Академия сверхъестественных существ

— Наречённая? Муи каэно уаян гахпатри? — Ваби так счастлива, что становиться страшно. Хочется разрушить эту невинную радость мрачными предостережениями, объяснить, как ужасно быть объектом его желаний. Но я, словно рыба выброшенная на берег, лишь беспомощно открываю рот в попытке сказать хоть слово, пока душа громко стенает. Ведь она не хочет превращаться в жертвенную овечку, которую отдают на заклание хищнику, дабы умаслить его. — Я к Лене, — отодвинув тарелку, я встала. Аппетит пропал, а настойчивый интерес, что сквозил в любопытных взглядах и в тихих шепотках, вызывал тошноту. Юные жрицы не понимали насколько бесполезно это подношение. Веря в мое самопожертвование, они думали будто могут спастись от пламени, которое медленно разгоралось внутри кронпринца, наивно полагая, что только я смогу удержать его в узде. — Катия… — взгляд девочки потемнел, а уголки губ резко опустились. — Все хорошо, — не оборачиваясь оборвала я её, не желая продолжать разговор. — Нанг чи пхаса.* Ваби еще чиста. Пороки и тяжесть жизни её пока не коснулись, поэтому малышке не ведомо, каково это быть оторванной от мира, осознавая, что превращаешься в марионетку, и каждый день, проведенный здесь, лишь дополнительная ниточка за которую можно подергать. Три шага вперед, к старинному комоду, притаившемуся у входа в комнату, борясь с диким желанием поднять покрывало и сгинуть в темном нутре тканевого коридора. «Нет. Так нельзя, — отдергиваю я себя, заставляя концентрироваться на потемневшей от времени резьбе, что тонкими морщинами покрывает дверцы, на бронзовой окантовке, на чём угодно, лишь бы не слышать шушуканье за столом, пытаясь перевести фразы, чей смысл понять совсем не хочется. » — Что тут у нас? Аскер чёрный, Эйник, Лисмазолла… — мышцы спины болели от напряжения, а пальцы слегка дрожали, когда перебегали от стеклянных сосудов, заткнутых пробкой, к порошкам, что мерцали золотом в ровном пламени свечи. « Стоп, а где же Зилянка? — хотелось взвыть от бессилия, потому что образы смешались и привычные действия вдруг стали незнакомыми.» Теперь глаза испуганно взирали на выставленные смеси, страшась ошибиться. «Этого просто не может быть, — подушечка указательного соскользнула по кромке керамической миски вниз, собирая черную пыль. — Я ведь прекрасно помню, как она выглядит.» Мысли лихорадочно запульсировали и взметнулись разъяренной стаей, стараясь среди десятков картин найти ту единственную, что так необходима сейчас. Зилянка… Я знаю её лучше всех. Ведь сама собирала на пустырях, выискивая среди камней ветвистый красновато-бурый стебель. Меня тогда поразила жажда жизни этого растения. То, что невзрачный цветок может существовать там, где гибли другие, без воды, лишённый благодатного солнечного света. Чтобы уцелеть Зилянка убивала, подчиняясь древнему закону силы, превратив слабые корни в мощное оружие, что тянулось на много метров вокруг, дабы опутать и задушить тех, кто посмел приблизиться к ней. Словно паук она плела паутину под землей тугими нитями, заманивая свою жертву на солнечную поляну для того, чтобы высосать соки из молодых побегов. Маленькое растение ничем не гнушалось, используя всё для добывания пропитания, расставляя ловушки даже на животных, которых будоражила соблазнительными ароматами, призывая отдохнуть в крепких путах. «Тебя невозможно забыть, — усмешка заиграла на лице, когда ладонь осторожно коснулась неглубокой чаши.» Потому что именно мои руки срывали блеклые сероватые листочки, нежно поглаживая тоненькие волоски и прося прощение за вынужденную боль. «Нашла, — выдолбленная из камня миска, подобно нефриту, приятно холодила кожу. Её белый цвет выделялся на фоне другой посуды, которая являлась плодом гончарного мастерства. — Моя награда.» Именно Сури преподнесла мне эту тарелку в качестве благодарности за труд, зная, что другие цепши не смогут покуситься на то, что так отличимо от других. Незамысловатый подход сработал, спасая мой порошок во время набега жриц, которые, не стесняясь, вытряхивали всё до чего могли дотянуться. «Осталось добавить Бахыл, — дверца комода открылась с тихим скрипом, демонстрируя полки, уставленные разными бутылями. — Надо же, опять кто-то засунул его в самую темень. Неужто боится, что быстро израсходуем?» Вырезанная из тыквы колба стояла в дальнем углу, пряча в своих недрах смолянистую жидкость, столь драгоценную в этом мире. Взгляд всматривался в старинные пиктограммы, что виднелись через веревочную оплетку сосуда, пытаясь среди пугающих символов найти привычные. — Теперь внимательно. Раз, два, три, четыре, — деревянная лопаточка подхватывала каждую перламутровую каплю, сразу же смешивая ее с порошком, дабы не дать испариться дорогостоящему зелью. — Пять, шесть, семь. Однородная масса запузырилась, издавая при этом едва уловимый запах копченого сыра. Настолько восхитительный, что воспоминания яркими всполохами замелькали в голове, поражая своей осязаемостью. «Как же надоело! — зубы с силой сжали язык, отрезвляя сознание болью, разрывая на пазлы прошлое. — Не хочу смотреть! Не желаю чувствовать!» Ведь если сейчас поддаться, то жалкие обрывки принесут вместо радости лишь мучительное томление, заставляя мечтать о том, что возможно никогда не сбудется. — Шаи*, — резко бросила я болтающим девушкам, ощущая смятение в душе. — Ханг? — тревожный взор Сури замер на мне, словно рентген просвечивая насквозь, видя сомнения и страхи. Я знаю, что она скажет. Эти слова не раз звучали из уст главной жрицы, иногда упреком, а порой советом. «Куда ты смотришь, туда и движешься — говорила она, надеясь, что после долгих усилий перестану постоянно оглядываться назад. — Поэтому не давай прошлому выстроить вокруг себя клетку.» Внимая ее наставлениям мне думалось, что нет ничего проще, чем забыть. Стоит только припрятать всё далеко в глубине и закрыть дверь. Но только вот как в таких условиях отвернуться, когда нынешняя реальность губит своей жестокостью, в то время как милые сердцу воспоминания, дают возможность дышать. Закинув на поднос несколько застиранных тряпок, я сдвинула штору и оказалась в следующей комнате. Здесь всегда царил полумрак и пронизывающий холод, дабы сберечь пустую оболочку, обернутую в белый саван простыни. — Валя, — я притормозила у кровати юноши, всматриваясь в безжизненные черты. Казалось трупное окоченение уже давно захватило тело, и нет ничего удивительного в том, что щеки так бледны, а неподвижные веки застыли намертво. Воспоминания о нем, как о взбалмошном мальчишке, со временем превратились в призрак, став такими же иллюзорными, как и тот мир, где мы когда-то жили. Вот отчего сейчас рядом со мной находилась бескровная кукла, а не человек, пугающий своей безжизненностью. "— Это тело лишь скорлупа, — резко произнесла Сури, когда мои ладони впервые обжёг холод его кожи. — Но без души оно не сможет долго продержаться. Ведь никому не под силу сохранить то, что уже умерло." Страшные слова суровым приговором нависли над парнем, чья жизнь поддерживалась лишь за счет священной силы главной цепши, которая делилась с ним своей энергией, не давая погибнуть органам, заставляя кровь течь по венам. Как бы странно это не звучало, но Валентин действительно был жив, его грудь, хоть и едва заметно, но вздымалась, обеспечивая тело необходимым кислородом. Правда теперь он больше напоминал заведённую машину, которая в холостую тратила бензин, в ожидании своего шофера. Рука сжала занавеску, отделяющую эту мрачную спальню от других, и я в последний раз кинула взор на недвижимое тело. «Осталось совсем мало времени. Пара недель, не больше». Вот какой срок был отпущен Валентину, если мы не сможем найти дорогу назад. *** Нанг чи пхаса.* — Нужно сменить повязку. Шаи* — аналог Пока/Счастливо.