Миг между прошлым и будущим

— Я заебался, Дрей, мы едем в отпуск! В какой момент чертовой жизни, Драко перестал удивляться импульсивности своего мужа? Когда вместо витиеватого выговора за нарушение распорядка дня он стал просто прикрывать глаза и настраиваться на волну родной магии, вихрем аппарации уносящую прочь? Где он, блядь, свернул не туда? — Что, опять? — ровно спрашивает Драко, когда они приземляются в прихожей особняка Блэков. — Да остоебенили эти подстилки! Мистер Поттер то, мистер Поттер сё, не желает ли мистер Поттер кофе, не угодно ли мистеру Поттеру зад подтереть шелковым платочком ручной вышивки? За-е-ба-ли! — распаляется Гарри, на буксире утягивая Драко в их комнату на втором этаже. — Уезжаем нахуй отсюда. На континент. В Европу. Куда угодно, лишь бы меня там не знали! Драко понимающе усмехается. Такие истерики у Гарри случаются как минимум раз в полгода. Драко нагоняет его в один шаг, и теперь они идут плечом к плечу. Длинная форменная мантия невыразимца обвивается вокруг икр, мешая идти, Гарри же абсолютно отлично: его красный укороченный аврорский камзол предусматривает любую активность. Они влетают в свою спальню, оттуда — в гардеробную, и Гарри призывает взмахом руки собранный специально для таких случаев чемодан. Драко озаботился этим вопросом сразу после того, как они вернулись домой из первого такого «отпуска», в который Гарри утащил их без единой вещи и без копейки маггловских денег в кармане. Драко тогда устроил ему основательный разнос и пообещал, что в следующий раз он не отделается столь малой кровью. — И куда мы? — спрашивает Драко, стягивая мантию и небрежно левитируя ее на законное место. — Куда хочешь, — хмыкает Гарри, кидая ему в руки джинсы и рубашку. — Франция? Германия? Италия? Хотя нет, там мы уже были. А где-то и не по разу. Может быть, хочешь чего-нибудь необычного? Чехия? Греция? Драко задумывается на мгновение, натягивая джинсы, накидывает рубашку на плечи и подходит к Гарри со спины, обхватывая руками его голый торс. Горячая кожа — Мерлин, у него всегда горячая кожа, словно он горит изнутри. Хотя, возможно, так и есть, — покрывается мурашками, мышцы чуть сокращаются, и Драко не удерживается от того, чтобы в легкой щекотке пробежаться пальцами по ребрам. Он удобно устраивает голову на плече, прекрасно зная, насколько сильно это успокаивает Гарри, и мурчит на ухо: — Хочу в Данию. Мы там еще не были. Говорят, красиво. — Как скажешь, родной, — отвечает тот, глубоко вздыхая, и наконец, расслабляется.

***

Они снимают квартиру на одной из спокойных улиц Копенгагена, не слишком далеко от центра, чтобы к нему можно было прогуляться пешком, но достаточно для того, чтобы им не мешала городская оживленность. Они много гуляют, посещают выставки, на которых Гарри откровенно зевает, и уличные концерты, на которых Драко чувствует себя немного зажато (но стаканчик-другой глинтвейна быстро решают эту проблему). Драко нравится смотреть, как свободно и спокойно ощущает себя Гарри: он наконец-то укладывает волосы наверх и не мучается с проклятой челкой, он одевается так, как нравится ему — и зачастую это либо грешновато узкие джинсы и яркая футболка с какой-нибудь вызывающей надписью, либо треники-майка, растянутые и заношенные до того, что смотреть страшно, — он часто и громко смеется и выглядит до чертиков счастливым. А Гарри просто наслаждается жизнью и любимым человеком, чьи пальцы крепко и уверенно переплетены с его собственными.

***

— И все-таки, почему ты не хочешь уехать из Британии? Не на время, навсегда. Тебе ведь тяжело там: по пальцам можно посчитать людей, которые не лебезят перед тобой, и узнает каждая собака, — Драко прикусывает губу, покачивая бокалом с вином. — Мы уже разговаривали об этом, Дрей, — выдыхает Гарри, откинувшись на спинку стула и раскачивая его на двух ножках. — Лондон — мой дом, и, каким бы паршивым он ни был, это единственное место на Земле, где я чувствую себя на своем месте. И давай не будем об этом сейчас, хорошо? В конце концов, наш медовый отпуск в самом разгаре, так что давай проводить его как подобает. Драко усмехается, отставляет бокал и манит Гарри к себе, отъезжая на стуле назад и разводя ноги. Тот мигом оказывается рядом, с жадностью припадает к губам и подхватывает под бедра, чтобы утащить на кровать. О, у них изумительная кровать, широкая и упругая, трансфигурированная из милого двуспального диванчика, что стоял здесь раньше. — Какой же ты красивый, боги, — восхищенно шепчет Гарри, нависая над ним, и его руки уже почти расправились с мелкими пуговицами на рубашке. — С ума меня сводишь. От его тона у Драко закатываются глаза. Он задирает его футболку и ласкает дрожащими пальцами пылающую кожу, позволяя Гарри благоговейно касаться, целовать, оставлять легкие укусы и цветы засосов на своем теле, покачиваясь на легких волнах чистого удовольствия. Гарри прикусывает выступ косточки, игриво выглядывающей из-под пояса джинсов, с глухим стоном вдыхает мягкий аромат кожи, вжимаясь лицом в кожу у пупка, и тянется к застежке, но Драко нетерпеливо тянет вверх за плечи и меняет позиции, седлая его. — Сегодня я буду объезжать строптивого скакуна, — усмехается Драко, прикусывая губу и судорожно вдыхая, когда стоящий член восхитительно правильно упирается в промежность, и он может чувствовать жар даже через двойной слой ткани. — Ты хорош в этом? — поддразнивает Гарри, в плавном ритме вскидывая бедра, чтобы увидеть, как распахиваются в удовольствии любимые серебряные глаза. — О, можешь мне поверить. — Драко скалится и рывком приподнимает зад, удерживая вес на коленях и прижимая бедра Гарри к кровати. — Конкретно этот экземпляр ломался подо мной не единожды. Рука опускается на чужую ширинку и с нажимом оглаживает, вышибая тихий стон, пока сам Драко ласкает грудь Гарри, кайфуя от одного вида контрастной разницы цветов их кожи. Он наслаждается властью над мужчиной, лежащим под ним, пока за пояс его джинсов не проскальзывает наглая ладонь, дразнящими движениями обласкивая головку напряженного члена. Драко коротко вскрикивает, ноги подводят, и: — Это нечестно! — он возмущается, мстительно ерзая задницей, но, кажется, делая хуже только себе. — Не сегодня, детка, — широко улыбается Гарри, и Драко ведет от этого еще больше. С легким взмахом руки их одежда исчезает. — Хочу попробовать кое-что. С губ Гарри слетает незнакомое заклинание, и Драко захлестывает второй волной возбуждения. Он стонет даже неприлично громко, прогибаясь в пояснице и, кажется, немного сходя с ума. Ему требуется некоторое время, чтобы понять, что именно сделал Гарри, но когда это происходит, от осознания перспектив немного кружится голова. Драко заводит руку за спину, смыкая пальцы на основании чужого члена, и ожидаемо чувствует такое же прикосновение на своем. — Ты сумасшедший, ты знал об этом? — ошеломленно шепчет он и сминает губы Гарри поцелуем. Все, что происходит дальше, Драко не может назвать иначе как безумием. Они чувствуют за двоих, каждое привычное прикосновение искрит в позвоночнике и взрывается в голове, оставляя после себя безумный вакуум, и через секунду все повторяется снова. Едва почувствовав, как в него проникают смазанные пальцы, Драко отчаянно думает, что, если выживет в этой вакханалии чувств и ощущений, обычный секс не будет приносить удовлетворения вовсе. Когда Гарри вгоняет в него член и замирает, от удовольствия кричат оба. Они захлебываются, чувствуя наполненность и охваченность одновременно, и Драко умоляет: — Остановись… это слишком… так много… пожалуйста! Он падает на Гарри, не в силах держаться, и тяжело дышит в изгиб шеи, задней мыслью понимая, что у самого от этого мурашки вдоль позвоночника. Гарри не останавливается. Не может, не хочет, в голове только одна мысль: доставить как можно больше удовольствия. Они кончают слишком быстро, и двукратное удовольствие от оргазма выщелкивает их из реальности.

***

Через неделю их медовый отпуск заканчивается. Они возвращают съемную квартиру в первоначальное состояние, сдают ключи и аппарируют в Лондон, на Гриммаулд, 12. Гарри вешает пару магнитиков с фото достопримечательностей Дании на магнитную доску — глупая шутка, превратившаяся в забавную традицию. Драко проводит ревизию содержимого их чемодана и прикидывает, нужно ли будет посетить обменник в Гринготтсе. На следующий день оба, как ни в чем не бывало, выходят на свои рабочие места, втягиваясь в повседневную рутину. Но ни один из них уже никогда не сможет слушать рассказы о Копенгагене без сладкой дрожи вдоль позвоночника.