***
- Зачем нам ехать в такую глухомань? Куда ты меня везешь? Что мы будем там делать? – вопросы лились из меня бурным потоком, фантазия выдавала все больше вариантов того, что и как со мной сделают. Дмитрий молча смотрел куда-то вдаль и отнекивался, не желая отвечать на мои вопросы. Его рана заживала буквально на глазах, но я видела, что она все еще причиняла ему боль, когда он пытался устроиться поудобнее на деревянной скамье или нечаянно двигал рукой. Мы ехали уже около восьми часов, солнце клонилось к закату. У меня затекло абсолютно все, а смотреть на поля надоело настолько же, насколько считать трещины на полу повозки. Первые несколько часов я молчала, стесняясь Дмитрия и боясь даже смотреть в его сторону, затем осмелилась задать ему несколько вопросов, и вот уже часа два меня было не остановить. Никогда не замечала за собой подобной болтливости, вот что скука с людьми делает. Извозчик сообщил, что осталось ехать всего пару часов, и отвернулся обратно к дороге. Вот уж кто совершенно точно не хотел вести разговоры. Он лишь делал вид, что едет совершенно один, и иногда насвистывал какую-то незатейливую мелодию себе под нос, всегда одну и ту же, будто другой он и не знал. - Так зачем все-таки ехать именно туда? Что там может помочь мне избежать помолвки? Почему ты мне помогаешь? – я продолжала свой расспрос. - Слушай, да можешь ты хоть пару минут помолчать? – вызверился он, и одновременно с этим я услышала чьи-то крики, улюлюканье, а в скамью в какой-то пяди от Дмитрия вонзилась стрела. Кони понесли, у повозки слетело колесо, кучер упал куда-то в сторону, пронзенный стрелой насквозь. Упряжь порвалась, и кони ускакали куда-то вперед, а оставшаяся без тягловой силы повозка перевернулась. Я кубарем вылетела из потерпевшего крушение транспорта и упала в глубокий овраг прямо у дороги. Боль настигла меня сразу же, как только я попыталась подняться. Я рухнула обратно, не в силах пошевелиться, ноги не держали меня, и я с ужасом поняла, что не могу встать. - Точно, лучший день в моей жизни, - прошептала я и провалилась в небытие, увидев, как торчит что-то белое из моей ноги и хлещет кровь.***
Первое, что я почувствовала при пробуждении, – легкое, почти приятное покалывание там, где совсем недавно бушевали волны боли. Я едва заставила себя открыть глаза, так хорошо мне было. Еще бы эти шишки да ветки не кололи так неприятно спину, было бы совсем замечательно. Надо мной раскинулось темнеющее небо. Кое-где уже видны были звезды, хотя все и указывало на то, что солнце село совсем недавно. Вокруг было тихо, даже слишком. Не было привычных лесных звуков, даже кроны не шумели на ветру. Стояла глубокая тишина. Я заметила какой-то свет, исходящий вне зоны моей видимости, и, приподняв голову с чего-то очень мягкого, посмотрела на свои ноги. Там, сидя на корточках и держа буквально источающие зеленоватый свет руки над моей уже практически здоровой на вид ногой, сидел Дмитрий, бормоча что-то себе под нос. Его глаза тоже светились, но не той ужасающей тьмой, что тогда, в конюшне, а бесконечно ярким голубым цветом. Тем самым, что иногда снился мне ночами… - Ты? – несколько неловко спросила я, едва шевеля пересохшими губами. - Это был ты?... - Что? – Дмитрий резко остановился, свечение в его руках погасло. Он повернулся ко мне, и я увидела, как его голубые глаза поглощает тьма магии, окрашивая зрачки в цвет самой беспросветной ночи; как он хмурится, пытаясь понять, о чем я говорю; как осознание накрывает его, и как он всматривается в меня, словно пытаясь узнать, увидеть что-то важное… Боль возвращалась толчками, будто лишь пряталась, выжидая момента для нападения, и вот он, наконец, наступил. Я взвыла, не в силах ее терпеть, и выгнулась в спине, царапая землю ногтями, желая отвлечься, прекратить чувствовать, умереть. Дмитрий чертыхнулся, а мое сознание вновь померкло, в который раз за сегодня. Сколько можно?!***
- Тише, осталось совсем немного, не дергайся, все хорошо, - тихо сказал мне Дмитрий, будто убаюкивая, когда я, очнувшись, застонала от боли у него на руках. Он куда-то нес меня через ночной лес, стояла все та же тишина, и лишь светлячки кружили во тьме, хотя казалось, что в моих глазах. - Куда ты… меня несешь? – сумела спросить я. - Твоя рука… Тебе же больно! Опусти меня, я сама могу… идти. Но он грустно усмехнулся и продолжил свой путь. Минуты через две, когда я засыпала, расслабленная мерным покачиванием от шагов Дмитрия, он прошептал: - Скоро все мои и твои мучения прекратятся, я обещаю.