Так с нами поступают люди. Мы даже не знаем, а они владеют нами, а иногда даже сами не знают, а мы рассыпаемся на куски, забываем себя. Но это нас не убивает, а делает сильнее.
Любовь напрокат
Со временем Тэхён понял, что единственным человеком, с которым он смог поговорить после своего задержания, была Соль. С кем-то ещё ему встретиться просто не позволили. Вскоре, после ухода Соль, Тэхён почувствовал жуткую сонливость и вырубился, а когда проснулся, то уже не было на двери его кровавых отпечатков, не было следов истерики, а он сам лежал на чистой, сызнова заправленной кушетке. Его заставили спать. Боялись посмотреть в глаза? Или не хотели тратить силы на подавление крохотного и бессмысленного бунта? Тэхён сначала посмеялся, а потом сквозь смех у него и слёзы выступили. Таким зависимым от чужих решений он не был даже тогда, когда Намджун вещал о закрытии выходов из метро. «Когда обрежут крылья ты начнёшь задыхаться»… Пока он спал его кормили через трубки, мыли и прибирали в комнате. Однажды он обнаружил себя в другом помещении, а как открыл глаза, на противоположной от него стене вспыхнула проекция и механический мужской голос заговорил размеренно и ровно сквозь невидимые динамики. — История земли «Пангея» берёт своё начало… От кадров и слов вскоре захотелось выть. Принести на подносе историю о том, что чью-то жизнь задумали испортить задолго до его рождения — верх бесчеловечия. Хрупкий воин сначала смотрел, потом плакал, потом бросался всем, чем попадётся под руку — в стену, где проекция продолжала показывать, в динамики, которые продолжали говорить и рассказывать. Он кричал, умолял голос замолчать и вскоре получил спасительный газ, — белое облако под потолком — который заставил закрыть глаза и заснуть. Многое он уже слышал, а многое — нет. Про жизнь за границами Пангеи он знал только понаслышке — из уст знакомых, способных выбраться туда и жить там. Конечно, та жизнь напоминала картинки из энциклопедий. За пятнадцать лет мир изменился немного: понабрался технологий и знаний. В остальном люди жили тем же. Конец света на каком-то клочке земли тронул больше тех, кто жил поблизости, а остальные… смотрели за людьми под обстрелом атомных бомб — как за фильмом, где умирали понарошку. Ровный голос снова и снова вещал о том, что руководство совершило много ошибок, и что люди безразличные к чужому горю — это нормально. Примерно об этом Тэхёну говорили и его друзья. Но если друзья мирились с подобным под тяжестью прошлого, то механический голос предлагал простить… просто так. Отпустить как что-то обычное, не требующее внимания. От таких заявлений ломать и биться об стены хотелось ещё больше, но Тэхён сдержал себя, выстояв пытку новостями. Он ведь тоже теперь смотрит за другими по картинке проектора. Для него он тоже — понарошку. У хрупкой истории и фундамент хрупкий. Никто не объясняет причины и следствия. Жизнь, какая она есть, выглядит для Тэхёна бутафорией — не больше, чем спектаклем. К этому он так стремился? Люди на картинке двигались, что-то делали, дети играли под ярким солнцем и обнимали своих родителей. Парочки держались за руки, улыбались. Когда показали чистое и действующее метро, хрупкий воин вздрогнул. До блеска натёртые стены, стальные туши новых поездов, люди не сбитые в кучки у костров на платформе — опять издевательство. Напоминание о вечном и нестираемом пятне прошлого. Копоть, грязь, жир, кровь, зловоние — то, что не забыть никогда. Тэхён потерялся во времени. Он засыпал и просыпался с голосом, с проектором. Один раз у него снова случилась кровь носом и тогда он потерял сознание уже без помощи газа. Проснулся в странном положении — полусидя. День Сурка закончился. Стало тепло, крепко, обжигающе знакомо. Запах не тот, но не узнать невозможно. Обхватить руками, вжаться крепче в плоть — в оплот дома и всего родного, что есть у Тэхёна в этом мире. «Гуки…» По знакомым тропкам извилистого разума — только бы ответил. «Я здесь». И мир в размере одного человека спасён. — Забери, забери, забери меня… — шепчет хрупкий воин размазывая слёзы по чужой белой футболке. На него точно зверь нападает бред. Ему тошно от самого себя и хочется повернуть время вспять, пообещать Чимину, что он пойдёт с ним куда угодно, что не бросит, что будет привыкать жить у границы… Но так нельзя, и надо скорее собрать себя вновь, не позволив развалиться собственному сознанию на части. Руки мутантика тоже прижимают хрупкого воина крепче, точно откликаются на чужой зов. Яркие краски стали какими-то чёрно-белыми вспышками — одна отдаёт свет, а другая его поглощает. Залезть в голову? Забери-забери-забери на повторе. Молчаливое согласие, умоляющий внутренний крик. Дрожь сходит волной, Чонгук проводит руками по чужой макушке, шее, спине. Спокойствие — выдумка, прихоть. Но в этот раз Тэхён благодарно опускает покрытый испариной лоб — в сгиб крепкого плеча и широкой шеи. Выдох рвётся из груди, как уставшая биться о прутья клетки птица. — Ты в порядке? — спрашивает Тэхён отдышавшись. Сердце успокаивается, голова тоже перестаёт мучить перепадами мыслей… но если его хоть кто-то захочет сейчас оттащить от Чонгука, то он просто взорвётся и этого «кто-то» убьёт. «Долго спал. Не мог проснуться. Теперь всё тело не слушается». Притупили рефлексы, сделали из зверя сонного льва за прутьями камеры. Тэхён сжал белую футболку на чужой спине в кулак. «Что ещё?» Его несильно отодвинули. Чонгук покачал головой, уверяя, что их не разлучат, если отпустить на мгновение, ослабить объятие, то ничего плохого не случится. Сначала Тэхён ничего не понял, проморгался. Чонгук отпустил его и показал две руки. Две обычные руки. Без когтей… Прошлое мутанта выдала только более грубая кожа и немного вытянутые фаланги. Но в общем ладонь и предплечье теперь выглядели… обычными. Как у всех. — Что они сделали? — Я та-ким проснулся. — Это насовсем? — Они сказали, что со временем клетки могут сами вернуться в изначальное состояние. Но у Ёна ничего не вернулось. Он теперь… как человек. Тэхён снова прижал Чонгука к себе за шею. Достаточно с него лишних сантиметров, которые их разделяют. Мутантик тоже обнял его в ответ. Не хотелось никаких новостей. Пусть сколько угодно сделают хорошего — плохое не вытравить из памяти ничем.***
— Поразительная реакция организма на другой организм. Будто он умрёт, если забрать у него хомоновуса. — Так и задумывалось? — Природа вносит в наши планы свои коррективы. Не стоит исключать и человеческую природу, которую не вытравить даже радиацией. Соль не может оторвать взгляд от экранов с показателями сердца, нервной системы, мозговой активности. Тэхёна буквально облепили разными датчиками, о которых он, конечно, не догадывался (речь о датчиках, встроенных под кожу). Испытывали его психику и тело на прочность, а теперь снова свели с Чонгуком и наблюдали, как измученный разлукой организм сам себя собирает вспять. Хомоновус и димидия… Проект идеального человека. Проект хозяина и паразита. Идеальное и неидеальное. Две противоположности. Одна самодостаточная по признаку рождения, а другая зависимая, заразная и больная. Заразная? Зависимость передаётся и делает идеальное неидеальным. И так по кругу… Что они создали… такое? Голова раскалывается. Как могут эти люди, что наблюдают за своим экспериментом, оградившись бронированным стеклом, так воодушевлённо обсуждать чужие судьбы? — Опыт прошёл удачно? — спросила Соль, прижав к груди папку со своими записями. — Удачно, — ответил кто-то из группы собравшихся. — Скоро сможешь вывести их. Будем наблюдать в естественной среде обитания. Как о животных. Мальчик, что сидит за стеклом, ища поддержку у другого мальчика с мутагенами, сильнее каждого из них, даже если на вид кажется слабым. Он вышел на свет, выжил, вырвался туда, куда хотел попасть. Но едва не разбился о стеклянную стену, разделяющую два мира. Вот только трещинами пошла стена, а не мальчик. — Ты же понимаешь, что в случае чего, мы сдадим руководству тебя? Пойдёшь под трибунал и больше не сможешь таскать крыс туда-обратно. Соль натянуто улыбнулась. — Понимаю. Если бы я дорожила своим званием, то продолжала бы, как вы, делать работу, закрывая глаза на то, что «крысы», как ты их назвал — те же люди. — Благородство редко вознаграждается. — А я и не хочу славы. Хочу просто остаться человеком. За резкой чертой другая черта, ещё одна — пока не заполнится блокнот и не кончится ручка. Нахождение каждого подкожного датчика, способ их удалить, план действий и пластинка — для связи. Новый мир. «Эксперимент показал, что больше всего люди боятся конца света, но в то же время им очень интересно узнать: что ждёт их за той чертой?» — просто строчка в блокноте, но Тэхён должен правильно понять её смысл. Послание в будущее, которое обречено стать суровым настоящим. Соль улыбается. Она знает, что всё ещё впереди.***
Юнхо во сне бежит, тяжело дышит, не разбирает дороги. Вокруг темнота. Как в метро — туннель темноты. Грязь, копоть. Грязная тряпка, разводы, а потом кровь. Мысли о том, что звание Командующего не делает о его особенным. А потом мысли о Тэхёне… Чья это кровь? Хочется кричать, но нет голоса, как не надрывай глотку. А потом то, от чего Юнхо бежит, становится ближе. Он переставляет ноги ещё чаще, ещё быстрее, но почти не двигается с места. И когда тьма накрывает его с головой, обнимая со спины, Юнхо просыпается. Боль. Боль встречает вне сна. Юнхо ей рад. Она лучше бесконечности сновидений без начала и смысла. Деревянный потолок, запах свежести, шум проживающей новый день общины — за окном. Почему он здесь? Воспоминания приходят медленно. Просьба Тэхёна, вечерний побег за стену, таблетки-пропуска, выстрел… Двигаться не хочется. Но желание узнать продолжение оказывается сильнее, и Юнхо сначала двигает самыми кончиками пальцев, возвращая себе чувствительность. Его движения что-то (кого-то?) будоражат, и в следующий миг Юнхо видит рядом с собой лицо, закрытое маской противогаза. Кто-то рядом с ним спал, положив голову на кровать, а сейчас проснулся тоже. Размышления шли туго, как будто в голове все извилины покрыли липкой смолой, и эта смола тормозила их, не давая думать и вспоминать с прежней скоростью. Сначала за маской Юнхо померещился Тэхён, но глаза за стеклом очков бывшему Командующему не знакомы. Выстрел. Его ранили? Тэхён в порядке? Если рядом с ним — не Тэхён, то где тогда Тэхён? Мир замкнулся на одном человеке, пока настоящее не заставило вернуться. Кроме незнакомца в маске рядом показался Намджун и Юнги. От второго неизменно густо пахнет горечью табака, когда он подходит ближе. — Ещё немного… и лёгкие выплюнешь, — хрипло шепчет Юнхо, наблюдая, как меняются выражения лиц друзей. Обеспокоенность становится облегчением. — Успеется, — отмахивается Агуст. — Напугал нас, — усмехается Намджун. — Геройствовать тоже надо уметь. И лучше молчи. Тебе вредно двигаться и говорить. — Бу-бу-бу. Заменяешь Дока, Кэп? — язвит Юнги, выдыхая дым. — Друга, — поправляет Намджун. — Лучше скажи ему про наше общее шило в заднице. Он, наверное, именно об этом хочет спросить в первую очередь. Намджун устало потёр пальцами переносицу, заметив, что на этих словах механика Юнхо действительно посмотрел на него выжидающе. Нетерпеливо. — Как вы и спланировали — он сбежал. Только пятки сверкали. Но мы не уверены, что у него получилось укрыться от преследования. И что он сейчас в безопасности. На свободе. — Чжеун говорит, что у него лично всё схвачено. Он узнал, что Тэхёна держат тут же — на границе. В одном из исследовательских корпусов. Там есть свой человек. Такая же припизднутая дамочка, как наш придурок. Она за ним присмотрит, хотя мне лично очень тяжко верится в успех такой программы, — добавляет Юнги. — Она ему… поможет? — через силу прохрипел Юнхо. — Скорее всего его вернут обратно с её помощью. Оказалось, что за кордоном таких свободолюбивых тоже не ждут. Как и мутантов. — Вот только понравится это возвращение Тэхёну или нет — вопрос спорный. Но кто его будет спрашивать, да? — Так что теперь мы просто ждём новостей, — заключил Намджун. Юнхо закрыл глаза на миг. Тело, которое дрессировали годами, хотело сорваться с места, искать входы и выходы, возвращать обратно. Но тело, которое сейчас лежит на кровати, может только продолжить лежать, ждать, лечиться. Стоит хоть раз подумать о себе… — Кстати, мы тебе ещё одного припизднутого привели, — снова привлёк к себе внимание Юнги. — Агуст, говорить так о тех, кто тебя слышит… — Да забей, пацан не обижается. — И словно ожидая подтверждения механик обернулся и спросил уже у «пацана»: — Да? — Да, — прозвучало тихо в ответ. Намджун махнул рукой, подзывая к себе. — Это Хюн, — представил Кэп парня, приобняв его за плечо. — И, благодаря ему, ты ещё жив.***
«Ты слышишь их?» «Нет. Ёна боятся, а я ещё слабый. Так они говорят». «Ён вырос среди людей. Ты рос среди мутантов, ими ты и можешь вертеть, как хочешь. Здесь всё правильно. Нужно время». Их не разлучили. Позволили остаться вместе. Тэхён решил использовать это время, чтобы наговориться за часы (сутки?) одиночества и пыток картинками с той стороны. С Чонгуком они буквально не разлучались, так и сидели, вжимаясь друг в друга мясом и костями. «Я хочу вернуться». Признание Чонгука не удивило. Хрупкий воин даже нашёл силы улыбнуться. «И я». «Если нас вернут, то ты останешься?» Тэхён немного отодвинулся, чтобы посмотреть Чонгуку в глаза. На миг показалось, что вместе с рукой мутантик и хищный блеск в глазах потерял. «На время — да». «А если она обманывает?» Конечно, Чонгук уже всё узнал про Соль и лишний раз объяснять не пришлось. «А если нет?» Мутантик закатил глаза, совсем как Чимин, и Тэхён засмеялся. — Эй! Я могу и обидеться! — добавил он вслух, легко хлопая Чонгука по плечу. Кажется, он впервые за всё время, которое провёл здесь, почувствовал что-то похожее на облегчение.***
— А зачем маска? — спросил Юнхо спустя несколько дней совместного сожительства. Так получилось, что они с Хюном разделили одну комнату. Новичка поставили следить за больным, а больного — следить за новичком. У других нашлись свои заботы. — Есть вероятность, что меня может убить либо минимальная доза рентген, либо слишком чистый воздух здесь. Границы не зря стоят. Они не пропускают фон. Вам же дали таблетки-пропуска? Это для местных, чтобы границы пропустили… — Хочешь сказать, что от нас буквально… фонит? У нас тут есть один человек с вашей стороны и он не носит маску. — Ага. Там — снаружи — долго работали над тем, чтобы максимально уменьшить дозы различных излучений. И так вышло, что мы стали очень к этому восприимчивы. Даже малая доза может нанести вред. А ваш человек… не знаю. Возможно, ему просто повезло. Пока. — И ты решил сбежать? Хюн сел на свой матрас, разложенный на полу. Снаружи уже вечерело, из открытой форточки вкусно пахло жареным мясом, слышались голоса. Много голосов. А Хюн молчал долго, ковырял дырки на коленках штанин пальцами и не поднимал взгляд. Каждый вечер к нему приходил Юнги и менял фильтр на маске. Сегодня механик припозднился. — Мне там нечего было оставить. Я хотел патрулировать, чтобы заработать денег, но когда командир выстрелил в тебя и твоих друзей… до меня вдруг дошло, что я не хочу получать плату за чью-то смерть. Хотелось спросить: «И всё?» Никаких диких мечтаний? Никакого неусыпного идеализма? Помешательства? Юнхо вдруг вспомнил тот разговор с Тэхёном, когда он спросил, что рассказать матери, если она спросит, где её сын. «Скажи, что я пошёл исполнять свою мечту». Тэхён так легко готов был отказаться даже от родной матери. От него — Юнхо — тем паче. А потом уже и всегда верный Чимин не дождался признания и правды, все остальные… Хосок, который страдал в метро за тэхёновы выходки, Намджун, который вдохновлялся чужим рвением. Их всех бросили. Так просто. И этот Хюн… тоже поступил так? «Нечего было оставить». Тэхён тоже так думает?.. — Я с рождения сирота. С друзьями не ладится. Будто я оказался не там, где должен был. Всю жизнь чужой. А потом я увидел тебя… и тех двух, с которыми ты бежал. Совру, если скажу, что не видел вас раньше. Но пока мы не оказались так близко, всё, что происходило на экранах ощущалось выдумкой. А потом ты… под пулю. Так просто. Наверное, ты очень его любишь. Их? В любом случае, это до глубины души задело… — Так задело, что решил остаться? Умирать? Если ты всё-таки восприимчив к облучению… Какой в этом смысл? — А какой смысл в том, чтобы жить не на своём месте? На этот вопрос Юнхо не нашёлся, что ответить. Потом пришёл Юнги, и больше разговор по душам не сложился.***
Оказавшись наедине, Тэхён с Чонгуком явно расслабились. Новая комната больше, но при этом от стены до стены ни одного предмета мебели. Поэтому когда хрупкий воин стал засыпать, мутантику осталось только взять на себя роль подушки и обнять крепче, позволяя Тэхёну в стуке своего (Чонгука) сердца найти покой. Мутантик и сам стал носом клевать. Близость усыпляет. Как раньше — по привычке. Полка в купе, ограниченное пространство и они оба — конечностями в узел. Дом — это вот так? Что тело расслабляется вблизи, что сердце бьётся надёжно и ровно, что кожа греет другую кожу. Любовь? Вот так? Двое посреди белой пустоты. Но потом тишина пошла рябью — открылась дверь. Чонгук сидел до последнего, пока у него из рук не стали вырывать Тэхёна. Тот проснулся, но почти сразу вырубился — от точного удара по шее. Люди в белых защитных костюмах стали врагами не с момента появления, а в тот миг, когда стали рвать на части чужую близость. Чонгук, точно забыл, что у него и клыки сточились немного и от когтей только грубая кожа на костяшках осталась, потому яростно бросался на вошедших, пока и его врасплох не застали, приставив серебристый пистолет к виску бессознательного хрупкого воина. — Уходи. Коридор чист. Мы его приведём к границе. Если бы Чонгук мог читать их, если бы мог залезть в их головы! Правда? Обман? Спектакль? Поверить или продолжать бороться? Приставивший пистолет к голове Тэхёна повернулся так, что в защитном стекле его костюма Чонгук разглядел собственное дикое выражение лица. Как зверь. Тот медведь, которого он приручил… Руки сами опустились. — Я выстрелю. Поверь. Тогда будет интереснее — подтвердить или опровергнуть теорию Ёна о том, что хомоновус не сможет жить без своей первой и единственной демидии. — Экспе-ри-мент? — Уходи, — рыкнул другой человек. Говоривший предупредительно дёрнул дулом у виска Тэхёна. Любовь — это что? «Не брошу», «я с тобой», «я рядом» — только слова. А что делать, когда ставят перед выбором: бросить или убить? Тэхён всегда рвётся до последнего. Жертвы — это жертвы, и они остаются позади. Он бы продолжил бороться или ушёл, поверив незнакомцам? Любовь — больше, чем просто слова. Будь Тэхён в сознании, он бы бросил или убил? Любовь… Чонгук уходит по тёмному коридору, стараясь не думать об этом.***
Тэхён проснулся от ужасной тряски. Голова раскалывается на две половины, ещё и желудок к горлу подступает. Душно, что не вздохнуть. По бокам крепко держат под локти. Тэхён старается оглядеться, но от вращания головой становится хуже, и горькая желчь едва не вырывается наружу из пустого желудка. — Соль! Очухался твой подопечный! — кричат рядом слишком громко для ушей хрупкого воина. В стенке прямо перед глазами открывается небольшое окошко. Тэхён узнаёт Соль только по глазам. В этот раз она не скрывает половину лица маской. — Скоро будем на месте, — оповещает она, и окошко снова закрывается. Время точно назло замедляется. Секунды становятся минутами, минуты — часами. Когда Тэхён уже готов выплюнуть свои внутренности, тряска прекращается. Тем не менее, стоит сбоку открыться двери, и в душное помещение ворваться свежему воздуху, Тэхён почти выламывает себе руки, когда через чужие ноги выбирается наружу. Желчь всё-таки выходит, Тэхён падает на колени и горбится, упирается руками в землю и вздрагивает от позывов к безрезультатной рвоте. Сколько его так выворачивает — не знает, понятия не имеет. У него мир с ног на голову вращается. Перед глазами пелена мутная, грязная, и земля под ним точно тоже дрожит, ходит ходуном… А потом всё замирает. И приходит тепло. И кажется, что это тепло способно планеты двигать, а не греть одного хрупкого воина. Чонгук снова рядом. Он снова здесь, и чтобы понять, узнать его, Тэхёну не надо смотреть. Зорко одно лишь сердце? Старая книжка. Ты меня видишь? Забери-забери-забери. Любовь — это химия или физика? Их такими сделали. Судьба? С самого начала: снег, следы, просека, маски. Дальше? Кровь и порох, уголь — в топку котла паровоза. И железная дорога — за линией горизонта. Судороги прекратились. Чонгук не знает брезгливости и стыда, стирая следы слюны и желчи с чужого лица рукавами своей куртки. Его глаза — две точки, в которых сходится мир. Любовь-любовь-любовь. Чонгук так часто про неё спрашивал раньше, искал ответ, и только сейчас Тэхён понял, что всё было не просто так. Без этих янтарных глаз сейчас, хрупкий воин бы точно сошёл с ума. И, наверное, вот, что значит «любовь»? «Я не умею», «я не знаю», «я не хочу» — дурацкие оправдания. Так случается иногда, что ты не хочешь видеть, а потом цепенеешь от ужаса. Идеалы мечтателя выше земной услады обычного человека, но и мечтатель — всего лишь человек. И парадокс любовной слабости не знает ни возраста, ни роста и ни звания, которое, точно медаль, надевает на каждое живое существо судьба под личиной жизни. — Прости, — голос Чонгука вливается в голову, в заложенные уши, и оказывается, что он повторяет это слово без остановки. — Прости-прости-прости… — И приходится уже Тэхёну успокаивать бурю, причину которой только предстоит узнать. — Что? «Они сказали!.. оставить тебя. Я оставил. Я не смог. Я поверил. Они…» Пистолет у виска, обречённость — всё картинки в голове. Тэхён охнул от неожиданности увидеть самого себя со стороны. Угрозы, страх, отчаяние. Так много чувств, такая буря, нет — ураган, смерч внутри. Однажды хрупкий воин встретил на пути Юнхо, и он никогда бы не смог узнать, что кроется в голове того, кто не пожалеет жизни, только бы спасти. Чонгук пришёл как спасение и наказание. Демонстрация не волны чувств, а целого цунами, которое с головой, которое поднимается до небес, топит, уносит с собой в море. Не хотелось прощать, хотелось просить прощения самому. У Юнхо, у Чонгука, у всех родных и близких, если на то пошло. Чонгук оказался тем, кто научился чувствовать раньше, тем, кто полюбил вопреки, тем, кто теперь смог показать, что подавить зверя внутри может лишь не менее зверское чувство. Хрупкий воин взял дрожащими руками лицо Чонгука; оказалось, что они оба заплакали, смывая горечь, засевшую внутри, как заноза, там же и загноившаяся. Большие пальцы по скулам — бесконечные меридианы и параллели. — Ты меня не бросал, Гуки. Ты здесь. И я это знаю. «Знаешь?» Лоб в лоб. «Знаю» Губы в губы. Горько… «Любишь?» «Люблю…» У них получилось так, что одному приходится вечно другого догонять. Иногда эта игра не на жизнь, а насмерть. Но Чонгук обещает идти по следам Тэхёна в самое пекло, и это больше, чем они могут дать друг другу. Позволять идти рядом и, даже теряя на мгновение из виду, находить. Всегда. «Я здесь» — больше любого слова и обещания. «Я с тобой» — вместо признания в любви. — Ты всё ещё такой ребёнок, — шепчет Тэхён, обнимая мутантика за крепкую шею.