Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра.
Мацуо Монро
Момо качала колыбель, когда Хосок рядом завозился в постели. Снаружи пугает чернотой ночь, но девушка не боится. В жизни бывают страхи и похуже, чем боязнь темноты. А потом из-за туч показалась луна, и окно буквально магнитом притянуло к себе девичий взгляд. — Не спится? — сонно спросил Хоуп, заторможенно устроившись рядом. От парня можно было обжечься — такой горячий он показался, немного подмёрзшей на ночной прохладе их скромной комнаты, девушке. — Ты в последнее время сама не своя. Я не спрашивал. Но постепенно это начинает волновать. — Как мило. — Момо натянуто улыбнулась. — Спасибо, что не стал спрашивать раньше, — добавила она смягчившись. — Просто… Так много всего в голове. Я уже запуталась. — Расскажешь? — Нет. Не знаю. Все мои слова могут быть использованы против меня. — Девушка положила голову на чужое плечо. — Больше думаю про наш с тобой переезд в… «нормальный» мир. Наверное, мы не сможем. — Почему? — Мне кажется, там будет не лучше, чем здесь. — А Шома? Ты не хочешь, чтобы он жил… как все? Сама говорила, что твой сын не должен знать то, что знаешь о жизни ты. Я думал… — Хосок, я не критикую твоё предложение. И я хочу. — Но? — Не могу. — Ты скажешь причину? Момо отрицательно покачала головой, отнимая голову от тёплого плеча. Хосок вздохнул, потёр переносицу. Долго хмуриться не смог. Улыбнулся. — Хорошо. Пусть будет так.***
— Они ставят эксперименты на людях? — Они не переставали это делать. И над мутантами. Много человек погибло, когда их направили в сторону метро для разведки и добычи образцов для исследований. В вашем городе был эпицентр апокалипсиса. Больше нигде нет такого скопления мутантов. Но развед отряды от вас не вернулись. А вы пришли. Сейчас с той стороны вся пресса на ушах, а что говорить о кураторах проекта… Леон лениво выводит кривые узоры на голом плече Йенса. Где-то от сквозняка скрипит дверца. Во внезапно опустевшем локомотиве страшно похолодало несмотря на летнее тепло, что даже ночью покрывает кожу испариной. «Похолодало» — это не про температуру. — Лучше бы я не знал об этом, — заключил Леон. — И остался бы тут? Лучше бы весь мир на самом деле сгорел? — Йенс не спросил: «Лучше бы ты остался и без меня?», но именно это он взволнованно подразумевал под своим интересом. — Нет. Не знаю. — Леон посмеялся, прижал чужое тело ближе к себе, чтобы Йенс не свалился с узкой полки. — Лучше бы мир не был таким жестоким, как о нём говорят. — Это не мир. Это люди. Люди сами себе делают зло, а потом обвиняют в этом зле мир. Мир просто существует. Крепче. Ближе. Так хорошо. От Йенса даже пахнет так, как Леон помнит. Домом. Сандал, немного пота. Кудрявые непослушные волосы щекочут кожу. — Ты хочешь вернуться? — Снаружи выход сюда считается билетом в один конец, — по голосу слышно, что Йенс говорит и улыбается. — По примеру того развед отряда, который не вернулся. Но я могу выйти обратно. Только вот… не хочу. — Почему? — Потому что знаю, что ты не захочешь тоже.***
— У нас есть эксперт по всем этим… «мутантским делам», если интересно. Она у нас и доктор, и эксперт, и человек для «просто поговорить». Хорошая женщина. Не откажет, если попросите её что-то объяснить. Плохая привычка Трэй заключалась в том, что она любила много говорить за столом с набитым ртом. Впрочем, это объяснялось тем, что за приёмами пищи собиралось много людей, с которыми получалось пересечься только за столом. Глава общины должна поддерживать связь со своими людьми, пусть и некультурно. Разве же кто-то из собравшихся метит в высший свет? Сокджин спросил: — Она не любит большие компании? — намекнул на то, что упомянутого доктора среди толпы не наблюдается, раз о ней говорят в третьем лице. Завтрак выдался сытным: каша из дикого риса и молока, несколько фруктовых тарелок с жёлтыми яблоками, и овощных — с разными варёными кореньями и свежей зеленью. Док крутит между пальцев пучок петрушки и смотрит на Трэй с нескрываемым любопытством. — Скорее не любит, когда ей пытаются помочь, — девушка уклонилась от прямого ответа. — После завтрака могу проводить тебя к ней. Если хочешь. На том и порешили. Джин дождался Трэй у стойки с грязной посудой, потому что она уж очень хотела помочь отмыть несколько тарелок. Потом к ним присоединились Ён и Намджун. Вчетвером они двинулись на другой конец лагеря. — Сегодня на завтраке нет Тэхёна, Чонгука, Юнги и Чимина. Ты не переживаешь? — спросил Джин у Намджуна, пока они миновали узкие улочки между простенькими одноэтажными домиками. — У нас есть Ён и Юнхо, которые точно знают, где этот странный квартет ошивается, пусть и не говорят места. Ну, хотя бы живые. И то — ладно. — Тэхён быстро отошёл от потрясения, — невзначай бросил Док. — Или так только кажется? — Кажется, — согласился Ён. — Такие люди, как он, злопамятные и целеустремлённые в один момент, идут вперёд, но долго помнят то, что оставляют позади. Они хотят помнить. Им нужна причина идти. — Замкнутый круг, — согласно покивал Намджун. — Бесперечь, — обронила Трэй. — Такое старое слово. Оно ему подходит. Как вечный двигатель — без остановки. — Жаль, что вечный двигатель — выдумка, — вставил своё слово Джин. — Когда речь идёт о человеке, выдумки — только наши собственные границы, — улыбнулся Ён и показал пальцем на свой лоб, — вот здесь.***
Юнги уснул через час прогулки по каменистому пляжу. Многого механику не надо ‐ он сложил свою куртку и устроил её под голову, пока Чимин и Тэхён с наблюдающим за ними Чонгуком резвились у воды. — Не солёная, — расстроился Чимин, попробовав воду на вкус. — Говорили же, что искусственный пруд, — напомнил Тэхён. Они бродят по берегу, шлёпая босыми ногами по прохладной воде, набегающей на камни пенистыми, невысокими волнами. — Есть берег, где море настоящее. Другая община. Я думал, что они друг с другом сообщаются. — Не учёные, чтобы вникать в причины, по которым в одном месте вода солёная, а в другом нет. Ты бы не пил её, мало ли с животом проблемы потом будут. — Когда ты стал о моём здоровье переживать? — Я всегда переживаю, — шутливо буркнул Тэхён. — Ты ведь мой друг. — Да и с чего у меня проблемы будут? — Чимин не стал комментировать последнее заявление хрупкого воина. — Я же не рохля. Чего только не жрал. В метро, в пути. Скорее вирусам во мне плохо будет, а не наоборот. Над головой закричали ранние чайки. Солнце уже светит в небе, вода от этого света вся блестит, как огромный многогранный драгоценный камень. Парни сели к воде так близко, чтобы ступни иногда близывала вода, но чтобы эта вода не измочила их штаны на пятой точке. Чонгук отошёл в сторону, так и не прервав уединения двух друзей. Чимин завис взглядом на израненной шее Тэхёна. Распахнутая рубашка, впрочем, показывает намного больше следов зубов на голой коже. Сталкер прекрасно сложил два и два, но до сих пор в эту математику не верил. Почему-то. — Больно? — спросил он. — Нет. Совсем. — Тэхён пожал плечами. Ему не надо уточнять, о чём именно его спросили. Он вдруг наклонился к уху Чимина и прошептал: — У нас же с ним обмен ДНК. До сих пор ничего не понимаю, но записи Доктора Смерть не обманули. Всё, что содержит в себе его ДНК для меня, как панацея. Бред, в который невозможно поверить… но это так. — Даже?.. — Ага. Даже то ДНК! — Тэхён сам покраснел и закрыл лицо руками, Чимин посмотрел на Чонгука, тот повернулся в их сторону. Хрупкий воин заговорил шепотом. — Мы всю ночь трахались, Чим. Как кролики… — Давай без подробностей. — …но я почти не чувствую этого. Ну. Будто это была не вся ночь, а одно очень продолжительное… — Я за вас рад. — Сталкер поморщился. — В прошлый раз ты больше сокрушался — и с телом, и с мыслями. Но, если говорить честно, я уверен, что вы с Чонгуком друг другу подходите больше. Чем дольше за Юнхо наблюдаю, тем крепче уверяюсь в том, что ты не достоин такой любви. — Спасибо, друг. — Тэхён как-то грустно хмыкнул. — Друзья не обманывают друг друга, Тэ. Впрочем, чувства Чонгука тоже кажутся очень сильными. Но ты и отвечаешь на них. У нашего Командующего никогда не было такого счастья, а если и было, то очень редкое. Вот почему он такой злой по станции ходил. — Ему станет легче без меня. Здесь, где нет стен и потолка, он найдёт другого человека, полюбит и будет счастлив. Я уверен. — А ты? — Что? — Будешь счастлив? Тэхён долго не отвечал. В стороне успел проснуться Юнги, щёлкнула зажигалка, запахло горечью. Чонгук кинул продолговатый камень, но тот прыгнул один раз на поверхности водной глади, а потом быстро пошёл ко дну. — А я не могу быть счастлив, если остановлюсь.***
Её зовут Фрэя. Пошутить бы, что имя созвучно с чем-то мифическим и загадочным, да все шутки с языка забрали. Аккуратный домик — самый крайний, лесной. Настоящая избушка, но без кривых ножек. Да и сидит в ней не ведьма — простая женщина. Красивые голубые глаза с белым зрачком смотрят в пустоту, ломкие руки сложены на коленях, по бокам торчат подлокотники старого кресла-каталки. Сокджин замирает на пороге, пока его и Намджуна знакомят с этой невообразимо красивой женщиной. На хрупком плече лежит толстая длинная коса до талии. Темные волосы выбившиеся из прически вьются у худого лица с такими правильными чертами. Возраст прячется в редкой проседи у корней и в морщинках у глаз и носа. В остальном время Фрею пощадило, точно обласкало. Хотя бы в красоте, но позволило победить. — Добрый день, — говорит женщина и улыбается. От этого нежного ровного голоса что-то внутри Дока ломается. Первый взгляд обманчив. Но что тогда делать слепым? — Добрый, — Намджун пожимает узкую ладонь, которую Фрея протягивает на звук его голоса. Сокджин повторяет за ним, но неосторожно замирает напротив, растягивая время. Неловкая пауза, как смола. Женщина улыбается: — Рада познакомиться, Сокджин. — И я, — скупо отвечает Док. Сам отпускает, отстраняясь, куда-то отходит. Ему хочется на свежий воздух… Трэй принимается за тряпку, уверяя, что в доме всё покрылось пылью с её прошлого визита, Ён устраивается на стуле, Намджуна и Сокджина пускают на пружинистую, заправленную вязаным покрывалом, кровать. От чужого веса кровать скрипит. Фрэя начинает говорить, когда Ён срашивает её о происхождении мутантов. Вот так сразу, точно здесь это повелось уже давно, и каждый приходящий обязательно бывал в этом доме в качестве просвещения. Джин от этой мысли нахмурился, ему не нравится думать, что Фрэй так принимает каждого, кто переступает её порог. — «Доктор Смерть»? Очень интересно, кто скрывается за этим именем. — К сожалению, лично мы с ним не знакомы. По рассказам наших ребят, он откровенно неприятная личность. — С нами в команде его маленькая дочь… — Точно! — Фрэя щёлкнула пальцами и перебила Сокджина. — Трэй, ты помнишь такого мужичка худого, дочь он свою иногда приводил. Весь в разъездах. Его распределили на «Ковчег». — Уже тогда он меня пугал до чёртиков. — Малышку звали так просто. Два слога. Милая, хорошая. До сих пор помню её личико. Говорите, что она с вами? — Момо, — просто отвечает Джин. — Её зовут Момо. — Точно. — Фрэя улыбается. — Я иногда сидела с ней, мы рисовали вместе, играли, пока её отец занимался экспериментами. — У вас не болело сердце? За тех, на ком вы ставили эксперименты? — С губ Дока эти два вопроса сорвались неосознанно. Он не хотел спрашивать. Не хотел смотреть в слепые, но всё ещё красивые глаза, и ловить на дне белёсых зрачков нотки печали. Не хотел. Не мог не спросить. В нём всё возмутилось, встрепенулось. Человечность? Разве можно говорить так нежно о времени, когда кто-то страдал от закидонов кучки учёных? — Болело. Но тогда я думала, что спасаю. Сейчас мне кажется, что я просто не хотела верить в обратное. Не хотела верить, что играю не на той стороне. — А ты? — Теперь Намджун не выдержал злой иронии, обратился к Ёну. — Так легко сидишь с ней рядом, когда она была одной из тех, кто превратил тебя в эксперимент… Разве же так бывает? «Он вырос для меня» — какое-то ненормальное определение человеческих отношений. — Степень «нормальности» мы тоже определяем сами. — Зелёные глаза выдали хищный предостерегающий блеск. Ён не был рад критике, которая обращалась в сторону Фрэи. — Есть те, кто ошибается. Все люди имеют право на ошибку. И все люди имеют право на прощение. — Возможность прощения, я думал, тоже каждый определяет сам. Нельзя простить то, что из тебя сделали подопытную крысу. Нельзя простить, что твой мир по чьей-то прихоти уничтожили. Вы не были в метро. Вы не знаете, что значит, когда ты пятнадцать лет не видишь ничего, кроме темноты. И каждый день боишься, что тебя сожрут невиданные монстры с поверхности. — Намджун с каждым словом тяжелее дышал. Точно его впервые так потянуло говорить за очень долгое время. Раньше его речи заслушивались жителями станции «Конечная», а теперь на него враждебно смотрели те, кто ещё несколько минут назад улыбался. — Я никого не просила меня прощать. И своё бремя я несу сквозь года — на собственных плечах. Не стоит злиться на то, что Ён меня защищает. Нас связывает слишком многое. Точно, как вас связывает метро. Мы прошли огонь и воду. Он видит меня иначе, чем вы. Трэй спокойно отложила тряпку и показала пальцем на выход, смотря в глаза только Намджуну. Кэп послушно вышел, не попрощался. — И что же такое пришлось пройти, чтобы Ён теперь не думал о вас, как о том, кто сделал из него объект для изучений? — спросил Джин, не выдержав молчания. — Благодаря Фрэе я жив. Достаточно? Как и жива Трэй. Думаешь, она всегда была… такой? Она защищала нас ценой всего, что у неё было. Все заслуживают прощения. Все. Без исключений. — Что-то нельзя простить. Никогда.***
— Ён рассказал через что вы прошли. Думаешь, что ваш Чонгук лучше? Думаешь, что убийство во благо вас — не убийство? Лицемерие, Намджун, это называется лицемерием. — Сравнивать почти целую страну и её население с одной общиной… — Смерть — это смерть. Убийство — это убийство. Несчастный случай с группой людей — несчастный случай, трагедия. Локальный конец света и его жертвы — статистика. Когда счёт идёт на тысячи, люди перестают сочувствовать каждому, отдельно взятому лицу. Намджун упёрся руками в перила, Трэй встала рядом с ним и скрестила руки на груди. — Что произошло с Фрэей? — Несчастный случай. — Из-за вас? — Можно сказать и так. — Трэй сдалась, весь её воинственный настрой лопнул, стал ничем. Прошлое делает сильным, но оно же ломает — даже самых стойких. — Мы жили в бункере. Какое-то время. Там случился обвал. Если бы не Фрэя, которая закрыла нас собой, то мы бы с Ёном погибли. Она отдала себя — в прямом смысле. Травмы от этого обвала сделали её такой… зависимой. Может быть, ты и ваш доктор правы. Всё простить невозможно. Но я могу забыть. И жить дальше. Я не знаю другой жизни, как и Ён. Так чего же мне ненавидеть слепую женщину, которая уже никогда не сможет ходить? Каждому воздаётся. Она своё отплатила. — А что с теми, кто сидит за границей? — Кто знает? — Трэй усмехнулась. — Пока есть такие, как ты, как этот мальчик — Тэхён — им тоже есть чего опасаться.***
Давон нравилось нянчиться с Шомой. Пока брат и Момо помогают в поле выкапывать коренья, она сидит на покрывале с малышом. Минджэ лениво растянулся рядом. Девушка уже давно не видела пограничника таким расслабленным, как сейчас. Изредка она на него поглядывала, подмечая, как спокойны и красивы черты его лица, когда он не хмурится, когда не злится, когда, обратив лицо к солнцу, он закрыл глаза и просто отдыхает от всех забот. Покой. Разе они могли о нём мечтать? Грудь вздымается, гоняет туда-обратно свежий и чистый воздух, пропахший травой, деревом и ветром. Девушка ложится рядом, укладывает на живот малыша и тоже закрывает глаза. Шома, подражая взрослым, устраивается на мягкой груди и уже через минуту сладко посапывает. — Тогда в лесу у водопада я так ненавидел Тэхёна за то, что мне здесь нравится. А теперь хочу благодарить. Меня всё ещё мучает мысль, что где-то там есть метро, есть люди, которым продолжают врать. А есть я. И я… счастлив, — говорит Минджэ шепотом. Из уголков глаз к вискам у него скатываются две одинокие слезинки. Скупые и полные чувств — в один момент. — «Если и нет радиации, то есть что-то другое. Мутанты или другие люди, выучившиеся жить наверху. Со своим укладом мы везде будем чужими, и найти личный угол — будто утопия, за которой мы будем гнаться всю жизнь, но так и не сможем догнать». — Давон помнит наизусть. — Так я сказала Ионе. Помнишь? Та девушка, которая стригла меня. — Ага. Её трудно забыть. И что она ответила? — Сказала, что метро меня не сломало. И что я выгляжу целой, а не разбитой, раз всё-таки решила уйти. И что «иногда можно не верить в успех, но это не значит, что ты должен отказаться от перемен. Метро — временное укрытие, а за его стенами — наш настоящий дом. И каким бы ни был этот дом, мы должны учиться в нём жить». — «Каким бы ни был этот дом». — Минджэ протянул руку, Давон легла ближе к его груди, после пограничник прижал девушку крепче к себе. — Интересно, что бы она сказала сейчас?***
— Простить можно, что угодно. Сокджин, вы спрашивали Момо о её отце? Она его ненавидит? Презирает? Желает, чтобы он умер ещё раз? И ещё? Пока она не посчитает, что он страдал достаточно, чтобы его простить. — Вы выглядите беззащитно, но внутри у вас целый рой противоречивостей. — Как и в вас. Я слепа, но почему-то это вижу отчётливо — бурю внутри вашей души. Тихий и осторожный, а на деле просто подавленный. Вы лжец. Разве можно простить ложь? — Попытки меня запутать, согласен, имеют успех. Но ничего, кроме путаницы в голове. Вы очаровательны, но действительность диктует мне заткнуть уши, перестать слушать и слышать вас. — А что говорит сердце? Док замер. Сердце? То, что поёт про Город Золотой? Это — сердце? Или то, что романтизировано до абсурда — обычное, качающее кровь по венам и артериям? Или то, о котором Джин спросил сам, когда хотел пристыдить женщину за её причастность к бесчеловечным экспериментам? — Мне сказали, что вы много знаете о мутантах, — перевёл тему. Сам запутался в своём настроении и мыслях. Ён не лез в разговор. Поспорил и замолчал. Этот парень… иногда напоминал Чонгука, как бы сильно они не различались. Яркие глаза, зелёные, как трава в контрасте с белым снегом. Взгляд в пустоту, отсутствие лишних движений. Иногда мрамор, иногда огонь — спокойный и дикий. — Знаю, — согласилась Фрэя. — Они особенные. Вы зря сердитесь вместо них, считаете, что бесчеловечно делать из людей мутантов. Но эти дети уже такими родились. Бесчеловечно — спорное понятие для каждого отдельного человека. Если вы ещё не заметили, мы только и говорим сегодня о том, что любая вещь имеет несколько сторон, с которых она будет по разному смотреться. Плавная речь женщины скоро усыпила злость. Она с нежностью рассказывала о связи демидии и хомоновуса. Факт того, что в этой связи есть идеальный организм и его паразит, удачно упустился. С этим не поспорить. Из одного человека насильно сделали нуждающегося, а из другого — отдающего. В угоду девочке, которой требовалась помощь. «Пара» — так говорит Ён? — Вы смотрите на это, как на что-то отвратительное, но в природе много подобных союзов. Вы слышали о бабочках, которые пьют слёзы крокодилов? Это взаимовыгодно. Природа сама так делает. Сильные помогают слабым. Если смотреть дальше, то проект димидии рассчитывал именно помогать, а не привязывать. Организм человека при вводе вакцины вынужденно обострял имеющиеся заболевания — да, но наличие хомоновуса обещало и гарантировало выздоровление. Человек был болен до прививки. Эта прививка действовала не на всех — только на тех, кто действительно нуждался в помощи. Так, что в этом бесчеловечного? Любую идею можно назвать благом, а можно расценить, как преступление. Как тот, кто изучал и изучает медицину, помогает людям, должен хоть на грамм понять то, что происходило в тех лабораториях. — Только сумасшедшие называют себя спасителями мира. — А я себя такой и не считаю. И не называю. Я просто говорю, что хотела и хочу помогать. На этом всё. — Если «димидия» не привязывает, то как объяснить слова Ёна о том, что для хомоновуса первая в его жизни димидия — «пара» на всю жизнь? Фрэя разулыбалась, а Ён даже не посмотрел на Дока, когда тот назвал его имя. — Это его личные познания. Никто этого не знает. Просто для него Трэй — на всю жизнь. Другой «пары» ему не надо. — И вы не считаете, что лишили его выбора, сделав хомоновусом? — Выбора? Проект не брал за основу создать нерушимый союз двух существ. Они не обязаны быть «парой», это выгодное сосуществование. — Но при этом оба случая «хомоновус-димидия», которых мы встретили, являются именно «нерушимым союзом двух существ». Вы сами уже не понимаете, что создали? Теперь ваши последователи за границей продолжают проект, запирая порождения эксперимента на «острове» или в своих лабораториях. Да и выгода тоже спорная. Димидия живёт дальше, благодаря чужой помощи. А что получает хомоновус? — Тебе сказать? — вдруг взрыкнул Ён. — На этот вопрос необязательно отвечать. Он риторический.***
— Какого хера?.. — заговорил позади Юнги. Чимин с Тэхёном обернулись, последний не успел моргнуть, сфокусировать взгляд, как перед ним возникла широкая спина Чонгука. Сталкер подскочил на ноги, зашарил по бёдрам в поиске оружия, но ничего не нашёл. Опять расслабились… — Не надо так реагировать, — предостерёг грубоватый мужской голос. Тэхён осторожно встал и попытался выглянуть из-за плеча мутантика. Рассмотрел трёх мужчин с автоматами и в старой форме. — Мы пришли с миром. Не собираемся кого-то атаковать без необходимости. Механик стоит ближе всех. Тэхён вынужден признать, что Юнги — такой же человек, как все, и что он вовсе не выглядит, как настоящая угроза чему-то, которую действительно стоит бояться. Если сравнить, то солдаты рядом с Агустом — огромные великаны, способные раздавить его одни только сапогом. Сарказм и мат, к сожалению, никому ещё не спасали жизнь. — И нахер вы пришли? Вас никто не ждал. — Были нарушены границы. Мы отряд патруля. Обязаны реагировать на вторжения. Раз вы новенькие на этой территории, то мы закроем глаза. Вот только… — Мы уйдём. Ничего не было, — влез в разговор Чимин, выступив перед Чонгуком. Тэхён нахмурился. К чему бы это сталкеру закрывать собой Чонгука? Его… руку? Один из троицы склонил к плечу голову. И сказал: — Пойдёмте-ка вместе. Мне казалось, Чжеун и ваш Юнхо внятно проговорили наши взгляды на мир? Но видать этот Юнхо забыл рассказать о вашем секрете, да, пацан? — Мужчина усмехнулся и посмотрел прямо в глаза Чонгука.