время Док готовил парней к этому. Так как все, кроме Тэхёна и знать не знали процесса деторождения, пропавшие в проблемах охраны и руководства метро, Сокджину пришлось хорошо поработать и поговорить с командой. В частности про то, что перед родами отходят воды — много объяснять не пришлось. Но Юнги всё равно опешил. И встал с круглыми глазами, как потерявшийся без мамы ребёнок. Чимин цыкнул. Громко и показательно. Подошёл к Момо, взял её за плечи и помог сделать пару шагов. Перехватил под коленями. Девушка оказалась слишком лёгкой. На механика сталкер даже не обернулся, хотя тот на каком-то автопилоте зашагал следом. Док, будто только этого и ждал — сорвался с места, скомандовал нести тяжело вздыхающую девушку в душевую. Намджун выкрутил подачу тепла на максимум, чтобы в помещении стало теплее. Док раскинул на полу покрывала, которые сверху покрыл непромокаемой стерильной (насколько это возможно в их условиях) тканью. Чимин осторожно опустил Момо, отошёл, забыв стереть вязкую влагу с рук — брезгливость куда-то делась. Внутри вскипело волнение. В какой-то момент в дверях появился взъерошенный, раскрасневшийся Тэхён. За ним неизменно — Чонгук. Лица у обоих выражали нечто понятное, но необъяснимое. Так бывает. Установки в головах смотрящих не позволяют смотреть глубже. Но на поверхности тоже водятся черти, просто мы, наверное, не хотим их замечать. Хрупкий воин опомнился, стоило Сокджину на него прикрикнуть. Остальных Док распорядился вытолкнуть прочь. Исключение сделали только Давон, которая, как и Тэхён, порой не оставалась в стороне, помогая роженицам успешно перешагнуть порог боли, чтобы, наконец, взять на руки собственное дитя. В три пары рук они надеялись справиться. — Ты!.. — Момо схватилась за предплечье Тэхёна. — Неужто в обморок не бросишься?!.. — девушка шепчет, из последних сил остаётся сама собой — несломленной. Тэхён ей улыбнулся и покачал головой. — По мне не скажешь, да? Я часто помогал Доку, говорил же. Момо зажмурилась, сжала крепче пальцы на чужом предплечье, но Тэхён остался к этому безразличным, точно утратил собственный порог боли. Точно переключил режим в голове, оттолкнув внутреннего хрупкого воина куда-то в тыл, а сам вылез вперёд — бесстрашный и сильный. Хоть в чём-то… небесполезный. В проходе то и дело мелькали ребята. Сквозило общим беспокойством. Тэхён пару раз смотрел в сторону Чонгука, тот не сводил глаз с Тэхёна. От этого взгляда поджималось всё, что могло поджаться. Но хрупкий воин не позволял себе отвлечься и скоро смог справиться с дрожью в руках. Сейчас не к месту. А то, что случилось некоторое время назад… осталось в прошлом. Пока.***
Роды шли долго. Чимин облил руки водой, выдохнул. Юнги рядом с ним неизменно закурил. Руки его дрожали, как у старика с тремором. Вчера они опять поссорились за обедом, когда спорили. Что-то об оружии и его сборке — наверное. В целом — по глупости. Когда вокруг зацветает весна, сталкер с механиком решили зачать собственные заморозки. — Она же будет в порядке? — Юнги спросил первым. Чимин не успел ответить, как мимо промчался Хосок, за ним Давон, Минджэ. Девушка зашла внутрь, а парни остались снаружи. Вид закрыла широкая спина Чонгука. Говорить при всех Чимину расхотелось. Он промолчал. Юнги тоже больше ничего не спросил. Крики Момо заставляли сотрясаться от волнения внутренности. В какой-то момент Намджун попросил у Юнги самокрутку и тоже закурил. Удивительно, как Момо умудрилась привязать к себе всю команду так, словно была с ними ещё с метро. Как родные братья, парни переживали за девушку. Леон, находившейся в рубке, абсолютно изолированный от происходящего, подошёл тоже. Таким образом у входа в душевую столпилась почти вся команда. Только Юнхо всё дежурил в конце состава. Его никто не утрудился позвать, да и для безопасности хоть кто-то должен находиться в здравом уме, не допуская себе паники. Тэхён подносил воды, обтирал пот и держал Момо за руку. Давон помогала Доку, держала роженице ноги, не позволяя их сдвигать. Момо тужилась, хрипела и ругалась таким матом, что уши в трубочку скручивались даже у механика. Так продолжалось до темноты. Только глубокой ночью в душевой раздался высокий крик… нового человека. Джин осторожно вытащил перепачканного кровью младенца на свет. Момо уронила голову на колени Тэхёна и впервые вздохнула с облегчением. Младенца обмыли, обрезали пуповину и завернули в специальную пелёнку, давно подготовленную для этого. Передали на руки матери. Тэхён помог Момо удержать малыша её ослабшими руками. И пока Док с Давон говорили о том, что порванные ткани придётся зашивать, Момо слабо качала своего сына на руках. Тэхён, сам от себя не ожидая, вспомнил колыбельную, которой его успокаивала его мама, и запел её. Это была мелодия. Слова в голову не пришли. Только мелодия, но и её хватило, чтобы вызвать у наблюдающих слёзы счастья. «Влюбиться. Что это значит?» — как-то спросил у Тэхёна Чонгук. Не сейчас. Когда-то. Хрупкий воин улыбнулся. Сказал, что объяснить подобное сложно. «Так бывает, когда в мыслях застревает человек», — Тэхён решил, что нужные слова у него найти не получается. Но попытался снова. «И когда сердце бьётся для этого человека — тоже значит влюбиться». «А любить?» — Чонгук не сдался тогда. Настырно спросил снова, будто не понимал, копаясь в чужой голове, что правильного определения хрупкому воину не найти. Но, может быть, в том и смысл? Найти ответ вместе. Любить может человек человека. Есть ли причины для этого? Пункты, которые вычёркиваешь в процессе. Например, глаза красивые, или запах не режет нюх? Линия челюсти, наклон головы, длина пальцев или ресниц? Как объяснить? У Тэхёна есть Юнхо, но любит ли хрупкий воин его? На самом деле. Или он к нему просто привязан? Разговоры обо всём, отличный секс и любовь, которой Тэхёна не обделяет Юнхо — те самые причины? Но ведь их не было, когда хрупкий воин сказал Чимину о том, что Командующий станции обязательно будет его (Тэхёна) парнем. Мама, впервые взявшая в руки своё дитя. У неё тоже есть причины смотреть на новорождённого с любовью? Как много вопросов… Чонгук запутался в своей голове, в голове Тэхёна. Он посмотрел на хрупкого воина и понял одно — его сердце бьётся в этот миг только для того, чтобы у него имелась возможность смотреть на Тэхёна как можно дольше. Именно сейчас. В полутьме, с Момо и её ребёнком в руках. Последний раз Чонгук чувствовал подобные нынешним чувства тогда, когда ещё была жива его мама. Найти ответ вместе. Показать. «Любить — это жить ради того, чтобы быть рядом», — всё-таки сказал в тот раз Тэхён. А сейчас? Что бы он сказал? Чонгук совсем запутался. И тогда хрупкий воин посмотрел на него в ответ. К его лицу тянулась крохотная ручка, Тэхён ярко улыбался… Любить — желать смотреть. Любить — желать трогать. Любить — желать слышать. Любить — желать. Всё просто. В чужой улыбке спрятано слишком много. То — сверхразум или нечто человеческое, что помогло разглядеть — неважно. Просто, как говорит Леон, над головой лампочка вспыхнула. Ответы появились сами собой — игра в ассоциации. Чонгук решил однажды обязательно рассказать о них (ответах) Тэхёну. Но сейчас он только смотрел. Желал. Желал смотреть.***
Юнги устало бродил по коридорам вагонов, переходя из одного в другой. Светало. Пассажиры разбрелись по купе, только Сокджин и Хосок дежурили у дверей Момо. Последний был четвёртым по счёту человеком, державшим в руках новорождённого. Даже шутку про пополнение семейства Момо с улыбкой тому позволила. Казалось бы, ей труднее всех вновь кого-то к себе пустить. Но в итоге механик враз почувствовал себя преданным, брошенным. Ведь вышло так, что у него не осталось оправданий для самого себя. Даже израненная прошлым девушка смогла кого-то принять хотя бы косвенно, в то время как он брыкался и отталкивал из последних сил. Сталкер нашёлся в своём же купе. Не до конца раздетый, частично укрытый одеялом, но беззащитно спящий. Крестик на шее перекрутился. Отросшие волосы превратились в гнездо. Седых прядок в этих волосах больше не прибавлялось. Юнги захотелось их пригладить, но он себя одёрнул. Нельзя. Нельзя быть такой двуличной мразью, способной на что-то только без свидетелей. Поэтому Агуст позволил себе лишь укрыть спящего, укутать в тёплый кокон, да выйти, закрыв за собой дверь. Спустя ещё несколько купе на глаза попалась очередная приоткрытая, забытая дверь. Теперь на месте спящего оказался Тэхён… на кровати Чонгука. Оба дрыхли, свернувшись комом, запутавшись конечностями в узел. Юнги закатил глаза и снова закрыл чужую дверь, чужой мир и проблемы. По крайней мере, в своём коконе самообмана он не одинок — по соседству есть достойная компания. Механик едва не столкнулся лбом с Юнхо в проходе. Бывший Командующий вернулся с ночного дежурства и не успел увидеть соседа, почему-то переехавшего в соседнее купе — Агуст вовремя спрятал спящих в обнимку от чужих глаз. Молча прошёл мимо и заперся внутри. Юнги подумал, что тому и видеть не надо, чтобы догадаться. Внутри зачесалось. — Блять. Они с Юнхо не были близки. Вообще почти не говорили. Но иногда в молчании пили друг с другом в ночи и тишине метро. В какой-то степени с ним (Юнхо) спокойнее, чем с Намджуном. Вместо разговоров о высоком, Юнхо предлагал благодатную тишину. И в этой тишине Юнги было по-человечески уютно. Наверное, эта мысль взялась за ручку вместо него, дёрнула, впихнула его в купе под взгляд ошибочно безразличных глаз. — Я, не буду пиздеть, хуевый собеседник, но мы можем просто помолчать. Юнхо усмехнулся, кивнул на сидение напротив. Ничего не сказал. — Вчера попробовал гнать настойку из шишек. Получилось сносно. — Механик достал из кармана флягу, поставил её на стол. — Ну. Типа. Знаешь? Я просто предлагаю. Так и скажи, если заебываю. — Ты когда волнуешься, начинаешь ещё больше материться. Знал? — Да похуй. — Юнги сделал первый глоток из фляги. — Это не мне плюют в душу, как будто она для этого и предназначена. Да? Задело, — прокомментировал, когда Юнхо всё-таки сдался, глотнул из флаги. — Но и не я игнорирую самого себя, тем самым занимаясь самоплевательством. Даже не могу представить, что обиднее. Я хотя бы не вру себе. — Смотри-ка. Заговорил. А прикидываешься камнем. — У меня точно есть конкурент в этом деле. Они продолжили обмениваться колкостями. Фляга быстро булькнула остатками на дне. Юнги взял на себя роль того, кто всё закончит. Ему-то внезапный повышенный уровень градуса в крови, что слону дробина, а вот Юнхо пробрало. Даже скулы румянцем покрылись. — Просто брось это. С Тэхёном… только если чувств никаких нет. И хоть немного самоуважения. — Скажи иначе. Только если он в прямом смысле не сможет жить, стоит только его бросить. Раньше я думал, что это обо мне. — Юнхо достал из кармана зажигалку. В форме патрона. Подарок Намджуна. — Было просто. Думать, что жизнь стоит горсть патронов и свободную койку в палатке Командующего. Здесь всё иначе. Но я… — Не можешь его бросить? — Да. Не могу. Я ведь… его люблю. Зажигалка не вспыхнула от нажатия. Юнхо горько усмехнулся.***
— Влюбиться? — Да. Расскажи ему, что это значит. Я не умею. Не могу. Не… Просто расскажи, — Тэхён отмахнулся. Спустя неделю после родов Момо, от бесконечных однотипных вопросов у хрупкого воина загудела голова. В купе Момо, сейчас спящей на втором ярусе, собралась странная компания. Тэхён с ребёнком на руках, хмурый Чонгук и Давон, до этого исполняющая роль няньки для малыша (пока Момо не придумала ему имени). После передачки ответственности за просвящение ещё одного «ребёнка» девушка почувствовала себя преподом из военного училища, за спиной не хватало доски и в руке — переработанного мела. Чонгук перевёл на неё свой взгляд, и Давон не вздрогнула только потому, что успела к этому взгляду привыкнуть. Янтарь этих глаз мог быть похожим на солнце и согревать в непогоду, а мог залезать в душу, царапать и рвать на куски, точно дикий зверь. — Влюбиться… — повторилась. Хотела спросить причину вопроса, но внезапно поняла, что из их троицы очевидное предпочитает игнорировать лишь Тэхён. — Очень долгое время мне нравился один человек. Мне хотелось… Даже не знаю! — Давон смущённо посмеялась. Тэхён вдруг поднял на неё взгляд, курносый малыш в пелёнках повторил за ним. Слушателей стало больше. — Думаю, я решила для себя одно. — Отвела тему от личного. Так проще. — Из всех определений о влюблённости есть то, которое нагло обманывает, что влюблённость — это и есть любовь. Люди влюбляются, но это не значит, что они начинают любить. Девушка пришла к данному выводу лишь недавно. Когда окончательно отрезала прежние чувства к Чимину. Тот стал совсем другим человеком, и хоть раньше тоже не отличался жизнелюбием, сейчас вообще очерствел насквозь, покрылся коркой льда. Так выглядит его любовь — убитая лживым безразличием. Любовь Давон другая, ведь Минджэ её не отталкивает. Она даже решила, что это пограничник взрастил в ней чувства, как цветы, после ставшие внутренней опорой, поддерживающей её хрупкий юношеский мир. В какой-то степени теперь Давон сочувствовала Чимину, ведь они оба в какой-то момент времени переживали безответные чувства, вот только сталкер так и остался в этом состоянии, а Давон — нет. Не потому что так — легче. Просто, как говорилось ранее, стоит различать между собой влюблённость и любовь. Жаль, что сталкер страдал вовсе не влюблённостью. — Лю-бить? — Ага. С акцентом на «бить», — усмехнулся Тэхён. — Любовь ранит. Проще не любить вовсе. — Конечно, проще, — согласилась Давон. — Вот только одиноко. Да и от чувств себя не уберечь. Леон рассказал, что однажды кто-то даже выдумал болезнь от любви или влюблённости. Невзаимных. В лёгких людей распускались цветы, от которых задыхаешься. Красивая метафора. Работает в обе стороны. Как потом жить, зная, что твоё безразличие к чужим чувствам убило человека? — Это был его выбор. — Тэхён пожал плечами. Но всё-таки уже не воодушевлённо. Давон учится и уже умеет подбирать нужные слова. Общение с Леоном превращает людей в монстров — не иначе. Хрупкий воин глянул на Чонгука, тот задумчиво кусает губу. Не спешит заваливать вопросами даже по каналу их «внутренней» связи. — Ты любил свою маму. Ведь мы не ограничиваем сейчас само понятие любви? Неужели ты бы от всего отказался? А друзья? Семья? Что в наших условиях мало, чем отличается. Неужели, ты никого не любишь? — Я не сказал, что не люблю никого. Я сказал, что это больно. Лучше не любить, Чонгук, — обратился к мутанту рядом. В руках зафыркал недовольный, обделённый вниманием ребёнок. — Это совет, которому можно следовать. Давон перевела взгляд с одного на другого. Сдержала усмешку. Малыш всё же заплакал.***
Чонгук устал намекать. Неосознанно. Конечно, он понятия не имел, что делает. Но делал. Говорил. Тэхён, как стена — глухая и слепая. Её не пробить намёками. Мутант же пришёл к логичному выводу — люблю. А после разговора с Давон только уверился в этом. Влюбиться — ванильные фантазии, покрытые ватным сахаром, о вкусе которого Чонгук ничего не знал. Любить? До смерти, до последней капли крови. Иначе никак. Неумеется и неможется. Чонгук Тэхёна не отпустит, и будет верить, что хрупкий воин его не прогонит. Может быть, временно приступы отступили. Но надолго ли? Как скоро грудная клетка вновь начнёт бешено сокращаться и разрушать саму себя изнутри? Они повязаны. Но это ли любовь? Чонгук хотел бы верить. Ведь именно ей объясняются все человеческие связи? Да? Мутант заметил одно — для каждого любовь, действительно, разная. Кого-то она возносит на небеса, кого-то ранит, а кого-то тянет на дно. Иоанн учил сына охотиться на слабых, и Чонгук отлично умел ломать кости и рвать плоть ещё трепыхающейся жертвы. Умел управлять другими хищниками. Умел убивать. А любить? Только мама и его чувства к ней были сейчас ориентиром. В миг, когда он увидел улыбку Тэхёна, его окровавленные руки и хныкающий свёрток в них — чувства внутри показались похожими. Но идентичными ли? «Желать». Маму в подобных смыслах (тех, которые волновал Тэхён)… не желают. Давон не зря уточнила, что спектр любви нереально широк. Есть платоническая, есть телесная, есть семейная и дружеская. «Желать» можно по разному. Чонгук покачал головой. Снова запутался. Он пытался лезть Тэхёну в голову. Но там… ничего не нашлось. Или Чонгук просто не знал, что должен искать. Он привык к теплоте, льющейся из Тэхёна рекой, когда они были рядом. Даже если хрупкий воин делал вид, что раздражён или безразличен. Тепло внутри никуда не исчезало. Лишь один раз стало даже жарко. Тогда — на тесной полке, пока играли в прятки. Слишком близко, тесно, крепко. Стоило Чонгуку неловко шевельнуться, как Тэхён стал горячее кипятка в жестяной кружке. И когда мутанту надоело намекать, он стал играть. Как ребёнок, только игры не детские. Сначала это вновь были вопросы и разговоры. Безобидные на первый взгляд. Дети, вступающие в подростковый период часто ими задаются. «А то, что между ног твёрдо — нормально?» «А почему волосы на теле растут?» «А почему в душ с тобой нельзя?» Тэхёну оставалось только рвать волосы на голове, пока другие над ним посмеивались. Особенно хрупкий воин смутился, когда во время очередной прогулки, Чонгук взял и спросил вслух, показывая пальцем на спариваюшихся в зарослях волков, что эти самые волки такое делают. Предварительно мутант сам же их не прогнал. В общем — подстава всех подстав. Тэхён в поиске спасения обернулся на Леона, а тот захохотал во всю глотку. Хрупкий воин не сдавался. Позволив себе миг слабости — ошпарил кипятком. Но больше подобных ошибок уже не допускал. Вот, что Чонгук понял, вот почему Чонгук ничего не чувствовал, когда рылся в чужих мозгах — Тэхён его отталкивал. Нет, не так. Тэхён отказывался принять его так, как того хотел Чонгук. Или думал, что хотел? «Можно влюбиться с первого взгляда?» — Детские сказки, — Тэхён отрицательно покачал головой. — Это лишь миг. Он проходит. А потом остаётся человек, который тебе уже не нужен. Чонгук взбесился. Вчера он опять подглядывал за Тэхёном и Юнхо. Завидовал. Сначала любопытство. Теперь ревность. Да, он спросил у Давон, как называется то, что он чувствует, глядя на Тэхёна рядом с другим человеком. И чем больше времени проходило, тем сильнее злился Чонгук. Ему не нравится, что хрупкий воин не с ним. Не нравится, что его не воспринимают, как мужчину. Дни летят со скоростью света. Трава зеленеет, мир обретает краски. Чонгук… празднует день, когда ему стукнуло шестнадцать (если судить по записям Иоанна). — Ну что за вопросы? Снова. Лучше давай выйдем прогуляться. Давон с Момо и Доком сегодня перестарались в попытке всех накормить. Тэхён встаёт, но его больно хватают за руку, дёргают назад. Чонгук зажимает его в угол, шумно выдыхая. Хорошо. Дело за… малым. А что дальше? Мутант не знает. Они и поцеловались то один раз — в полусне Тэхёна. Чонгук хочет. Понятно. А дальше? Какая-то трагикомедия. «Ты чего?» — Тэхён спрашивает мысленно. Нет сил произнести вслух? Дыхание сбилось. — Ни-че-го, — а Чонгук отвечает вслух. И отказывается идти. Какой-то невесёлый день рождения. Уж лучше бы Чонгуку подарили опыт, как у Юнхо, а не полный жирной еды желудок.***
Чимин дежурит. Вокруг него во все стороны разлилась ночь. В последнее время не холодно от заката до рассвета сидеть под открытым небом. Рядом вкусно пахнет от свёртка с едой — Давон принесла с ужина. И булькает в чайнике остывший чай из листьев смородины — вчера их собрал Леон под руководством всё знающего о лесе и его составляющих Чонгука. Мутанты уже не вызывают опасений. Ночной и дневной дозоры не отменили из-за людей. Волей-неволей пришлось смириться с мыслью о том, что попадающиеся на глаза белые мутанты, крылатые демоны в городах, гули и другие звери с мутациями — просто звери. Чудовищами стали другие люди, и от них требовалось обороняться. Сталкерское прошлое себя износило, как старую куртку — до дыр. Пришлось пересмотреть взгляды на мир. Но об этом и так сказано уже много. Неровный шаг ещё по скрипучему полу вагона, сталкер услышал издалека. Он знает эту поступь наизусть. Юнги прихрамывает на одну ногу — старая травма, почти незаметная глазу, но различимая по звуку. Часто эти шаги затихали на середине пути, редко — перед самым выходом, за спиной. Механик ещё ни разу не дошёл. Не переступил через себя, как через порог. Всё запинается, как идиот. Или нет? Кто из них глупее? Может быть, Юнги прав, отталкивая привязанности? Так и надо. Страшнее не потеряться, не умереть самому, гораздо ужаснее — потерять, почувствовать, как дорогая сердцу жизнь утекает сквозь твои пальцы, и ты ничего не можешь с этим сделать. Вот сейчас! Всего-то хлипкая стенка, дверь, шаг. Юнги прямо за спиной. Чимин замер, стал считать удары собственного сердца. Один — тишина. Два — тишина. Три — т… щелчок ручки. Дверь открывается наружу. Сталкер неосознанно двигается вбок, чтобы его не ударило по хребту. Механик садится рядом и ничего не говорит. — Прости. — Слово лёгкое, как пёрышко. Но сколько за ним перемолотой в песок гордости? Вода точит камень. Забавно, что даже несгибаемая скала со временем обращается и песком, и трескается на части если вдруг воде захочется направиться против потока. Так и у них. Человек с природой неразделим. Жаль, что эта константа работает в одну сторону. Дальше — больше. Юнги переплетает их пальцы. Чимин боится сделать лишнее движение, вдохнуть. Он ненароком уснул за дежурством? Нет. Щипаться не пришлось. Просто во снах Юнги всё-же более нежен, а этот сжимает пальцы до болезненного хруста. — Я не могу вдруг взять и поменяться, — снова пробует. Чимин поворачивается и смотрит на подсвеченный луной профиль. — Когда я был подростком, а мир ещё не рухнул, двое мужчин вместе оценивались неоднозначно… — Блять. Давай без этого. — Сталкер нервно попытался вырваться из чужой хватки, но у него ничего не получилось. Ещё и в ночной тишине кричать — всё равно, что лично звать беду к порогу дома. — Пусти. Зачем ты пришёл? Снова говорить о том, почему нам не стоит даже пробовать? Я понял с первого раза. Не стоит повторяться. — Ты сначала задницу на месте удержи. — Юнги зло дёрнул их сцепленные в насильный замок руки, чтобы Чимин оказался к нему ближе. — Дай договорить, придурошный. Это не оправдание. Я хочу, чтобы ты понял. Тогда много об этом говорили, боролись за индивидуальность и свободу. Кто знал, что эта свобода появится, действительно появится стоит миру разок умереть? Меня никогда не влекло к мужикам. Честно, ни к кому не влекло. У меня был лучший друг, который умер, потому что я не смог его остановить. Потом появился ты… Я не знаю. Понятия не имею. Почему? Почему вдруг так к тебе привязался? А когда понял, что у тебя ко мне… Блять… Это сложнее, чем я думал. — Снова отвернёшься и оставишь? Я привык. Если сложно — тебя никто не держит. — Заткнись. — Юнги усмехнулся. — Я за тобой в ад полез, а ты не хочешь даже выслушать? Да. За тобой. Не делай такое лицо. Перед тем, как ты пришёл сдавать сталкерскую химзу и калаш, ко мне заявился Намджун. Я хотел отказать. А потом он сказал, что ты за Тэхёном увяжешься. Намекнул. Сказал, что причина идти всегда найдётся, особенно, если на кону что-то ценное стоит. А потом море твоё… мечты… Ты слабохарактерная тряпка, Кафа. Знал? Не можешь отстоять своё мнение или не идти на поводу у друга… — В метро людям было похер на то, с кем ты спишь. Люди даже поощряли однополые союзы, чтобы меньше размножались. Почему столько времени? Там мы жили, как в теплице. Почему не тогда? Ты знал и молчал. Ждал, когда мы сдохнем? А тут! Поцеловал! Юнги! Это же не игры. Во всяком случае, мне надоело. — И мне! Как же мне это надоело! Чёрт тебя дери. Я не хочу к кому-то так привязываться. Не хочу, чтобы кто-то привязывался ко мне! Один сдохнет, другой захочет следом. Надо оно кому-то? Нет. Это слабость. — Такая ли слабость, если её невозможно из себя выжечь? — Тебе не нравится, когда я игнорирую, не нравится когда отталкиваю, не нравится когда говорю искренне, не нравится когда признаюсь в чувствах! Что мне сделать? — Просто замолчать. Чимин не сдержался. Сильнее, чем ударить, он хотел поцеловать. Дошли до края. Оба. А Юнги на вкус всё равно как пепельница.***
О детстве только хорошо. Только ни у кого в поезде его не было. За некоторыми исключениями. Или оно слишком быстро кончилось. Играть в любовь — привычка с пелёнок. Любопытство. Вот — взрослые целуются. Иди сюда, попробуем тоже. Потом приходит осознание. Подростки тоже ещё лишь играются, даже первый секс — детский процесс исследования. Так делают взрослые — пример перед глазами. Чонгук — не исключение. Игра? Ставка — одна человеческая жизнь, что всё ещё принадлежит ему не до конца. Со стороны видно плохо. Тэхён в руках Юнхо становится, как глина. Чонгук может чувствовать подобную поддатливость только в моменты, когда Тэхён спит на одной с ним полке. Когда приходит по утрам, когда сонно моргает и снова закрывает глаза. А хочется трогать. Трогать-трогать-трогать. От щиколотки до коленки и выше. Аппетит такой, что не хватает только слюны, капающей с подбородка. Тэхён сидит на столешнице, широко расставив ноги, Юнхо стоит промеж них, Чонгук уже знает, что происходит: место, несозданное для спаривания, надо подготовить. Наглядно. Как в учебнике анатомии. Стыдно? Чонгук не знает, что это такое. Закусывая ребро ладони, хрупкий воин сдерживает стон. Юнхо достаточно изучил его тело, чтобы находить точки, нажав которые можно довести до края. По самодельному крему на основе трав и свиного сала пальцы внутри ануса скользят легко. Вход хорошо разработан — в последнее время секс стал более частым событием, чем раньше. В метро страдала гигиена. Первое время просто не хотелось. А сейчас… Тэхён ловил себя на мысли, что стал слишком сексуальноактивен. Будто его пичкают какими-то средствами для повышения либидо (да, он и такие слова знает). Юнхо входит внутрь плавно, Тэхён прижимает его ближе, упираясь пятками в поясницу. Они двигаются слитно, синхронно. Выучили друг друга наизусть. Поцелуй глубокий, языками тоже хочется залезть, по новому кругу изучить чужой рот. Тэхён стонет. Ему хорошо. Член внутри знакомый, проходится по стенкам так, как надо. Точные движения. Никакой боли — лишь концентрат удовольствия. Перед оргазмом тело сводит судорогой. Юнхо вжимается, обнимает, Тэхён упирается подбородком в его плечо и случайно смотрит вперёд, встречаясь взглядом с янтарными глазами. И стоит этому случится, как он кончает, жмурится, мир растекается перед ним бесконечностью звёзд. Когда он приходит в себя, в проходе уже никого нет. Тэхён слабо обнимает Юнхо за шею и позволяет уложить себя на кровать, обнять и усыпить — погладить по голове, дать руку, перебирать пальцы пальцами, пока сон не одолеет так, что не останется сил ему противостоять. …В ночи приходят самые разные сны. Тэхён находит себя посреди тёмного коридора. Точно на привязи его тянет вперёд. Шаг за шагом. Стены волнуются, как воздух, стоит в мороз открыть окно — тепло наглядно сталкивается с холодом. Он оказывается в помещении, слишком похожим на душевую — во снах ведь можно увидеть только реальность, переработанную мозгом. Вот Тэхён и видит. На голову обрушивается стена тёплой воды. Слишком реалистично. Вода обволакивает, как вторая кожа. Хрупкий воин не сразу чувствует чужое прикосновение к плечам. Тело вздрагивает, пульс зашкаливает, и сердце стучит в ушах. Некто стоит за спиной. В душевой темно, что не разглядеть перед собой рук. Тэхён — безвольная куколка. Не может шевелиться, позволяя трогать себя, прижимать, обжигать осторожными касаниями. Пальцы осторожно пробравшиеся в ложбинку меж ягодиц, буквально вытягивают позвоночник по струнке. Казалось бы, почему?.. Анус ещё приоткрыт, разработан. Пальцы входят без лишней смазки. Тэхён опирается о чью-то крепкую грудь. Даже тепло воды не скрадывает жара чужой кожи. Скоро чувство лёгкой наполненности вновь пропадает, Тэхён недовольно стонет, но — раз — и между ягодиц упирается нечто более крупное и горячее, чем пальцы. Головка члена непривычно крупная, мышцы натягиваются под напором, но это никого не останавливает. Тэхён морщится, но насаживается сам, пока задницей не упирается в чужой пах. Его обхватывают под грудью и на пробу толкаются ещё глубже. Внутри режет. На грани с извращённым удовольствием. Тэхён пробует двигаться тоже, но становится больнее, а чужие движения становятся грубее, быстрее, безжалостнее. Тэхён давно так не… трахался. Дико, безумно, точно звери… как те волки на опушке леса. От переизбытка ощущений хрупкий воин скоро кончает, судорожно сжавшись вокруг ещё твёрдого члена. Из-за этого в него толкаются сильнее. Слишком чувствительно, что слёзы брызнули из глаз. Тело стало легче пёрышка, и всё снова погрузилось в звёздную пустоту, в которой пахло знакомо — мылом и костром.